Глава семнадцатая
«КРЕСТЫ»
Через неделю, в назначенное время, из Москвы в Питер двинулась передвижная студия — для записи клипа Кристины Орбакайте «Не виновата я». Концепция клипа решена в интерьерах знаменитой тюрьмы «Кресты», расположенной на берегу Невы почти в центре города. Разрешение на съёмки получено во всех инстанциях по личному ходатайству мэра.
Пока фура с логотипом «Золотой гусь» ползла по трассе, мы вдвоём с этим самым «золотым гусем» решили спокойно, для успокоения нервов, подремать в поезде, под стук вагонных колёс. Всю ночь я проворочался в бессоннице, слушая храп моего ещё более циничного друга.
На перроне Московского вокзала нас встречали. Не заехав к родителям, мы рванули прямо в тюрьму, где уже стояла наша студия и работала куча людей. Кристина прилетит завтра, только на один день съёмок, когда всё будет расписано по секундам. Роль умного следователя на допросе должен исполнять всенародный штирлиц Вячеслав Тихонов.
Мы познакомились с начальником тюрьмы Угрюмовым, и он повёл нас на экскурсию по местам, где не ступала нога постороннего. Я — будто бы собирал материал для книги; Гусев — будто бы хлопотал ради успеха своей падчерицы. Однажды мы здесь уже были. Я — убийца. По совести — здесь мне и место. Но я молод, богат, знаменит.
Мы не опасались, что нас узнают: за десять лет наверняка сменилось большинство служащих. А если кто-то и узнал, то он узнал до того и без нашего визита: наши морды мелькали на ТВ с частотой рекламы.
Водя по музею, а затем по территории, начальник рассказывал о попытках побега, показывал сделанную из хлебного мякиша точную копию пистолета Макарова, а мы плавно подводили его к камере свиданий. Наконец мы вошли в неё, и меня, хотя я готовился к этому моменту, всего передёрнуло.
— А здесь был один случай, — заговорил Угрюмов без всяких наших подводок, — когда я ещё служил в Саблинской женской колонии…
И он более или менее правдоподобно пересказал эпизод нашего свидания с Берёзкиной. За эти годы история приобрела оттенок ещё более кровожадный, мистический, за гранью, с элементами каннибализма и левитации.
— А кто-нибудь ещё работает здесь с того времени? — поинтересовался я, делая вид, что записываю в книжечку, на самом деле переписывая одну фразу: «Господи, накажи и прости. Господи, накажи и прости. Господи, накажи…»
— Нет, куда там! Зарплаты маленькие, текучка большая. Есть одна зэка, которая попала по второму разу. Только что выйти успела — и снова за убийство. Теперь дадут пожизненно, это факт. Она эту психическую хорошо помнит, вместе сидели. Будете беседовать?..
Беседовали в кабинете начальника тюрьмы, в присутствии врача и двух вертухаев. Получив от нас блок сигарет и отхлебнув из кружки сладкого растворимого кофе, в который Гусев налил коньяку из фляжки, женщина разговорилась.
— Ну, короче, её поначалу опустить хотели. Красивая. Три бабы её держали. Она вывернулась, да так их всех троих отметелила, что одна, думали, помрёт в лазарете. А потом она раз только была в камере, вот как раз когда её убили во время свиданки.
— Где же она была всё время?
— Как где? Известно где, в шизо.
— Штрафной изолятор, — пояснил Угрюмов. — За драку полагается.
Мы с Гусевым переглянулись. В штрафной одиночке есть время подумать и наверняка есть место, где спрятать предмет величиной с горошину.
— А можно осмотреть этот изолятор?
Метр на полтора. Бетонный пол, каменные щербатые стены, ни черта не видно. Попросили фонарик. На глазах удивлённого Угрюмова обшарили все неровности в полу и стенах.
Гусев вышел, я за ним следом.
Прибежал ассистент режиссёра — всё готово, артист в гриме, первая репетиция.
Мы поблагодарили Угрюмова, написали приветствия в каких-то музейных книгах, направились к своим. От том-вагена к корпусу тянулись провода-змеи. Гусев внезапно остановился, загородив мне дорогу. Медленно поднял руку и разжал кулак. На его ладони — капсула, потемневшая от грязи и сырости. Десять лет она пролежала, залепленная смесью хлеба и пыли, в углублении щербатой стены изолятора. Я вскрикнул так, что эхо разнеслось по всем постройкам, имевшим здесь вид правильных крестов, если смотреть с неба.
| 
