Глава третья
УТРОМ ВЫПИЛ — ВЕСЬ ДЕНЬ СВОБОДЕН
Пивной бар «Медведь» — прямо через дорогу от «Сталина». То есть, тогда ещё не «Сталина», а киноцентра «Ленинград». Место знакомое, насиженное. Часто у входа вообще нет очереди. Пиво бутылочное, два-три сорта на выбор. Самое крепкое — светлое «Ленинградское», шесть алкогольных градусов. Бывает редко: народ быстро перепивается. Пятиградусный тёмный портер — чаще. Почти всегда — четырёхградусное «Мартовское». Чайные, тонкого стекла, стаканы вместо пивных кружек.
А мы уже сидели перед десятью открытыми бутылками и жадно, стакан за стаканом, насыщали обезвоженные похмельем организмы. В двадцать четыре года пиво казалось очень вкусным. Выпив по две, распрямили спины, огляделись, исследовали свои наборы. На вытянутой металлической тарелке кусок ставриды холодного копчения, половинка яйца и три солёные сушки. Съели рыбу, яйца, погрызли сушки, выпили ещё по бутылке, закурили.
— Ты всё помнишь?.. — заговорил Телегин, и Гусев сразу понял, о чём речь.
— Да, старик, тебе не повезло, — заговорил он сочувственно. — Выражаю. Но мы тоже хороши. То есть, не мы, а эти, бесы. Бесы в нас вселились, бесы, бесы виноваты. А мы ничего. Но у тебя всё на месте? А? Что ты переживаешь.
— Ты тоже не очень радуйся. Но дело не в этом. Сегодняшнюю ночь помнишь?
— Вот эту? Нет, ещё не помню. Денька через три. Пока не помню. Пива попить, тогда…
— Она не хочет мириться.
— Берёзкина? Вот дура. Ну и фиг с ней. У нас теперь проблем с ляльками не будет.
— С кем?
— С тёлками. Ну, сейчас так говорят: с ляльками. А что было сегодняшней ночью?
— Мы сидели у Зюскевича под этими колпаками…
— Да-да, потом в голове что-то скрипнуло. И всё.
— Скрипнуло. И мы оказались в гостях у Лужина, на дне рождения Берёзкиной.
— Лужина?..
— Её первый муж. То есть, ещё не муж, жених. Партийный товарищ, инструктор чего-то там... горкома.
— Партии или комсомола?
— Партии.
— Это серьёзно. И что я?
— У него большая квартира, прямо на Невском. Гостиная, стол ломится, танцы-шманцы под магнитофон… Потом ты пел под гитару, что-то из «Аквариума». Слова забывал. Потом… мы с тобой на пару за столом с рюмками, другие разошлись по квартире или танцуют, на нас никто не обращает внимания. Берёзкину, в тот момент, когда нас всех троих переклинило, сильно качнуло. Она попросила полежать, Лужин её вывел. И ты вдруг подсаживаешься на измену. Безобразным голосом кричишь: «Лужин! Я твою невесту в четырнадцать лет имел как хотел. Понял, Лужин? Жених!.. Ты же них-хрена не знаешь. А я твою невесту и так и так имел…»
— Да ну…
— Примерно в таком духе.
Гусев перестал пить пиво. Ощупал подбородок.
— Били?
— Я им сказал, что у тебя контузия, после армии. Как будто ты в Афгане служил. Ну, что ты псих.
— Это хорошо, это правильно, — Гусев сосредоточенно закурил. — Лужин опасный человек, я его вспомнил. Он потом был заместителем Романова. Очень хорошо про контузию, что псих…
— Я думаю, не поверил. Тёртая сволочь. Теперь всё зависит от Берёзкиной. От того, как она себя поведёт по отношению к нам.
— Надо поговорить, попросить прощения, — Гусев запаниковал. — Мне здесь нравится, я не хочу обратно в сорок четыре. Для меня это последний шанс. Через десять лет, в девяносто четвёртом, я уже там, в «Сталине», в лакейской униформе… Тебе не представить, как достало. Только здесь, здесь и сейчас настоящий рок-н-ролл! Сейчас, пока за него не платят, пока он под запретом!
— Выйдет замуж и всё простит.
— Если выйдет за Лужина, тогда нормально. У тебя-то какие планы на будущее?
— Напишу «Генерального секретаря».
— Опять?!
— На этот раз успею. Успею издать до перестройки. На Нинке-как-картинке женюсь.
— Вот это мудро. То, что ты на счёт Нинки. Флаг в руки, — одобрил Гусев. — Знаешь, что меня удивляет… То, что Берёзкина пригласила нас на день рождения. Ну, после всего этого.
— После чего! Что ты помнишь?
— Ну… что мы её тогда… напали на неё.
— Ты что дурак? Она же приглашала в другой жизни, когда ничего не было.
— А, ну да.
Они закосели, появилось желание добавить. Пошуршали записными книжками, возрадовались нахлынувшим воспоминаниям, позвонили туда-сюда, направились в гости. В те времена никто нигде особенно не работал, все были не прочь выпить, вопрос упирался только в деньги. А деньги у Телегина были.
| 
