Глава восьмая ШТРИХИ К ПОРТРЕТУ ВОЖДЯ
Ранняя редакция
Молодого человека, которому товарищи по команде дали уважительное прозвище Акула, звали Владимир. Это утро, как обычно, началось для него в шесть часов утра. Соблюдая режим, он всегда хлопал по будильнику минутой раньше звонка.
Сначала он неторопливо потягивался, чтобы восстановить кровообращение в мышцах и суставах, потом делал дыхательную гимнастику и одновременно перемножал в голове произвольно взятые четырёх-пятизначные числа. Бодро вскакивал и, растворив окно, минут пятнадцать делал интенсивную гимнастику. В будни распорядок примерно такой: университет, борьба, плаванье, библиотека. Если останется сил и времени — позаниматься и почитать дома перед сном.
Душ, лёгкий завтрак, двадцать минут на повторение пройденного. Поцеловать мамочку в щёчку — и вперёд. До университета пешком по набережной и через мост, к стрелке Васильевского.
Вышел из парадной, поздоровался с сидевшей на скамейке дворничихой.
— Здравствуй Володечка, — отозвалась та, всхлипнув в платок.
— Вы плачете, Надежда Фёдоровна? — Владимир наклонился к женщине.
— Мурзик… не слез… Как вчера псина загнала, так и сидит! День уговаривала, ночь уговаривала…
На верхушке растущего в огороженном решёткой крошечного скверика на углу Гродненского переулка и Знаменской, сидит полосатый кот. Совершенно обессиленный, он только дрожит и едва слышно попискивает.
— К пожарным не пробовали обратиться?
— Да что с ними говорить, с пожарными! Они говорят, машин не хватает. Будто бы пожары горят, а они тушить не успевают.
Владимир снял куртку и пиджак. Одновременно ему показалось странным то, что вокруг как будто осень, на газонах подсохшая трава, а дерево, на котором сидит кот, роняет жёлтые листья.
— Подержите, Надежда Фёдоровна.
— Ты что, сынок, не думай даже! Я лучше им денег заплачу, пусть приедут. Сколько надо займу, колечко продам.
А юноша уже её не слушал. Прикинул острым глазом маршрут, подпрыгнул и уцепился за сук. Легко подтянулся, перекинул ногу, полез выше.
На уровне шестого этажа, когда ствол утончился и стало заметно покачивать, а опорами служили тонкие веточки, посмотрел вниз. Если сорвётся, девяносто пять процентов на то, что ухватится и удержится за нижние ветки. Плохо будет, если ствол сильно поведёт в сторону…
А вокруг сквера уже собирались прохожие. Надежда Фёдоровна металась в волнении, кричала, чтоб слезал, звала пожарных, милицию, скорую помощь.
Ещё немного… тщательно балансируя, соизмеряя лёгкие порывы ветра. Веточки под ногами уже трещат, но рука крепко сжимает ствол, который уже не толще рукоятки метлы. Если его качнёт, и он вовремя не отпустит ствол, верхушка уведёт его в сторону, обломится, и тогда он полетит на тротуар или стальную ограду.
Ещё метр-полтора — и вот они перед ним, полусумасшедшие кошачьи глаза. Как он остался жив, проведя сутки на тонкой и шаткой рогатине? Расстегнул верхние пуговицы рубашки. Протянул руку. Тщательно рассчитывая баланс, подхватил Мурзика под брюхо и сунул за пазуху.
Кот послушно обхватил талию дрожащими лапами.
И вдруг… Повело!
Владимир выпустил ствол, ломая ветки, проскочил несколько метров вниз, снова ухватился обеими руками. Качнуло туда, сюда, выровнялось.
Всё. Всё позади, полный порядок.
Спустился, спрыгнул на утоптанную землю.
Теперь пробиться через эту толпу, переодеть дома рубашку и — на лекцию.
Надежда Фёдоровна плачет, лезет целоваться.
— Хватайте, жить будет.
Счастливую дворничиху в обнимку с котом увели добрые соседи, а зеваки плотно окружили героя.
— Нет-нет, позвольте пройти. Ничего, не стоит… Нет-нет, я вообще здесь не живу…
|