Булат и злато

DjVu

      ОЧЕНЬ КРАСИВЫ СТАРИННЫЕ МОНЕТЫ!
      Золото с его маслянистым блеском, таинственное мерцание серебра, глубокий бархатистый тон меди, покрытой благородной патиной... А рисунки и надписи?! Искусно вписанные в круг миниатюрные портреты или многофигурные композиции, затейливый или, наоборот, строгий шрифт — все это делает монеты подлинными произведениями искусства мелкой пластики.
      Первых коллекционеров монет привлекла именно их красота. Ведь коллекционирование зародилось в Италии в эпоху Возрождения с его культом античного мира, и началось оно с античных монет, занимающих в мире нумизматики первое место по художественным достоинствам. Видимо, не случайно в числе собирателен монет оказался великий Петрарка. Его, как поэта, должна была привлечь гармоническая красота этих мини-шедевров.
      Но монета не только произведение искусства. Она еще и символ богатства, мощный магнит притяжения человеческих вожделений. Скупой рыцарь, отпирая свои «верные сундуки», восклицает, глядя на золото:
      Скольких человеческих забот,
      Обманов, слез, молений и проклятий
      Оно тяжеловесный представитель!
      Во всяком обществе, где товарное производство достигло некоторого развития, есть деньги. Они выполняют функции меры стоимостей, средства обращения, средства платежа, средства накопления сокровищ, мировых денег. Монета является материальным воплощением товарно-денежных отношений.
      Но в древности монеты выполняли еще одну весьма важную функцию. Они были едва ли не единственными средствами массовой информации. На языке символов и знаков, понятных современникам, они говорили о могуществе правителей, называли их имена и демонстрировали их изображения, показывали границы владений, определяли место этих правителей в системе феодальной иерархии, раскрывали политическую программу. В моменты социальных потрясений монеты выступали, как скажем мы, употребив современную терминологию, массовыми пропагандистами и организаторами,
      Так случилось в очень сложный и тяжелый период .отечественной истории, когда в начале XVII века Русское государство до основания потрясла гражданская еойнэ, а интервенты создали реальную угрозу потери национальной независимости. Смутой, Смутным временем назвали современники эти тяжелые годы. Драматическая, полная противоречий, очень сложная эпоха оставила множество письменных источников, по которым его изучают и с помощью которых создают художественные произведения. Но, за исключением немногих специалистов, никто не подозревает, какую роль сыграли в национально-освободительной борьбе русского народа и в перипетиях гражданской войны монеты, выпускавшиеся на русских денежных дворах в годы Смуты. Вместе о грамотами, призывающими объединиться под знаменами народного ополчения, монеты оказались мощным оружием в борьбе за консолидацию патриотических сил русского народа. Монеты выступали против общего врага в одном строю с саблей и мечом. У них были свои друзья и враги, своя стратегия и тактика, свой путь к победе.
     
      Глава I. КАК ТОРГОВАЛИ НА РУСИ
     
      ПОКУПАТЕЛИ И ПРОДАВЦЫ
      Москва. 1601 год. Красная площадь. Здесь, по свидетельству современников, находилась самая большая и лучшая в городе рыночная площадь, всегда заполненная торговцами и покупателями. По сторонам площади и на прилегавших к ней улицах располагались ряды лавок, шалашей, полок, скамей, с которых продавали товары. Для каждого вида товаров был свой ряд. Розничная торговля шла и в рядах, и посредине площади, прямо с телег, саней, возов, из бочек, из мешков, с рук. Торговцы раскладывали свои товары перед покупателями, и каждый мог смотреть и выбирать то, что ему было нужно. При царе Федоре Иоанновиче (1584 — 1598) по распоряжению его шурина, всесильного правителя Бориса Федоровича Годунова, были построены Новые торговые ряды: длинное каменное здание в один этаж, по ставленное углом. Лавки размещались под сводчатым! арками первого этажа, а в подвалах находились кладов вые, где купцы прятали свои товары.
      Теперь вообразим москвича, домовладельца и зажи точного хозяина, имеющего при доме сад и огород. Бол ших запасов с сада и огорода он сделать не может и по тому идет на московский рынок закупать продукты н год. Учебник и справочник XVII века по ведению д машнего хозяйства — «Домострой» — советует так «У ково поместья и пашни, сел и вотчины нет, ино купи ти годовой запас». «Домострой» настоятельно требовал чтобы «государь-хозяин» имел в доме запас продукте больше, чем требуется семье в год, потому что «чего н родилося или дорого — ино тем запасом как даром про живет... ино в дороговлю и продаст: ино сам ел и пил да ром, а денги опять дома».
      Наш герой отправился «в торгу смотрити всяког запасу к домашнему обиходу или хлебного всякого жи та и всякого обилия, хмелю и масла и мясного и рыбново и свежево и прасолу».
      Хлебные запасы на торгу продавались в Житном ря-! ду. Он был расположен вне Красной площади, на Неглинной. Для покупки масла существовал специальны масляный ряд, для мяса — ветчинный. Свежая рыба продавалась в «свежем» рыбном ряду, соленая — в «прасольном». «Домострой» советовал покупать все большими количествами — «с лишком», поэтому большинство покупателей-москвичей покупали пудами, бочками, рогожами.
      Цены на съестные припасы были такими. Четверть ржаной муки (это около 4 пудов) обходилась покупателю в 30 копеек; пуд коровьего масла — в 60 коиеею Рыба, свежая и соленая, которая продавалась возами, пудами, бочками, рогожами, пучками, а иногда штуками, стоила по 37 копеек пуд (семги), воз семги — около 10 рублей, две бочки белуги, доставленные е севера, стоили 10 рублей 25 алтын, 105 «осетров длинных» ценились в 35 рублей, и, следовательно, цена одной штуки составляла около 30 копеек.
      Продавались на торгу и привозные, «заморские» товары. Они ценились выше. Например, одна голова сахара обходилась покупателю в 4 гривны (40 копеек). Один лимон (их продавали на штукц) стоил полторы копейки. Насколько высоко ценились «заморские» товары, может показать сравнение цен на них со стоимостью домашнего скота. Так, четырехлетний бычок стоил не более одного рубля (100 копеек).
      Но не только съестные припасы требовались в домашнем обиходе. Покупались одежда, обувь, посуда, ремесленные изделия, украшения. В специальном кафтанном ряду можно было купить и шубу из бараньей овчины за 30 — 40 копеек, и шубу на соболях, крытую бархатом, за 70 рублей. Продавались здесь и зипуны — наиболее распространенная верхняя одежда. Зипуны роскошные, покрытые шелком, с серебряными пуговицами, стоили до 5 — 6 рублей; простые — «зипуны сермяжные», «зипуны сермяжные смурые» — всего полтину.
      Письменные источники называют еще один вид одежды — кафтаны; они могли служить и верхней, уличной одеждой, и носиться дома. Кафтаны тоже различались: скромные — крашенинные (то есть сшитые из домотканой окрашенной материи), сермяжные, бараньи, козлиные, и нарядные, сшитые из дорогих материй, — атласные, бархатные, камчатые, тафтяные, суконные, «на пупках собольих», «на лисицах», «на беличьих черевях», с золочеными серебряными пуговицами.
      И женская верхняя одежда — телогреи — имела различную ценность. Богатая телогрея — «...куфтяная камчатая цветная, ал шелк да желт, кружево кованое золотое, пуговицы серебряные позолочены» — могла стоить до 35 рублей, телогрея попроще — около 8 — 10 рублей. Продавались и женские шубы, теплые и холодные. Теплая шуба на меху, украшенная золотым кружевом, стоила около 25 рублей, а холодная шуба из крашенины — 20 алтын (60 копеек).
      Основная одежда — рубахи и порты, сшитые из холстины, имели цену около 10 — 12 копеек за штуку. Но если холстина заменялась дорогой материей, цена изделия, естественно, повышалась — нарядные «штаны червчатые суконные» или «штаны сукно багрецовое» стоили по 40 алтын за штуку (1 рубль 20 копеек). Шились штаны и из сермяги.
      В сапожном ряду предлагались сапоги. «Ичеготы», «чедыги» — сапоги из мягкой кожи — продавались наряду с новомодной обувью — сапогами с твердой подошвой, подбитой гвоздями и на каблуке. Каблук подбивался металлической подковкой. «Сапоги они носят по больше части красные и притом очень короткие, так, что они не доходят до колен, а нодошвы у них подбиты железными гвоздиками», — писал австрийский посол С. Гербер штейн, посетивший-Москву в первой четверти XVI века. Большинство сапог делалось из простой кощ жи, но шили и сафьяновые, атласные, бархатные с выЯ шивкой. Стоимость пары сапог в среднем составляла ощ 25 до 50 копеек. Я
      Если покупатель был человек зажиточный («средний» или «большой»), он приценивался к заморским товарам. В письменных источниках XVI — XVII веков наЯ зываются более 20 видов привозных шелковых материщ и до 30 видов сукон: аглицкое, лундыш, французское. За скорлат, фряжское, лимбарское, брабантское, ипрскоё куфтерь, брюкиш (от этого сукна произошло позднейшей название «брюки»), амбургское, греческое и др. сукнЯ привозились преимущественно из Западной Европы шелковые ткани — камка, китайка, атлас, паволока, объярь, хамьян и др. — главным образом с Востока. Штука, или «постав» английского («аглицкого») сукна стоила приблизительно 8 рублей. Продавались и оченЩ дорогие заморские одежды — кафтаны польские, венгерские, турецкие и другие, отличающиеся модным покроем и отделкой.
      В колпачном ряду вмвсте с дешевыми головным щ уборами — колпаками, стоившими 6 — 8 копеек, продава- лись богатые шапки. Простолюдины покупали шапки-ушанки («треухи» или «малахаи») из овчины, знать приобретала головные уборы из дорогих мехов, крытые яркими материями. Наиболее парадной считалась высокая «горлатная» шапка, расширяющаяся кверху, с плоской тульей. При ее шитье использовался мех с горла зверя. В таких шапках бояре являлись к царскому двору; Шапка «лисья горлатка» стоила 8 — 9 рублей.
      Продавались не только ремесленные изделия, но и строительные материалы. За 100 трехсаженных бревен, 13 досок и 100 гвоздей, приобретенных «на хоромное строение», покупатель платил 7 рублей. 40 «трехсаженных бревен» и «большой прибойный гвоздь» обходились в один рубль. Можно было купить целую избу.
      Покупатель расхаживал по рядам, облюбовывал товар и начинал торговаться. «Домострой» советовал: «Торгуй полюбовно, а деньги плати вручь». Деньги носились в кожаных кошельках, скроенных наподобие кисета. Один такой кошелек хранится в Псковском музее. Его нашли вместе с 53 копейками неподалеку от Пскова; на месте высохшего болота — видимо, владелец потерял
      кошелек, переходя топкое место. Карманы в одежде появились только в XVI — XVII веках. Вначале они пристегивались к поясу и лишь потом стали нашиваться на одежду. Все нужные мелкие вещи (нож в ножнах, ложка в футляре, гребень) горожанин или носил на поясе, привешенными непосредственно к ремню, или в поясной сумке, которая называлась «калитой» или «мошной». Кошельки тоже носили привязанными к поясу или в калите, но, видимо, на торгу их предпочитали прятать за пазухой. Совсем небольшие суммы завязывали в платок и носили тоже за пазухой. Простой московский люд обходился еще проще — деньги прятали за щеку. Немецкий путешественник Адам Олеарий описывал этот поразивший его обычай: «У русских вошло в привычку при осмотре и мерянии товаров брать зачастую до 50 копеек в рот, продолжая при этом так говорить и торговаться, что зритель и не замечает этого обстоятельства; можно сказать, что русские рот свой превращают в карман».
      Следует помнить, что на торгу делали не только крупные закупки, но и покупали по мелочам. Например, плотники или печники, прибывшие с артелью в Москву для строительных работ по государеву приказу, получали на день кормовых денег по 3 или 4 копейки. Вполне, можно представить себе мастерового человека, вышедшего на торг с одной-тремя копейками за щекой. Ведь провизия была очень дешева: курица стоила одну копейку, и столько же — полтора десятка яиц. Овца продавалась за 12 — 18 копеек.
     
      РУССКИЕ ДЕНЬГИ
      Но что это за деньги, которые можно держать за щекой и одновременно свободно говорить? Уже упомянутый Адам Олеарий замечал, что с русскими деньгами неудобно обращаться, так как они очень мелкие и легко проваливаются сквозь пальцы.
      Действительно, западных путешественников весьма удивляли русские деньги, и не случайно почти во всех записках иностранцев много пишется о необычайных русских деньгах и системе счета. В странах Западной Европы с начала XVI века ходили крупные серебряные монеты весом около 27 — 29 граммов. Они назывались талеры или иоахимсталеры. Существовали также фракции талера, тоже чеканившиеся из серебра. Для крупных торговых сделок и в международной торговле пользовались золотой монетой, ценность в 10 — 11 раз превышала ценность серебра.
      В Русском государстве считали на рубли, полтины, полуполтины, гривны, алтыны. Но монет с такими названиями не существовало. Это были счетные понятия. Главной и практически единственной монетой была копейка — высокопробная серебряная монета неправильной формы в виде овала. Вес ее на протяжении 1535 1700 годов постепенно уменьшался от 0,68 грамма до 0,27 грамма. Существовали и еще более мелкие номиналы: денга, составляющая по весу и размеру половину копейки, и полушка — четверть копейки или половина денги, чеканившиеся из того же высокопробного серебра. Рубль состоял из 100 копеек, или 200 денег, или 400 полушек; полтина — из 50 копеек, или 100 денег, или 200 полушек; полуполтина — из 25 копеек, или 50 денег, или 100 полушек; гривна — из 10 копеек, или 20 денег, или 40 полушек; алтын — из 3 копеек, или 6 денег, или 12 полушек. По размеру копейка соответствовала примерно современной копейке, а денга и полушка. были совсем крошечными. Такие монетки удержать за щекой во рту было нетрудно. Но то обстоятельство, что чеканились они из чистого серебра (как показали исследования, из серебра 960-й пробы), делало эти маленькие монетки достаточно ценными. Не случайно археологи при раскопках территории древних городов практически не находят русских серебряных монет XVI — XVII веков, при том, что они, по словам Олеария, «легко проваливаются сквозь пальцы». Копейка имела очень высокую покупательную ценность, и, естественно, ее берегли.
      Но если на копейку в августе можно было купить несколько пудов свежих огурцов, то что оставалось делать человеку, если ему приходилось покупать всего десяток огурцов? Если он покупал не воз семги, а всего одну штуку? Даже полушка здесь, могла быть слишком ценной монетой. Поэтому на торгу бытовали еще более мелкие, чем полушка, денежные единицы, названия которых сохранили письменные источники: «пулы», «пироги»,
      «полпироги», «полполпироги», «мортки». Копейки, денги и полушки прекрасно сохранились в наших музеях, но реальное воплощение «пул», «пирогов», «морток» до сих пор остается для нумизматов тайной. Есть предположние что в денежном обращении XVI — XVII веков продолжали ходить мелкие медные мотеты, чеканившиеся
      на рубеже XV — XVI веков. Монеты эти назывались пулы, и под такими же названиями они продолжили свою жизнь вплоть до начала XVII века, хотя к этому времени изображения и надписи на них совершенно истерлись. Об их обращении пишут иностранцы, их находят архео-; логи в городских раскопках и погребениях.
      Положение покупателей и продавцов, имеющих дело с крупными суммами, тоже было непростым. Для того чтобы уплатить, например, 8 рублей за шапку «лисью горлатку», следовало отсчитать 800 штук копеек. Но ведь приходилось считать и денги, и полушки, чвд было еще сложнее, тем более на многолюдном торгу. Поэтому часто заранее готовились определенные суммы завернутые в бумажку или лоскутки. Впрочем, потребность в подсчетах больших сумм на городском торгу , возникала не так уж часто. Счет шел на денги, полушки, копейки, алтыны, гривны, реже — на рубли. Размеры кошельков рассчитывались в среднем на 50 — 100 копеек, не более. Десятками и сотнями тысяч рублей ворочали торговые люди — купцы, «гости», занимавшиеся крупной оптовой торговлей, но их торговые сделки осуществлялись, по всей видимости, в менее людных местах. Да и нередко, как пишут иностранцы, применялась меновая торговля — товар менялся на товар, хотя стоимость обоих товаров выражалась в деньгах. А для наиболее массового представителя торговцев — крестьянина, приехавшего на городской торг с рожью, ячменем, или ремесленника — жителя городского посада, продававшего с воза глиняную посуду или партию одежды, весь оборотный капитал достигал в основном одного-двух рублей.
     
      ЧТО ТАКОЕ КЛАД!
      В распространенном представлении клад — сокровище. Недаром поиски кладов стали одним из наиболее увлекательных сюжетов мировой приключенчешЦой литературы. По законам этой литературы клады прятали пираты, разбойники, купцы, иногда в их компании оказывались короли или цари, знатные государственные мужи. Но те люди, которым приходится иметь дело с реальными, а не литературными кладами, знают, что пиратские и им подобные клады-сокровища, состоящие из большого количества золотых монет, драгоценностей, богатой утвари из золота и серебра, — большая редкость.
      Обычны клады, состоящие целиком из монет, преимущественно серебряных, иногда — медных, реже — золотых, зарытые где-нибудь в лесу или на берегу реки а также возле домов или крепостных стен. Хотя Россия славилась далеко за ее пределами несметными богатствами монастырей, церквей и царской казны, в тайники прятали почему-то не золото, драгоценные камни и прочие сокровища, а ходячие серебряные копейки.
      Обычай прятать деньги в тайники сродни нашему обычаю хранить деньги в сберегательной кассе. Клады — это те суммы, которые собирались и откладывались не для того, чтобы хранить их вечно, а для покупки необходимого. Как только набиралась нужная сумма, владелец клада доставал деньги из тайника и тратил их/ Роль сберегательной кассы в древности исполняли земля, камни, дупла приметных деревьев. На клады натыкаются в самых неожиданных местах — то плуг вывернет горшок с монетами на поле, то лопата выкопает монеты в огороде, то грибник обнаружит клад в лесной кочке, образовавшейся со временем на месте рухнувшего и истлевшего дерева, то половодье обнажит берег, где в корнях старого дерева притаился клад. Часто клады находят под церковными и монастырскими стенами. Их защитой приходилось пользоваться, так как в деревянных городах Древней Руси эти сооружения могли уцелеть даже после сильного пожара.
      Клады прятали всегда, но чаще — в моменты различных социальных потрясений — во время войн, нашествий, восстаний. Очень много прятали денег при проведении денежных реформ. До нас дошли те клады, которые были «не востребованы» их владельцами. Причина «забывчивости» в большинстве случаев одна — неожиданная и насильственная смерть владельца.
      Изучая размеры кладов, зарытых в России в XVI — XVII веках, нумизматы пришли к выводу, что в подавляющем большинстве случаев эти клады представлены небольшими суммами. Пока самый большой известный нам клад состоит из 50 000 копеек, что составляет 500 рублей. Зарыт он в самом конце XVII века и является церковной казной одной из вологодских церквей. Такой большой клад — редкость. Вот наглядная таблица, представляющая размеры кладов, найденных в нашей стране и зарытых между 1535 и 1718 годами.
     
      На таблице хорошо видно, что большинство кладов — это мелкие суммы, от рубля (то есть 100 копеек) до 10 рублей (1000 копеек), хотя ценность денег и цены на товары на протяжение двух столетий менялись. Кла-ды найдены главным образом или в густо заселенных районах сельской местности, или на территории древних городов, в местах, где селились мелкие торговцы и ремесленники. Вполне очевидно, что основную массу кла-довладельцев составляли крестьяне или посадские люди. ; Деньги собирались путем продажи на торгу продуктов сельского хозяйства или ремесленных изделий. При низких ценах на товары первой необходимости набрать сумму, составляющую 10 рублей, было делом нелегким и требующим довольно много времени. Крестьяне к тому же продавали не столько излишки, сколько часть необходимых для жизни продуктов. Вот как описывал иностранный путешественник Даниил Принц жизнь крестьян в России XVI века: «Положение же крестьян самое жалкое: их принуждают платить по нескольку денег каждую неделю великому князю и своим господам. Они имеют скот, плоды и, кроме того, что-нибудь из сельских вещей; отказывая себе во всем, они продают их соседним гражданам, а сами вместе с женами и детьми довольствуются черным хлебом, живут очень бедно, одеваются в толстейшее сукно и сами себе делают обувь из древесной коры, чтобы только не нуждаться в работе сапожника».
      Крайне низкой была и оплата труда ремесленника. «Портняжная поделка» — - шитье шубы из материала заказчика, который приобрел черной крашенины и «харни посконной», то есть толстой грубой ткани из конопляного полотна на подкладку, пуговицы и «нити, чем шить шубу», — обходилась заказчику всего в 4 копейки. За перешивку кафтана мастер получал только два с половиной алтына (7 копеек с денгой). Мастер-лудильщик за полуду блюда и сковороды брал 20 алтын (60 копеек), за блюдо, сковороду и котел — 20 алтын, за пять братин и три оловянных сосуда — 12 алтын. Печники получали «за дело от печи» гривну (10 копеек); «за дело у печи и за очелье и за отбель» — 5 алтын (15 копеек). Но вот «царскому иконнику Постнику Герману» заплатили за копию иконы «Пречистые Смоленская»
      7 рублей. Видимо, это был все же единичный случай, так как заказанная у другого мастера копия с чудотворного образа Николы обошлась всего в 40 алтын. Дороже ценился труд мастеров-серебреников: за оклад к иконе, который делался к тому же из материала мастера, ему заплатили «от дела, и за камень, и за прибавочное серебро, и за позолоту» 3 рубля 14 алтын 5 денег; за серебряный оклад креста, материалом которого (креста) служила «кость рыба», было дано 12 алтын. Свечной мастер получил за изготовление для монастырского храма огромной свечи весом около 8 килограммов за работу и за воск 2 алтына 5 денег. Плотникам за мощение монастырского подворья, уложившим там 50 двухсаженных бревен, дали 32 алтына. Батракам, возившим навоз с конюшен, заплатили «от дела» 10 денег. За работу «6г дворового чищенья», которая производилась в апреле, когда таял снег, нанятые монастырем батраки получили 8 алтын.
      Разумеется, перечисленные размеры выплат за работу часто расплывчаты, так как нельзя вычислить, какую сумму и за какую конкретную работу мог получить отдельный работник, но они все же дают некоторое представление об уровне жизни рядового горожанина. Косвенным свидетельством о размере прожиточного уровня низших слоев городского общества может служить размер «милостыни», выданной одним из подмосковных монастырей «тюремным сидельцам». На 400 человек было выдано 2 рубля. Каждый заключенный, следовательно, получил по полконейки (по денге). Поскольку тюрьмы содержались за счет милостыни, эта единовременная выдача, возможно, может дать представление о том в какую сумму обходилось ежедневное содержание заключенного. «Копеечка», которую просил юродивый в пущ-; кинском «Борисе Годунове», несомненно, художественный образ; на самом деле «копеечка» была достаточно крупной суммой и нищим копейки не подавали. Во время «великого голода» 1602 — 1603 годов в Москве ежедневно раздавали беднякам в будни по полушке, в воскресные дни — по денге. Впрочем, есть свидетельство о том, что беднякам выдавалось в день по копейке. Иностранец, современник событий Конрад Буссов писал: «Борис приказал у наружной городской стены, которая в окружности составляла четыре немецких мили, с внутренней стороны отгородить четыре больших площади, куда ежедневно рано утром собирались бедняки города Москвы, и каждому давали одну денгу (denning), а их 36 идет на один талер. (На один талер приходилось 36 копеек, а не денег; дело в том, что иностранцы называли русские монеты того времени деинингами, которые переводчик перевел как слово «денга». — А. М.) Бедняков там собиралось такое множество, что ежедневно на них тратилось до 500 000 денег... Из-за такого царского милосердия на пищу бедняков, на одеяние для умерших и на погребение в течение этой четырехлетней дороговизны из казны ушло неисчислимо много сот тысяч рублей, так что казна сильно истощилась».
      На фоне всех копеечных и алтынных сумм, получаемых ремесленниками за работу, жалованье размером в несколько рублей должно было восприниматься как очень большая сумма. 4 рубля в год получал священник, нанятый монастырем для несения церковной службы на монастырском подворье в городе. Два дьяка, нанятые Иосифо-Волоколамским монастырем для выполнения различных бюрократических процедур в московских приказах, получали один — 7 рублей в год, другой — 4. Впрочем, эти дьяки стояли на верхушке приказной иерархии. Чиновники приказов кормились за счет добровольных приношений, которые платили «от дела» просители. Старец Антониево-Сийского монастыря Исайя, прибыв в Москву по делам монастыря, «ударил челом диаку Остуде Власьеву, нес поминка рубль денег, да другому диаку Тимофею Петрову рубль же, да робятам их дал 4 московки (денги. — А. М.)». Более мелкие служащие приказа — подьячие и привратники получили в качестве «поминка» по деревянной ложке. Монастыри закупали на городских рынках эти ложки в колоссальных количествах специально для подарков.
      Такова была жизнь «меньших» людей государства. Размеры основной массы монетных находок вполне укладываются в диапазон тех денежных средств, которыми располагали крестьяне и посадские люди. Что же касается феодальной верхушки общества, то здесь богатство выражалось не деньгами. Француз Жан Маржерет, посетивший Россию на рубеже XVI — XVII веков и долго проживший среди русских, заметил: «Дворяне измеряют свое богатство по числу слуг и служащих, а не по количеству денег». Размеры земельных наделов и число закрепленных крестьян определяли уровень богатства феодалов. Но даже у богатых купцов не деньги составляли их сокровища; они заключались в товарах, лавках, амбарах, судах. Тот же Маржерет отметил эту любопытную особенность русской экономики: «Россия
      есть государство весьма богатое. Не высылая денег за границу, но ежегодно скупая оныя, россияне платят иноземцам обыкновенно товарами... Сверх того россияне променивают иностранцам поташ, льняное семя, пряжу, не покупая ничего от них на чистыя деньги. Даже сам царь серебром платит только тогда, когда сумма не превышает 4 или 5 тысяч рублей; обыкновенно же пушным товаром или воском».
      Денежные обороты русского купечества в конце ХVI — начале XVII века были небольшими. Так, например, крупнейшая московская купеческая фамилия Шори-ных, скупая пеньку у Болдина монастыря, заплатила в 159о году 20 рублей, а в 1596 году — и вовсе 5 рублей. Другой покупатель пеньки, А. П. Клешнин, платил несколько большие суммы: в 1595 году — 90 рублей, в 1596-м — 105 рублей, в 1599-м — 100 рублей. Но какими бы большими ни казались эти суммы по сравнению с темп, которыми оперировали в повседневной жизни посадские люди и крестьяне, их никак нельзя причислить к понятию «сокровище».
     
      САПОЖНИК ИЗ КОЖЕВНИКОВ
      Вернемся в Москву 1601 года. Представим теперь другого московского жителя — ремесленника. Он сапожник, живет в Кожевенной слободе (в Кожевниках): в современной Москве — около Краснохолмского моста. В слободе он имеет свой дом с мастерской, а товар продает па торгу с рук. За день ему удалось продать две пары простых сапог по 50 копеек пара и одну пару сафьяновых за 40 копеек. На выручку сапожник купил в кожевенном ряду на 12 копеек подошвы и на 9 копеек голенища. Чистая прибыль составила 69 копеек (или 6 гривен 3 алтына по московскому счету).
      На исходе дня сапожник вернулся домой. Дом его, как и дома почти всех москвичей, богатых и бедных, представлял деревянное строение. У бедных жилище чаще всего состояло из одной избы с клетью, у жителей. побогаче эти избы могли быть двухэтажными или даже трехэтажными, а все жилище выглядело как несколько строений, соединенных между собой сенями. Вот как писал о домах бедного люда итальянец Барберини, по ; бывавший в Москве в 1595 году: «Дома... малы, неудобны. В них одна комната, где едят, работают и делают все; в комнате для тепла печь, где обыкновенно спит вся семья. Они дают дыму вылетать в дверь и окна». Другой иностранец, Петр Петрей (1608 — 1611 годы) заме-. тил: «Домы строятся у них чрезвычайно высокие, деревянные, в две или три комнаты, одна над другой... У небогатых и бедных в обыкновенном употреблении курные избы, точно так же, как у крестьян в деревнях». Дома; окружали дворы: «Город полон деревянных зданий, каждое здание только в два этажа, но с большим двором : на случай пожаров, которым они весьма подвержены», — констатировал Ж. Маржерет.
      Вернувшись домой, сапожник подсчитал выручку и внимательно пересмотрел монеты — не попалась ли «воровская», то есть фальшивая. В Москве, как, впрочем, и в других городах, фальшивомонетчики тайно изготовляли монеты, и нужно было очень опасаться, чтобы не получить вместо подлинной свинцовую или медную копейку, искусно посеребренную. Монеты оказались все. подлинными, и ремесленник собрался запрятать их подальше. Для этого у пего была специальная кубышка — глиняный горшочек сферической формы с высоким узким горлышком. Такие кубышки, предназначенные для длительного хранения денег, в изобилии делали московские гончары. Кубышки, благодаря своей сферической форме, легко выдерживали любое давление, их можно было прятать в земле на большой глубине или закладывать камнями; они не боялись также ни воды, ни пожара. Московские гончары делали чернолощеные кубышки, похожие на металлические. В Пскове, Новгороде, Смоленске была другая мода: там кубышки покрывали поливой желтого или коричневого цвета. В глухих, удаленных от больших городов местах деревенские гончары делали простые кубышки из необожженной глины.
      На боковой стенке кубышки нашего сапожника — той косые черты. Это значит, что ему удалось собрать уже три рубля. Когда кубышка будет полна, появятся еще четыре косых черты — указание на семь рублей, спрятанных в кубышке. Но до суммы в семь рублей пока еще далеко. Из отложенных денег хозяину частенько приходится доставать копейки. Они тратятся и на домашний обиход, и на закупку сырья для сапожного дела, и на уплату государевых налогов.
      Сегодня сапожник положит в кубышку почти всю выручку. Он еще раз перебирает монетки. Вот монеты прежних царей — Ивана Васильевича Грозного, его сына, царя Федора Иоанновича. На всех копейках — всадник с копьем (отчего они и получили свое название — копейка, или копейная денга). На другой стороне — надпись в несколько строчек: «Царь и великий князь Иван всея Руси» или «Царь и великий князь Феодор всея Руси». На денгах — всадник с саблей, а надпись совсем короткая: «Царь и князь великий Иван», «Царь и князь великий Феодор». А вот и полушка — крошечная монетка с изображением на одной стороне летящей птички и с затейливой надписью на другой стороне — «Государь». Полушка в клад не пойдет. Ее лучше употребить для покупки съестных припасов — хлебов или калачей.
      Всадник, изображенный на монете, — это не просто картинка. Таким был московский герб, ранее бывший гербом государственным, а с тех пор, как получил распространение новый герб — двуглавый орел, всадника стали помещать на щите, расположенном на груди орла. Одновременно всадник — и изображение особы государя, его портрет. Но вот среди монет, полученных сегодня, копейка «на государево имя» нового царя Бориса Федоровича. Наконец-то появились копейки с его именем! Хотя и короновался он в Успенском соборе 3 сентября 1598 года, однако что-то не спешил с выпуском монет с именем Бориса Федоровича и титулом царя и великого князя всея Руси. На денежных дворах продолжали чеканить копейки и денги с именем Федора Ивановича. Новые копейки царя Бориса — особенные, осадник разодет в пышные одежды, на голове у него шапка Мономаха, а по сторонам изображения всадника, чтобы ни у кого не возникало сомнений в том, кто здесь
      изображен, стоят буквы Б и О: «Борис осподарь». На другой стороне монеты, как обычно, надпись: «Царь и великий князь Борис Федорович всея Руси». Такого еще не бывало, чтобы имя свое царь повторял дважды на монете. И задумается в неясной тревоге и предчувствиях московский житель, глядя на новые блестящие копейки...
      Но пора прятать кубышку. Во дворе ремесленника — несколько хозяйственных построек: клеть, где хранилось имущество семьи, погреб и навес, под которым летом размещалась сапожная мастерская. Московские археологи нашли при раскопках жилище и мастерскую сапожника, и это помогло восстановить облик дома москвича-ремесленника средневековой Москвы.
      Кубышку сапожник спрячет под стеной погреба, тщательно заложит ее дерном, а сверху положит приметные камни. И никто, кроме него самого, не будет знать, где хранятся сбережения. Когда в тревогах и грозных событиях Смуты погибнет сапожник от руки польского шляхтича, клад так и останется в тайнике.
     
      ГОСУДАРЕВЫ ДЕНЕЖНЫЕ ДВОРЫ
      Как ни малы были по размерам русские монеты, как ни однообразны по оформлению, современники умели хорошо разбираться в той информации, которая содержалась в миниатюрном историческом памятнике. Если под конем стояла буква М с маленькой «о» над ней или сочетание МО, то они знали, — это продукция Московского денежного двора, который находился в Кремле. Он был совсем новым — в 90-х годах XVI века для него специально построили «палаты каменны», так как старый денежный двор, размещавшийся на Варварке (ныне улица Степана Разина), уже обветшал, стал тесен и неудобен. Каменные палаты Московского денежного двора воздвигли на склоне Боровицкого холма, неподалеку от Боровицкой башни, в сторону реки Москвы.
      Среди копеек, которые рассматривал сапожник, были не только московские. Встретились там копейки с буквами ПС под конем. Так метилась продукция Псковского денежного двора. В Пскове тоже находился государев денежный двор.
      А вот еще две копейки. Они чуть меньше размером, чем московские и псковские, хотя по весу и содержанию серебра ничем от них не отличаются. Изображен на них тот же всадник и та же надпись, но и рисунок и надпись имеют свои особенности. Конь под всадником скачет во весь опор, рисунок выполнен неряшливой, прерывистой линией, в отличие от плавного, красивого рисунка на московских монетах. Надпись тоже заметно отличается от крупных, четких букв на монетах московского и псковского чеканов. Под ногами коня на одной стороне надпись: «НО. РЗ»; сверху — маленькая буква «в». На другой монете — надпись «НОР©» и тоже — «в» вверху. Расшифровать эти надписи нетрудно. «Но» значит «Новгород», буква «в» вверху — «великий». Новгород Великий — так именовался древний Новгород во всех официальных документах. «РЗ» на одной монете и «Р@» на другой — это обозначение года. Но дата обозначалась не привычными нам арабскими цифрами, а буквами славянского алфавита. «РЗ» — 107 год, «Р©» — 109. Не правда ли, странные даты?
      Дело в том, что в Древней Руси существовало свое летосчисление, заимствованное из Византии вместе с христианством. По этому летосчислению годы отсчитывались «от сотворения мира». Если отсчитывать от года, а котором происходили описываемые события — 1601-го, как мы выше указывали, то «сотворение мира» произошло 7109 лет тому назад. 1601 год был 7109 годом по летосчислению, принятому в допетровской Руси. Другое летосчисление — «от Рождества Христова», принятое тогда в Западной Европе, на Руси было принято только в 1700 году при Петре I. Этихм летосчислением мы, как и весь мир, пользуемся в настоящее время. В обыденной жизни полное обозначение года — «7109» — чаще всего не употреблялось, опускалась первая цифра (так же, как и мы часто говорим, например, не 1990 год, а просто 90-й). Поэтому на монетах мы видим усеченное написание дат — 107 и 109.
      Для перевода дат «от сотворения мира» на современное летосчисление существует простое правило. Из старинной даты следует вычесть 5508. Если от 7107 отнять 5508, получится 1599; от 7109 — 1601. Следовательно, две монетки с датами 107 и 109 при переводе на современное летосчисление датируются 1599 и 1601 годами. Величина 5508 — число, составляющее разницу между условной датой «сотворения мира» и не менее условной датой «Рождества Христова».
      Сочетание букв НО и «в» с датами, выраженными славянскими буквами, помещал на своих выпусках Нон городский денежный двор.
      К 1601 году в Русском государстве работали три де нежных двора: в Москве, Пскове и Новгороде Великом Это были государственные денежные дворы, так как че канка монет составляла царскую монополию. В Запад ной Европе, в отличие от России, помимо королевско» или императорской власти, монету могли чеканить ещ крупные светские и духовные феодалы. Причины заклю чались не только в специфике государственного стро Русского государства. Они заключались и в том, что для России одной из серьезнейших проблем было сиаб жение денежных дворов сырьем для чеканки. Своей промышленной добычи серебра и золота в России не сушествовало вплоть до середины XVIII века. Золото серебро закупали за рубежом, в Европе. Отсюда н Русь поступали громадные количества серебряных за падкоевропейских монет — талеров и в меньших коли чествах — серебро в слитках и проволоке, а также золото в монетах и слитках. I
      Для иноземных купцов торговля талерами представ; ляла большие выгоды, так как они и продавали талерь как товар, и меняли их на русские товары: пушнину, лес ные товары, поташ, пеньку, воск, сало, лен, которые затем с большой выгодой перепродавали на европейски рынках. Но и русская казна не оставалась внакладе За каждый талер, купленный у иноземца, казна плати ла от 36 до 36 с половиной копеек. Чтобы серебро несли на денежные дворы, были установлены более высоки цены при сдаче его в монетное производство: за кажды талер на денежных дворах платили 38 или 38 с половиной копейки.
      Любой владелец серебра — русский и иностранец — мог приходить на денежный двор со своим сырье и заказывать из него монеты. После вычета пошли ны он получал на руки то количество русских денег, которое выходило из переплавленного серебра. Основными заказчиками на денежных дворах были царская казна и купечество, особенно занятое внешней торговлей.
      Россию XVI — начала XVII века связывали с За падной Европой города Новгород Великий, Псков, Смоленск, Полоцк, «Мурманский берег» на побережье Коль ского полуострова, а после 1584 года к ним присоединился Архангельск. Русские «порубежные» города не имели прямого выхода на Балтику. Торговля велась че рез посредников — купечество городов Риги, Таллинна Дерпта, а также Швеции, Дании, Польши. Значительная доля прибыли от русской внешней торговли оставалась в их руках. Когда в результате военных успехов Ливонской войны 1558 — 1583) Россия овладела в 1558 год портом Нарвой, расположенным на реке Нарове, впадав юшей в Финский залив, русское денежное дело пережи ло невиданный расцвет. Через Нарву в Россию постула ли тонны серебра, которое оказывалось на денежны? дворах. Русские купцы стали торговать с Европой беа посредников. Появилось специальное руководство для купечества — «Торговая книга», где объяснялось, нам выгоднее всего вести заморскую торговлю. Специальная глава «Торговой книги» посвящалась торговле ефимками — так на Руси называли талеры. Но Нарва была а русском владении всего немногим более 20 лет. Неудач ный исход Ливонской войны лишил Россию в 1581 ГОД не только Нарвы, но и других русских городов, очепн важных для русской внешней торговли: Яма, Корелы Копорья, Иваногорода. Россия была практически отре зана от Балтийского моря. Русская чеканка в 80 — 90-х годах XVI века совсем захирела. Только Тявзинский мир, который был заключен в 1595 году между Россией и Швецией, несколько поправил положение и ча стично возобновил «нарвское плавание». С 1596 года наблюдается подъем в русском денежном деле. Сыграло роль не только оживление внешней торговли, но и общее улучшение экономического положения государства, постепенно оправлявшегося после чудовищных по напря жению всех сил последних лет царствования Иван; Грозного и неудачного исхода Ливонской войны.
      Государевы денежные дворы представляли собой, пожалуй, самые крупные предприятия в Русском государ; стве. На главном денежном дворе — Московском, кото рый был к тому же ведущим учреждением для всегС денежного производства — Денежным приказом, — труди лись, по всей видимости, не менее 100 человек. В Новго роде в это же время, на рубеже XVI — XVII веков, paботали приблизительно столько же рабочих, на Псков ском денежном дворе, самом маленьком, — около 30
      На денежных дворах работали плавильщики и кузнецы, которые плавили серебро, выжигали из него nq сторонние примеси и из очищенного серебра делали за готовки для чеканки. Они назывались «гнезда» и пред
      ставляли собой, вероятно, определенное количество серебра в слитках (гнездах?). От кузнецов это серебре поступало к волочильщикам, которые, пользуясь простейшим сооружением — воротом, — последовательно пропускали серебряные стержни через все более и боле? уменьшающиеся отверстия в доске и в результате и стержней получали проволоку. Проволока поступала бойцам. Бойцы на специальных «глатких» чеканах плющили проволоку. Рабочие-резальщики резали ее на заготовки для будущих монет. Заготовки имели вес и размер копеек, денег или полушек. Достигалось это простым способом. За исходный вес брали малую гривенку (в современных мерах веса — 204,756 грамма). Серебряная проволока с таким весом разрубалась на 300 заготовок для копеек, или 600 заготовок для денег, или 1200 заготовок для полушек. Заготовки поступали к чеканщикам. Орудием чеканки были чеканы — сделанные из закаленного железа стержни. На торце одних помещалось изображение ездеца, на торце других — надпись. Один из стержней имел четырехугольное основание, которое чеканщик закреплял в специальном пазу на скамье. Чеканщик закреплял нижний чекан, брал в одну руку верхний чекан, в другую — молот; подручный — «подметчик» — подкладывал на нижний чекан заготовку, чеканщик наставлял верхний чекан и ударял по нему молотом. Монета таким образом отчеканивалась. Нужны были особая сила и сноровка, чтобы при помощи такой примитивной техники чеканить сотни тысяч копеек, денег и полушек.
      Самым главным и наиболее тщательно оберегаемым орудием производства на денежных дворах были маточники — своеобразные болванки, сделанные из особо прочной закаленной стали. На одних маточниках — «вершниках» — резались надписи, на других — «исподниках» — изображения. Впрочем, полной уверенности в том, что «вершники» несли надписи, а «исподники» — изображения, нет. Сохранившиеся чеканы конца XVII века свидетельствуют о том, что изображения помещались на нижнем чекане, имевшем квадратное основание для укрепления его в пазу, а надписи — на верхнем чекане, представлявшем собой короткий цилиндр. С вершников и исподников изображения оттискивались на чеканы, которыми непосредственно чеканили монеты. Когда чеканы разрушались от работы, сносившийся конец зачищали и на образовавшуюся гладкую поверхность оттискивали с маточника новые изображения или надпись. С одного маточника снималось до нескольких сот чеканов, пока сам маточник не изнашивался. Не только действующие, но и изношенные маточники тщательно сохранялись, так как на их изготовление — и металла, особым образом закаленного, и рисунков, и надписей — затрачивалось много труда и средств.
      Основной производственной единицей на денежном дворе была «станица» — артель, включавшая и плавильщиков, и кузнецов, и волочильщиков, и бойцов, и чеканщиков — всех рабочих, занятых производством монеты. За работу станицы отвечал староста, избиравшийся ежегодно из числа чеканщиков. Заказ на чеканку партии монет давался обычно одной станице, и староста следил за всеми операциями. В книгах денежного двора записывалось, сколько получено от заказчика серебра, какой станице оно передается для переработки. Староста должен был сдать готовую продукцию, указать размеры «угара», «крох», отпавших от серебра в процессе чеканки, производственного брака. Готовую продукцию подсчитывали и сравнивали с весом серебра, полученного от заказчика, — точно ли соответствовало количество получившихся монет весу сданного серебра за вычетом «угара» или «крох». Проверкой занимались целовальники, сидевшие в приказной избе, располагавшейся чаще всего в центре двора. Каждая станица сдавала готовый заказ в кожаных мешках — «юфти» — с личной печатью старосты. Подсчет готовых денег происходил в специально отведенном для этого месте. Посреди двора под навесом стояли дубовые столы, под которыми были расстелены «кожи», чтобы ни одна монета не смогла бы затеряться на земле. В книгах записывался окончательный итог всех операций по изготовлению и подсчету денег, записывались все пошлины, взятые с заказчиков, размеры оплаты «мастером за дело». Часть денег получали заказчики, казенные заказы в мешках под охраной стрельцов увозились со двора.
      Денежными дворами руководили «гости» — обычно богатые купцы, выбиравшиеся из городского купечества на год, в порядке несения городской повинности. Мастера набирались из вольных посадских людей. При вступлении в должность мастера денежного двора называли поручителей и принимали присягу, «будучи у царского дела, не воровать серебра, и денег не красть, и в серебро меди и олова и иного чего не примешивать, и в домех
      своих воровских денег не делати никаких и воровски под чеканьл не подделываться». Голова двора тоже присягал, «в свой год сидя», служить на денежном дворе честно и по совести.
      Денежный двор был окружен высоким забором — «тыном». По углам двора стояли караульные избы со стрельцами. Во двор вели укрепленные ворота. Денежников обыскивали «донага» и тогда, когда они приходили на работу, чтобы они не проносили с собой свинца, олова и других металлов для примешивания их в серебро, и тогда, когда они уходили, чтобы не выносили с собой готовых денег или производственного брака, который тоже строго учитывался.
      За работу денежные мастера получали сдельно. За каждую гривенку переработанного серебра было велено платить «чеканщиком, и волочилщиком, и бойцом, и кузнецом по 10 денег с полушкой». Так как нам неизвестны ни количество выработки на денежных дворах, ни дневные нормы работы, посчитать, как оплачивался труд мастеров в целом, мы не можем. Известно, что в наиболее привилегированном положении находились так называемые «резцы» — мастера-художники, готовившие маточники. На денежном дворе работал один, реже — два «резца». Не случайно они не упомянуты : в числе тех денежных мастеров, которые получали по 10 денег с полушкой с гривенки переработанного серебра. «Резец» получал отдельно годовое жалованье, но размеры его неизвестны.
      В городе денежные мастера находились на особом положении. Они освобождались от несения городских повинностей: ночных дозоров, общих работ, на том основании, что «они у государева денежного дела день и ночь беспрестанно». Видимо, денежные мастера не выходили с денежных дворов, пока длился один передел — полная обработка одной или нескольких партий поступившего серебра. Где жили в Москве XVI — начала XVII века денежные мастера, сведений нет. Для XVII века известно, что селились они в Денежной слободе на Серебряничской набережной реки Яузы, но многие из них жили и в других районах города.
     
      КАНУН СМУТЫ
      Итак, идет 1601 год. Еще спокойно в столице и других городах Российского государства. Но грозные события уже на пороге. Чернец Чудова монастыря решался объявить себя чудесно спасенным сыном Ивана Васильевича Грозного — царевичем Димитрием. За спиной дерзкого авантюриста стоят тайные враги Бориса Годунова, знатные бояре Романовы, у которых до пострижения этот чернец служил, приметившие его сметливость, дерзость, храбрость и склонность к авантюрам. Он становится главным орудием борьбы с узурпатором «неурожденным» царем Борисом Федоровичем Годуновым.
      Ропщут бояре. Им трудно смириться с тем, что близкие к «царскому корени» боярские фамилии Романовых, Шуйских, Мстиславских, Воротынских оказались под властью Бориса Годунова, боярина рода старинного, но вовсе не знатного. «Прелукавый» царь Борис не казнит в открытую, как Иван Грозный, но очень искусно убирает со своего пути всякого, в ком видит угрозу своей власти.
      Герои трагедии А. С. Пушкина «Борис Годунов», созданной согласно исторической концепции Н. М. Карамзина, горько сетуют:
      Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
      Нас каждый день опала ожидает,
      Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы.
      А там — в глуши голодна смерть иль петля.
      Знатнейшие меж нами роды — где?
      Растет недовольство среди крестьянства. Все чаще крестьяне сталкиваются с отказом помещиков отпускать их в Юрьев день осенний, когда по традиции любой крестьянин мог поменять хозяина, уплатив «пожилое». Помещики ссылаются на царские указы, запрещающие выход в течение пяти лет... Но все упорнее ходят слухи, что Юрьев день вообще отменят и крестьян закрепят навечно за одним помещиком. Недовольные бегут на Волгу, на Дон, и там скапливаются массы воинственных свободолюбивых казаков, не желающих признавать над собой государственную власть.
      Нищает мелкое дворянство, и это тоже вызывает недовольство властью. Фонды поместных земель оставались прежними, а численность феодалов увеличивалась. Поместья дробились, оскудевали, многие помещики-дворяне бывали вынуждены сами обрабатывать землю, как крестьяне. В некоторых уездах они даже привлекались к отбыванию барщины на государевой десятинной пашне, что должно было глубоко оскорблять сословное
      представление дворянина о его месте в социальной структуре общества.
      Пройдут страшные годы Смуты, и современники, осмысливая прошедшее, придут к выводу, что во всем был виноват царь Борис: это он, «возведе работных на свободный... и введе ненависть, и восстави рабов на гос-подей своих, и власти сильных отъят, и погуби благородных много».
      Противоречия социально-экономического развития Русского государства второй половины XVI века, сопротивление народных масс процессу закрепощения, борьба за власть внутри господствующего класса нашли выражение во всеобщем недовольстве «прелукавым» и «злоковарным» правителем Борисом Годуновым. Но историческая справедливость требует отметить, что Борис Годунов немало сделал для преодоления тяжелых последствий хозяйственного разорения 70 — 80-х годов XVI века, для устройства государственного аппарата, для упрочения внешнеполитического положения Русского государства.
      KOHEЦ ГЛАВЫ И ФPAГMEHTA КНИГИ