Глава одиннадцатая
НЕСКОЛЬКО СТАКАНОВ ПОРТВЕЙНА
Дом и квартиру нашли сразу. Из двора-колодца в окнах ничего не видно. Даже свет люстры — то ли он есть, то ли нет. Во дворе помойные баки и пикет милиции. Грязная парадная с обугленными почтовыми ящиками, седьмой этаж без лифта. Выше только забитый гвоздями чердак. Звонок оборван; мелом выведен полустёртый призыв «стучать». Тут два варианта: или упрямая безмозглая старуха, которой надо кричать в ухо, или алкоголик. Старухе лучше сразу что-нибудь показать, тогда, может быть, пустит. Квитанцию или деньги. Денег нет. Алкаш рад любому визитёру. Если квартира коммунальная… Нет, было ясно сказано, что однокомнатная. Одна большая комната с двумя окнами во двор. В простенке между окнами висят часы… или картина. Неважно. Там и искать.
Телегин решительно заколотил по подбитому ватой дерматину. Он решил напугать старуху словами «утечка газа»; дальше подхватит Гусев.
Дверь неожиданно поддалась и растворилась, опрокинув какое-то ведро. Она вообще не была заперта.
— Серёга, ты? — крикнул мужчина из комнаты. — Чего долго? А я закемарил немного…
Зевая во всю пасть, вышел небритый мужик, невысокий, в трениках и женской шерстяной кофте. Под кофтой морская тельняшка. На ногах рваные демисезонные туфли.
— Отлично, — прошептал Гусев. — Наш клиент.
— У вас дверь открыта настежь, — сообщил Телегин.
— Да? Чего-то я закемарил. А сколько времени?
— Часа четыре.
— Так. А Серёга вышел в полвторого.
— За бутылкой? — спросил Гусев, чтобы разговориться.
Мужик удивлённо глянул.
— Вы сами-то чего?.. Ну-ка марш по домам уроки делать.
— Мы не дети, — презрительно сказал Телегин. — Мы в ПТУ учимся, на первом курсе.
Мужик с сомнением оглядел их опухшими глазами.
— Мелкие вы какие-то… ПТУ.
— Ты чего, мужик, сомневаешься? — заговорил Гусев заносчиво. — Ну спроси нас что-нибудь по жизни. Спроси, сколько стоит сто граммов в «Севере». Спроси, сколько дать лабуху на лапу, чтобы тебе песню играл…
— А вы чего, пацаны, на халдеев учитесь?
— Почему это сразу на халдеев? На поваров загранплаванья. Двадцать второе училище на Петроградской.
— Ага… Слыхал про такое. Там вроде форму морскую выдают.
— Выдают со второго курса, — соврал Телегин.
— Ага… Серёга-то, видать, с концами. За куревом пошёл. Он болгарские курит. А если вы повара загранплаванья, красненького выпьете по двадцать капель?
— Можно, — охотно согласились повара и сняли куртки. — Пока школьную донашиваем, — подмигнули хозяину.
Прошли в комнату, сразу увидели голый простенок со бледным квадратом на обоях. Там должны были висеть те самые часы, под которыми клад.
— А где часы? — тревожно спросил Телегин, приблизившись будто к окну и скосив глаза на обои. — Гвоздь торчал на месте, обои нигде не повреждены.
— Торопитесь куда? — хозяин уже торопливо наливал портвейн в два гранёных стакана и одну кружку. — Часы снял. Кукушку заело. Подправлю — снова закукарекает. Садитесь… вон сюда, на диван.
Над диваном на гвозде висело ружьё, длинный охотничий нож, патронташ и подсумок. Сели, чокнулись.
— Ну, за это, чтобы из загранки привозить. Повара. Будете как короли в дублёнках ходить. Кто поймёт, что вы повара. Все тёлки ваши. Они это любят. Шмотки в смысле, одеколон там разный… Семён я. Стрелком в проходной завода работаю, сутки через трое. Скоро охота начнётся. У нас охотничий клуб. Завод от автобуса, путёвки… Летом пойду на медведя. В Сибирь.
Хозяин с чувством выпил и стал выжидающе смотреть на будущих поваров загранплаванья. Смухлевать невозможно. Пробормотали имена, выпили. В нос ударил едкий ностальгический запах «33-го». Подействовало сразу, в ту же секунду, после вдоха. Забытое ощущение эйфории от первого стакана. Потом нечто похожее можно будет вызвать понюшкой чистого кокаина… которого в России нет. А стоит такая доза — месячный заработок.
Через час все трое были совершенно пьяными. Хозяин — потому что на старые дрожжи, дети — потому что в первый раз. Они уже с чувством попели из репертуара Лещенко и Магомаева, а теперь Семён увлечённо, забывая слова и по много раз повторяя одно и то же, рассказывал про охоту на различных животных — места, повадки, сезоны, снаряжение. Достал подсумок, вынул огромную гильзу и, роняя и рассыпая, начал показывать, как заряжают пулю на медведя. Пуля была свинцовая, величиной с грецкий орех. Пыжа он скрутил из куска завтрашней газеты, оторвав заголовок со словами: «Дети-оборотни зверски убили ветерана ВОВ».
— Надо завязывать, — выговорил Телегин в самое ухо приятеля. — Мерещится какая-то ерунда.
Следовало выработать окончательный план действий из двух возможных: продолжать спаивать хозяина или рассказать про клад и спокойно поделить. Оба прекрасно понимали, что Семён может пить весь вечер, сутки или месяц. Возможно, что пьяное слабоумие его нормальное состояние. И ждать, в таком случае, не имело смысла.
— Подсыпать бы ему чего-нибудь… снотворного, — заплетаясь языком прошептал Гусев. — Клафелина… Достал уже, козёл.
К моменту произнесения последней фразы бубнившее на стене радио притихло, чтобы пропиликать сигналы точного времени.
— Кто козёл, — мрачно произнёс хозяин, и только тут дети заметили на его руке тюремную наколку.
— А, не! Я не то! — испугался Гусев. — Я вон ему, Саньке говорю… осёл, козёл и петух. Анекдот.
— Петух?..
— Не-не-не! То есть, так всегда в анекдоте: русский, хохол и еврей.
— Еврей…
Семён побагровел, он понял, что такую обиду можно смыть только кровью. Иначе он всю жизнь будет козлом, петухом и евреем. Если смоет позор кровью обидчиков, на зоне будут уважать.
Он встал и снял со стены ружьё.
— Кто козёл?
Семён преломил ружьё и вставил патрон.
— Не козёл! — вскочил с места Телегин. — Он не то сказал! Он сказал — петух!..
Затвор резко щёлкнул, чёрная дырка ствола оказалась у Телегина перед глазами.
— Помогите!.. — закричал он и, запрыгнув на подоконник, заорал в форточку, срывая голос: — Помоги-и-и-те!!!
Раздался грохот, медвежья пуля ударила в спину, раздробив позвоночник. Вышибая стёкла, тело вылетело наружу и рухнуло в глубокий колодец милицейского двора. В то же мгновение Гусев полоснул Семёна по горлу охотничьим ножом. Кровь брызнула фонтаном в глаза. Гусев зажмурился и принялся махать ножом из стороны в сторону наугад, наступая и ощущая клинком податливую преграду.
Когда в квартиру ворвались милиционеры, Гусев лежал на полу без сознания, залитый кровью. Лицо, шея и грудь хозяина были изрезаны до белевшихся костей. В тумбочке нашли ордена и ветеранскую книжку.
В это время Кира Берёзкина, прикрывшись учебником, сидела на пустынных трибунах бассейна общества «Водник». Она уже переоделась в купальник и снова надела сверху школьную форму. Тренеру сказала, что уроки рано закончились. Месячные закончились ещё раньше, ночью. Отмывшись до скрипа, она была чиста и девственна.
| 
