Кибернетика
стучится
в школу

DjVu

      Памяти академика А. Берга
     
      Предисловие для сомневающихся
     
      — Здесь учатся? А где же парты?
      — Вы уверены, что они необходимы для учебы?
      — Не уверен.
      — В таком случае добро пожаловать в кибернетическую школу.
      — Мне нужно как-то подготовиться?
      — Совсем немного. Отрешитесь от стереотипов прошлого.
      О том, как я попал в школу будущего, где ни один предмет не напоминал о традиционной школе, я расскажу потом. А нока несколько слов о самой книге — для тех, кто прочитал название, пробежал оглавление и открыл первую страницу, не совсем уверенный, что дойдет до последней.
      Сегодня во многих школах мира, а также в школах нашей страны можно увидеть довольно много ростков нового, которые дадут нам представление о завтрашнем дне.
      Наши потомки будут жить в информационном обществе. Это означает, что профессии многих будут связаны с производством и обработкой информации, а это потребует больших изменений в условиях и методах труда и даже в образе жизни.
      Одним из таких информационных учреждений является школа, которая с помощью кибернетики подвергается большим преобразованиям.
      Кибернетика в школе — не только и столько ЭВМ, кат; думают довольно многие, неизменно связывая вычислительную технику со всяческой «кибернетикой». Кибернетическая педагогика, о которой в основном пойдет речь, — наука об оптимальном управлении учебным процессом. «Оптимально» значит быстро, надежно, удобно и даже приятно. Понятия «прогулять», «подсказать», «провалиться», быть «отчисленным» связаны с критериями неоптимальности (как выражаются ученые).
      Школа не привилегия юности. Она давно стала правом и превращается в обязанность даже для взрослых.
      В таких условиях просто невозможно цепляться за старое, взыскивать с учеников больше, чем с учителей, ко всем ученикам подходить одинаково, требуя от них стандартного прилежания.
      Чтобы кибернетика стала хозяином в школе, мало в одном из классов установить ЭВМ и всех поголовно обучать программированию. Надо менять технологию ооучения, по-новому организовать учебный процесс, подумать о том, какими должны быть учебники и учителя.
      Трудиться должны все, учеба — это труд, и все его участники имеют свои обязанности и права. Ооязапность ученика — учиться, не пропускать занятия, но опаздывать, на шалить. Право — получать удовольствие от содержания знаний и процесса учебы. Важно подобрать метод обучения к способностям каждого ученика: от этого зависит качество обучения. И тогда можно говорить о бездефектной сдаче продукции — получении одинаково качественных знании всемп выпускниками школ.
      Раньше «дробили» обучение в средней школе, давая начальное ;п неполное среднее образование, а желающим учиться дальше предлагали преодолеть рубеж между средним и высшим — более или менее трудный. В будущем от этой преграды сохранится смутное воспоминание.
      Но станут дробить высшее образование и желающим предоставят возможность учиться дальше — получить сверхвысшее. Закончивший обучение будет работать и продолжать учебу — сохранять квалификацию, расширять кругозор и переквалифицироваться, когда обществу потребуются новые, актуальные специальности; при желании он может подняться на ступеньку выше, то есть повысить свою квалификацию.
      Поэтому книга повествует о единой школе для всех: детей, взрослых и стариков. В книге приводится множество примеров, не названных ноименпо, потому что это всего лишь ростки. С каждым днем становится все больше таких ростков, и при желании читатель может увидеть их и в родном городе. Но это пока лишь всходы, которые станут школой будущего.
      Если читателю небезразличны эти проолемы, он может смело читать дальше.
     
     
      ЗАЧЕМ УЧИТЬСЯ
     
      Любили ли мы школу?
     
      На северном болоте белый фундамент будущего здания школы казался огромным валуном. Осенью и весной мы играли здесь, и я пытался представить, какой будет школа, которую так и не построили: началась война.
      Но школа существовала — я учился в пей. Не было только здания. И мы занимались то за перегородкой магазина, где продавалась вяленая зубатка и зеленый лук, то в железнодорожном вагопо. Иногда маневровый паровоз увозил вагон на другое место, и опоздавшие на урок слонялись по путям в поисках исчезнувшего класса.
      В то время у меня уже выработалась установка, которую психологи называют «мотивацией на школу».
      Я был сыном учителей и твердо знал, что учиться надо.
      От природы любознательный и ленивый, я хотел делать то, что интересно, энергично занимался поисками путей, требующих меньших энергетических затрат, и для удовлетворения любознательности предпочитал увлекательную книгу скучному уроку.
      Единственное, что я слушал со рвением и старался все записать, была история (учебников по истории у нас тогда пебыло). И не только потому, что любил историю и старался почувствовать дух каждой исторической эпохи.
      Дома, в бараке, где день и ночь в печке трещали дрова, я с наслаждением конспектировал толстый том по египтологии, то есть пересказывал его для себя более интересно. А виновником был учитель, перед которым я робел. Когда после болезни я старался разузнать, что было на пропущенном уроке, ребята с трудом извлекали из памяти разрозненные факты, с иронически-восхищенным удивлением смотря на меня.
      Другой человек, к которому я относился с уважением, был добрый мучеиик эстонец Карл Иванович — учитель немецкого языка, совершенно лишенный преподавательских способностей. Класс на его уроках шумел, и даже способные выучить язык были лишены возможности сделать это. Я не был способным и еще раньше вынес свой приговор: сначала с интересом читал подписи к рисункам и старался переводить маленькие рассказы в учебнике, но, сообразив, что пионеры с немецкими именами, говорящие по-немецки, плод фантазии автора, охладел к языку.
      Может быть, я стал бы пропускать уроки, по родители преподавали в той же школе. Поэтому ничего не оставалось, как надевать лыжи и отправляться в школу, думая, как бы на уроках полезнее провести время и поскорее вернуться в Древний Египет.
      Я упомянул об одной из 13 средних школ, в которых я учился, и о двух из 120 учителей, которые учили меня.
      500 одноклассников тоже оставили след в моей памяти.
      Среди них были «волки», которые смотрели в лес, часто пропускали занятия, демонстрируя свое пренебрежение к школе, и ждали удобного случая, чтобы ее бросить. «Зайцы» в лес не глядели, знали, что школу все-таки придется кончать, и занимались тем, что придумывали изощренные способы удрать с урока и затем оправдаться.
      «Лошади» сбегали редко, они учились, или старались учиться, добросовестно: одни — «ломовые» — прилежные тянули, другие — «иноходцы» подтягивали, иногда делали вид, что тянут, поднимая хвост и взбрыкивая ногами. Все это я испытал на себе, потому что был «иноходцем».
      Оглядываясь назад, я думаю, что получил к тому времени некоторую педагогическую подготовку, так как, кроме личного опыта лицезрения учителей, через мои руки подростка прошла большая литература воспоминаний о предреволюционных школьных годах, с галереей портретов плохих и хороших учителей, методологией детских шалостей и ассортиментом знаний, усвоенных, несмотря на эти шалости.
      Главная проблема школы заключается в том, что за сравнительно короткий срок она из привилегии превратилась в право, а затем в обязанность, сохранив при этом в неприкосновенности почти все школьные порядки и вызвав сумятицу в мотивациях.
      Сто лет назад дворянские дети учились в гимназиях, потому что не могли не иметь по крайней мере среднего образования. Такой же долг дать своим детям элементарную грамоту осознали крестьяне русской деревни в Новороссии в 1920 году. Они не могли построить школу, и дети собирались по очереди в каждом доме, хозяева которого на это время давали приют учителю — моему отцу — и кормили его.
      Родители-купцы, сами малограмотные, грозили детям, когда те плохо учились, лишить их родительского благословения, материальной поддержки и стращали черной работой. Эта мотивация «кнута» и «пряника» называется «престиж». Она более дорога родителям, чем детям, которым родительское и общественное мнение старается внушить представление о престижных профессиях и должностях, к которым учение открывает доступ, а неучение закрывает. Теперь тот же престиж принуждает родителей отводить (или относить по причине малолетства) детей в спортивную школу, чтобы через несколько лет увидеть на экране телевизора получающими золотые медали. Престиж заставляет взрослых учиться, чтобы не лишиться занимаемой должности или подняться на следующую ступеньку.
      По престижным соображениям полностью отдавший себя науке ученый должен на время отвлечься от псе и зафиксировать сверхвысшео образованно в виде кандидатской или докторской степени, благодаря которой он получит большую самостоятельность в выборе тематики исследовании и другие будут терпимее относиться к его «завиральным» идеям.
      В обществе с социальными перегородками с престижем переплетается еще одна мотивация — попасть в элиту, «выбиться в люди». «Кухаркины дети», родителям которых частные гимназии были не по кардану, а в государственные принимали по норме, учились со смешанным чувством отчужденности и радости приобщения к тому, чего были лишены их родители. Такое же чувство испытывали простые дворянские дети, попадая в привилегированные учебные заведения для титуловавной знати. Для этого их родителям нужно было собрать необходимые документы и обратиться к именитым знакомым «замолвить словечко».
      Еще одна мотивация, полностью принадлежащая родителям, — воспитание характера. Эта мотивация особенно развита в Англии, где «английский характер» служит предметом национальной гордости. В старых русских закрытых учебных заведениях исправляли недостатки домашнего воспитания. Здесь попадались очень талантливые воспитатели, прививавшие высокую интеллектуальную культуру.
      Но это еще не все. Разве можно игнорировать в учебе любознательность и интерес?
      Мы знаем, что корни просвещения — горьки, а плоды — сладки. Но почему корни должны быть обязательно горькими? Да потому, что раньше они были социальной платой за сладость; и технология обучения могла в таких условиях почивать на лаврах — не обучающий приспосабливался к обучающемуся, а наоборот.
      Любознательность присуща человеку, мало того, она сделала его человеком. Это любознательные были первопроходцами и открывателями новых земель, погибали в лаоораторпях от молнии и радиоактивных лучей, которые исследовали. Конечно, любознательность у всех развита по-разному. Но важно использовать то, что есть, и постараться это развить. У психологов существует термин «школьный потенциал» — теоретическая способность к обучению, то есть любознательность. К сожалению, здесь теория сильно расходится с практикой (так называемыми «академическими успехами») из-за несовершенства технологии обучения.
      Раньше, когда кругом царило невежество, а в стенах школы можно было получить такое, чего нигде нельзя получить, любознательный терпел несовершенство технологии. Теперь же, в условиях массовой коммуникации, высокой грамотности и доступности книг, когда телевизор есть в каждом доме, эти источники информации сильно конкурируют со школьным обучением. Чтобы выиграть в этой борьбе, нужно научиться не вдалбливать, а дарить знания.
      Интерес к учебе, очевидно, связан с любознательностью, но вполне самостоятелен. У меня были сверстники, которые ходили в школу, потому что там было интересно, причем не столько на уроках, сколько на переменах. Я это мнение не разделял, в школу ходил по самопрпнуждению, хотя был и остался любознательным, всегда готовым поглощать знания, правда, только то и только так, как мне хотелось.
      Известно, что школу любят люди открытые — экстраверты, сангвиники по темпераменту, общительные, социально активные и уверенные, любящие чем-то выделяться. Здесь важна не столько жажда знаний, не столько процесс учебы, сколько соучастие в нем. Люди, теряющиеся в школьной обстановке, любящие играть в чдиночку, обпдчпвые и ранимые, не умеющие постоять за себя если не физически, то словесно, или просто чемто отличающиеся от других, например слишком высокие пли слишком рыжпе, могут составить о школе самое неблагоприятное впечатление.
      Поэтому важно школьное воспитание направлять не на уравниловку, а на отношение к ученику как личности, непохожей на других, со своими качествами, которые надо уметь использовать на благо обучения. Так вырабатывается атмосфера мира, взаимопонимания, сотрудничества и вообще положительных эмоций.
      Я умею рисовать. Когда я показываю рисунки, все восхищаются моей работой, я радуюсь и стараюсь рисовать еще лучше. Коля умеет читать стихи. Коля хвалит мои рисунки, а я хвалю его выступления — и вовсе не потому, что «кукушка хвалит петуха за то, что хвалит он кукушку». В таких условиях, когда Коле не ставят в пример меня, а мне его, не надо никому завидовать и можно с успехом развивать полезные качества, избавляясь от того, что мешает мне и другим.
      Эмоции — как положительные, так и отрицательные — имеют свойство «рикошетировать», повторяться на подсознательном уровне и вырабатывать уже в сознании положительное или отрицательное отношение к людям и предметам, заставляя стремиться к одному и обходить другое.
      Вспомните, как когда-то совсем давно вы упали в лужу. Лужа на улице была единственная, но вы свалились именно в нее. Мало того, вставая, неудачно подвернули ногу и шлепнулись вновь. С тех пор прошло много времени, но всякий раз, когда вы попадаете на эту улицу или в этот район города, у вас срабатывает отрицательпая эмоция.
      Школа должна рождать только положительные эмоции, и делать это нужно по всем правилам педагогической науки. Только так формируется интерес к учебе, от которого зависит успеваемость, то есть качество.
      Существует еще одна мотивация, которую читатель, наверное бы, поставил на первое место — это получение профессиональных знаний. Она очевидна, но, как мы видим, далеко не единственная. Кроме того, не все школьники и даже студенты умеют связать содержание учебных предметов с будущей профессией. Маленький говорттт: «Мой папа шофер. Я тоже буду шофером, и мне учиться не надо». Большой говорит: «Не понимаю, зачем мне, будущему инженеру, учить психологию?»
      Но это еще не все. Следующие два раздела мы посвятили мотивациям, о которых ученики не думают, учителя и родители по всегда думают, но что-то делают в этом отношении, воспитывая граждан и культурных людей.
      Когда возникает дефицит воспитания — на свет появляются хамы, хулиганы, халтурщики, хапуги. Сталкиваясь с ними, мы выражаем недовольство эффективностью работы органов охраны общественного порядка. Однако, может быть, следует не только полоть сорняки, но и подумать, как сделать, чтобы они совсем не росли.
     
     
      «Поэтом можешь ты не быть...»
     
      Банк занимается тем, что берет деньги на хранение у одних и одалживает их другим. Первым он платит, со вторых взимает плату. Разность этих двух сумм платежей составляет прибыль банка. — Черноглазый мальчик, довольный тем, что сказал, откинулся на спинку кресла и потянул через соломинку апельсиновый сок.
      — Банковские вклады — это доходы предприятий и зарплата, получаемая их работниками. Часть зарплаты люди тратят на покупки, часть кладут в сберкассу, то есть в банк. Если больше класть, чем брать, получаются сбережения. На них можно купить какую-нибудь дорогую вещь, — сказала рыжая девочка, листая блокнот.
      — Если вещь очень дорогая, ее можно купить в кредит. Кредит — это выдача денег в долг. Не бесплатно, конечно, — говорит упитанный мальчик, вызывая с помощью соломинки бурю в стакане.
      Поэтому лучше не жить в кредит, а подождать, пока на сберкнижке не накопится достаточно большая сумма. Тем более не забудь, что за срочные вклады я плачу неплохие проценты, — уговаривает черноглазый.
      Я не забуду, по если цены высокие, я буду тратить всю зарплату и вообще ничего не смогу класть в банк.
      В разговор вмешалась девочка в бело-голубой куртке:
      — Цены не могут быть высокими ни с того ни с сего. Они зависят от себестоимости продукции и общественной потребности. Сейчас все хотят иметь карманный цветной телевизор, но он многим не по карману, и эта высокая цена оправдывает расходы на совершенствование технологии. Когда технология будет усовершенствована, можно будет снизить цену, и доходы обеспечит массовость продукции. Чем больше штампуется одного и того же изделия, тем меньше будут расходы, приходящиеся на одну его штуку — себестоимость, тем меньше может быть цена.
      Но я не хочу карманный телевизор. Мне хватит того, что я плачу за дом, питание, машину и обыкновенный досуг. Фью — и денег нет, — засмеялась рыжая дивочка. Смех вызывает у нее румянец, и от этого она кажется более рыжей.
      — Почему ты думаешь, что виноваты цены? Может быть, виновата зарплата?
      — Не спорьте. Сейчас я вас рассужу. — Слово взял мальчик в очках. Высокие цены или низкий уровень зарплаты — это одно и то же, называется «дефляция»: денег слишком мало. Если цены не понизятся, будет затоваривание, придется уменьшить вьшуск продукции и сокращать рабочие места. Если понизить цены, то уменьшится доход предприятий, и тогда нужно повысить производительность труда, чтобы спасти рабочие места. Когда работники работают все лучше и лучше, производят все больше и больше, должна повышаться их зарплата, что даст им возможность делать больше покупок. Много покупок потребует много новых товаров, и если расширение производства затормозить, больше денег люди будут откладывать на сберкнижки. — Все это мальчик не выпалил одним духом, а сказал медленно, членораздельно, авторитетно. Сидящие за «круглым столом» покорно слушали, а у рыжей девочки пропал ее румянец.
      Здесь следует остановиться и познакомить читателя с участниками дискуссии. Это не будущие финансисты, а обыкновенные школьники. Идет урок экономики в южночешской школе.
      Шестеро ведут дискуссию. Рыжая девочка отвечает за зарплату, девочка в бело-голубом — за цены, черноглазый мальчик — за вклады, упитанный мальчик — за займы, область мальчика в очках — денежная эмиссия.
      Пока молчит только один — мальчик с аккуратным пробором на голове спокойно попивает сок, он «специалист» по налогам.
      Остальные ученики расположились вокруг. Завтра будет их черед участвовать в дискуссии. Они не только слушают, но и оценивают выступающих — по активности, эрудиции, ясности, логичности. Усредненные оценки будут вписаны в классный журнал.
      Учитель сидит рядом со мной. Он все сорганизовал и может ничего не делать. Но это только кажется, что он ничего не делает. Он волнуется и скрывает это. Хочет перебить, исправить, дополнить, по молчит. Делает вид,.
      что не замечает меня, но следит за моей реакцией. Я реагирую, задаю вопросы, он охотно шепотом отвечает.
      Теперь мы с читателем можем еще немножко послушать дискуссию и сделать выводы.
      Говорит упитанный мальчик.
      — Если будет мало вкладов, то мне могут не дать кредит на покупку дома.
      — Дадут, но под более высокие проценты, — бросил черноглазый.
      — Но это невыгодно ни для меня, ни для тебя. Если я не заработаю столько денег, чтобы выплатить долг, то его не выплачу и государство ничего но получит.
      — Тогда меньше будут покупать домов и меньше их строить, — заметил молчавший до сих пор аккуратный мальчик.
      — Не только дома, но и все товары длительного пользования. А это значит, что либо рабочих нужно переводить на другую работу, либо снижать им зарплату. В обоях случаях понизятся налоги, а это ведь тоже вклады в банк.
      — О моих налогах ты не беспокойся: я буду брать больше с тех предприятий, которые выпускают товары повседневного пользования, и такой налоговой политикой создам более благоприятные условия для выпуска товаров длительного пользования.
      — Но тогда повысятся цены на повседневные товары.
      — Никуда вы не денетесь: надо повышать производительность труда.
      — Прекрасно. По мановению волшебной палочки производительность труда повышается. Что дальше?
      — Повысится зарплата, — сказала рыжая.
      — Понизятся цены, — заметила в бело-голубом.
      — И наступит инфляция — обесценение денег, — злорадно воскликнул мальчик в очках.
      — Почему? — хором спросили оба.
      — Потому что все много будут зарабатывать и много станет денег, на деньги раскупят все товары...
      — А оставшиеся положат в банк...
      — Нельзя одновременно повышать зарплату и понижать цены.
      — Хорошо, пусть повысится зарплата, а цены останутся теми же.
      — Что значит «пусть»? Ничего ты не понимаешь. Производительность труда увеличивает количество товаров п общий объем зарплаты, которая будет истрачена на эти товары. Если не повышать производительность труда, а повысить только зарплату, вот тогда будет инфляция, и надо будет повышать цены, а если их не повысить, из продажи один за другим исчезнут товары.
      Дискуссия продолжалась сколько ей положено было продолжаться. Потом объявили перерыв, и команда судей приступила к подсчету и усреднению оценок.
      По дороге из школы я думал о том, что в пашем ооществе каждый гражданин имеет одинаковые права и обязанности, но воспользоваться всеми правами и выполнить все обкззтшости позволяет лишь образование.
      Кредиты, срочные вклады, круизь!, вернисажи, контейнерные перевозки, льготные тарифы, абонементы существуют для всех, но...
      Необразованный человек не представляет, что произойдет, если никто не будет соблюдать законов. Он но понимает, почему нельзя повысить зарплату без повышения производительности труда и снизить цены на товары, которых не хватает. До пего не доходит, что все работают друг для друга, и удовлетворенность трудом, результатами своего труда, связана с удовлетворенностью трудом других людей, продуктами которого ты пользуешься.
      Представим себе необразованного и даже почти неграмотного, который моральные нормы кое-как соблюдает, не шабашничает и закон не попирает. Он более или менее добросовестно делает то немногое, что умеет делать, обеспечивая семью — материально, но не духовно.
      Это тот самый «волк», о котором говорилось выше: добровольно бросил школу и живет в окружении читающих, мыслящих, понимающих, к чему-то стремящихся и чегото добивающихся. Разумеется, он не участвует в дискуссиях по поводу охраны окружающей среды и внеземных цивилизаций, он не поделится с вами впечатлениями о новой пьесе и тревогами, касающимися судьбы архитектурных памятников.
      Издательство политической литературы выпустило книгу «Массовая информация в советском промышленном городе». Из этой книги мы узнаем, что стандартный газетный текст по-разному воспринимают читатели с разным образованием и очень смутно те, у которых за плечами менее 7 классов. В среднем, по данным наших социологов, только 43,6 процента читателей правильно понимают смысл слова «пакт», 39 процентов — «лидер», 37,5 «валюта», 35 — «товарооборот», 27 процентов — «вояж». Эти цифры служат напоминанием журналистам, что массовая информация потому и называется массовой, что рассчитана на людей разного образовательного уровня: она должна учить и для этого — выработать язык общения, доступный всем.
      Выходит, вопрос «зачем учиться?» волнует и учеников, и родителей, и общество. Среднюю школу должны оканчивать все, гражданами становятся все. И тому, как быть гражданином, важно успеть научиться в средней школе.
      Развитое общество отличается от развивающегося тем, что использует более сложную технику и более тонкую технологию. Чем более квалифицированные кадры используют эту технику и соблюдают технологию, тем выше эффективность производства. Вкладывание средств в профессионально-техническое обучение дает 7 рублей дохода на 1 рубль капиталовложений, а в высшее образование — 13-14 рублей.
      Отсюда: быть гражданином значит сознательно соотносить свой образовательный уровень с уровнем развития государства. Отдавать себе отчет в том, что, по требованиям нашего общества, рядовой, квалифицированный работник обязан пройти через 11 лет обучения, общего и специального. Осознавать, что неквалифицированную работу нельзя качественно выполнять с менее чем восьмиклассным образованием. Что владелец начального ооразования приравнивается сейчас к полностью неграмотному начала нашего века.
      Я надеюсь, что читателю не захотелось уйти от этих требований на несколько веков в прошлое, когда rocvдарство было само по себе, а народ жил сам по себе, и учились тогда совсем не для того, чтобы быть гражданами.
     
     
      Неприличная тема
     
      Девушка картинно держит руки перед грудью, подражая исполнительницам романсов, и читает басню Крылова.
      Ее доброе, приветливое лицо неожиданно становится злым, когда председатель приемной комиссии, молодой режиссер, прорывает:
      — Все, все, спасибо. Теперь прозу, пожалуйста. — Интересно, как она справится со своим лицом? Но она справляется, и теперь приветливая улыбка аккомпанирует рассказу Чехова.
      — Вы не поинтересовались, что значит слово «шапокляк», которой употребил Чехов?
      — Интересовалась, но не узнала.
      В течение нескольких месяцев, два раза в неделю по два часа, происходит тщательно отработанная процедура приема. Очередь делят на отрезки по 10 человек, и каждый отрезок отводят в камеру. Камера — класс для индивидуальных занятий; стены, усеянные дырочками для акустики, пианино, стулья. На стульях расположились экзаменуемые и экзаменаторы.
      Так первый тур из 4000 абитуриентов отбирает 400.
      На втором туре более представительное жюри из этого числа оставит 100. И когда наступит август, пройдет обычная вузовская процедура. Приемная комиссия тщательно прослушает всех сто, и примет 30. Голосуя за зачисление, профессор кафедры театрального мастерства уже знает, какие роли он поручит экзаменуемому в учебном театре и как тот сыграет их. Потом у абитуриента проверят знания по литературе и истории, и он может считать себя студентом.
      Студент учится и за страх, и за совесть. Страх — быть отчисленным на любом курсе и не получить после окончания направление в театр, а это означает необходимость поиска новой профессии.
      Львиную долю времени отнимают занятия по театральному мастерству. Иногда репетиции в учебном театре задерживаются, и срываются занятия по специальному предмету — ритмике, танцу, сценическим движениям или истории костюма. Перед генеральной репетицией студенты умоляют ректора еще об одной, хотя бы ночной репетиции. Потому что каждая премьера — экзамен и перст театральной судьбы.
      Кроме основного и специальных, существуют еще общеобразовательные предметы, без которых училище не могло бы именоваться вузом. Но именно на эти предметы хронически не хватает времени, в чем можно убедиться, читая доску объявлений, где студентов, требуя, умоляют погасить академические задолженности.
      Обыватели, отличительная черта которых — невысокий культурный уровень, наивно полагают, что работники культуры — культурные люди, и, став таким работником, автоматически получаешь культуру, чтобы нести ео в массы. К сожалению, мне знакомы некультурные библиотекари, музыканты, артисты. Это могут быть приятные, добросовестные люди, но...
      С. Мамонтов, основатель и режиссер первой русской частной оперы, столетний юбилей которой отмечался недавно, интуитивно придавал культуре большое значение.
      Он воспитывал артистов — молодых выпускников Московской консерватории, внушая им мысль, что оперныя артист — прежде всего артист, а потом певец, что настоящий артист должен знать не только психологию своего героя, но и среду, в которой тот жил. Если это исторический герой, то мало знать историческую эпоху, важно чувствовать ее дух. И Мамонтов заставлял ходить артистов по музеям, читать книги, пробовать себя в других искусствах, например в живописи и поэзии, устраивал с ними дискуссии на общественные темы.
      Особенно много пришлось повозиться с Шаляпиным.
      Мамонтов водил его на выставки, учил воспринмать живопись не внешне (похоже — не похоже), а внутренне, концентрировать внимание на образе, а не деталях.
      Во время работы над «Борисом Годуновым» Мамонтов послал Шаляпина к знатоку Смутного времени историку В. Ключевскому, который умел сочетать научную достоверность с образностью изложения исторического материала. На даче Ключевского историк и артист исходили мпого лесных тропинок, обсуждая дела и жизнь минувших дней, а Шаляпин думал: «Какая жалость, что Ключевский не поет, такой бы дуэт получился: я — Годунов, он — Шуйский».
      Еще в самом начале сценической карьеры Шаляпина ему была поручена роль Ивана Сусанина Б одноименной опере Глинки, тогда называвшейся «Жизнь за царя». Роль долго не удавалась. Но как-то Мамонтов задумчиво сказал: «Феденька, а ведь Сусанин-то не из бояр». Только большая сценическая культура позволила в эпической опере создать правдивый образ главного героя — скромного, но внутренне величественного, подневольного, но независимого.
      Культура — трудная тема. Потому что это не совсем образование, сведения о котором мы спокойно вписываем в графу «Личного листка по учету кадров». Но попробуйте так же свободно внести сведения о своей культуре.
      Конечно, культурный уровень измерять труднее, чем образовательный, но дело не только в этом. А в том, что люди не любят, когда их сравнивают в культурном отношении. Те, кто в культуре немного отстает от окружающих, незаметно стараются подтянуться, не признаваясь в этом другим и часто себе. Большая разница питает скрытую или открытую неприязнь, которая в соответствующих условиях выливается в культурный конфликт:
      «Я горжусь, что я простой человек и живу по-простому».
      Такой конфликт мы наблюдаем в трамвае, где пристает и сквернословит хулиган, храбрость которому придает изрядная доза алкоголя. Одни пассажиры его осуждают, а другие почему-то берут под защиту. Попробуем разобраться. Конфликт заключается в том, что одни никогда не теряют человеческого образа, не приемлют бранные слова, развязность и грубость. Для других эти слова и это поведение — норма, они сами (или их мужья, если защитницы женщины) могут попасть в аналогичное положение, и тогда кто-то должен взять их под защиту. Открытый конфликт не получился, если хулиган получил бы дружный отпор, и одинокий сочувствующий ему счел для себя лучшим промолчать.
      Не сразу до всех дошла истина, что важное, но не очень понятное понятие «культура» складывается измпожества реальных маленьких культур, определяющих богатство и многообразие духовной жизни людей. Можно быть культурным, вежливым, но не интересоваться достижениями пауки и не ходить в театр. Но невозможно представить себе неряшливого и грубого человека, живущего богатой духовной жизнью. Так накопление частных достоинств маленьких культур приводит к общему достоинству — большой культуре человека.
      Управлять культурой — не только руководить деятельностью отдельных учреждений: театров, кинотеатров, музеев, библиотек, клубов. А руководить этими учреждениями — не только думать о тех, кто пришел сюда: зрителях, читателях, посетителях, по и о тех, кто туда не пришел и по своей воле не придет, потому что не испытывает в этом ни потребности, ни желания.
      В институтах повышения квалификации работников культуры проводится учебная игра «Культура города», участники которой, приехав на учебу из разных городов, сами оценивают и сравнивают уровни их культуры. Здесь фигурируют красота и чистота улиц, соблюдение правил поведения и уличного движения, умение одеваться и говорить, организация торговли и общественного питания, роль музеев и художественных выставок, даже состояние общественных туалетов. Потом участники игры анализируют и обсуждают факты, почему, например, по культуре Воркута отстает от Чебоксар, Чебоксары — от Москвы, Москва — от Ленинграда, Ленинград — от Таллина.
      Если десять лот назад отделы культуры городских и районных исполнительных комитетов несли ответственность лишь за несколько маленьких культур, то теперь это число превысило десяток, что существенно о себе дает знать.
      Можно добросовестно трудиться на своем участке культурного фронта и добиться неплохих успехов, по двипутт. культуру вперед в состоянии лишь объединенные усилия на всем фровте.
      Мы так долго ведем разговор о культуре только потому, чтобы разобраться в этой самой сложной и противоречивой мотивации.
      Мы уже знаем, что культура зависит от образования, но не совпадает с ним. Трудно, по можно быть культурным необразованным, легче — наоборот, образованным и некультурным. Таким образом, общая тяга к культуре удовлетворяется через образование. Но культурный — не только любознательный, умный, тактичный, эстетичный. Культура человека должна сочетаться с культурой работника. Здесь мы вытягиваем целую цепочку зависимостей: большое количество и высокое качество выпускаемой продукции основывается на высокой производительности труда, производительность труда зависит от квалификации работника, квалификация — от профессиональной культуры, профессиональная культура — от общей культуры, и последняя — от образования.
      Как-то, когда я поселился на короткое время в одной европейской стране, ко мне утром постучали. В дверях стоял приветливый, хорошо одетый мужчина с чемодапоя. Это был сантехник, который пришел что-то починить. Он снял обувь и надел тапочки, которые вынул из чемодана. Оттуда же извлек белый комбинезон, складную ширму, коврик, щетку, контейнер для мусора и, разумеется, слесарные инструменты. Я с интересом наблюдал за его действиями. Ширмой сантехник оградил место, где собирался чинить, постелил коврик, забрался вовнутрь и принялся за работу. Потом он за собой убрал, все спрятал в чемодан и, извинившись, ушел. Я но знаю качества его работы — могу лишь догадываться, и в этой догадке будет резон. Можете ли вы связать понятие «научно-технический прогресс» с такими поиятнямп, как «на глазок», «наугад», «кое-как» и «так сойдет»?
      Через несколько дней после прихода сантехника я оказался очевидцем другого события; специализированная фирма но уборке общественных и частных помещений, располагавшая штатом высококвалифицированных уборщиков, прислала этих работников для очередной уборки дома. Обязательная и довольно высокая плата с жильцов идет на каждодневный контроль за состоянием вестибюля, лестниц и лифтоз, поливку цветов, мойку окопных стекол, а также на периодическую генеральную уборку. Уборщики в белых комбинезонах, как пожарные, потянули из машины на улице пылесосные шланги, раскрыли чемоданы с принадлежностями и приступили к согласованной работе, причем каждый делал все по своей узкой специальности. Наблюдая за работой мойщика стекол, я старался запомнить все инструменты, которыми он пользовался, порядок процедур и эстетичность его движений, но так и не запомнил. Потом на моих глазах стекло стало невидимым от чистоты.
      То, о чем я рассказал в предыдущих абзацах, понравится не всем. Попробуйте пристыдить того, кто плюнул на тротуар или бросил на землю сигарету, прежде чем войти в автобус (о том, что в автобусе не курят, он знает).
      Культуре — общей и профессиональной — надо учить: исподволь, умело, всегда и везде.
      Человек будет соблюдать чистоту, читать книги и обладать развитым музыкальным слухом, если он вырос в чистоте, среди читающих, поющих и играющих на музыкальных инструментах. Он не станет толкаться в метро, потому что не толкается на работе, не будет сорить на улице, потому что не сорит в метро. Уже сейчас трудно себе представить картину, когда спор решается с помощью кулаков. Но именно так в свое время поступали Моцарт и Ломоносов. Г. Уэллс в книге «Россия во мгле» отметил, что на первых послереволюционных праздниках, проводившихся в бывших дворцах, плевок на паркете обводился мелом в назидание тем, кто не знал, что плевать на паркет нельзя.
      Вы знаете Галилея за его знаменитые слова: «А всетаки она вертится!» Известно ли вам, что Галилей также сказал: «Наука нужна для познания объективного мира, учеба — чтобы быть культурным человеком»?
      Культура идет вперед, и одно из проявлений этого — паше сознательное стремление учиться культуре и взять ее под общественный контроль.
      Когда родители ведут ребенка в школу только потому, что нельзя не вести, когда ребенок сбегает с уроков и норовит в школу вовсе не ходить, когда ребенок, ставший взрослым работником, придумывает способ, чтобы не поехать на учебу по вызову министерства, а начальство, помогая в этом, его не пускает — все это тревожные сигналы, говорящие о том, что мотивация на учебу может выходить из-под общественного контроля.
      Кибернетическая педагогика начинается с управления мотивами — понимания того, что и почему хотят ученики, их родители и общество, и объединения всего этого в единый мотивационньш кулак. Без этого нельзя идти дальше и ответить на следующий, не менее сложный вопрос: чему учиться?
     
     
     
     
      ЧЕМУ УЧИТЬСЯ
     
      Это мы не проходили
     
      Морозным вечером две с половиной тысячи посетителей заполнили бальный зал самого роскошного отеля в НьюЙорке. К семи тридцати все пригодные для сидения места были заняты. В восемь еще продолжали подходить.
      Просторный балкон заполнился до отказа. Сотпи опоздавших простояли в проходах полтора часа.
      За эти полтора часа перед собравшимися выступили 18 выпускников школы ораторского мастерства. Каждый из них получил 75 секунд для того, чтобы рассказать о себе и о том, чему научился.
      Что привлекло сюда слушателей? Не только имя Д. Карнеги — педагога, обучившего умению говорить 15 000 взрослых людей. Скорое общественное осознание этого неумения и желание многих устранить свою неполноценность.
      Пословица говорит, что в стране слепых одноглазый 1иожет стать королем. Таким одноглазым является всякий, кто интуитивно чувствует, как нужно поступать, чтобы вызвать со стороны партнера нужное к себе отношение, как, зная это отношение, влиять на партнера: как, влияя, направлять его действия; и, направляя действия, оказывать на него систематическое педагогическое воздействие.
      Д. Карнеги еще в начале века первый обратил внимание общественности и ученых на то, что среди гималаев книг нет ни одной, посвященной культуре человеческих отношений. Что опыт античных ораторов почему-то до сих пор не превзойден. Этот пробел он заполнил ставшей бестселлером книгой «Как приобретать друзей и оказывать влияние на людей».
      В связи с этим не кажется ли странным, что всеобъемлющая наука все-таки что-то обходит? Почему школа, обучая традиционным предметам, игнорирует многое нетрадиционное — старое и новое? Это особенно заметно сейчас, когда все обязаны учиться и общество от всех требует больших и лучших знаний.
      В старое время на личность влияли родители и старалась влиять церковь. Причем родители, кроме воспитания и обучения, давали ребенку необходимые жизненные навыки в домашнем хозяйстве и воспитании детей.
      Школа была лишь придатком, предоставлявшим дополнительный паек знаний, и этот паек возвышал получивших его над пеполучившимп.
      Теперь, когда родители закручены повседневными заботами вне дома, дети зачастую лишены сообщества братьев и сестер, родительского внимания, даже родительского присутствия и много времени должны уделять учебным занятиям, школа, казалось бы, несет главную ответственность за обучение и воспитание.
      Теоретически это, может быть, неплохо. Но школа имеет свои проблемы, главная из которых: перегрузка учителей, работающих в перегруженных классах, препятствует улучшению качества обучения традиционными способами, делает очень затруднительными межличностное общение и индивидуальное воздействие.
      В этих условиях невыясненных отношений между семьей и школой на наших глазах появился и вырос «монстр» — массовая коммуникация: книги, газеты, радио, телевидение, кино и просто улица, погуляв по которой можно собрать немалый объем разноречивых сведений.
      Эта информация, предназначенная для взрослых, свободно поглощается детьми, нe умеющими отличать главное от второстепенного, полезное от вредного. Я назвал массовую коммуникацию непочтительным словом «монстр» потому, что с точки зрения воспитания и приобретения знаппй она не поддается ни школьному, ни родительскому контролю.
      Чтобы распутать этот клубок противоречий, поместпм его в треугольник: ребенок — родители — школа, и рассмотрим претензии, которые каждая из сторон предъявляет двум другим.
      Родители хотят, чтобы школа занималась детьми без их участия и все время, пока они отсутствуют дома. Родители не любят бывать на родительских собраниях не только потому, что жалеют свое время: им претит менторский топ учителей и то, что на собрании они сами прекращаются в учеников, которых можно распекать на глазах у всех. Своих детей, конечно, родителя ругают за то, что те не слушаются, и считают, что дефицит их воспитательного воздействия может вполне компенсировать школа.
      Учителя тоже упрекают детей в непослушании. Но вместо того, чтобы объединяться с родителями на этой почве и вместе с ними напуститься на детей, отходят в сторону, полагая: в том, в чем виноваты дети, виноваты их родители. Упрекая последних, они приводят в качестве примера следующий телефонный разговор:
      — Ваш мальчик систематически пропускает занятия.
      — Неправда, он посещает.
      — Но я вам говорю, что почти каждый день он отсутствует в школе.
      — А я вам говорю, что каждый день он ходит в школу.
      Теперь обратимся к претензиям детей. Если раньше родители отвечали на все вопросы любознательных детей, кроме одного: «Откуда берутся дети?», то сейчас зачастую они не только не отвечают, но сразу раздражаются при первом же вопросе, срывая неприятности на работе и в сфере обслуживания на детях. Раньше учителя воспринимались как самые умные, умнее даже родителей, и на вопрос, который не знал родитель, всегда отвечал учитель. Теперь ученики констатируют, что учителя знают далеко не все. Мало того, не зная, они не признаются в своем незнании и отвечают общими словами.
      Учителя можно понять: у него не один ученик, а много, ему не только нужно давать уроки, но и готовиться к ним, дома проверять домашние задания и контрольные работы, после чего его ждут собственные домашние заботы и собственные дети. В деревне, где жизнь не так напряженна, зачастую к домашним заботам добавляются н приусадебный участок, и корова, и свиньи, и куры.
      В наше время принято говорить о детях — акселератах, преждевременно развивающихся и физически и умственно. Своим умственным развитием дети во многом обязаны массовой коммуникации, а не школе, и массовая коммуникация делает из них граждан, требующих своих прав раньше, чем они научились выполнять обязанности.
      Отсюда дополнительные трудности воспитания.
      Теорхм управления повествует о двух стилях руководства — авторитарном и демократическом. К эпохе феодализма более всего подходил авторитарный стиль, основные признаки которого — приказной тон и непререкаемость. Демократический стиль облекает приказ в форму просьбы, и, хотя подчиненный знает об этом, ему всегда приятнее выполнить приказ в форме просьбы, чем в форме приказа.
      В кабинете директора, где царит демократический стиль, вы не услышите грозных окриков, разносов, не увидите рук, сложенных по швам, и подобострастных взглядов. Но, утвердившись в сфере гражданского административного управления, этот стиль только стучится в школу, и школьные двери перед ним открываются не всегда. Физические наказания отменены в школах почти всего мира. Но создать атмосферу, когда педагог был бы среди детей, а не перед ними, когда дети бы не стояли по струнке, не сидели, чинно сложив перед собой руки, умеют далеко не все.
      Если мы разберемся в этом, то поймем причины непослушания и строптивости наших детей: они выросли в обществе справедливости, равноправия и хотят демократические принципы испытать на себе прежде всего со стороны родителей и учителей.
      Монголы многому учатся у нас. Но чему мы можем поучиться у них — это искусству воспитания детей. Простите за сравнение, но с детьми они обращаются как с временно нетрудоспособными взрослыми, равноправными, но в чем-то неполноценными, нуждающимися не в снисхождении, а в помощи. Дети отвечают тем же: играют, подражая взрослым, выполняют свои домашние обязанности и не унижают себя ни плачем, ни капризами.
      Так издалека мы подошли к вопросу: чему учиться?
      Чтобы сделать из ребенка гражданина, семьянина и работника, нужно воспитание сочетать с обучением.
      Воспитание касается той категории способностей, которые поддаются изменению в соответствующих условиях и в соответствующее время. Чтобы воспитывать, необходимо знать, какие способности, в какой степени, когда и как изменить. Еще раз напомним себе, что абсолютно плохих и хороших способностей не бывает, что человека нельзя переделывать, перекручивать, выворачивать, но можно что-то подтянуть, подправить, пригладить, что, усиливая одну способность, можно невзначай повредить другую, может быть, для нас не менее важную.
      Будем считать, что по отношению к детям долг и обязанности родителей и школы разные, они не могут подменять друг друга, но могут и должны свои действия согласовывать. При этом воспитывают в основном родители, а довоспитывают учителя, потому что основное воспитание, плохое или хорошее, приходится на ранний возраст, а школа имеет дело уже с плодами воспитания. Воспитывать же всегда легче, чем перевоспитывать.
      Самое страшное в воспитании — не дефицит количества, о котором мы говорили, а форма. К сожалению, очень многие полагают, что воспитание назидание, замечание, менторство, одним словом, нравоучение. Но учат знаниям, а способности развивают примером и опытом.
      В 1854 году в Москве вышли «Новые повести. Рассказы для детей». Сама по себе эта книжка неинтересна, как отметила критика, едва ли не хуже всех старых повестей, да еще написана неправильным языком. Однако один рассказик заслуживает того, чтобы его воспроизвести полтора столетия спустя:
      «Фединька не любил учиться, а Петипька любил учкться; Фединька говорил: я сам все знаю, а Петинька говорил: ежели я не стану учиться, то ничего не буду знать, когда они выросли большие, Фединька ничего не знал, а Петинька стал умным человеком».
      Это апофеоз нравоучения.
      Если отец и сын дома работают вместе, сын отцу помогает, выполняя посильную для него, но вполне самостоятельную работу, если потом они вдвоем отправляются куда-нибудь, с кем-то встречаются, попадают в разные ситуации, где отец соответствующим образом ведет себя, — в подсознании сына все это откладывается, и если повторится какая-нибудь ситуация, он поведет себя так же, как отец.
      Педагоги приходят в ужас, когда дети в детском саду играют в день рождения, расставляя воображаемые рюмкн, разливают и чокаются. Но важно не само застолье, а то, как присутствующие себя ведут. Важен, может быть, единственный в жизни приход в дом пьяного отца. Отец нe будет сквернословить, ломать стулья, бить посуду, он чудет смущенно улыбаться, вызывая радостно-удивленную реакцию детей: «Папка чудной, папка пьяный!» Ребенок, пожалуй, потом забудет этот эпизод, но в подсознании выработается норма: непредосудительно пить так, чтобы оказаться пьяным. И воспитательный акт завершен.
      То же самое относится и к курению, сквернословию и вообще несоблюдению других моральных норм.
      Предположим, родители твердят ребенку: «Будь честпым, искренним, говори всегда только правду, хорошо относись к людям, помогай им во всем, ради бедствующего человека сними с себя последнюю рубашку». Мы уже знаем, что лучше так не говорить, а самим так делать.
      Но если родители будут делать все именно так, ребенок посмотрит, как на это реагируют окружающие, как на этот альтруизм слетаются хамы, и сделает для себя вывод. Кстати, что вы скажете об ответственном работнике, который с первым встречным делится государственной тайной, и враче, который искренне уверяет вас, что вы завтра умрете?
      Умеющие воспитывать родители и педагоги не будут вести разговор на тему «Что такое хорошо и что такое плохо». Они склонны подходить к поступкам человека вероягностно-статистически.
      Воровство начинается с мелочей, не поддающихся не только наказанию, но даже осуждению. Когда мы хотим оценивать кого-нибудь в отношении его честности, мы собираем статистику известных нам жизненных ситуации, в которые попадал испытуемый, и подсознательно делаем для себя вывод. Один жизненный случай ни о чем не говорит или говорит очень мало, в лучшем случае он позволяет сделать предположение, которое в будущем подвергнется проверке.
      Говоря об аморальном поведении, когда человек поступает так, как не принято поступать, воспитатель разъясняет воспитуемому, что аморальность понятие абсолютное только в религиозном представлении, когда оно внушено богом. В действительности оно меняется во врамени и в пространстве. Из истории мы знаем случаи, когда за воровство отрубали руку, а в других случаях это считалось геройством. Вы можете побывать в городе, гдэ никому в голову не придет пройти без очереди, тогда как в другом месте мать посылает сына «на подвиг» — опередить всех.
      Аморально появиться в классе в купальном костюма и лежать на пляже среди голых тел одетым с ног до головы. В странах Юго-Восточной Азии аморально целоваться. Еще 20 лет назад у нас осуждали появление женщины в общественном месте в брюках, а суждение обывателя 30-х годов закреплено в популярных в то время стихах: «Физкультура, говорят, а по-моему — разврат».
      Дефицит воспитания всегда пополняют другие источники: друзья, улица, телевизор, «свято место пусто не бывает». Поэтому я, как родитель, должен помнить: мой ребенок будет действительно моим, когда получит такую ?.:ассу воспитательного воздействия, от которой другие тассы неизменно отталкиваются, а если притягиваются, то ассимилируются, отчего моя масса делается более весомой и прочной.
      Ростки антивоспитаппя можно видеть там, где родители и учителя тянут ребенка в разные стороны (кто-то может выиграть лишь при дефиците воздействия с другой стороны); где висит надпись «хода нет», но все ходят, потому что так удобнее или вообще нет другого ХОДЕ»; когда сегодня говорят о ценности архитектурного памятника, а завтра его разрушают, когда улицу с историческим названием в старой части города переименовывают в «улицу Грибоедова», хотя Грибоедов на этой улице не жил и в этом городе вообще не был; если не удосуживаются придумывать звучные названия площадей и улиц в новой части города, созвучные нашему времени.
      Воспитывая, воспитатель невольно научает — прививает навыки: воспринимать мир вероятностно-статистически, соблюдать порядок, творчески мыслить, анализировать и синтезировать понятия и принимать решения, близкие к оптимальным. Все навыки действуют согласованно, и вероятностно-статистический подход, например, помогает сочетать умение работать в одиночку и в коллективе, развивать эрудицию, не подавляя творческую способность, действовать с позиции интернационализма, не впадая в космополитизм и оставаясь патриотом.
      И тогда воснитуемый постепенно осознает, что в литературе, как и в жизни, не могут быть только положительные и отрицательные герои. Наряду с однозначными ответами на задачи в задачнике должны существовать многозначные, когда может быть не одно, а несколько правильных решений, к тому же различающихся по степени точности.
      Многие учителя уже ведают, что нельзя чрезмерно тренировать память, беспрестанно ее насиловать, заставляя запоминать слишком большие и малосодержательные тексты. Что склонность к порядку нельзя превращать в торы, рогатки, шлагбаумы, заборы, клетки и тому подобные ограничения, сковывающие инициативу, заставляющие подчиниться слишком строгим и многочисленным правилам, жить по не менее строгому расписанию.
      Порядок в школе начинается с понимания, что в определенном месте и в определенное время нужно сидеть и бегать, быть собранным и расслабленным, внимательно слушать и думать о чем-то своем. Но нельзя требовать, чтобы ребенок всегда был спокойным, собранным, внимательным.
      Теперь мы подошли вплотную к школьным предметам: тому, что дается по традиции, по необходимости, попутно и почему-то вообще по дается.
      Родителей сейчас волнует, что детей учат алгебре в 1-м классе. Не вредно ли? Начнем с вопроса: нужно ли это? Если нужно, то как этому учить? Насилие приносит вред. Игра, которая учит мыслить алгебраически, другое дело.
      Академик А. Берг заинтересовался подобными занятиями в детском саду, и я сопровождал его. На полу чертились диаграммы Венна. Сначала два непересекающихся круга: мальчики и девочки, и по команде каждый бежал в свой круг. Потом три непересекающихся круга: возраст 4, 5 и 6 лет. Задачи постепенно усложнялись. Два пересекающихся круга: что кто любит — картошку или молоко; на пересечение кругов стали те, кто любит то и другое, за пределами кругов — кто не любит ни того, ни другого. Три пересекающихся круга: то же самое — картошка, молоко и макароны. Это называется «четкие множества», точнее, более или менее четкие, потому что можно макароны любить, но не очень.
      Таким образом усваивается истина, что множества различаются по четкости, и от четких множеств переходят к нечетким: это уже не один круг, а много кругов — как волны от брошенного камня в стоячей воде, уменьшающиеся и исчезающие. Кто большой, кто маленькии, кто бегает быстро, кто медленно. Воспитательница демонстрирует ранговые расстановки по росту, скорости бега, возрасту (год, месяц, день), расстоянию от дома до детского сада.
      Кстати, именно так дети познают, что первенство — понятие относительное: можно опережать в одном и отставать в другом, но нельзя быть во всем первым. Если не говорить про математику, то чем это отличается от обыкновенных игр? А ведь мы в детстве знали игры посложнее (но, может быть, не столь полезные).
      При правильно построенном учебном материале в старших классах средней школы ученики успеют познакомиться с дифференциальным и интегральным исчислениями, изучить теорию вероятностей и математическую статистику, как это уже делается в Японии.
      Правильно — значит, от частного к общему (индуктивный метод), от практики к теории, параллельно развивая конкретное и абстрактное мышление.
      Посмотрите, как младенец познает мир: сначала он сосредоточивает внимание ва». — самом себе, игрушках, родителях, потом знакомится с квартирой и обитателями дома, с которыми он встречается во дворе, потом открывает мир улицы и соседних улиц, потом ребенок узнает, что есть на свете другие города и другие страны. Школа перенимает эту эстафету и ведет туда, где уже невозможно только видеть, нужно слушать, читать, понимать, воображать. На каком-то этапе индуктивный метод исчерпывает себя, и тогда должен быть дополнен дедуктивным методом: так человек учится и синтезировать и анализировать.
      Во времена моего детства издавались книжки типа «Сто тысяч почему». Одна из них была посвящена комнате — обыкновенной комнате в коммунальной квартире, где живет семья и есть все от кровати до водопроводного крана. На первой странице помещен план комнаты и показан маршрут путешествия, в ходе которого автор оиещал много неожиданного, увлекательного и даже опасного, но с благополучным возвращением к входной двери.
      Это была история домашних предметов, нравов, традиции. Отсюда я узнал о постельных палках, стеклянных.
      олохол-овках, римском водопроводе. Был рассказ о том, кто первый привез в Европу вилку, вытащил ее на звапом обеде, но под изумленными взглядами присутствовавших никак не мог схватить кусок мяса и, смущенный, спрятал вилку в карман.
      Ребенку с куклой, которую на дальнем расстоянии невозможно отличить от живого ребенка, с игрушечной кухней, где есть почти все, что бывает в настоящей кухне, с оловянными солдатиками — точными копиями пастоящих солдат, трудно развить в себе воображение. Сначала ему лучше общаться с кубиками, пуговицами, гайками, камешками, разыгрывая с их помощью сражения, театральные представления и уличные ситуации; играть самозабвенно, долго одному, и если вдвоем, то с единомышленником, понимающим его с полуслова. Научившись созидать руками или воображением и став старше, он полюоит реальные игрушки, чтобы -заняться технологией использования реальных предметов и для этого пустить в ход воображение более высокого уровня.
      Воображение всегда основывается на реальных знанттях, и как оы ни была логична, проста и эстетична теория, она хороша для того, кто знаком с ее приложением и имеет навык абстрактного мышления. Поэтому школьной теории всегда должна предшествовать практика.
      Сначала ориентирование на местности, потом географическая карта. Глазомерная съемка легко переходит в инструментальную, и после знакомства с теодолитом теоремы геометрии и правила тригонометрии совсем не покажутся сухими. Когда мы выучили созвездия, как таолицу умножения, нам не страшно приступить к знакомству со строением Вселенной. Умея различать растения, насекомых и минералы, полезно узнать о свойствах лекарственных трав, биологической эволюции и геологических процессах.
      К сожалению, я до сих пор чувствую перекос: случайно запомнил разницу между камбием и лубом, но не могу отличить ольху от ясеня (тот, кто может, вряд ли этим обязан школе). В минералах я разбираюсь благодаря профессии. А географию усвоил потому, что (по примеру отца, учителя географии) учебникам всегда предшествовали увлекательные книги о путешествиях.
      То же самое можно сказать про технику: не лучше ли учебник физики раскрыть после того, как заглянул внутрь часов, научился чинить электропроводку и водить автомобиль? Кстати, в некоторых странах в аттестат зрелости включается обязательное умение печатать на машинке и водить автомобиль.
      Помню, как мы с матерью, преподавательницей литературы, поочередно читали вслух Гончарова и Тургенева. На уроке, где нужно было знать только «Сон Обломова», я щеголял знанием всего романа, но до сих пор не удосужился его перечитать. Конечно, сейчас я бы воспринял все это более глубоко и с большей пользой.
      Научно-технический прогресс идет вперед. За ним стараются поспеть вузы, где учебные программы составляются по принципу: что уже читается, а не что должно читаться в будущем, потому что преподаватель-новатор всегда норовит включить в свою лекцию что-то новое.
      Кроме того, каждый преподаватель может объявить спецкурс по новому предмету, и если курс соберет достаточное число добровольных слушателей и окажется полезным, его включат в учебный план как обязательный.
      Хуже приходится средней школе. Преподаватели-почасовики, совместители из вуза, научного института, завода здесь редкие гости, и штатным педагогам приходится вариться в собственном соку.
      Нужны ли учащимся арифметика, геометрия, классическая механика? Конечно, нужны. А квантовая механика, атомная физика, генетика, информатика? Нужны тоже. За счет чего, арифметики? Трудный вопрос. Наука идет вперед, знания умножаются. Специальные знания делятся между специалистами. А общие знания, которые тоже растут, ложатся тяжелым грузом на среднюю школу.
      Прежде чем ответить на заданный вопрос, совершим экскурсию по всем изданиям Большой Советской Энциклопедии и, может быть, заглянем в энциклопедии дореволюционные — Граната, Брокгауза и Ефрона. Все энциклопедии имеют тенденцию расти в объеме, но этот рост стараются ограничить в разумных пределах. Словник каждого издания и объем текста, приходящийся на каждое слово — статью, отражают знания и интересы определенного общества в определенную эпоху. Существуют понятия более или менее постоянные — им отводился и отводится примерно один и тот же объем. Многое, чем увлекались, чему поклонялись, оказалось забытым. И также многое, чем мы живем, неизвестно было нашим ближайшим предкам. Минин и Пожарский два века пребывали в забвении после совершенного ими подвига и стали национальными героями при наполеоновском нашествии.
      Школьная программа должна быть такой же, как энциклопедия: иметь постоянный объем, идти в ногу со временем, вовремя включая нужное новое взамен того старого, чем можно поступиться. Когда программа больше включает, чем исключает, срок обучения в средней школе увеличивается, но общество противится этому, так как его не устраивает выдача аттестата зрелости в зрелом возрасте. Между тем, по секрету говоря, резервы количества изучаемого материала (без ущерба для качества и здоровья учащихся) в заданное время обучения имеются, их вскрывает кибернетическая педагогика.
      В годы, когда роль семьи приуменьшалась и слишком большое значение придавалось яслям, детским садам, интернатам и фабрикам-кухням, вряд ли было необходимым в школе изучать домоводство. Сейчас, когда семья и общество объединяются в усилиях воспитать нового человека, от человека требуется то, чему просто необходимо учить. Психология поможет больше ладить в семье, педагогика — лучше воспитывать детей. Что это за муж, который не умеет отремонтировать квартиру, и что за жена, не умеющая вкусно готовить, шить и вылечивать от простуды. В некоторых европейских странах даже аристократы, располагавшие большим штатом прислуги, посылали своих дочерей к другим аристократам в качестве воспитательниц и горничных, чтобы те знали, что нужно требовать от воспитательниц и горничных.
      Удивление вызывает тот факт, что в школе не обучают научной организации труда, хотя все должны работать и работать хорошо. Главным условием научно-технического прогресса является неуклонное повышение производительности труда. Производительность труда повышается не только благодаря механизации и автоматизации, большое значение придается и будет придаваться организации.
      Особенно важно это в сельском хозяйстве, где могут быть люди, трактора и удобрения, но что-то может не ладиться с высокими и стабильными урожаями, уборкой, хранением, транспортировкой.
      Как организовать рабочее место, выбрать правильный режим, избавиться от простоев и штурмовщины, соблюсти правила личной гигиены и охраны труда, создать благоприятную среду, окружить себя симпатичными людьми — к сожалению, до сих пор здесь принимает решения случай. На предприятиях действуют службы НОТ, но нередко их стараются не расширить, а упразднить, потому что не совсем ясно, что они должны делать, кто там должен работать и кто ими должен руководить. Всему этому необходимо учить не только нотовцев, а всех, начиная со школьной семьи.
      Мы уже говорили, что школа, помимо прочего, готовит граждан. Гражданин в первую очередь должен знать законы. В каждом государстве существует закон о том, что незнание законов не служит оправданием за совершенное преступление. Уголовный кодекс нужен не только уголовникам, которые, если верить детективным историям, выучили назубок нужные им статьи, параграфы, пункты. Но, кроме уголовного, существует гражданский кодекс, действует трудовое законодательство, в чем не мешало бы разобраться всем. Когда и каким образом?
      В порядке любознательности и личной инициативы?
      Обязательная экономическая учеба для взрослых — попытка ликвидировать школьные пробелы, скажем прямо, экономическую безграмотность.
      В переводе с греческого экономика означает «домоводство». Она действительно начинается с домоводства, потому что, не умея вести домашний бюджет, не сумеешь вникнуть в бюджет предприятия, не говоря уже о государственном бюджете. Бюджет — это соотношение доходов и расходов. Плохо, когда расходы доминируют над доходами (отрицательное сальдо) — это жизнь в долг.
      Если сальдо положительное, получаются накопления, которые не следует складывать в чулок или в кубышку — лучше пустить их в дело, по крайней мере открыть счет в банке или сберкассе, то есть дать в долг государству.
      Когда накопится достаточно большая сумма и долг будет возвращен с процентами, можно сделать какое-нич будь большое приобретение, которое улучшит твое благосостояние.
      Отрицательно сказываются на благосостоянии государства факты, когда предприятия, получив средства для дела, не используют их — замораживают. На этот случай есть поговорка: «собака на сене — сама не ест и другим не дает».
      Экономическим чутьем, которое определяет личностный тест, называется способность избегать убытков и добиваться прибыли. Основное правило экономики: считать деньги всегда и везде, не забывать, что время — деньги, в переносном и в прямом смыслах, и не только время. Когда дети пишут на стенах, они не знают, во сколько обходится ремонт дома. Сдельная, вместо поденной, плата за телефон — урок экономики для любителей висеть на телефоне. Что-то стоит даже то, что бесплатно, потому что бесплатность понятие относительное: если один не платит, то платит кто-то другой и вполне определенную сумму. По-видимому, экономика должна приучать к экономии. Но экономия — только половина экономики. Другая половина: воспроизводство, доход, прибыль.
      Экономике как-то учат, а вот предмет, которому только будут учить: экология. Это наука — на стыке природоведения и обществоведения — о том, почему полезнее не покорять природу, а дружить с ней. Человек — частица природы, и ему становится плохо, когда плохо природе. Природные богатства не бесплатны и не неисчерпаемы: их нужно беречь и рационально использовать, думая не только о современниках, но и потомках. Нельзя наполнять искусственные моря, осушать болота, поворачивать вспять реки, по подумав серьезно, к чему это может привести.
      В конце 1984 года внимание мировой общественности привлекли знаменательные события в Австрии. Правительство приняло решение о строительстве гидроэлектростанции в Мархфельде — одном из самых живописных районов страны, где природа сохранилась в первозданном виде. Тысячи австрийцев поднялись на защиту природы. По дорогам, ведущим к Мархфельде, возникли палаточные городки, заслоны против лесорубов. Был организован фонд помощи защитникам. Правительство бросило против них полицейские и жандармские отряды.
      На сторону правительства перешло руководство Объединения австрийских профсоюзов. Компартия Австрии и Профсоюзный левый блок выступили в поддержку общественности. Эти события заставили призадуматься многих.
      Когда-то охоту считали героическим, завидным занятием, и рождалось множество охотничьих рассказов. Потом охотникам советовали использовать вместо ружья фотоаппарат. Теперь уже как-то неприлично видеть в телевизионных фильмах убиваемых животных, и мы восхищаемся мастерством кинооператоров, впервые проникших в интимную жизнь многих, даже самых обычных зверей.
      Народные сказки внушали детям идею о хороших и плохих животных. Под влиянием сказок и сами по себе дети не любят мышей и змей, недолюбливают лягушек и зайцев, настороженно относятся к медведям и орлам, двойственно к тиграм, льнам и оленям, зато любят черепах, лошадей, оленят и просто обожают слонов, собак, кошек, белок, обезьян. В школе определения «хороший» и «плохой» заменяли на «полезный» и «вредный».
      Можно уничтожить вредных животных, но потом безвредные размножатся в таком количестве, что станут вредными. Экология нас учит, что нельзя смотреть на природу с утилитарной, эгоистической точки зрения. Существует хрупкое экологическое равновесие, которое легко нарушить (здесь не нужно даже приводить примеры), но трудно, либо невозможно, восстановить.
      Целый ряд школьных предметов открыто или скрыто преследует цель непосредственно культурного развития.
      ученика.
      Культура начинается с физической культуры, находящейся в сложных отношениях со спортом, и тревога по поводу этих отношений проникает в широкую печать.
      Спорт и физкультура — брат и сестра, но прямое родство не означает, что они живут в мире и дружбе. Вопервых, их часто путают, и даже спортивные деятели в публичных речах употребляют эти слова как синонимы.
      Между тем спорт нередко обижает физкультуру и притесняет ее.
      «Здоровый дух в здоровом теле»— гармония, к которой призывает физкультура: развитие всех мышц, сочетание физической и умственной деятельности. Умение управлять своим телом и здоровьем, следить за своими действиями и вырабатывать такой режим, который приносил бы пользу именно тебе, — вот основное назначение физической культуры. Йоги достигли в этом отношении больших чудес, но мы не можем брать пример у йогов хотя бы потому, что не в состоянии посвятить своему телу всю жизнь, разделив ее на две ролевых половины — ученика при единственном учителе и учителя при единственном ученике.
      Производственная гимнастика только тогда хороша, когда она не одинакова для всех, учитывает характер работы и индивидуальные особенности. Стариковский бег трусцой по обочине дороги будет полезен, если старик не насилует себя соревнованием и не вдыхает благоухающие пары выхлопных газов от проезжающего транспорта, пассажиры которого смотрят на бегуна со смешанным чувством сострадания и восхищения.
      Спорт — это информационная культура: зрелище, развлечение, игра, хобби. В спорте есть участники, которые умеют выкладываться и побеждать, и зрители, которые переживают, обсуждают и наслаждаются. Пока будет желание участвовать, радоваться, смотря на свою игру, и оттого, что на нее смотрят другие — будет существовать спорт. Бывает, что спорт несет нездоровье спортсменам, если они подвергаются предельным нагрузкам, которые с наступлением «неспортивного» возраста сразу все снимаются, и это служит источником еще одного нездоровья.
      Очень важно, чтобы физкультурная и спортивная работы в школе проводились, дополняя, помогая, но не подменяя и мешая одна другой.
      Когда родители записывают ребенка в кружок, секцию или спортивную школу, все три стороны треугольника должны отдавать отчет в будущем: физкультура или спорт? Заставим тренера признаться: интереснее выявлять и воспитывать будущих чемпионов, чем возиться, укрепляя здоровье всех подряд. Заставим профсоюзных деятелей признаться, что в отчетах спортивные успехи выглядят весомее, чем физкультурные. Как красиво звучат слова: спартакиада, чемпионат, забеги, нормы, зачеты, грамоты, значки, мастер спорта.
      Почти та же самая проблема существует в художественной культуре, находящейся в сложных взаимоотношениях с искусством. Кто должен заканчивать музыкальную школу и школу искусств: будущий профессионал или рядовой гражданин с развиты художествнным вкусом?
      На уроках литературы в общеобразовательной школе дети пишут сочинения, не помышляя становиться писателями, но они не в состоянии написать даже простейшее музыкальное сочинение, хотя бы потому, что не овладели нотной грамотой. Да что дети — даже такие певцы, как М. Бернес, могут не знать нот. Не говорит ли это нам, европейцам, что наша музыкальная культура оставляет желать лучшего? Может быть, не случайно, что известные деятели прошлого умели писать стихи, музицировали и рисовали.
      Когда музыкальная культура сводится к урокам пения, отметки по которому не влияют на академическую успеваемость, можно понять родителя, который при виде двоек в дневник и четверки по пению восклицает: «Да он еще и поет!» Кстати, об этом писал знаменитый в эпоху античности учитель красноречия Квиптилиан: «Любой из этих пороков мне легче стерпеть, нежели тот, которым теперь более всего страдают в судах и в школах: это пение. Я не знаю ничего более бесполезного и противного».
      Наши энтузиасты детских школ искусств считают, что здесь особенно гармонично развивается художественная культура. Это не просто классы фортепиано и скрипки, хорового пения и балета, живописи и декоративного искусства под одной крышей. Это мини-университет, где дети, специализируясь в одном, знакомятся со всем остальным, общаются, сотрудничают и духовно растут, как грибы.
      И опять то же самое мы наблюдаем при изучении иностранных языков. Для кого предназначены средние специальные школы с преподаванием ряда предметов на...
      языке, для будущих лингвистов, переводчиков или простых смертных, которым совсем неплохо в совершенстве владеть иностранным языком, и не только одним?
      Существует еще одна, самая новая культура — информационная, частью которой является спорт. Проводником информационной культуры в средней школе станет информатика. «Как это в XX веке не проходили информатику?» будет удивляться следующее поколение.
      Сегодня информатике удивляются те, кто считает, что главное — лелеять традиции школы и не забегать попсред классиков. Информатика не начинается с компьютера, а кончается им. Что такое информация, каковы ее свойства и как обращаться с нею. Как на основе собранных сведений ставить задачу. Как для решения задачи формализовать исходные данные и, формализовав, суметь построить алгоритм — логическую процедуру решения задачи. Как затем описать алгоритм на одном из языков программирования и таким образом составить программу. Как программу запустить в ЭВМ (в связи с этим узнав, как она устроена и как действует) и что делать затем с полученными результатами. Это и есть информационная культура.
      Возвратимся теперь к энциклопедии. Подобно тому, как энциклопедии стараются не отставать от жизни, включая в себя новое и избавляясь от устаревшего, так и школьные программы должны приспосабливаться и отражать жизнь, идя впереди энциклопедий.
     
     
      Много ли от специалиста надо?
     
      1947 год. Идет вступительный экзамен в университет.
      Бойко отвечают на вопросы билетов зеленые мальчики и девочки только что со школьной скамьи. А зрелые, которым под тридцать, с огрубевшими лицами и в выцветших гимнастерках, маются над вопросами о плоских конденсаторах, законе Бойля — Мариотта. Приемная комиссия тоже мается, не зная, как выполнить свою миссию.
      Потом, когда миссия кое-как выполнена, зеленые и зрелые садятся в аудитории и приступают к изучению университетского курса. На геологическом факультете, кроме геологических дисциплин, читают математику и ботанику, геодезию и химию. На лабораторных и практических занятиях студенты определяют кислотность растворов, ведут теодолитную съемку, по очереди заглядывают в телескоп, долго сидят за микроскопом, собирают гербарий, препарируют лягушек. В головах получается невероятная каша, которая на четвертом курсе неожиданно превращается в почти готовое качественное блюдо.
      Так университет готовит Т-специалистов, сочетающих узкую специализацию (вертикальная палочка буквы Т)
      с широким кругозором (горизонтальная палочка), благодаря которому опи при случае легко поменяют одну специальность на другую. Тогда, еще в сороковые-пятидесятые годы, такая перемена не была актуальной, и университеты больше ориентировались на подготовку научных работников, досконально знающих свою специальность, свободно ориентирующихся в смежных науках, умеющих наблюдать, описывать, раскладывать по полочкам, ставить эксперименты, выдвигать гипотезы и обобщать.
      Сейчас Т-спещгализация актуальна. Научно-технический прогресс перекраивает народнохозяйственную структуру общества, от этого меняется профессиональная структура, когда значимость одних профессий убывает, а других возрастает, и требуются перекачка кадров из одпих отраслей в другие и переквалификация работников.
      Казалось бы, университеты должны выделиться в современной системе высшего образования, но они не могут, страдая тяжелым недугом гигантизмом. Там, где учатся многие тысячи и десятки тысяч студентов, факультеты слишком самостоятельны и изолированы друг от друга, что мешает проводить в жизнь идею универсализма.
      Термин universitas впервые употребил император Феодосий, назвав так открытую им в 425 году высшую школу в Константинополе.
      Первые университеты в современном понимании стали открыватьсн в Северной Италии (Салерно — XI век), Е которой затем присоединились Франция (Париж — 1200 год), Англия (Оксфорд — 1168), Испания (Валенсия — 1212), Португалия (Лиссабон — 1290) Германия (Гейдельберг — 1385). В XV веке их было уже почти 80.
      Средневековый университет делился на четыре факультета. Студенты сначала учились на факультете «семи свободных искусств», а затем переходили на один из трех остальных — богословский, юридический или медицинский. Семь свободных искусств изучались на двух курсах: trivium грамматика, риторика, диалектика, и quadrivium — арифметика, геометрия, астрономия, теория музыки.
      В эпоху Возрождения университеты старались учить всему, что было известно в то время во всех областях науки и искусства.
      Трудное время наступило в XX веке. Как деревья при буре лишаются листвы и ветвей, так и университеты стали лишаться одного за другим своих факультетов. Открывались отдельные, специализированные вузы — медицинские, экономические, технические. Наиболее крупные из них стали именоваться политехническими институтами или техническими университетами.
      Университет 40-50-х годов, о котором вначале шла речь, тоже имел свои проблемы. Во-первых, это были тяжелые послевоенные годы, и обучение проводилось больше на энтузиазме, чем с помощью совершенного оборудования и богатой литературы. Ряд факультетов уже был преобразован в самостоятельные институты, а те, что остались, не могли поместиться в старом здании.
      Но то, что можно было назвать «духом» университета, сохранялось. Студенты, изучавшие по программе «не свои» предметы, кочевали с одного факультета на другой, по собственной инициативе просачивались на интересные «чужие» лекции, и, конечно, общались друг с другом, не замыкаясь в стенах своего факультета. Таким предметом, притягивавшим всех, как магнит, была психология, малоизвестная и таинственная тогда наука. Раскрыв рот, будущие геологи слушали про темпераменты, эмоции и мотивы.
      За аналитическими весами, требовавшими большого терпения (гирьки для них берутся пинцетом, а доли миллиграммов измеряются «рейтером» — фигурной проволочкой на коромысле весов), попутно обсуждались университетские новости, и не только факультетские. На практике, где младшекурсники работали рабочими, среднекурсники — техниками (коллекторами), а старшекурсники — инженерами, вечером у костра и днем в палатке, когда шел дождь, решались мировые и космические проолемы, хотя космос тогда еще не осваивался.
      Как просто было раньше. Получал специалист диплом, приступал к работе и работал всю жизнь по своей специальности. Если работал добросовестно и с отдачей, то приобретал авторитет, на который не очень влияло то обстоятельство, выписывал он один или много журналов по специальности или вообще не выписывал.
      Теперь специалиста сразу же по окончании вуза преследует страх деквалификации: профессиональные знания быстро множатся, стареют, и их требуется обновлять.
      Поэтому сохранение квалификации стало главной задачек обучения после приобретения профессиональных знании.
      Чтобы быть всегда на квалификационной высоте, надо много читать, иметь много друзей среди коллег и часто ездить в командировки. Кроме того, для них уготовлены обязательные программы сохранения квалификации без отрыва и с отрывом от работы.
      Если читателю любопытно знать, как сохраняется квалификационный уровень его как специалиста, он может воспользоваться следующей шкалой:
      0,1 — руководствуется только собственным опытом и опытом рядом работающих;
      0,2 — интересуется работой в других подразделениях (цехах), время от времени ездит в командировки и заглядывает в книги по специальности;
      0,3 — регулярно участвует в мероприятиях по обмену опытом, стажируется, систематически ездит в командировки и читает книги по специальности, выписывая при этом один-два профессиональных журнала;
      0,4 — старается бывать на отраслевых выставках, тщательно следит за содержанием профильных журналов, принимает участие в работе межведомственного постоянно действующего семинара;
      0,5 — старается следить за всем потоком отечественной литературы по специальности, бывает на межотраслевых выставках, принимает участие в работе отраслевых конференций и научно-практических совещаний;
      0,6 — посещает международные специальные выставки, заглядывает в реферативные издания, пользуется межбиблиотечным абонементом, регулярно ездит на межотраслевые семинары, конференции, симпозиумы, серьезно относится к учебе в системе повышения квалификации с отрывом от работы;
      0,7 — пользуется переводами иностранных материалов, является участником научной школы или международных конференций, ведет деловую переписку с несколькими коллегами в своей отрасли;
      0.8 — читает литературу на иностранных языках;
      0,9 — пользуется международным библиотечным абонементом, переписывается со многими коллегами, в том числе в других странах;
      1 — получает книги и препринты (предварительные публикации) по международному обмену.
      Если все условия одного деления шкалы не соблюдены, надо выбрать самому более дробное деление. Характерная особенность здесь состоит в том, что источники информации не заменяются, а дополняются, и от жизни всегда более или менее отстаешь, мечтая идти с нею в ногу.
      Теперь представим человека, добросовестно сохраняющего квалификацию и чувствующего, что интерес к проблеме, которой он занимается, постепенно проходит, коллеги-друзья куда-то исчезают или остаются просто друзьями, литература по проблеме, хотя и продолжает множиться, но становится какой-то спокойной. Надо бить тревогу. Наступила старость — не для работника, а для проблемы. И, чтобы не подвергнуться той же участи, требуется спешно переквалифицироваться.
      Переквалификация — непременное условие профессионального образа жизни в конце XX века. Она уже стала массовым явлением, и тот, кто ошибся получил не ту специальность, которая ему требуется, может успеть переквалифицироваться и, имея диплом для одной области, работать в другой. Осталось уже мало областей, типа фармакопеи и ветеринарии, где чужой диплом представляет нонсенс или вообще недопустим. Во всех актуальных направлениях научно-технического прогресса трудятся плечом к плечу энтузиасты, какой бы диплом они ни имели, благотворно влияя друг на друга своими знаниями и своим опытом.
      Кто становится таким энтузиастом? Конечно, Т-специалист. А что делает при этом узкий специалист — типичный выпускник вуза двадцатилетней давности?
      Он вспоминает доброе старое время, когда профессиональные знания давались на всю жизнь. Если он химик, то только радиохимик, стереохимик, а вся химия для него — большой мир, на экскурсии по которому он не ездит (некогда), физиков и биологов считает иностранцами, об экономистах имеет смутное представление, о социологах — никакого. Популярные журналы не читает, на художественные выставки не ходит, на концертах, куда его затаскивают родные, спит. Еще, будучи «молодым специалистом» и вообразив, что все, что нужно, он знает, узкий специалист научился изрекать прописные истины и в 40 лет превратился в мудрого старичка, вполне готового к выходу на пенсию, чем разительно отличается от пышущего энергией 60-летнего Т-специалиста.
      Я вовсе не хочу сказать, что все выпускники двадцатилетней давности узкие специалисты. Кроме узкой подготовки, необходимо еще стечение обстоятельств: при распределении попасть на работу точно по своей специальности, сразу начать продуктивно работать, получить быстрое признание и все «блага», на всю жизнь связав себя с этой работой. Так атрофируется чувство нового, теряется интерес к тому, что делается у других, нарастает отвращение к учебе, и тогда вот начина-ет преследовать страх переквалификации. Если переквалифицироваться все-таки нужно, он воспринимает это как личную трагедию и жалуется на свою горемычную долю.
      Поэтому сотрудники службы кадров, ответственные за обучение, еще до того, когда созреет необходимость в переквалификации, начинают потихоньку расширять кругозор узких специалистов, устраивают для них лекции на самые разнообразные темы, даже в рабочее время. Те сидят на лекции с видом оскорбленной добродетели, ворчат «зачем нам это нужно?», стараются улизнуть раньше времени, потому что их ждут на работе дела, а дома дети. Но привыкают, задают лектору сначала скептические, потом саркастические и, наконец, любознательные вопросы. Это называется облагораживать специалиста, принудительно расширять его кругозор, потому что сам по себе он не расширяется.
      Когда люди отрываются от работы и быта ради конференции или курсов, организаторы теперь заботятся не только об официальной программе, но и программе неофициальной — культурной. Можно устроить экскурсии по достопримечательным местам, вечор отдыха с дискуссией на животрепещущую тему, «круглый стол». И тогда границы официальной программы стираются. Сохранение квалификации переходит в расширение кругозора.
      Несколько лет назад я был в числе организаторов летней научной школы. Две недели сто участников жили вместе в одном доме отдыха, читая лекции, делая доклады и выступая экспромтом друг для друга. Все имели прямое, но разное отношение к рассматриваемой в программе проблеме, которая является актуальной, но межотраслевой, то есть ничейной, которой официально никто не обязан заниматься, но заниматься приходится. Сначала устроили утренние и вечерние заседания с большим перерывом между ними на обед, послеобеденный отдых, купание и загорание. После ужина демонстрировался кинофильм.
      Но с каждым днем заседания затягивались: слушатели требовали слова, не предусмотренного программой. Потом один председатель заседания попросил разрешения провести панельную дискуссию (панельная — без предварительной подготовки); за пим другой председатель обосновал необходимость «круглого стола» перед киносеансом, далее возникло желание провести диспут после сеанса, на пляже — деловую игру, после пляжа — тестирование.
      Программа все более трещала по швам. Хотя скептики, оставшиеся в городе, должно быть, продолжали ворчать: «Знаем мы учебу на курорте!» Что касается участников, то на пляже они загорали все меньше и меньше: зато добавлялось такого, чем можно было похвастаться по возвращении, часто вспоминать потом и переживать прошедшее.
      В нашей стране существуют полторы тысячи учебных заведений и подразделений так называемого «повышения квалификации». В течение года там успевают побывать 3-4 миллиона человек. О повышении квалификации больше говорится для красоты — это звучит оптимистично и хорошо выглядит на вывеске. Но, прежде чем повышать, надо успеть сохранить квалификацию, вовремя переквалифицироваться, а перед этим расширить кругозор.
      Собственно повышение квалификации в XXI веке будет означать следующее. Если ваши дети и внувги получат квалификацию определенного уровня, а требования к ней по причине научно-технического прогресса повысятся, им придется устранить возникшее несоответствие и повысить свою квалификацию. Возможен и другой вариант: ваши дети и внуки, начав высшее образование, вправе его не завершить, получить начальное или неполное высшее и работать в соответствии с полученной квалификацией, чтобы потом, когда возникнет желание, продолжить образование в заочном или вечернем заведении повышения квалификации.
      Наблюдаемый сейчас ажиотаж у дверей вузов — ненормальное явление. Он исчезнет, когда в вузы смогут поступать все желающие, а оканчивать вузы будут не все.
     
     
      Как сделать новатора
     
      — Колотилина, сними платок! Кто голову кутает — у того она никогда не работает... Квадраты пиши как следует.
      Квадраты — не квадраты, а какие-то червяки... «Камчатка», потише! С каких это пор «бараны» облюбовали себе «Камчатку»?.. А ты еще улыбаешься, когда ничего не знаешь... Ученички, в жизни не видел таких нахалов...
      На его уроках класс жил особой жизнью. Это была игра, вносящая разнообразие в школьную рутину. Поэтому Павлу Ивановичу много прощали. На его эпитеты, от которых пришел бы в ужас педагог-моралист, не обижались. Немножко шумели, немножко дерзили, прыскали в кулак. Одни что-то писали на доске, другие из спортивного азарта подсказывали, вызывая новый каскад реплик Павла Ивановича.
      Самым спокойным в классе был Женя. Он сидел на первой парте, серьезно слушал, смотрел в упор на учителя и писал. Учитель время от времени бросал на него подозрительные взгляды, но придраться было не к чему, и продолжал урок.
      Женя записывал «бесценные» реплики Павла Ивановича. Иногда реплики повторялись, но не часто, и список быстро рос. Потом Женя засел дома и написал внеклассное сочинение «Монолог», где сплошной каскад остроумия накрывал читателя с головой, заставляя прочитать сочинение одним духом. Сочинение не могло остаться незамеченным. Ребята были потрясены. «Монолог» переписывали во всех классах, и, естественно, в конце концов он попал на стол завуча. Потом был педсовет. Потом Женя стал учиться в другой школе.
      О творческой личности в классе сейчас пойдет речь.
      Обычно это только один на весь класс. Не такой, как все, и поэтому трудный. Не такой трудный, как те, кто не учится, но учится он не так, как надо. И вообще — способный на такое, что даже трудно себе представить.
      Половину всех изобретений, открытий, ценных выдумок делают три процента новаторов, которые прошли через горнило школы, что-то приобретя, что-то потеряв и сохранив. Не все они ладили с учениками, как Женя, и не все тихо сидели на уроках.
      Надменными и-заносчивыми были Ньютон, Франклин, Эйнштейн, старавшиеся справиться со своею робостью и скрыть тревогу.
      Однажды, когда дерзость Франклина стала переходить всякие пределы, пожилой сосед отвел его в сторону и сказал: «Бэн, ты невозможен. Высказываемые тобой мнения звучат оскорбительно для каждого, кто с тобой несогласен. Ты стал столь несдержан в проявлении своих мнений, что их никто уже слышать не хочет. Даже твои друзья находят, что они лучше проводят время, когда тебя нет среди них. Ты так много знаешь, что уже во найдется человека, который мог бы тебе что-нибудь сказать... Таким образом, ты не подаешь надежд расширить когда-нибудь круг своих знакомств, а он и сейчас весьма узок». Эти слова дошли до Бэна, и он изменился, настолько изменился, что к преклонным годам стяжал себе славу и выдающегося ученого, и выдающегося дипломата.
      Своим потомкам он завещал: «Если вы спорите, горячитесь и опровергаете, вы можете порой одержать победу, но это будет бесполезная победа, потому что вы никогда не завоюете доброй воли вашего оппонента».
      В аналогичное положение попал Эйнштейн. Его исключили из гимназии за вызывающее поведение. В кантональной (в Швейцарии) школе, куда он поступил, чтобы получить аттестат зрелости, одноклассники на него жаловались за «колючую заносчивость и дерзость». В студенческие годы он не изменил своих манер, в которых преподаватели видели «умышленное издевательство и подрыв их авторитета». Это привело к тому, что он оказался в вакууме межличностных отношений: никто не предлагал ему работу, никто не хотел работать с ним.
      Пришлось довольствоваться скромной должностью эксперта 3-го класса (с испытательным сроком) в Бернском патентном бюро с мизерным окладом 3500 франков в год.
      Терпение, такт, уважение, изысканная внимательность к женщинам — все эти добродетели принадлежали зрелому Эйнштейну.
      Педагог обязан открыть творческую личность в классе и помочь ей. Одним из таких педагогов был руководитель Грэнтэмской школы Стоке, первый, кто выявил незаурядные способности Ньютона. Юный Исаак сделал тогда модель ветряной мельницы и солнечные часы. Он мастерил бумажных змеев, стараясь понять, какая нужна форма, чтобы они летали, и на соревновании по прыжкам в длину вышел победителем, потому что выждал момент, когда порыв ветра помог ему.
      Недавно мы с коллегами сделали и опубликовали психологический портрет типичного творческого ученого, проживающего в Москве. Оказалось, что творческая способность сочетается у него с неумением запоминать факты, анализ и интуиция явно преобладают над верой, вызывают протест монотонность и рутина — все это создает трудности при обучении. Характер творческого работника мягкий, безвольный, относительно закрытый, чувствительный, тревожный, мнительный, но с хорошим самоконтролем — это, в свою очередь, способствует его «шероховатым» отношениям с коллективом.
      В поведении невыразителен, неповоротлив, но импульсивен, несколько неуравновешен и неуверен, к тому же не может держать себя в руках. Склонен здраво смотреть на вещи, действует не по строгим правилам, игнорирует нормы, неразумные, по его мнению, и при этом достаточно искренен. К людям неблагосклонен, по бескорыстен, с трудом контактирует и не считается с чужим мнением, что также может служить причиной превратного отношения к нему.
      В школе творческий человек учится с трудом, если предметы или способы преподавания неприемлемы для него. В других случаях он преуспевает, поражая сверстников успехами, достигаемыми при минимальных усилиях. Он не принимает себя всерьез, не возражает, когда его принимают так же, но к объекту творчества, своим интересам серьезен вполне. Для утверждения себя в коллективе он может вдруг заняться спортом или искусством и добиться здесь неплохих результатов.
      Открыв себя, творческая личность долго не может решить, чему себя посвятить. Сочетал музыку и химию Бородин, поэтику и естественные науки Гёте, художественную прозу и медицину — Чехов.
      Но педагог не имеет права уделять внимание только творческой личности: у каждого из его учеников есть, пусть небольшое, творческое начало, которое важно закрепить и постараться развить. Эта задача не менее трудпа и не менее почетна. Сейчас же она просто актуальна.
      Машина, освободив человека от тяжелого, изнуряющего физического труда и освобождая от монотонного, изнуряющего умственного труда, то есть беря на себя все машинное, оставляет человеку все человеческое, то есть творческое.
      Пока традиционная система средней школы подавляет творческую способность, делая упор на эрудицию, а высшая школа пытается использовать то, что осталось, не всегда успешно. Чтобы развить творческую способность, завтрашним детям не позволят смотреть на мир детерминистически, разделяя все, с чем они сталкиваются, на белое и черное, хорошее и плохое, полезное и вредное.
      У них разовьют навык смотреть на вещи под разными углами зрения, иногда другими глазами, может быть, юмористически. Приучат уважать авторитеты, но не считать их непререкаемыми.
      Особое внимание уделят процессу мышления и принятию самостоятельных решений. Здесь важно научить мыслить логично и нелогично, задавать вопросы, искать аналогии, перебирать варианты, давать определения, создавать образы, фантазировать, предсказывать и вообще больше, чем принято, полагаться на интуицию. При этом получится так, что ни один школьный день не будет похож на другие дни, ни один урок — на другие уроки.
      Никакой монотонности и скуки. Так будет сформирована непреходящая потребность в новом, необычном, интересном.
      Завтрашний студент — оригинально мыслящий, находящий неожиданные ассоциации, рассуждающий, анализирующий и выводящий. Он не только нападает в споре, по и уступает, вырабатывает общую точку зрения, и, когда нужно (на ранних этапах творчества), не спорит. И вообще большой шутник.
      Про Альберта Майклсона, впервые измерившего скорость света, рассказывали, как он использовал интуицию в своей работе. Прибегая к помощи математиков, он нередко браковал их работу, интуитивно чувствуя ошибки.
      Математики делали все сначала, приносили верный результат и ворчали: «Если вы все знаете заранее, то зачем вычислять?» Однажды Майклсон составил уравнение, которое хороший математик после трехнедельных вычислений признал неверным. Ученый настаивал на своей правоте, и, когда математик убедился в этом, он спросил: «Как вы вывели уравнение?» — «Я не выводил, я просто записал его».
      Майклсон рано стал знаменит. В 29 лет он приехал из США в Париж, где на лекции в «Эколь Политекник»
      его спросили, не сын ли он знаменитого Майклсона, измерившего скорость света, и под общий смех прозвучал ответ: «Я сам тот Майклсон». Но с годами ученый стал консервативнее, ему трудно было идти в ногу с современной физикой. Он огорчался по поводу роста того «чудовища, которое выросло из его экспериментов», то есть теории относительности Эйнштейна.
      Кстати, самого Эйнштейна постигла та же участь: это было тогда, когда он перестал щеголевато одеваться и ходил в свитере и мятых брюках. Ученый отвергал возможность вероятностно-статистического описания физической реальности, считая, что «господь бог» не может играть с наукой в игральные кости. Макс Борн считал эту позицию трагедией, оплакивая «потерю нашего вождя и знаменосца».
      Исследования по педагогической психологии свидетельствуют, что утрата чувства нового, консерватизм — не прямое следствие возраста. Интеллектуально можно состариться и в сравнительно молодые годы. Делают это узкие специалисты. Т-специалисты, воспользовавшись благоприятными условиями и пожиная плоды благотворного воспитания, часто умирают духовно молодыми.
      Отец советской кибернетики А. Берг говорил автору этой книги: «У старости есть преимущество: она может критиковать консерватизм стариков». Берг но боялся интеллектуальной старости, потому что был воспитан смотреть на вещи широко и серьезно. В закрытом военном учебном заведении, где прошло его отрочество, преподавались не только военно-морское дело и связанные с ним дисциплины — математика, физика, астрономия; там обучали иностранным языкам, хорошим манерам и танцам; учителя поощряли увлечения маленького Акселя рисованием и игрой на скрипке. И вот результат: плавая на подводной лодке, Берг увлекся радио и радиофицировал морской флот; занимаясь радио, он увлекся радиолокацией, и стал заместителем министра обороны, ответственным за эту область; занимаясь радиолокацией, он проникся уважением к технике будущего — электронике, и это увлечение привело его в вычислительную технику и затем в кибернетику.
      Берг имел мужество первым громко сказать, что кибернетика не лженаука, как уверяли некоторые философы, считавшие, что все чужое — от лукавого. Пройдя путь от практики к теории, на склоне лет Берг полностью посвятил себя кибернетике. И этот склон оказался таким пологим, что ученый лично участвовал в развитии многих направлений кибернетики и продолжал увлекаться. Последние предметы его увлечения: программированное обучение (об этом пойдет речь впереди) и генетика.
      Кто-то назвал науку методом, с помощью которого нетворческие люди могут творить. Поэтому важно в школе не только выявить творческие личности, проявить у всех без исключения творческое начало, но и создать атмосферу творчества, научив не обходиться без этой атмосферы в жизни.
      Экономисты недавно ввели понятие восприимчивость к новому — показатель того, насколько та или иная организация нацелена на творчество. Начальство иногда наивно полагает, что достаточно только объявить о нужных изменениях или отдать соответствующий приказ, как будет достигнут желаемый эффект. На практике же обычно возникает сопротивление любым изменениям, будь то рост производства, освоение новой техники или новых приемов труда. Именно поэтому новшества всегда внедряют. Но надо сделать так, чтобы было, что внедрять, и это делалось бы легко.
      Один американский менеджер, может быть, цинично по поводу проблемы внедрения воскликнул: «Нагородите вокруг людей много заборов, и они легко превратятся в стадо овец. А каких патентов можно ожидать от овец?»
      Поэтому на современном этапе научно-технического творчества особенно много внимания уделяют новаторам — создателям новшеств, новациям созданным новшествам и инновациям — внедрению новшеств.
      Для этого у работников всячески поддерживают критический дух. Выписывают для них научно-популярные и другие непрофильные журналы. Выпускают многотиражки, где печатаются критические заметки, письма-отклики, письма-предложения, советы и просто мысли сотрудников по тем или иным производственным проблемам. Дают возможность работникам заглядывать друг к Другу — в Другую комнату, на другой этаж. Оборудуют для них кулуарные комнаты — коллективные комнаты, где можно попить кофе и поразговаривать.
      Приучают записывать свои мысли, и для этого выпускают специальные блокноты. Некоторые организации даже заготавливают специальные салфетки в столовых (иногда с миллиметровой или логарифмической сеткой), зная пристрастие своих сотрудников во время обеда писать на салфетках. Администрация выделяет новаторам часть рабочего дня и субботу для самостоятельных исследований, открывая при этом доступ к приборам, ЭВМ, приглашая ученых-консультантов и оказывая содействие в защите диссертаций.
      Всему этому следует учить еще в школе. Человек — самое творческое животное на земле. Человек будущего — самый творческий из всех когда-либо живших на земле людей.
     
     
      Менеджер — не просто начальник
     
      — Кэл — это хорошее, добротное имя. У ваших родителей был вкус. — Кэл в ответ недоуменно улыбнулся, а менеджер продолжал: — Выходит, вы пришли к нам просто так, постучав в дверь. Но ведь что-то вы знали о нашей фирме?
      — О да. Я несколько раз видел рекламные объявления, которые мне понравились.
      — Чем?
      — Я не помню точно, но, кажется, там говорилось необычно об обычных вещах. Это по мне. Я думаю, что на свете не существует неинтересных занятий. Все зависит от подхода.
      — И от ваших способностей тоже.
      — Конечно. Без способностей — какой уж интерес.
      А то, о чем говорилось в рекламе, близко к моим интеросам. Вот я и подумал...
      — Да, вы угадали. Но знаете ли вы, что ваша специальность не вечна?
      — А что на свете вечно?
      — Спасибо за реплику, — менеджер улыбнулся. Кэл ответил ему улыбкой. Но я имел в виду другое: ваша специальность на склоне своих лет в отличие от вас.
      Что вы думаете по этому поводу?
      — Вообще-то я знаю, что многие переквалифицируются. Но не полагал серьезно, что это затронет меня.
      — Так вот теперь подумайте и скажите мне: что бы вы в таком случае сделали? Ваша специальность пока у нас существует, но завтра ее не будет.
      — Если мне скажут об этом за день, то я, пожалуй, растеряюсь. Если за два дня, то соберусь с мыслями и приму решение приобрести новую специальность.
      — Мы вас предупредим за три дня. Я шучу. Вы понимаете, Кэл, почему я вас спрашиваю: некоторые воспринимают переквалификацию как стихийное бедствие.
      Но, судя по вашей анкете, с вами этого не должно случиться. Вы часто смотрите по телевизору спортивные передачи?
      — Нет.
      — Не интересуетесь спортом?
      — Вообще-то это интересно. Как вам сказать. Я люблю на досуге поразмышлять над какой-нибудь технической штуковиной. Только задумаешься и пропустишь момент игры. Мне больше нравится работать в саду, там ничего не мешает думать.
      — Но вот вам ничто не мешает думать, а нужная мысль не приходит в голову. Что вы тогда делаете: упорно стараетесь заполучить ее?
      — Нет, я бросаю и переключаюсь на что-нибудь другое. И — вы знаете? потом, когда не думаю об этом, решение все-таки приходит. Вы не верите?
      Кэл, ищущий работу, и менеджер, ее имеющий, спокойно, доброжелательно беседуют. В маленькой комнате тихо. Отсутствует даже телефон — враг номер один доверительного разговора. Телевизионный монитор в углу под потолком незаметно наблюдает, а в соседнем помещении у экрана столпились слушатели американской школы менеджеров. Слова, жесты и выражения лиц участников разговора обсуждаются.
      Менеджер листает блокнот. Перед этим он тщательно изучил анкету и продумал план разговора. Во время разговора незаметно, но испытующе смотрит на собеседника, оценивая его умение одеваться, держаться, говорить, рассуждать. Важно, смотрит ли он тебе в глаза, как пожимает руку, как реагирует на шутку и парирует ли своей шуткой.
      Потом разговор заходит о машине Кэла: какой она марки, сколько ей лет, в каком состоянии, о месте и правилах стоянки служебных автомашин. Общие вопросы постепенно переходят в детали условий и режима работы.
      — Вы левша. Это неудобно для нас. Вы же знаете, что пульт у прибора... — Кэл покраснел, но сквозь смущение из-за физического недостатка явно проглядывала досада. (Менеджер использовал прием, проверяющий, действительно ли собеседник заинтересован в работе: может быть, он пришел просто так, в надежде урвать лучшее.) — Ничего страшного. Мы поменяем пульт.
      Левша не вы один. Конечно, это неудобно, но не недостаток.
      Так проходил второй по счету разговор с Кэлом. Если было бы нужно, состоялся и третий. Но он не нужен.
      Менеджер сообщает номер комнаты, где следует детально ознакомиться с должностной инструкцией, потом другой комнаты, где проведут инструктаж по технике безопасности, номер телефона, куда звонить по поводу бухгалтерских недоразумений, номер еще одного телефона, который набирается в случае болезни. Потом был вызван куратор из числа старых сотрудников, который взял над новичком шефство и будет решать все проблемы, обычно возникающие у новичков.
      Менеджер не просто руководитель, направляющий действия подчиненного, буквально, «ведущий за руку».
      Это современный управляющий, принимающий решения, количество и качество которых служит мерой производительности его труда. Он не просто сидит за письменным столом и принимает посетителей. В его распоряжении совершенная техника, позволяющая быстро и полно собирать информацию, превращать ее в новую информацию и обеспечивать тем самым эффективность управления. Но главное, что отличает менеджера от простого руководителя, профессиональная подготовка. Именно поэтому «менеджер» — не только английское, а международное слово.
      В капиталистических странах к идее менеджерства пришли не сразу. Раньше там культивировались две модели должностного продвижения. Одна из них «талант и протекция»; талант без протекции, сам по себе, как показывает практика, пробиться не может, протекция без таланта — слишком дорогое удовольствие там, где принято считать деньги; следовательно, надо их соединить.
      Другая модель — «лестница»: упорное, целеустремленное, честолюбивое движение с самой нижней ступепьки, ни одной не пропуская, как можно выше; само по себе это неплохо, но мешкотно и опасно, так как с промежуточных ступеней, неподходящих для тех, кто на них садится, очень легко сорваться.
      Позже, в 50-е годы нашего века появилась третья модель — «интеллигент»: специалист, еще достаточно молодой, по уже зрелый, имеющий опыт работы в данной отрасли и организаторскую способность, сразу выдвигается на ответственный руководящий пост, минуя промежуточные ступени лестницы; как будто бы все хорошо, но не очень: конечно, он лучше неспециалиста, но не знает те ступени лестницы, которые пропустил, приучен работать с «железками», а не с людьми, и вообще ничего не смыслит в науке управления. А работе с людьми, пока этого не делает школа, можно обучить и потом.
      В нашей стране к идее менеджерства привел другой, не менее тернистый иуть. Когда-то на руководящие посты назначали не по способностям, не по знаниям, не по навыкам, а по убеждениям: ты достоин, тебе поручено, иди и руководи, а степень твоих успехов станет мерой твоей сознательности.
      В 20-30-е годы среди тех, кто пришел на ответственную работу от штыка, от станка, от сохи, было принято жалеть о прошлом и пренебрежительно относиться к работе с бумажками. Только этим можно объяснить, почему чуждое понятие «бюрократизм» прижилось у нас.
      И не поэтому ли в первом издании Большой Советской Энциклопедии можно было прочитать: «Бесхозяйственность, как особое преступление, уголовным кодексам буржуазных государств неизвестна, в советском же уголовном праве ей уделено много внимания по той причине, что национализация промышленности, транспорта и внешней торговли, сосредоточив непосредственное управление большей частью народного хозяйства в руках пролетарского государства, вызвала необходимость обеспечить надлежащую работу тех должностных лиц, на которых возложено руководство производственными и торговыми операциями».
      Так постепенно пришли к идее руководителя-специалиста, знакомого с технологией производства и знающего, чем руководить. Но эта идея продержалась недолго.
      Хороший специалист не обязательно будет хорошим руководителем, мало того, мы отвлекаем многих хороших специалистов, не позволяя им совершенствовать свое профессиональное мастерство на своих рядовых должностях.
      Чтобы быть руководителем, нужно прежде всего быть способным на это. Потом научиться: кем, чем и как руководить. Не существует универсального типа руководителя. Но существуют способности, присущие в разной степени всем руководителям: лидерство — организаторская способность; авторитет совокупность качеств, за которые обычно уважают; твердость — умение доводить дело до конца; уравновешенность — ровный характер; самообладание — умение держать себя в руках; эмоциональная маска — бесстрастность; аналитический ум — склонность все раскладывать по полочкам, во всем найти суть, докопаться до корней; серьезность — ко всему подходить серьезно, здраво, ответственно; независимость — располагать собственным суждением, быть самостоятельным; гибкость — умение перестраиваться, маневренность; самоконтроль — привычка оглядываться назад, учиться на ошибках; социальная уверенность — умение чувствовать, доставать, пробивать, проталкивать; экономическое чутье — чувствовать, что дорого, что дешево, выгодно и невыгодно, что может принести доход и оказаться эффективным (к чутью, конечно, следует приложить знание экономики).
      Уже сейчас почти на каждом предприятии или в учреждении существует резерв на выдвижение, куда включают способных специалистов, проверяют их способности и обучают. Когда возникает вакантная руководящая должность, ее заполняют из резерва. Таким образом, резервист — не обязательно будущий менеджер, но кандидат.
      Выявить талантливого руководителя, подготовить и благословить его на руководящую работу — еще не все.
      Необходимо выяснить, на какой участок лестницы распространяется его талант, катапультировать на нижнюю ступеньку этого участка, подвергнув предварительной кратковременной стажировке на том участке, который он перешагнул, предложить ему самому подниматься дальше и предупредить, что выше верхней ступени своего участка подниматься не следует, потому что можно сломать голову и скатиться вниз.
      Современная контора — это огромный информационный котел, в котором бурлят идеи, мнения, сведения, предложения, проекты. Менеджер должен обеспечить оптимальный режим этого варева. Он постоянно решает задачи, кто именпо является потребителем той или иной информации, в какой информации нуждается тот или иной потребитель, строит краткосрочные и долгосрочные планы работы руководимого им участка и намечает самый дешевый и быстрый путь от производства знаний к производству готовой продукции.
      Как написано в одном из учебников, менеджер понимает, что ЭВМ — это не черный ящик, в который вводится сь1рая информация и из которого после нескольких вспышек света выдаются решения проблем, анализы, готовые доклады, программы и статистические сводки. Этот человек обладает парадоксальной коллекцией характерных черт, ядро которых составляет небольшой запас лепи, заставляющей его находить самые замысловатые идеи, направленные на то, чтобы избежать работы, переложив ее на машину. В то же время он должен быть достаточно честолюбивым для того, чтобы усиленно работать самому в целях достижения этой задачи.
      Но, как говорилось выше, главное для менеджера — принятие решений. Чтобы принять решение, нужно собрать и проанализировать информацию, определить и взаимоувязать цели, выявить проблемы, поискать их решение, предугадать и взаимоувязать последствия, оценить альтернативы и только после этого вынести решение, выработав затем программу его реализации.
      Менеджер не обязан быть новатором, но он должен обладать на новое превосходным чутьем. В связи с этим в США выпущен длинный список выражений, направленных на убийство новых идей, которые менеджеру запрещается употреблять в разговоре с новаторами: «а кто атим будет заниматься?», «не понимаю, чего вы добиваетесь», «замечательно, по...», «к сожалению, окружающие ке доросли до этого», «наверху это не понравится», «слишком рискованно», «я уже думал об этом в прошлом году, но ничего не вышло», «вы слишком молоды», «кто вас об этом просил?», «вы что, смеетесь?», «вы чудак илн сумасшедший?» и т. д.
      В средней школе будущего выявят потенциальных менеджеров. В вузе их будут специально готовить. Они изучат экономику, право, социологию, социальную психологию, психологию, информатику, кибернетику. Особый упор будет делаться на работу с людьми: как различать способности, давать знания и формировать навыки, для работников подбирать хорошие должности, а для должностей — хороших работников, создавать необходимые условия для работы, морально и материально поощрять, комплектовать сильные бригады и сильные коллективы.
      Как прежде всего организовать свой собственный труд и оградиться от профессиональных заболеваний, возникающих обычно на нервной почве.
      Занимаясь информационной деятельностью, менеджер должен уметь эффективно собирать информацию, сортировать и концентрировать, хранить и искать, перерабатывать и создавать новую информацию. Работая с информацией, менеджер вырабатывает у себя тонкий информационный вкус: умение отделять полезное от бесполезного, более ценное от менее ценного, избегать недоброкачественной информации — неполной, устаревшей, недостоверной.
      Менеджеру совершенно необходимо уметь выражать свои мысли (риторика), делать это образно (стилистика), владеть речью (ораторика), понимать мысли других (герменевтика) и эффективно вести документационное хозяйство (документалистика), руководя делами и не позволяя делам руководить собой. Для всего этого высшего образования мало: необходимы сверхвысшее, которое сейчас получают только научные работники — кандидаты и доктора паук.
      Прошло время, когда принижался административный, управленческий, конторский труд и превозносился производственный. Но контора и производство не существуют сами по себе — они взаимосвязаны. Система управления состоит из двух подсистем — управляющей и управляемой. И от того, как работает управляющая подсистема: какие подобраны кадры, как механизирован и автоматизирован их труд, какие созданы условия и обеспечены стимулы — зависит эффективность работы всей системы.
      Именно поэтому заговорили о конторской романтике и административному делу начинают обучать всех, не только менеджеров.
      Не слишком ли многому придется в школе учиться?
      И можно ли многому научиться? Можно, если серьезно подумать о том, где и как это следует делать.
     
     
     
     
      ГДЕ УЧИТЬСЯ
     
      Alma mater — мать, а не мачеха
     
      Университетский городок начинается со средней школы и детского сада, куда преподаватели и студенты приводят своих детей.
      Сверху школьное здание похоже на цветок. Здесь учатся дети от 10 до 14 лет. В одном «лепестке» разместились самые маленькие, в другом — средние, в третьем — старшие. Четвертый «лепесток» предназначен для практических занятий. В «венчике» цветка — библиотека и комнаты для тихих, индивидуальных занятий (с книгой, лингафонным аппаратом, дисплеем). В «стебельке» — учительская и ученическая (общая комната для времяпрепровождения без определенных целей), медицинский кабинет и фойе. В «корешках» — школьный зал, драматическая студия, музыкальный зал, спортзал, столовая, кухня, котельная.
      Мы вошли в фойе в основании «стебелька». Ученическая комната была пуста. Панели на стенах там аспидные и даже пол частично аспидный — пиши, рисуй, разрисовывай, играй в «классы», чем дети и занимались, об этом свидетельствуют оставленные разноцветные рисунки.
      Учительская спланирована по-другому. Крохотные загончики-кабинеты, открытые с одной стороны — для подготовки к урокам. Один угол комнаты читальный, другой — для отдыха. Двое преподавателей сидят, пьют кофе и разговаривают. Третий уткнулся в телевизионный дисплей, отбирая из слайд-фонда материал к уроку.
      Потом мы пошли по классам. Вообще здесь ничего не напоминало традиционную школу, даже классы, которые имеют разные размеры, разную форму и разное покрытие пола. Некоторые стены раздвижные, и можно изолировать часть помещения либо несколько помещений превратить в одно большое. Нигде нет досок и нет столов.
      Только в одной большой комнате столы образуют лабиринт, из которого выбраться может лишь старожил. Каждый нашел в этом лабиринте удобное для себя местечко, сел на откидную скамейку и пишет под диктовку учителя.
      Разные уроки требуют разного положения тела. В одном классе дети сидят на полу кружком, положив блокноты на колени. В другом — как на лужайке, кто лежит на животе на пушистом ковре, грызя воображаемую травинку, кто сидит, обхватив руками колени. В третьем классе стоят, обступив стол с макетами. В четвертом расположились у демонстрационного стенда, что-то записывая в свои тетради.
      Очень долго до гигиенистов доходила истина, что это насилие над организмом ребенка (да и не только ребенка) — заставлять его целый день сидеть за партой, да еще требовать не крутиться, не вертеться, не ерзать, не баловаться. Темпераменты у людей разные, но у всех должны периодически напрягаться все мышцы тела.
      Припомним сцену в метро. Мать с сыном входят на остановке, и им тут же уступают место, хотя сын не такой уж маленький да к тому же мужчина. Не зная этических тонкостей, мальчик бесцеремонно взбирается на сиденье, и, стоя на коленях, смотрит в окно, в котором ничего не видно. Мама поправляет ему ноги, чтобы по испачкать рядом сидящих. Потом сын садится, потом вскакивает. Мама, чтобы не пустовало место, садится сама и берет его на колени. Если ребенок спокойный, послушный и воспитанный, он будет стараться смирно сидеть или стоять, но потом при выходе встряхнется так, что мама воспримет это как посягательство на порядок и одернет его. Казалось бы, зачем детям уступать место, если они целый день гоняют во дворе и не устают?
      Да, они гоняют, но при этом и отдыхают, изредка присаживаясь. Важно, что они ничего не делают слишком долго — ни бегают, ни стоят, ни сидят.
      Соединить требования гигиены и порядка сможет школа будущего.
      Треть своего времени ученик проводит в школе. И от того, какова эта школа: насколько здорово, уютно, приятно и эстетично окружение — зависит его будущее как человека не только эрудированного, но и культурного, порядочного.
      Я не учился в такой школе. Меня окружали плохо побеленные стены, давно переставшая быть черной доска, неяркая лампочка под потолком, натертый мастикой пол, оставлявший на упавших предметах рыже-желтые несмываемые следы. Доминанта серого оказывала психологическое воздействие, вызывая чувство рутинных забот, отгораживая и поощряя наплевательское отношение («моя хата с краю»). Противостояли этому мы сами, наши учителя и родители.
      Восстали против средневековых школьных традиции взрослые учащиеся. Те, кто, отмучившись в отрочестве, мирились с мучениями, которым подвергались их дети.
      Но вот эти взрослые оказались вовлеченными в единую систему учебы: сохранения квалификации, переквалификации и повышения квалификации. Когда их стали созывать по пронзительному звонку, сажать на стандартные стулья за стандартные столы, когда с кафедры стали вещать отнюдь не мастера в ораторском искусстве, когда заставили вспомнить предэкзаменационные волнения и «рулеточное» вытаскивание билетного «счастья», они запротестовали. Почему так и только так надо учиться?
      Одну из глав своей прошлой книги я назвал «Старость — когда не надо учиться». Такое определение мне понравилось, но оно быстро устарело. Оказывается, в старческом возрасте тоже учатся.
      В дебрях Австралии европейский путешественник повстречал умирающего старика, одряхлевшего вождя, которого племя бросило, отправившись на поиски новых мест обитания. Старик сказал, что в свое время он так же бросил своего отца.
      В феодальном обществе старики подчиняли своей власти взрослых детей, а затем, одряхлев, передавали им власть, оставляя почет за собой. Чем более демократичным становилось общество, тем раньше освобождались дети из-под опеки родителей, сменявших свой статут воспитателей детей на воспитателей внуков. Когда родовой быт окончательно распался, дети с наступлением совершеннолетия стали самостоятельно устраивать свою жизнь, они часто покидают дом, уезжают далеко, а старики остаются одни, начиная новый этап своей жизни.
      Чем лучше социальное обеспечение, тем обеспечеппее живут старики, и у них формируются потребности, которых не было раньше. Не только сидеть у телевизора, обрабатывать садовый участок, читать книги, по и путешествовать. Обратите внимание на возраст туристов: когдато среди них доминировали обеспеченные люди средних лет, потом — молодежь, теперь пенсионеры. И вот в последнее десятилетие у стариков появилась еще одна потребность: учеба. Сначала более скромные желания: кружок рукоделия, лекция о международном положении на избирательном участке, научное садоводство и научное огородничество. Потом частные интересы стали объединяться в глобальные.
      Так неожиданно для себя мы стали свидетелями возникновения единой системы учебы для всех и всегда.
      Школы I поколения — для молодых, II поколения — для взрослых, III поколения — для стариков. Первый «пенсионный» университет открылся в Великобритании, примеру последовали другие страны, из наших соседей Польша и Венгрия.
      Органы социального обеспечения уже предусматривают в своем бюджете статьи на организацию учеоы.
      Эта учеба, добровольная и бескорыстная, служит укором для тех взрослых и детей, которые все еще учатся изпод палки, из одолжения или, в лучшем случае, из чувства долга. В связи с этим вновь поднимается вопрос: что нужно сделать, чтобы учеба была не только полезной, но и легкой, не только легкой, но и приятной.
      Alma mater («мать-кормилица») — так в прошлом веке любовно называли свой университет. Это был дом студента, даже более — его семья. В такой духовной общности нуждаются сегодняшние студенты и не только студенты учащиеся всех возрастов.
      Чтобы решить эту задачу, мало усилий директора, завуча и даже родительского комитета. Неплохо бы начать с архитектора, который будет думать не только об украшении улицы, не только о функциональном назначении помещений, он ощутит и передаст в проекте дух школы. Потом придет художник и организует интерьер.
      Вслед за художником наступит очередь научного ор-, ганизатора учебного труда, социального психолога, психолога... Будут ли они штатными работниками, почасовиками или общественниками-энтузиастами, на первых порах не столь важно. Важно скорее обратить внимание на то, что существует, увидеть то, что явно перестало подходить, решить, что и в каком порядке следует менять.
      А теперь читателю предлагается тест, определяющий уровень культуры учебного заведения: в какой мере к нему подходит звание Alma mater (требуется набрать наибольшее количество очков из 10):
      1. Каждый день — радость собираться в школу (училище, институт).
      2. Войдя внутрь, забываешь о том, что делается за его стенами.
      3. Приятно видеть здесь знакомые лица,
      4. Трудно припомнить в этих стенах у себя чувство обиды, унижения, оскорбления.
      5. В каждом помещении по-своему красиво и уютно.
      6. Учебное расписание — калейдоскоп впечатлений, и некогда скучать.
      7. Сигнал на перерыв в занятиях застает врасплох и вызывает легкое чувство досады.
      8. Не хочется уходить домой и можно не уходить, потому что после официальных занятий начинаются полуофициальные и неофициальные.
      9. Любишь приводить сюда друзей и знакомых, чтобы показать, где ты учишься.
      10. Гордишься тем, что учишься именно здесь.
     
     
      Загадочная картинка
     
      А это стандартное школьное здание 50-х или 60-х годов с барельефами ученых и писателей на фасаде. Высокие потолки, просторные классы, полупарадная лестница.
      Чувствуются попытки утеплить слишком строгий, безликий интерьер всякого рода «маяками», «экранами» и «прожекторами».
      Обгоняемый ребятами, я поднимаюсь без лифта (которого здесь нет) на пятый этаж. И вдруг...
      С площадки четвертого этажа устремляется вверх по ступенькам ярко-желтый ковер. Он не очень вяжется здесь, но утверждает себя, ведет и меняет настроение.
      На стенах висят красочные смешные эстампы. Я разглядываю их и открываю дверь. Меня обдает волна света, красок, музыки. Даже запах здесь иной. И другие лица:
      взрослые, оживленные, улыбающиеся.
      Звенит звонок. Это не простой звонок — строгий, требовательный и даже жестокий. Вообще-то звонков могло здесь и не быть. Но этот утвержден специально: он выдержал конкурс звонков и победил. Критерии отбора были очень строгие: мелодичность, сильное эмоциональное воздействие (положительное), возвратная информативность (не надоедает), мемориальная информативность (возникает желание запомнить мелодию, воспроизвести ее и услышать вновь). Когда привыкший именно к этому звонку долго не слышал его, а потом вдруг услышал, он не может сдержать слезы от нахлынувших приятных чувств.
      Оживленные лица торопливо заполняют класс. Я сказал — класс, хотя еще не был уверен тогда, что это такое. В справочнике написано: «Классная комната — основной вид школьного помещения для занятий с учащимися. Важные требования: 1) достаточные размеры, 2) хорошее освещение (левый свет, световой коэффициент 1:5), 3) достаточные вентиляция и отопление, 4) изолированность от внешнего шума, 5) сугубо строгое соблюдение требований к любым жилым помещениям. Нормальные размеры класса на 42 места: длина 8,5-10 метров, глубина 6,5-7 метров, высота 3,5 метра.
      На одного учащегося должно приходиться не менее 1,25 квадратного метра площади».
      Здесь на большом темно-синем ковре стоят полукругом 12 желтых кресел. На креслах нельзя сидеть, но можно полулежать. Однако, как оказалось потом, на полулежание просто не хватает времени. И когда такое время находится, как приятно сесть и с наслаждением вытянуть ноги. Одну стену занимает киноэкран, на противоположной стене — окошечко кинобудки. На стенах ничего не висит, не отвлекает. Под экраном — пульт управления звуками и светом. Нет доски, нет мела, нет столов. Но есть космический шлем, кукла-неваляшка, надувной телефонный аппарат и баранка руля.
      Так ускоренным методом изучают иностранный язык те, кто его не выучил, несмотря на положенное число отведенных часов в средней и высшей школе, и положенные тысячи слов, сданные на зачетах.
      За первый месяц вас научат запросто болтать с иностранцами (конечно, плохо, но главное — вас будут понимать и вы будете понимать тоже). За второй месяц (после трехмесячного перерыва) — выступать с речами, председательствовать, принимать участие в дискуссиях.
      За третий — вести переговоры и деловую переписку.
      Секрет успеха в постоянно подогреваемой острой потребности понимать и быть понимаемым другими. Об употреблении в это время родного языка не может быть и речи.
      Долой отрицательные эмоции! Нельзя исправлять ошибки учеников (сделайте так, чтобы они сами до этого доходили). Никаких контрольных работ и экзаменов (проверяются знания и корректируется способ обучения ежедневно, ежечасно). Поменьше смотреть на учителя, но всегда чувствовать, что он рядом с тобой, никогда не подведет тебя, но вовремя поможет, подбодрит, укрепит пошатнувшуюся уверенность в конечном успехе. Ничто не должно отвлекать, навевать скуку или вызывать тоскливые воспоминания.
      Занятия ведутся на одном дыхании. Великовозрастные учащиеся поют и водят детские хороводы, смотрят кадры кинофильмов и комментируют слайды, складывают разрезные картинки, играют друг с другом в продавца и покупателя, таксиста, пассажира и полисмена. Потом в изнеможении бросаются в кресла, вытягивают ноги и несколько минут дремлют под звуки музыки Баха и радиоголоса, произносящего фразы на сегодняшние темы.
      Чтобы говорить о кибернетике в классе, мало пульта управления отдельными действиями. Кибернетика — управление всем учебным процессом: вниманием, пониманием, усвоением, эмоциями, комфортом. Стоя на кибернетических позициях, заглянем снова в традиционный класс и будем задавать вопросы. Почему весь урок ученики должны сидеть и смотреть в одну сторону? Почему учитель своим столом отделяет себя от учеников, повернувшись лицом к классу? Не надоели ли всем плохо нытортая доска, плохо пишущий мел, перепачканные руки?
      А то, что, кроме доски, висит на стенах: привлекает ли оно, развлекает или отвлекает, раздражает или эстетически воспитывает? В одном из институтов на это не обратили внимание, и, когда 1 сентября студенты вошли в аудиторию, они были потрясены ультрамарином стен.
      Это не было сделано нарочно: завхоз но заметил, маляр взял первую попавшуюся краску со склада, чем проявил свое профессиональное бескультурье. А ведь студентов, будущих организаторов труда, учили этому и они знали, что просидеть целый день в комнате с синими стенами равносильно тому, что тебя голым полчаса будут облучать синей рефлекторной лампой со всеми вытекающими отсюда— последствиями.
      В те времена, когда традиционная обстановка в школе еще не могла быть коронным образом изменена, цветопсихологи робко советовали педагогам соблюсти определенный цвет передней стены в классе, на которую ученики смотрят целый день. Цвет определенным образом действует на человека эмоционально и физиологически, изменяя показатели кровяного давления, частоты дыхания, кожного потенциала. Но каждый человек реагирует на цвет по-своему, и то, что одного бодрит, другого раздражает. По-своему реагирует и каждая возрастная группа. Поэтому полезно, чтобы первоклассник смотрел на красную стену: тогда усваивать он будет лучше и уставать меньше. Для второклассника рекомендуются оранжево-красный или оранжевый, для третьеклассника — оранжевый или желтый, четвероклассника желто-зелоный, пятиклассника — зеленый. Только потом в небольшой дозе можно использовать темно-синий, который по соседству с желтым не будет казаться слишком мрачным и холодным.
      К студентам и взрослым людям подходы иные: им проще сидеть и слушать, но приходится быть более сосредоточенными. Отсюда, цвет передней стены нейтральный, и все внимание сконцентрировано на лекторе. Лектор говорит и пишет фломастером на прозрачной пленке, и все, что он пишет, проецируется на экран. В таком случае большую роль играет цвет боковых стен.
      В связи с этим пусть читатель попытается сам подобрать колер для класса с учетом того, какой предмет преподается и как излагается:
      БЕЛЫЙ — расширяет помещение, поднимает потолок, немного осветляет, но это безжизненный цвет, пустота, «бездонное отверстие», он гасит раздражение, но быстро утомляет. При плохом освещении становится серым.
      СЕРЫЙ (белый в смеси с черным) — мертвый, беспросветный, успокаивает, но отдаляет перспективы, советуя ни во что не вмешиваться.
      ЧЕРНЫЙ — «бесконечная стена», давит, угнетает, страшит, но в малой дозе помогает сосредоточиться.
      КРАСНЫЙ — цвет силы, здоровья, учащает пульс и дыхание, протягивает руки, дразнит, возбуждает, воодушевляет на сиюминутные действия, срывает с места и ускоряет бег, но слабых и уставших он раздражает, особенно в большом количестве. РОЗОВЫЙ (красный с белым) возбуждает в меньшей степени, не способен стимулировать на реальные результаты.
      ОРАНЖЕВЫЙ — опасный цвет, потому что возбуждает и никуда не ведет, и тогда энергия становится источником раздражения, отсюда требуется строгая дозировка, и тогда оранжевый согревает, радует и одухотворяет. В смешении с черным получается КОРИЧНЕВЫЙ цвет — защищающий, уютный, но если все стены коричневые, ученики становятся вялыми, инертными, апатичными, а когда раздражены, их долго не удается успокоить.
      ЖЕЛТЫЙ тоже возбуждает и уводит в будущее, за»
      ставляя надеяться, верить, фантазировать и мечтать; в окружении этого цвета становится светло, весело, все кажется простым и хочется разговаривать.
      ЗЕЛЁНЫЙ (чисто-зеленый, не желто-зеленый — оптимистичный и не сине-зеленый — сдерживающий порывы, дисциплинирующий) — успокаивает, обезволивает, усыпляет. По этой причине запрещается красить ступени лестниц в зеленый цвет, из-за чего люди (как установлено статистически) чаще спотыкаются, падают я ломают ноги.
      СИНИЙ — тоже успокаивает, понижает давление и делает более редким дыхание, и тогда хочется полежать, отдохнуть, погрустить, пофилософствовать. Чем он более светлый, вплоть до ГОЛУБОГО, тем мечты становятся более безмятежными, безответственными, порхающими, хочется ни с кем не ссориться, путешествовать и вообще злить в свое удовольствие.
      ФИОЛЕТОВЫЙ — смешивается активный красный с пассивным синим, и получается скрытая активность («в тихом болоте черти водятся»), этот цвет вызывает внутреннее возбуждение, делает человека более внушаемым. При разбавлении белым (ЛИЛОВЫЙ) действует слабее и способствует меланхолическому настроению.
      Из этого краткого обозрения видно, что очень важны дозы и цветосочетания. Важна также и форма, особенно если она наполнена содержанием. В классе, где слишком много предметов, предметы имеют много деталей, разбегаются глаза, нелегко сосредоточиться, но легко прийти в отчаяние от трудного урока и быстро устать.
      Однажды меня попросили прочитать лекцию во Дворце культуры. Директор с гордым видом ввел меня в большой зал, где только что закончился капитальный ремонт.
      Большая бригада художников потрудилась над оформлением этого зала. Здесь было все, на что оказалось способной оформительская мысль. Яркие краски и спорные сочетания. Большое число портретов с крупными надписями: кто есть кто. Транспаранты, наглядно демонстрирующие рост народнохозяйственных показателей. Увеличенные фотографии, иллюстрирующие жизнь в разных уголках нашей страны. Все это было подано броско, наглядно, талантливо.
      Сначала я даже зажмурился от обилия информации, по потом взял себя в руки и начал лекцию. Прошло несколько минут, и чувствую, что лекция не получается: все в зале ерзают, смотрят по сторонам, читают надписи, разглядывают картинки. Я сам засмотрелся на какую-то женскую фигуру и на секунду забыл, о чем говорю.
      Что же это получается? Художники сделали все от них зависящее, чтобы в этом зале не смотрели на сцепу, игнорировали трибуну, а глядели по сторонам.
      Через несколько дней я оказался в другом зале в роли слушателя. Там было все традиционно. Малиновые бархатные портьеры с бубенчиками. Громоздкая, фасонная кафедра. Стол, покрытый сукном, тяжелые складки которого спускаются до самого пола. На столе графин.
      За столом председатель, делающий вид, что его не смущают скучающе-прилипчивые взгляды зала. Над кафедрой голова лектора-трудяги, заглядывающего в свои листочки и поправляющего очки.
      В зале тихо. Кто-то смотрит на трибуну и думает: не бронирована ли она и сколько стоит. Кто-то глядит в окно: как важно архитектору предусмотреть не только интерьер, но и вид за окном. Кто-то читает газету и, обнаружив, наверное, интересный факт, не спеша вытаскивает блокнот и записывает его. Лектор говорит прописные истины, но слушатели не рассчитывают на большее: они пришли по принуждению и терпеливо ожидают конца.
      Какие разные эти два зала. И там и здесь плохо. Почему?
      Традиционный класс предназначен для ритуала: учитель говорит — ученики слушают; ученика вызывают к доске, он говорит, другие — опять-таки слушают, закрепляют усвоенный материал. Теоретически это как будто бы верно. А если учитель говорит непонятно и неинтересно и ученики его не слушают? Если понятно и интересно, по что-то отвлекает, мешает слушать? Если отвечающий урок живет своей жизнью, а остальной класс — своей? Вот вам и причины ненадежности обучения, резервы повышения не только качества, но и количества усвоенных знаний.
      Чтобы информация доходила от учителя к ученику и закреплялась в памяти последнего, необходимо начинать со среды, где эта передача производится. И как ни странно, среда, а не метод, вызывает наибольшую растерянность консервативного ученика и возмущение консерватора-педагога.
     
     
      Все мастерство мира
     
      В этой комнате ткацкая мастерская. На школьной плантации дети выращивают для получения красителей растения. Потом красят пряжу и ткут. В той мере, насколько знают внешний мир, они черпают свое вдохновение в нем, учатся выражать отношения, развивают чувства и воображение. Поэтому рисунок делается без всяких эскизов. Учитель никогда не критикует, не сравнивает, не призывает. Он показывает, объясняет, дает пример. Критика порождает сомнение в своих творческих силах, а установки приучают к исполнительности и рутине.
      В начале обучения мотивы ковров относительно элементарны: птицы, звери, растения, люди образуют ряды горизонтальных, вертикальных и диагональных пересечений. Но постепенно рисунок становится отчетливее и изящнее, композиция оживает. Произведения детей — это импровизация непосредственно у ткацкого станка, проявление художественной выдумки, искреннее выражение непосредственных переживаний.
      Ребенок подходит к созданию формы с чрезвычайным остроумием. Ноги животного — это столбы, несущие массу, масса переходит с одной стороны в голову, а с другой — в хвост. Некоторые простые детали позволяют легко распознать изображаемых животных. Птицы в первую очередь отличаются числом ног. У коровы всегда рога и вымя. Лошадь непременно с гривой и пышным хвостом. Все это схематично, но со временем рисунок становится реалистичнее.
      После nepвыx изобразительных попыток переходят к композиции, в которвй движение нередко схватывается раньше, чем образ. Иногда бывает, что динамика целого повторяется в элементах. И хотя кажется, что эти элементы располагаются без всякой связи и даже асимметрично, все же, когда ковер готов, видно, что рисунок продуман и гармоничен.
      Дети сами выбирают цвета. Они любят краски и пользуются ими с большой изобретательностью.
      Рассматривая панно, изображавшее зверей с двумя ярко-красными оленями посередине, я спросил, восхищенный этой композицией, почему художник выбрал именно красный цвет. Мальчишка ответил: «Потому что так красиво». Конечно, цветопсихолог дал бы научное толкование, и ответ старшеклассника, приученного к теоретизированию, был бы иным. В некоторых композициях уже чувствовался авторский почерк. Одни дети явно склонны к гиперболизации, изображая кота с оскаленными зубами и бабу-ягу с диковинными руками, которая пожирает детей. Другие — явно поэты, они намечают лишь контуры листвы и фигур животных и людей.
      Я слушаю учителя, объясняющего мне, почему вредно рисовать с оригинала (модели, которые передают лишь зрительное впечатление и в художественном отношении бесплодны, уничтожают фантазию, приучают к неискренности), а сам смотрю с завистью на детей и думаю: «Почему не я?»
      В соседней комнате урок рисования. Там дети всех возрастов. Самые маленькие из детского сада. Те, кто ходит в подготовительную группу, часто бывают здесь, и, когда наступит их черед стать школьниками, процесс адаптации пройдет для них безболезненно.
      Рисование в начальной школе — главный предмет.
      Для ребенка рисунок имеет большое эмоциональное значение как отображение действительности, все время вибрирующее, движущееся, меняющееся. Дети до 8 лет именно так склонны выражать свои чувства, а после 8 лет уклоняются от этого, полагая, что не умеют рисовать. Если они рисуют регулярно, без больших перерывов, графический язык постепенно переходит в искусство.
      Сначала то, что делает ребенок, — марание, когда он получает удовольствие от движения локтевого и плечопого суставов, а также от результата. Около третьего года жизни появляются контурные формы, которые затем объединяются и группируются; кресты, квадраты, круги, треугольники.
      В четыре года наступает рисуночная стадия, причем первым рисунком бывает человеческая фигура. Ребенок чаще всего рисует круг или овал, представляющий лицо: прямо к голове он прикрепляет ноги. Потом появляются точки глаз, черточка рта или носа, иногда намек на во лосы. Позднее возникают руки, присоединяемые к голове или к ногам. Туловище — самый последний атрибут, причем пуговицы, ряд которых продолжается между ногами, служат первым признаком одежды.
      Начиная с пяти лет ребенок переходит к двухмерному рисунку. Голова непосредственно соединяется с туловищем в виде геометрической фигуры, а ноги широко раздвинуты.
      Только в шесть лет добавляются такие детали, как уши и волосы. Иногда малыш рисует шляпу, помещая ее над головой. Появляются первые признаки одежды, которая прозрачна. При этом фигура женщины обязательно состоит из двух половинок, разделенных талией.
      На седьмом году жизни уточняются пропорции, исправляется положение рук и ног, появляется намок на шею, совершенствуются прическа и одежда.
      На восьмом году появляется профиль, по затруднение вызывает присоединение рук.
      В девять лет делается попытка изобразить движение.
      Наблюдаются заметные различия в том, как рисуют мальчики и девочки. В одежде отмечены такие тонкости, как рукава, вырез, пояс, карманы.
      После десяти лет пытаются накладывать тени, выделять форму, показывать перспективу. Рисунок приобретает объемность и пластичность, отражая интересы, увлечения и эмоции автора.
      Вообще любопытно наблюдать, как по-разному учатся рисовать мальчики и девочки. Первые раньше начинают изображать туловище, а в передаче одежды сначала опережают, а потом отстают от девочек. Девочки, напротив, раньше обращают внимание на ноги, руки, пальцы, рот, волосы, а в изображении шеи сначала опережают, а потом отстают от мальчиков.
      В студии изобразительного искусства — только 14-летние. Сегодня учитель рассказывает им о психологии цвета. Художники интуитивно пользуются цветом, но, взяв возбуждающий цвет, они тем самым передают возбуждение зрителю.
      На стене вспыхивает слайдовая репродукция. Бельгийский художник В. Садольер — «Фруктовый сад».
      Общий тон темно-зеленый, неподвижность безлистых деревьев под беспросветным небом. Разве может быть зеленой глубокая осень? Но это не желтоватая зелень жизни, лета. Чистый зеленый — неподвижный цвет, как глубокий сон. И вы чувствуете эту неподвижность, «заколдованное царство» природы, вдохнуть жизнь в которую может только весна.
      Иногда в картине доминируют два цвета. Учитель показывает следующий слайд. Правда, жутко? Американский художник Э. Бишофф — «Купальщицы». Едва различимые сквозь тьму обнаженные фигуры с поникшими головами, над ними хмурое небо и сумеречные тучи. Сочетание черного и темно-синего. В эпоху Каролипгов это считалось трауром. И мы остро чувсвуем стихию. Сейчас разразится буря, шторм, шквал — от него не уйти.
      И то, что никто не пытается уйти, делает момент особенно напряженным, трагичным, роковым.
      Третий слайд: словно совершилось чудо. Исчезли тучи. Море солнца и красок. Американский художник китайского происхождения Сонг Мой — «Гонки велосипедистов». Мимо проносятся согнутые фигуры, и велосипедные колеса сливаются в жизнерадостные танцующие пятна оранжево-красного, оранжево-желтого, голубого.
      Эта динамика передается благодаря физическим свойствам цветов: красный всегда наступает, желтый уходит, а синий его догоняет. После этой композиции офорт другого художника «Велосипедисты» кажется ужасно статичным, словно фотокадр, вырвавший из жизни момент и сделавший действительность неестественной, натуралистичной.
      Следующее помещение, в которое я попал, была мастерская плетения. Осенью ребята отправляются в поле, собирают тонкие травинки и плетут из них косички.
      Ищут большие широкие листья, слегка подсушивают на солнце, разрезают на полоски и обвивают ими косички.
      Получается превосходный жгут для производства корзинок и шляп. Стебельки соломы тоже собирают, складывают в ряд, сшивают ниткой в циновочки, потом циновочки прикрепляют к железному каркасу, и получается что-нибудь, например, абажур. Третий материал — ива.
      Весной или осенью срезают длинные и упругие ветви, выпаривают их, снимают кору, каждую ветку оплетают соломенным жгутом, и материал для творчества готов.
      Эта английская школа уже известна нам: ее здание имеет форму цветка. Мастерские и лаборатория занимают весь четвертый «лепесток». В центре общее помещение для практических занятий (здесь бывают общие уроки рисования), переходящие в два отсека — для работы по дереву и по металлу. Все остальное размещается по окружности. Лаборатории: химическая, физическая, биологическая; из последней — стеклянный переход в зимпцй сад-оранжерею, аквариум, террариум. По другую сторону, рядом с химической лабораторией, — лаборатория домашнего хозяйства, швейная мастерская и студия рукоделия. За ними мастерские, ковровая и плетения, потом студия изобразительного искусства и снова мастерские, керамики и гончарная, с печью для обжига.
      В этом «лепестке» больше всего толкутся ребята: одни из любопытства, другие пробуют, третьи чувствуют себя хозяевами и что-то делают, искоса поглядывая, наблюдают ли за их работой другие, четвертые — дежурные. Когда классное занятие переносится сюда, ученики реагируют на это взрывом положительных эмоций.
      Классные занятия всегда должны естественным образом переходить в библиотечные, лабораторные, производственные. Здесь не очень подходит слово «кабинет»
      (больше музей, выставка, не только для школьников, но и для районного начальства), то есть место, где лучше смотреть, чем пробовать самому.
      Точно так же, как открытый доступ в библиотеку позволяет копаться и отбирать, лаборатория и мастерская притягивают любознательного ребенка тем, что позволяют ему трогать, щупать, вертеть и делать. Мастерская в школе создается не в целях профессиональной ориентации, чтобы рекрутировать столяров, слесарей, токарей.
      Более важно общее развитие, хватка в работе головой и руками, без противопоставления одного другому. Конечно, каждый может увлечься, работать здесь больше, чем другие, помогать учителю и подготовиться таким образом к профессиональной деятельности.
      Все полезное, что делают дети в мастерских, школа продает и по решению совета на вырученные деньги что-нибудь покупает. То, что важно и интересно для школы в целом и для каждого в отдельности. Так воспитывают в школьнике уважение к труду, приучают его считать деньги и знать им цену.
      Конечно, можно ограничить еду только хлебом и солью. Но когда стол ломится от яств, невольно ищешь то, чего нет на столе. Руководствуясь этим психологическим правилом, я спросил: как быть, если в школе нет мастерской, которая тоже могла бы оказаться интересной и полезной? Мне ответили, что в районном масштабе это стараются учесть и каждая школа располагает тем, чего нет у других. Отсюда стремление к кооперации и содружеству. Дружат школы, учителя, классы, ходят друг к другу в гости, устраивают выездные занятия, после уроков ученики одной школы спешат в другую.
      И тут я вспомнил еще одного любимого учителя, Георгия Ивановича, друга моего отца. Строго говоря, он не был моим учителем. Я завидовал тем, кому он преподавал биологию, и старался попасть на загородные экскурсии, которые Георгий Иванович устраивал каждый выходной день.
      Всю жизнь оп прожектерствовал. Его. прожект не вечный двигатель, а более скромное и вполне реальное: межшкольная биологическая лаборатория. Ему не отказывали — ему не помогали, и он обивал пороги, тратил свое время и свои деньги, чтобы где-нибудь в подвале разместить аквариум, террариум, виварий; потом лабораторию выселяли и все начиналось сначала.
      Когда я поступил в 1-й класс, был очередной период процветания идеи Георгия Ивановича: на школьном дворе во флигеле находились его владения. Я вызвался сводить новых друзей туда и до сих пор помню свой гордый вид, благодарно-восхищенные взгляды моих спутников, когда нас пропустил школьник-дежурный, едва Я произнес пароль «Георгий Иванович», и все, что м.ы там увидели.
      Наступил час прощания со школой-»цветком». Была большая перемена, но ребят почти не было видно. Коекто по школьной привычке молнией проносился мимо, но он действительно куда-то спешил. Я заглянул в ученическую. Там тоже было почти пусто. Двое шептались в углу. Трое играли в «классы». Самый маленький разговаривал сам с собой и вдохновенно водил по панели желтым мелком.
      И тут на меня снова нахлынули школьные воспоминания: большая перемена, по коридору нельзя ни пройти, ни проехать. Баловство, шалости, потасовки проистекают от безделья. Заполните время ребенка, предоставив ему не только обязательную программу, но и занятия на выбор, и он быстро научится ценить время, по-настоящему отдыхать, то есть делать то, что требуется по его темпераменту и вкусу: с наслаждением листать книгу, водить лобзиком или кувыркаться в физкультурном зале.
      Когда я вышел на улицу, то обратил внимание, что здесь на улицах и площадях нет детей. Играть на тротуаре, слоняться без дела, подпирать фонарный столб, сидеть на завалинке — аморально. Тротуары существуют для прохожих — тех, кто деловым шагом идет домой, к месту работы или развлечения. И тут я увидел мальчика. Рот до ушей: родители удостоили чести взять его с собой в магазин.
     
     
      Отдых — перамена учебы
     
      Из будки вышел старик, открыл ворота, пропустил автобус и вновь повесил замок. Автобус осторожно поехал по аллее, обгоняя гуляющих, которые с приветливым любопытством разглядывали прибывших. На уложенной плитами площадке между претендующими на парадность входом и бассейном-фонтаном автобус остановился.
      — Добро пожаловать к нам отдыхать и учиться!
      Здесь вы весело, интересно и с пользой проведете время. Признайтесь, что в кармане у вас два поручения: от начальства — побывать в министерствах и от домашних — походить по магазинам. Первую бумажку можете сразу порвать: за ворота мы вас не выпустим. В отношении второй все продумано: автобус, предназначенный для экскурсии, однажды подвезет вас к ГУМу и подождет, пока вы купите подарки.
      В просторном фойе всегда людно. Здесь сбор новостей и место встреч. Висят объявления и расписания занятий.
      Всю стену занимает «Почта». 300 ящичков для записок, на каждом из них фамилия адресата, его фотографии и номер комнаты, где он живет. В фойе также газеты, журналы и кофе. Чуть подальше библиотека-читальня, зал игровых автоматов, выставочный зал, танцевальный зал с дискотекой, из которой ведут двери в аудиторию.
      В большом зале слушают лекции на общие темы; смотрят кинофильмы и участвуют в «капустниках». Что еще находится на первом этаже? Да, еще столовая и спортзал.
      Кажется, все. На втором и третьем этажах живут учащиеся-отдыхающие.
      Архитектор здесь многое предусмотрел. Важно, чтобы жилье не было похоже на гостиничное: не обязательно роскошь, но обязательно чистота, уют, эстетика. На нижнем этаже много мест для сидения: жестких и мягких кресел, скамеек и подоконников, чтобы читать, писать, разговаривать и мечтать, глядя в окно. В каждом уголке есть на что смотреть, и то, на что смотришь, не надосдает. Когда целый день льет дождь — не страшно. Когда выглянуло солнце, занятия и отдых переносятся в парк. В парке столько дорожек, что можно часами ходить и не надоест. Если уж совсем тепло — можно купаться и загорать. Форма одежды во всех случаях, включая учебу, — свободная.
      В сущности, это дом отдыха, выполняющий дополнительную учебную функцию. И, проучившись несколько дней, учащийся приходит к удивительному выводу: учеба не мешает отдыху — напротив, она делает его насыщенным. С другой стороны, отдых помогает учебе, делая ее продуктивной. Последнее я испытал на себе: несколько раз приезжал сюда как лектор, много времени тратил на дорогу, но это окупалось: таких свежих, восприимчивых, доброжелательных слушателей я нигде не встречал. Конечно, слушатели были обыкновенные люди. Но их поместили в необыкновенные условия.
      Как говорят сейчас гигиенисты, пассивного отдыха при нормальном режиме труда вообще не должно существовать. Что касается активного отдыха, то он должен быть переменой работы или учебы.
      Хорошо купаться, но на купание уходит не так уж много времени. Хорошо загорать, но ненормально лежать под солнцем целый день и много дней. Хорошо ходить, но должны существовать достаточно длинные и интересные маршруты, чтобы за две-три недели не успеть обойти все. Хорошо читать, но надо любить много читать и иметь доступ к библиотеке, полной интересных книг. И так далее.
      В санатории времени меньше, чем в доме отдыха, изза процедур. Но там возникает другая угроза: день можно настолько зарегламентировать, подчинить отдыхающих строгим правилам внутреннего распорядка и непререкаемой заботе персонала, что отдых превратится в тяжелую, нелюбимую работу.
      Вот что делают, например, успокаивающие средства против бессонницы спутницы всякого безделья. Если всех по команде укладывать в 20.00, то при ненасыщенной программе дня придется всем давать успокоительное.
      И все проснутся спустя восемь часов вполне выспавшимися, но в ото время всего 4 часа утра. Тогда им можно дать еще успокоительного, чтобы вновь усыпить, а затем поднять в 7 часов в соответствии с правилами внутреннего распорядка. В результате целое утро отдыхающие будут ходить в состоянии полусна и апатии.
      Прожить так несколько дней — ничего, несколько недель — трудно, несколько месяцев — тяжело, несколько лет — опасно. Болезнь эта называется — больничный невроз (institutional neurosis). Заболеть ею можно и в санатории, и в больнице, и в казарме, и в интернате.
      Вот как случайно натолкнулись на больничный невроз охотники за тайной шизофрении. Шизофрения — самое распространенное психическое заболевание до сих пор остается загадкой, ее диагностика проблематична, лечение тоже. Однажды медики с удивлением обнаружили, что в психиатрических клиниках Нью-Йорка 77 процентов шизофреников, а в клиниках Лондона — только 35 процентов. Больных подвергли перепроверке с помощью одной методики: числа почти сравнялись: 39 и 37 процентов, соответственно. Врачи еще не научились хорошо диагностировать эти болезни. Изучая шизофреников в клинике, они нашли в моче больных феноловые кислоты. Может быть, это путь к диагностике?
      Но радость открытия оказалась преждевременной: в условиях больничного безделья больные часто пили кофе — отсюда и феноловые кислоты. Изучение продолжалось. Заметили, что вид у шизофреников какой-то странный: опущенные плечи, голова вытянута вперед, шаркающая походка, ограниченные движения таза, бедер и колен. Шизофрения? Нет, больничный невроз.
      Причины болезни: ограниченные контакты с внешним миром, потеря своей социальной роли, отсутствие близких и друзей, много правил, ограничений, запретов, слишком мало личных вещей и личных дел, убогое («казарменное») окружение.
      Теперь вернемся к учебному дому отдыха. Учеба разнообразна по форме: лекции, деловые игры, «круглые столы». Нет звонков, вызовов к доске, публичных защит и экзаменов. Закрытые ворота обычного дома отдыха — плохо, здесь — хорошо: нет соблазна удрать по делам.
      Отдых разнообразный и не отделен от учебы: дискуссионный клуб, библиотека, выставка — отдых и учеба одновременно.
      Ту же самую тенденцию мы наблюдаем в средней школе: занятия из класса переходят в лаборатории и мастерские, а оттуда в кружки и клубы, считающиеся уже отдыхом.
      Детский клуб — явление новое, интересное, и стоит о нем поговорить.
      Когда школы перестают работать в две смены, возникает вопрос о рациональном использовании пустующего здания. Не сдавать ли его вечерней школе, для собраний и выставок общественным организациям: вырученные деньги помогут укрепить скромный школьный бюджет?
      Такая линия поведения дирекции вполне оправдана в случае здания казарменного типа, где дети задерживаются после уроков только при крайней необходимости.
      Но вот стали строить школьные здания иного архитектурного решения, и все переменилось. Мастерские и лаборатории работают целый день и после уроков. К этому приспосабливается работа буфета. И тогда дети, если их дома не ожидают родители, обедают и остаются в школе; мастерят, репетируют, соревнуются и готовят домашние задания.
      В этих условиях на базе лабораторий, мастерских, студий начинают действовать кружки, превращающиеся и клубы.
      Клуб — это объединение сообщников, соратников, которые не только что-то делают вместе и в одиночку, но и обсуждают сделанное, показывают друг другу и посторонним и просто беседуют.
      Имеет или не имеет клуб своего помещения, хотя бы комнату, но он должен где-то быть прописан. Это требует штата клуба, пусть на общественных началах. Стать членом клуба может быть трудно или легко, во всяком случае, требуется ритуал приема в члены. Потому что член имеет свои права и свои обязанности. Отсюда хотя бы неписаный устав клуба. На основе устава составляется план работы и распределяются обязанности. Так возникает организация.
      Детский клуб от школы продленного дня отличается тем, что, во-первых, это резкая смена впечатлений, вовторых, право, а не обязанность. В еще большей степени, чем взрослые, дети учатся в клубе, а не просто развлекаются.
      Как утверждает социальная психология, коллектив — совокупность знающих друг друга людей, объединенных общей общественной целью. В школе в отличие от учителей, объединенных общей целью учить, у каждого ученика своя цель учиться, внеклассная работа может хорошо имитировать коллектив, который приобретает зримые черты в клубе.
      Клуб — организация, и дети учатся организованно действовать, не только действовать, но и самоуправлять.
      Детские игры — подражание труду взрослых, работа в клубе — подражание более высокого уровня: ребята учатся отдавать распоряжения и подчиняться, распределять обязанности, председательствовать, голосовать, вырабатывать общую точку зрения, действовать согласованно и помогать друг другу. Загляните в клубное детское кафе, и вы поразитесь взрослости ребят.
      Как приятно прийти и посидеть одному, еще лучше вдвоем или вчетвером, не спеша прихлебывать душистый чай, слизывать с ложечки мороженое, тянуть через соломинку молочный коктейль, при этом разговаривать или слушать музыку. Можно также потанцевать, послушать интересную лекцию, принять участие в дискуссии на важную тему.
      Как я уже сказал, большинство клубов имеет питающую их основу мастерскую, лабораторию, библиотеку, студию. Так функционируют клубы любителей природы, любителей книги, спортивные. Но существует еще одна ячейка практических занятий — музей, который может быть создан другими ячейками, в том числе клубом, и сам может создавать клуб.
      Когда какая-нибудь коллекция выставляется для всеобщего обозрения (экспонируется), это называется выставка. Постоянно действующая выставка меняет предметы показа — экспонаты, в зависимости от проявляемоso к пим интереса. Если экспонаты вызывают постоянный интерес, выставка превращается в музеи.
      Многие люди склонны к коллекционированию, но посмотрите, что каждый коллекционирует и как — в этом проявляется его культура. Собирать пуговицы и спичечпые этикетки проще, чем почтовые марки и репродукции произведеиий живописи. Но если человека интересуют не только пуговицы, как таковые, а их эстетическое оформление или технология изготовления, коллекционирование становится более серьезным занятием — учебой. Сначала собрать коллекцию, а это зачастую бывает непросто, потом классифицировать, описать, сохранить изучить, показать и рассказать. Так возникает потребность в кооперации музее, где заинтересованные лица смогут проявить свои способности и желания.
      Впервые идея школьного музея, наверное, пришла в голову биологам. Кабинет биологии — это полулаборатория, полумузей. Если развивать работу кабинета, рано или поздно он разделится на лабораторию и музей. Если музей вырастет, то этим он будет обязан кружку школьников во главе с преподавателем, и этот кружок в дальнейшем превратится в клуб. Такова диалектика школьных занятий. В итоге получается полезное совместное времяпрепровождение.
      Дальнейшее развитие музея-клуба еще интереснее.
      Как известно, возможности собрать ценные экспонаты у школьного музея ограничены. В таких случаях обычно рассчитывают на энтузиастов, собственными силами и средствами собравших коллекции и затем решивших передать их в музей.
      Эту проблему достаточно наглядно демонстрирует живопись. Когда вы увидите в комиссионном магазине подлинное произведение великого художника, оцененное в астрономическую сумму, не удивляйтесь тому, что каждый смертный может его купить (была бы сумма) и унести неизвестно куда. Конечно, этой картине место в музее. Но никакой музей не располагает средствами, чтобы приобрести любой экспонат, представляющий для него ценность. Может быть, экстремистски настроенный читатель предложит, чтобы музеи покупали со скидкой или вообще реквизировали ценности. Но вспомним урок экономики: подобные акции ни к чему не приведут, потому что тогда никто ничего ценного не будет приносить в комиссионный магазин и подождет до более разумных экономических времен.
      Не под силу соревноваться о городским и республиканским школьному музею. Но у него появились две блестящие возможности. Во-первых, можно коллекционировать репродукции живописных произведений, которые олагодаря современной полиграфической технике все точнее передают колорит подлинников. Эту возможность школы явно недооценивают, тем более что репродукции часто выпускаются уменьшенными (вплоть до почтовых марок и слайдов), и уже каждый при желании может собрать у себя «Эрмитаж».
      Вторая возможность (более проблематичная пока): раскрыть двери запасников музеев. Запасники — одна из острых проблем музейного дела. Художественный музеи уподобляется айсбергу, надводная часть которого экспозиции, а подводную, невидимую и во много раз большую часть, представляет запасник. Вход сюда открыт только для посвященных: но и посвященные лишены возможности получать здесь эстетическое наслаждение, так как складское помещение для этого не предназначено.
      Правда, музейные работники как-то пытаются использовать материалы запасников: устраивают периодические выставки, обновляют экспозиции, но все это недостаточно.
      Вот тут и должен подтолкнуть опыт некоторых стран, где закон обязывает владельцев частных коллекций предоставлять их время от времени для публичного показа, а музеи — давать напрокат живописные произведения из запасников публичным учреждениям: клубам, школам, кинотеатрам, домам отдыха, кафе та. др. Беря на время картину из запасника, организация гарантирует ее охрану и сохранность.
      Я сам был очевидцем на курорте, где функционировали одновременно пять художественных выставок, экспонировавших произведения современных художников и материалы из запасников и частных коллекций. Экспозиции менялись каждые два дня, и такой темп делал выставку похожей на газету.
      Проводя подобную работу, клуб сможет заняться подлинным эстетическим воспитанием, приучая потреблять искусство не от случая к случаю, а регулярно. Он поможет музейному посетителю избавиться от вредной привычки галопом осматривать все. Лучше приходить ради чего-нибудь определенного: эпохи, стиля, жанра, школы, автора, на бенефисы отдельных картин, чтобы не спеша посмотреть, всмотреться, прочувствовать, заодно послушать знающих людей и, может быть, высказать свое мнение.
      Итак, угроза больничного невроза предотвращена: контакты с внешним миром не ограничены, есть своя социальная роль, друзей и близких сколько угодно, правила существуют, но разумные. А как обстоит дело насчет личных вещей и личных дел?
      Об этом речь сейчас и пойдет.
     
     
      Лицом к лицу с дисплеем
     
      Ежегодно в Подземелье Обреченных гибнут тысячи людей. Сегодня обречен погибнуть я.
      Надев доспехи и рюкзак, я приближаюсь к входу в подземелье с чувством тревожного возбуждения. Ночные силуэты чего-то, напоминающего крепость, наводят на мрачные мысли.
      Спуск тянется бесконечно. И вот я вижу тяжелую дубовую дверь, осторожно открываю ее. Передо мной помещение, тускло освещенное свечами. Неуверенно выхожу на середину, чтобы осмотреться.
      Внезапно пол подо мной проваливается, и я несколько секунд испытываю головокружительное чувство падения. Затем удар, боль. Я лежу на полу этажам ниже.
      Темно, как в чернильнице-непроливашне, которую я носил в школу в матерчатом мешочке и крутил вокруг пальца, держа за длинную тесьму.
      Постепенно привыкаю к темноте. Но все равно на расстоянии нескольких шагов уже ничего не видно. Что такое? Какой-то подозрительный шум. Поднимаюсь на ноги и вижу перед собой низкорослое существо, облаченное в грозные доспехи и сжимающее в лапах булаву.
      Только когда оно подняло оружие, чтобы нанести удар, я вышел из оцепенения, заправил в лук стрелу, словно делал это не в первый раз в жизни, натянул тетиву и выстрелил. На это ушло, наверное, не более мгновения. И каково же было изумление, когда Гоблин (это был он) повалился на пол, корчась в бессильной ярости.
      У меня дрожат ноги. Осторожно ступаю, пытаясь найти лестницу. Где мой уютный письменный стол с неоконченной рукописью «Кибернетика стучится в школу»?
      Внезапно натыкаюсь на груду камней. Под ногами что-то заблестело. Да это же золото! Его можно подобрать, но рюкзан полон. В это самое время я почувствовал голод. Прекрасная возможность что-нибудь съесть, поместив в освободившееся место драгоценный металл.
      Конечно, не очень приятно заниматься здесь трапезой, но есть надо иначе потеряешь силы и вообще не выберешься отсюда.
      Ем, отдыхаю и пытаюсь спрятать золото, но оно не помещается. Может быть, выбросить что-нибудь? Например, фляжку. Но тогда придется выпить се содержимое, которое мне неизвестно. Залпом выпиваю все, фляжку выбрасываю, золото в рюкзаке, рюкзак снова на моих плечах.
      Но мне как-то не по себе. Выбрал направление, а почему-то иду в противоположную сторону. Соображаю с трудом. Наверное, все дело в напитке. Он нарушил мою ориентацию.
      Буду осторожно шарить вокруг. Что это такое? Палочка. Какая палочка? Волшебная. Потом я узнал, что она не просто волшебная, а «Палочка Полиморфа», которая помогла мне, когда я увидел Змея. Змей опередил меня и обвился вокруг кольцом. Почему я вздумал вытащить палочку, не знаю. Но Змей сразу превратился в мышь. Кстати, палочка способна и на обратное, по я не был достаточно глуп, чтобы посмотреть, что получится.
      Случай со Змеем был потом. А сейчас я решаю, что еще выбросить из рюкзака, чтобы спрятать палочку.
      Вот какой-то сверток. Зачем он мне? Там что-то написано. Прочитаю, а потом выброшу. Произношу вслух бессмысленную фразу. Снялось заклинапие, нарушившее координацию. Делаю осторожные шаги. Иду туда, куда решил...
      Я на 21-м уровне подземелья. Почти нос к носу сталкиваюсь с новым чудовищем. Оно спит. Чтобы его не разбудить, обхожу стороной.
      22-й уровень. Здесь состоялась моя встреча с самым грозным чудовищем Драконом. Увидев дверной проем, я вошел в него и... Применив уже дважды волшебную палочку, я попытался вновь воспользоваться ею. Но Дракон действовал стремительно и изрыгнул на меня струю пламени. Не поверил собственным глазам (опять помог случай): струя прошла ми.мо — я почувствовал ее жар — и, отразившись от стены, поразила самого Дракона.
      Я жив и могу идти дальше? Да. Делаю несколько шагов. Но какая неудача! Погибнуть в подземелье просто так, из-за того, что увлекся, не рассчитал свои силы, забыл поесть и отдохнуть. Неужели я должен остаться здесь? Неужели никто и ничто меня не спасет?..
      Компьютерную игру нового поколения под названием «Бродяга» придумали американские ученые М. Той и К. Арнольд. Пробираясь через 26 этажей Подземелья Обреченных, похитив амулет Йендора и пытаясь вернуться обратно, по пути подбирая золото, убивая чудовищ и спасаясь от них, так вживаешься в образ Бродяги, что забываешь обо всем на свете.
      Перед тобой телевизионный экран и клавиши с обозначением знаков, которые надо запомнить: Бродяга, стены помещений, пол, проход, лестница, западня, оружие, доспехи, золото, фляжка с напитком, еда, волшебный свисток, волшебная палочка, волшебное кольцо и все обитатели подземелья.
      Когда спускаешься на очередной этаж, экран пуст.
      Только светится значок, показывающий, где находится Бродяга. Начинаешь обследовать помещение, даешь команды ходов: вперед, назад, вправо, влево, по диагонали, вверх или вниз по лестнице. Постепенно высвечиваются знаки, показывающие окружение. Если движешься вдоль стены, то видна стена, которую прошел, и та, что перед тобой, в зависимости от того, как освещено помещение. Так, исследуя обстановку, попадая в западни, обыскивая углы и обнаруживая проходы, двигаешься вперед.
      Другие команды означают: надеть (снять) доспехи, надеть (снять) кольцо, подобрать или не брать предмет, выбросить его, выпить напиток, поесть, прочесть свиток, взмахнуть волшебной палочкой или оружием, биться насмерть.
      Когда в соседней клетке обнаруживается какой-нибудь предмет, можно обойти клетку, то есть не брать его, тогда как вступление на ту же самую клетку означает, что ты взял его. Чтобы перейти на ту же клетку и не брать предмета, надо подать команду «не брать».
      Иногда приходится заняться сплошным поиском.
      По этой команде осматриваются все соседние клетки: но сплошной перебор обнаруживает западню только с вероятностью 20 процентов, так что нельзя терять бдительности.
      Время от времени Бродяга должен отдыхать и есть, чтобы восстановить силы. Кроме ограниченного запаса еды в рюкзаке, он может что-пибудь найти, но находки не всегда бывают съедобными,
      Подобранные предметы кладутся в рюкзак или надеваются на себя. Если это доспехи, то они обеспечивают дополнительную защиту в бою. Однако на них может лежать заклинание, и, чтобы снять его, необходим волшебный свисток.
      На нижней части экрана под схемой игровой обстановки высвечиваются показатели состояния Бродяги Б данный момент: что он имеет на себе и в рюкзаке, какой приобрел опыт в борьбе, есть ли у него раны, насколько устал и голоден. Чем больше он минует чудовищ, не померившись с ними силами, тем меньше опыта приобретет и тем меньше шансов, что он победит следующих.
      «Биться насмерть» означает, что надо перейти на ту же самую клетку, где находится чудовище, и тогда исход битвы определится соотношением между силой чудовища и силой Бродяги — его физического состояния, класса опыта и класса доспехов.
      «Бродяга» стал пользоваться таким большим успехом у взрослых и детей, что нашлись охотники усовершенствовать игру. Так родилась экспертная система — одна из тех, которые начиная с конца 80-х годов откроют путь пятому поколению компьютеров и окажут влияние на дальнейшее развитие педагогики.
      Экспертной называется система, которая включает подсистемы-эксперты, заменяющие людей — специалистов по узким областям. Таким образом, Бродяга отправляется в путь уже не один, а во главе «дружины». Когда начинается бой, приходит на помощь эксперт по рукопашной схватке, советуя использовать те или иные приемы; другой эксперт выбирает тактику борьбы, решая, когда следует отступить или обойти противника; третий специализируется на поисках кратчайшего пути и т. д.
      Поскольку осторожность обычно сопутствует храбрости, эксперт боя сначала выясняет, насколько желательно п возможно отступление. Для этого требуется проверить, выполнены ли следующие основные условия: 1) Бродяга не должен в данный момент находиться под действием напитка, нарушающего ориентацию; 2) попытка отступления будет бессмысленной, если чудовище уже захватило и держит Бродягу; 3) следует рассчитать возможность поражения Бродяги в следующем раунде рукопашной схватки и подумать, нельзя ли избежать конфликта; 4) эксперт по отступлению должен найти путь, показав тем самым, что отступление возможно. Когда никакой альтернативы схватке с чудовищем нет, можно спокойно начинать бой, от которого Бродяга погибнет сразу, выдержит, по крайней мере, первый раунд или победит.
      В экспертной системе игры можно использовать и других экспертов, которые будут решать, какие доспехи носить, какими снарядами пользоваться, как их метать, какие предметы подбирать, когда обедать (это помогли бы мне избежать гибели); эксперт-врач анализирует внутреннее состояние Бродяги и решает, может ли он идти на то или иное действие или нет,
      Мы так подробно ознакомились с программой игры «Бродяга», чтобы уяснить, что человек может играть с компьютером самостоятельно, или прибегать к его услугам, или предложить компьютеру играть с самим собой, оставаясь при этом в роли болельщика. Если человек играет самостоятельно, то игра, кроме развлечения, обучает его, развивая воображение.
      Считается, что сказка — привилегия детства, хотя сказки любят многие взрослые и существуют оказки для взрослых. Время от времени сказку пытаются отнять у детей. Это было на раннем этапе развития капитализма, когда слишком деловые папы-капиталисты прививали рациональные взгляды своим детям чуть ли не с пеленок (прочтите «Тяжелые времена» Диккенса). У нас в 20-е годы многие педагоги считали недопустимыми для детей волшебные сказки братьев Гримм, Гауфа и особенно Андерсена; они ругали Чуковского за то, что он дезориентирует детей, путая фантастику и реальность, отрывает речевую деятельность от мышления, понижает социальную функцию речи и даже внедряет буржуазную идеологию.
      Когда однажды Чуковский пришел в детский санаторий и был окружен скучающими детьми, он вытащил из своей сумки «Барона Мюнхгаузена» и начал читать. Дети хохотали от удовольствия, окружив дядю Корнея плотным кольцом. Но вот подошел педагог, выхватил книгу, поднял ее двумя пальцами над головой, словно какое-нибудь пресмыкающееся, и сказал, что такие книги детям не нужны, вредны, опасны... А что нужно?
      «Нам бы что-нибудь о дизелях», — мечтательно сказал тот.
      Теперь все твердо знают, что сказка ребенку нужна, она развивает творческое начало, ребенок ничего не путает, и фантазия с реальностью у него так же сосуществуют, как игра с обучением.
      Сидя у экрана дисплея, ученик может не только играть, обучаясь, но и учиться, развлекаясь. Наряду с тетрадью и книгой он получил мощное средство чтения, письма, контроля над написанным, исправлением ошибок (световым пером на экране), вычислений, поиска, анализа и принятия решений.
      Если бы стремительно развивающаяся авиационная техника развивалась так же быстро, как вычислительная, то аэробус стоил бы сейчас в десять раз дешевле автомобиля и на нем можно было бы облететь земной шар за 20 минут, израсходовав менее 20 литров горючего.
      Вычислительные машины, получившие широкое распространение в 60-е годы и ставшие быстро наращивать быстродействие и емкость памяти, способствовали созданию мифа об «информариях» — сверхмощных вычислительных центрах, накопивших в своих «пещерах каменных» все знания человечества. И тогда все жаждущие знаний будут стекаться к этим центрам, подобно тому, как к древнегреческим храмам стекались толпы молящихся, где жрецы за известную мзду удовлетворяли их духовные потребности. Миф об «информариях» был удобен для тех, кто стремился поднять вычислительную культуру вне общей культуры.
      Впоследствии стало очевидным, что в условиях, когда информацию легко транспортировать и дублировать, совсем не обязательно все собирать в одну кучу, тем более что арифметический рост объема каждого фонда сопровождается геометрическими трудностями его обработки.
      На больших вычислительных машинах ученые стали решать глобальные задачи, но таких задач не так уж много, тогда как менее сложных задач гораздо больше и для них не требуются машины большой мощности.
      Между тем, явно не хватало вычислительной культуры, чтобы эти задачи видеть, формулировать и правильно их решать. Дело в том, что вычислительная культура приобретается постепенно: от малых задач к большим, от малой техники к большой технике, а не наоборот.
      Несмотря на то, что большие машины стали сдаваться в аренду, вычислители научились работать на них с разделением времени, то есть одновременно обслуживать многих потребителей, последние ворчали, что им неудобно ездить (ходить) издалека, к кому-то обращаться, что-то растолковывать и ждать своей очереди.
      Так неожиданно в 70-е годы вычислительная техника метнулась в сторону мини-ЭВМ, чем вызвала растерянность среди многих ее сторонников. Мини-машина лучше приспособлена для решения небольших конкретных задач, учитывает меняющиеся нужды предприятия и группы специалистов, которых она обслуживает, и находится в непосредственной близости от них.
      Аппетит приходит во время еды. Почему бы не иметь машину непосредственно там, где задача решается: на борту самолета, в автомобиле, на станке и письменном столе? Так появились микро-ЭВМ.
      Макро, мини, микро — понятия относительные. Рост этих веток на вычислительном дереве вместе с ростом всего дерева привел к тому, что сейчас микрокомпьютер обеспечивает пользователя такими же вычислительными ресурсами, на что в 70-е годы были способны мини-ЭВМ, а в 60-е — макро-ЭВМ.
      Про революцию, которую несет с собой вычислительная техника, мы знаем давно. Но, строго говоря, это была стремительная эволюция. Революцию делают сейчас персональные компьютеры.
      Первый персональный компьютер появился в продаже в США в 1975 году, а к концу 1982 года в личном дользовании находилось уже более миллиона машин, и это число продолжает расти, охватывая все развитые страны, весь мир. Это не просто удобство, повышение производительности труда и развлечение дома. Это раскрытие принципиально новых возможностей человека, новый режим труда, иная манера мышления. Революция!
      Персональный компьютер в школе — революция и учебном процессе, когда по-новому решаются вопросы: для чего, чему, где и как учиться? Революция приводит к новому строю. Этот строй в школе утверждает кибернетическая педагогика, рассматривающая школьную систему как систему управления со своими критериями эффективности. То, что кибернетика и педагогика в отдельности не могут решить, успешно решает кибернетическая педагогика.
      Электронная вычислительная машина сама ничего не делает. В нее надо ввести информацию в удобном для нее виде. Для этого информация формализуется и представляется в виде двоичных чисел, состоящих из комбинаций двух цифр — 0 и 1. После команды, как с числами следует обращаться, машина приступает к работе.
      До самого последнего времени хлопот с ЭВМ была больше, чем с автомашиной: мало ее купить — надо подумать, где поставить, кто ее будет обслуживать, какие задачи она будет решать, как эти задачи формулировать, какую тактику решения (алгоритм) выбирать, какими машинопонятными языками пользоваться, как разрабатывать программы, на каких носителях (перфокартах, магнитных лентах) вводить данные с командами в машину, в каком виде получать результаты и как их проверять.
      Поэтому, совершенствуя технику, одновременно нужно было думать об удобстве ее использования. Эти удобства затрагивают прерогативы программиста — жреца от информарии, обязательного посредника между машиной и пользователем.
      Кто-то сравнил программу для ЭВМ с партитурой музыкального произведения, интерпретация которой обогащает нас и возвышает душу. Когда появились первые вычислительные программы и первые программисты, все казалось очень просто. Но потом наступило разочарование: компьютер оказался страшно непонятливым и упорпо делал то, что говорилось в команде, а не то, что подразумевалось. Когда мы просим ребенка принести мяч, мы не задумываемся над тем, что ребенок выполняет задание потому, что знает, что такое мяч, как его отличить от других предметов, где он находится, как выбрать правильный путь, схватить его и так далее. Даже собака с полуслова понимает то, что нужно долго растолковывать машине.
      В борьбе с этим непониманием родилась информатика — наука о свойствах информации и методах ее обработки. Программисты стали первооткрывателями нового мира, и успех вскружил им голову. Они увидели этот мир, очаровались им, забыв о том, что им требуется управлять.
      В результате возникла ситуация, когда ЭВM стали простаивать не только из-за поломок, организационных неурядиц, но и по вине программистов — их малочисленности, несговорчивости и нежелания находить общий язык с пользователями.
      Так в вычислительной практике стали потихоньку ограничивать суверенитет программистов. Первым эту идею высказал академик А. Ляпунов, предположив, что в недалеком будущем при поступлении на работу каждый будет отвечать на вопрос анкеты: умеет ли он программировать?
      В конце концов все утряслось. Программированию действительно начали обучать всех — в средней школе, по не для того, чтобы всем стать программистами, а для повышения вычислительной культуры: понимания сути процессов вычислений и вытекающих отсюда возможностей, подобно тому, как на уроках литературы мы учимся понимать художественные произведения и наслаждаться ими, и заодно лучше излагать свои мысли.
      Раньше разработать вычислительную программу было большое искусство, а использовать эту программу — иольшая наука. Последнее и отталкивало пользователей от ЭВМ: если полностью полагаться на вычислителей, они завалят ваш стол распечатками — длинными, не всегда нужными, неудобочитаемыми и неудобопонятными; чтобы самому эксплуатировать программу, надо научиться обращаться с машиной, а для этого требуются недели и месяцы.
      Сократим недели до дней и часов, и мы получим программы, явно ориентирующиеся на пользователя, обращающиеся с ним как с равным, незаметно воспитывающие у него вычислительный вкус, а с этим вкусом приходит желание программировать самому, конечно, сначала простые задачи. Это и есть высокая вычислительная культура, реализуемая с помощью персональных компьютеров.
      Скептики были, есть и будут. Это скептики уверяли, что шариковая ручка — враг каллиграфии и принесет обществу одни беды. Они предостерегали учителей давать в руки школьникам карманные калькуляторы на том основании, что те забудут таблицу умножения. Теперь скептики начинают ворчать: персональный компьютер воспитывает индивидуалиста. Если это так, то почему нас не сделала индивидуалистами книга?
      Итак, что такое персональный компьютер?
      ото микрокомпьютер индивидуального пользования для удобного восприятия, обработки, хранения, поиска, записи и передачи информации, нужной конкретному лицу. В полном комплексе персональный компьютер должен стоить дешевле автомобиля, иметь приличную память, уметь работать с пользователем любого уровня подготовки, быстро реагировать и полнее удовлетворять его нужды, вести с ним диалог и при необходимости подключаться к другим вычислительным и передающим системам. Все это помещается на письменном столе и представляет собой автоматизированное личное место.
      Основу персонального компьютера составляет микропроцессор: так называется интегральная схема на кристалле кремния размером 6Х6 миллиметров. Несколько таких кристаллов помещают на пластмассовую плату и соединяют друг с другом проводниками для согласованной работы и питания. Одна или несколько таких плат заключаются в корпус — и машина готова.
      Но это еще не все. Чтобы машина работала и работала многообразно, нужны аппаратное и программное обеспечение.
      Для дачи команд и получения результатов требуются клавиатура и видеодисплей (display по-английски — выставлять, показывать, демонстрировать). Роль дисплея может играть обычный телевизор, но сейчас стали выпускаться специальные плоские, жидкокристаллические и газоразрядные, индикаторы.
      Чтобы результаты вычислений не только можно было видеть, но и запечатлевать, в комплект входит печатающее устройство — принтер, работающий со скоростью 50-200 знаков в секунду.
      Для передачи и получения информации но телефону служит еще одна приставка — модем (от двух глаголов «модулировать» и «демодулировать»), превращающая цифровую информацию в электрические сигналы, и наоборот.
      Все это и есть аппаратное обеспечение.
      Ядром программного обеспечения является операционная система, которая связывает машину с человеком и основную память машины с периферийной памятью. Операционная система запускает компьютер, когда он включается в электрическую сеть, реагирует на нажатие клавиш и превращает эти сигналы в код, контролирует очередность действий, исправляет ошибки, несет ответственность за распечатку файлов — массивов взаимосвязанных данных, то есть делает все для того, чтобы программа была «дружественной». Я не случайно употребил слово «файл». Сейчас оно популярно не только среди программистов.
      В периферийной памяти хранятся прикладные программы точно так же, как мы храним магнитофонные кассеты с записями. Все, что может прийти в голову: поиграть в увлекательную игру, решить дифференциальные уравнения, узнать в кулинарном справочнике, что можно приготовить из данного продукта, самостоятельно выучить курс сопротивления материалов, запросить, какие где идут спектакли, когда прибывает самолет и какая будет погода, снять с себя нервное напряжение, поговорив по душам с электронным психологом, посоветоваться с электронным врачом, прежде чем обратиться к настоящему, привести в порядок семейный бюджет — все эти услуги предоставляет компьютер.
      В фойе одного из московских учреждений установлен микрокомпьютер «собеседник». Как только вы включаете его, он представляется и задает вопрос: «Я дух Элизы Дулитл. Есть ли у вас психологические проблемы?» Если проблем нет, Элиза просит хорошенько подумать, потому что в противном случае она лишится возможности продолжать разговор с вами. Ваш повторный отказ приведет к отключению машины. Если проблемы имеются, вы излагаете суть одной из них, и у вас завязывается разговор.
      Честно говоря, компьютер плохо вас понимает, иногда не понимает совсем, но он великолепный артист и никогда не даст вам это почувствовать. Он анализирует вашу речь, выделяет ключевые слова и по ним старается выявить суть, чтобы дать ответ. Когда фраза остается непонятной, он отделывается общими словами: «Вы так думаете?», «Интересно! Продолжайте», «Нельзя ли поподробнее?» Главное заключается в том, что вы не особенно ждете от машины советов — важнее просто поговорить, излить душу.
      Скоро записи таких программ будут продаваться в магазинах в виде обычных магнитофонных кассет, а потом продавец предложит новинку: гибкий диск из майлара диаметром 100 или 200 миллиметров. На одной или обеих сторонах диска нанесен слой магнитного материала со спиральной кодовой записью комбинаций нулей и единиц.
      Таким образом, персональный компьютер имеет три формы памяти: основное постоянное запоминающее устройство с операционной системой, основное переменное запоминающее устройство, куда переводится для использования информация из периферийной памяти, и сама периферийная память.
      Теперь возвратимся к микропроцессору. Основная память представляет собой матрицу (таблицу) на кристалле, каждая ячейка которой — однотипный элемент, хранящий 1 бит информации: «да» — 1, «нет» — 0. Плотность записи этой информации — число битов на один кристалл кремния — возросла за 70-е годы в 64 раза и уменьшила стоимость хранения одного бита в 50 раз.
      В результате на одном кристалле сейчас помещается 100-300 килобит.
      На уроках информатики ученики также научатся считать информацию в байтах — знаках (1 байт равен 8 битам). Емкость памяти современного микропроцессора 64 килобайта (1 килобайт = 210 = 1024 байтам) позволяет сохранить 65 536 знаков или несколько тысяч обычных слов. Если емкость одного магнитного диска колеблется от 100 до 500 килобайт, то вы можете представить себе общий объем информации, с которой имеет дело человек на автоматизированном личном месте.
      Очень хочется сказать рабочее место, но личное — хотя и необычно, более правильно. Революционная сущность персонального компьютера заключается не только в том, что можно делать с его помощью, но и где это можно делать. Применительно к школе что-то можно делать в классе, вместе со всеми, в классе одному, вне класса, вне школы, например дома.
      Работая с компьютером, ученик как бы разговаривает с самим собой. Ему не нужно приспосабливаться, торопиться, бояться пропустить или недопонять. Он исследует и раскрывает свои возможности, копается в памяти, рассуждает, сравнивает, классифицирует, анализирует и синтезирует, интерполирует и экстраполирует, чтобы самостоятельно принять решение. И компьютер ему помогает.
      Ученику не хватает информации — компьютер достанет, если не в своей, то в чужой памяти, хотя бы за тридевять земель, и пересчитает. Ученику непопятно объяснение — компьютер предложит тот же материал, но изложенный по-другому. Ученик забыл — компьютер подскажет. Ученик колеблется в принятии решения — компьютер выдаст новую порцию данных, чтобы тоже их обработать и представить окончательный материал в статистически обоснованном и более наглядном виде.
      При этом ученик всегда находится впереди, на виду, а компьютер — за ним, на втором плане, как бы говоря:
      «Не бойся меня, я тебя не обижу, не притесню, я глупее тебя: только ты наделен творчеством, можешь мыслить иррационально, полагаться на интуицию, понимать не только текст, но и подтекст. Но я умею быстрее и лучше делать то, что тебе неинтересно, скучно и чем ты, чело век, не должен заниматься».
      И тут возникает самый «крамольный» школьный вопрос: зачем вообще ходить в школу и нужна ли она?
      Ведь управленцы поговаривают же сейчас вполне серьезно о том, чтобы сделать учреждение абстрактным понятием: пусть служащий сидит дома, работает. С кем нужно, он немедленно свяжется, что нужно, передаст и получит, примет участие в совещании, и, когда кому-нибудь потребуется, его всегда можно будет найти. Прсдставляето себе, какая экономия в площадях, капитальном строительстве, эксплуатации зданий, отоплении, освещении, городском транспорто, перевозящем пассажиров к месту работы и обратно.
      Учреждения, хотя бы частично, может быть, исчезнут, а школы — нет. Но они совершенно изменят свое лицо.
      То, что представляет сейчас самую неприятную нагрузку (я имею в виду домашние задания), превратится в основной процесс учебы. А в школе будут встречаться для совместных занятий, когда они необходимы, с глазу на глаз с учителем, на что сейчас хронически не хватает времени, и, наконец, для встреч со сверстниками, называйте это как хотите: учением или развлечением.
      Это и есть новый образ жизни вообще и школьный образ жизни в частности, когда информатика, объединившись с телемеханикой, стала телематикой и открыла настежь двери в информационную эру.
     
     
     
     
      КАК УЧИТЬСЯ
     
      Что вы знаете об учителе!
     
      Когда профессор вошел в аудиторию, все затихли. Только стайки опоздавших старались прошмыгнуть к своим местам. Эта тишина была настороженной, любопытной, любознательной. Новый предмет — необычный предмет.
      Новый преподаватель — первый в их жизни профессор. Совсем не старый, каким полагаетсн быть профессору. Но, конечно, и не молодой. Не красивый, но интересный. А как необычно говорит. Просто, даже очень просто, обыкновенно. Но интересно. Каждому смотрит в глаза, и каждый хочет в этот момент проявить свое рвение.
      Особенно трудно было с конспектами. Мало кто научился их правильно вести. Но ость преподаватели, у которых не хочешь, а будешь записывать все, как следует: они подсказывают, что выделить, что подчеркнуть, где поставить точку. У профессора хочется сидеть сложа руки и развесив уши. Но надо еще писать, и не просто писать, а думать, что пишешь. И стараться не пропустить, потому что, конечно, потом ни в какой книжке не прочитаешь, о чем рассказывает профессор. Иногда профессор входит в раж, и студенты тоже, как на выступлении рок-ансамбля. И тогда — прощай, связные конспекты, а пропустивший эту лекцию попробуй потом что-нибудь списать. Звонок застает всех врасплох. Раздаются аплодисменты, от которых смущаются и профессор, и студенты, потому что такая форма выражения эмоций не очень подходит здесь.
      Параллельно теоретическому курсу идут практические занятия по группам. Занятия ведет молодая женщина, даже слишком молодая, если сравнивать ее со студентами.
      Но она уверенно держит студентов в руках и делает с ними все, что хочет. Здесь, пожалуй, еще интереснее, чем на лекции: учебные игры, деловые игры, аудиторные индивидуальные и групповые занятия. С удивлением обнаруживаешь, как теория может переплетаться с практикой, что с каждым днем не только больше узнаешь, но и что-то начинаешь понимать, соображать, уметь, и это умение возвышает тебя над теми, кто не учится здесь.
      На практических занятиях — настоящая «кабала»: чтобы получить зачет, надо выполнить все работы, то есть побывать на всех занятиях. Пропустивший должен потом подробно рассказывать, в чем заключалась игра, к какому результату она привела и для чего нужна.
      Честное слово, легче прийти и поиграть самому, чем потом ловить товарищей и пытать их, что и как. Поэтому пропустивший просит разрешить ему поиграть с другой группой.
      — Но у вас же сейчас занятия в своей группе по другому предмету?
      — А я как-нибудь...
      Со следующего года начинается специализация, и каждый может выбрать себе направление по вкусу.
      К профессору записывается много, даже слишком много, и каждый раз в учебной части приходится пререкаться с теми, кто хотел записаться, но не успел. Кто-то идет на первое занятие на «ура», рассчитывая, что профессор не прогонит. И он не прогоняет — только осматривает внимательно с ног до головы, словно оценивает каждого.
      Что там «кабала» в прошлом году! Вот сейчас кабала настоящая. Задания, которые являются одновременно аудиторными и домашними, следуют одно за другим, накладываясь одно на другое. А вы знаете, что значит для студента домашнее задание?
      Спасает то, что ни одно из них не похоже на другое, все интересно и, главное, полезно. Об этом рассказываешь родным и знакомым, которые потом ходят гурьбой за тобой, чтобы ты поделился своими знаниями. Как только после перерыва все приступают к самостоятельной работе, профессор подзывает отсутствовавшего в прошлый раз, чтобы узнать, что и как тот выведал у других (не получился бы здесь «испорченный телефон»). Попробуй при такой ситуации лишний раз пропустить.
      А профессор успокаивает: «Это я нарочно устроил вам гонку, чтобы самый слабый, то есть наименее заинтересованный, запросил пощады и не появился в следующем семестре».
      Когда же приходит пора экзаменов, все разрешается естественным образом: «автомат» выдает всем пятерки, потому что работа говорит сама за себя и пеотличной она быть не может.
      С каждым годом отношения студентов с профессором становятся менее сдержанными и более доверительными.
      Конечно, он мог бы быть чуточку приветливее. А то лишний раз не подойдешь к нему, представив, с какими людьми он общается и какие книги пишет. Только окончившие вуз и сотрудничающие с пим почти на равных узнают по-настоящему его простоту, скромность, отзывчивость.
      Первый раздел последней и самой важпой главы книги мы посвятим учителю. Это он — центр системы обучения, источник информации, которая должна доходить до приемника своевременно, без помех и искажений.
      «Кибернетика» в переводе с греческого — кораблевождение. Очевидна взаимосвязь между действиями рулевого и тем, как идет корабль. В любой кибернетической системе эта связь, не всегда видимая, должна действовать так же четко.
      Управлять кораблем — значит, дойти до места назначения (пе заблудиться, не утонуть). Не только дойти, но и прийти вовремя (не всегда хорошо перевыполнить плап, не выполнить — всегда плохо). Не только вовремя, но и с наименьшими затратами (план любой ценой — дорогое удовольствие). Для этого надо четко реагировать и быстро приспосабливаться к меняющейся обстановке, проверять, насколько правильны были твои команды и насколько их хорошо выполнили, извлекать уроки из своих действий и в дальнейшем действовать лучше. Все это критерии кибернетичности: целенаправленность, быстродействие, экономичность, чувствительность, реактивность, приспосабливаемость, самообучаемость на основе четко работающей обратной связи. Все они находятся в сложной взаимосвязи, и то, что хорошо для одного, плохо для другого. Если в системе достигнуто компромиссное соотношение, говорят, что она работает оптимально и навыкают ее кибернетической.
      И в кибернетической педагогике учебный процесс тоже рассматривается как «кораблевождение». Учитель-капитаи уверенно ведет ученика или целый класс по бурному морю учебного материала. Он может сойти с капитанского мостика, заменить себя помощником-человеком или помощником-машиной, но если корабль сядет на мель, отвечать будет он.
      К капитанам и учителям общественность давно выработала положительное отношение.
      Двадцать лет назад один путешественник посетил заброшенную сельскую школу в горах Непала, которой руководил бывший солдат и рьяно обучал мальчиков и девочек начаткам военной муштры. «А как обстоит дело с начатками чтения и письма?» — спросил путешественник. «Это здесь ни к чему, — ответил солдат, — детям нужна дисциплина». Что думали по этому поводу местные жители? К учителю они относились хорошо.
      «Меня давят года, горы давят снега, тебя давит невежество», — поучал монгольский учитель своего ученика. Отношение к учителю в этой стране можно охарактеризовать словами: почтительность, доверие, признательность. Человек, который научил тебя читать и писать, становится твоим вторым отцом, и благодарность к нему ты должен носить в своем сердце всю жизнь. «Последнее богатство — скот, среднее богатство — дети, высшее богатство знания» — констатирует монгольская пословица.
      В наших южных школах экзаменационная пора совпадает с цветением акаций. Мои сверстники тащили на экзамен целые охапки белых веток, запах которых до сих пор вызывает у меня двойственное чувство. Может быть, эти охапки были данью уважения учителю, может быть, чем-нибудь иным. Во всяком случае, это не розы, имеющие рыночную цену и унижающие учителя, когда родители «сбрасываются», чтобы подарить их.
      Хотим мы этого или не хотим, но авторитет учителя, как и врача, меняется.
      Раньше врач священнодействовал в белом халате — форме, отгораживающей его от больных, требовал от них воры в искусство врачевапия и безусловного подчинения.
      Сейчас больной стал умный, образованный, он читает журнал «Здоровье», имеет свое мнение, которое хотел бы высказать врачу.
      Да вот беда — врачу некогда его слушать: едва кивнув вошедшему, он скверным от спешки почерком что-то записывает в историю болезни предыдущего больного, а потом молча приступает к осмотру следующего. Чтобы спасти авторитет врача, требуется в корне менять медицинскую этику: врач не маг, не волшебник, он специалист, знающий не все, но могущий помочь при условии, что они с больным объединят усилия и направят их против болезни.
      Педагогике не легче от того, что обучение стало массовым и не хватает учителей, что профессия учителя стала почти женской, что учительница обременена семьей, и только ее окружением и ее заботами можно объяснить тот факт, что в отличие от других профессиональных групп она не может существенно повысить свой культурный уровень относительно того, что дали ей педучилище или пединститут. Отсюда и неудовлетворенность почетной профессией.
      Как пишет С. Крягжде в книге «Психология формирования профессиональных интересов» (1981 год), более 60 процентов педагогов-мужчин (причем 80 процентов со стажем 6-10 лет) и около 50 процентов женщин подумывают о смене профессии педагога.
      Как укрепить учительский авторитет и поднять его на должную высоту? Может быть, сначала повысить профессиональные требования, строго подбирать соответствующих этим требованиям и создать все необходимые условия работы и быта?
      Как, заодно со средним, повысить эффективность высшего образования? Разгрузить преподавателей, чтобы они больше занимались наукой, стояли ближе к практике и сами не забывали учиться?
      Итак, мы вплотную подошли к профессиональным качествам учителя: Способностям, знаниям, навыкам.
      Так же как и в случае менеджеров, для разных типов учителей требуются разные способности. Учитель — это воспитатель, организатор и лектор с разным соотношением этих компонентов. Если мы пройдемся от начальной школьт к высшей и сверхвысшей, то увидим, как к воспитателю постепенно добавляется организатор и вытесняет воспитателя, потом к организатору добавляется лектор и начинает теснить его.
      Каким должен быть воспитатель? Прежде всего эрудированным и культурным, то есть иметь то, что можно передать. Хотеть передать — значит обладать высоко развитым чувством социальной ответственности — желанием раздавать, уделять внимание каждому. Уметь передать — значит иметь хорошо развитые интуицию и преподавательскую способность (умение непонятное делать понятным, дар объяснять и убеждать). Именно поэтому учителя-воспитателя называют «полиглотом», умеющим, например, с пятиклассником разговаривать языком пятиклассника и учить его языку шестиклассника.
      Кроме социальной ответственности, воспитатель испытывает еще одну нужду — в привязанности. Привязанность, замкнувшаяся на собственном ребенке, рано или поздно приведет к семейному конфликту. Потому что ребенок относится к родителю потребительски, имея чисто сыновнюю привязанность, не может платить родителю его монетой и, когда выйдет из соответствующего возраста, вообще не захочет, чтобы его воспитывали. Если же замкнутость двойная и ребенок будет испытывать такие иге чувства к родителям, как и они к нему, то это тоже может обернуться трагедией несколько позже, когда ребенку надо обзаводиться семьей. Представим и третий конфликт: воспитатель воспитывает многих в ущерб собственным детям.
      Тот, кому подобный ход рассуждений покажется сомнительным, пусть представит себе ситуацию: добросовестная немолодая учительница, обремененная детьми, мужем и другими домашними заботами, пытается найти время, чтобь! уделить внимание всем ученикам без исключения, но, конечно, взять это время неоткуда. Не случайно наши любимые учительницы, сохранившиеся в нашей памяти на всю жизнь, были одинокие женщины с очень, люжет быть, нелегкой судьбой.
      В современной школе существует традиция, что каждый учитель по совместительству исполняет обязанность классного руководителя в одной из учебных групп. В гимназиях эту обязанность исполняли классные дамы и классные наставники. Как бы они ее ни исполняли, очевидно одно: это воспитательская должность, требующая соответствующих профессиональных качеств.
      Учитель-организатор вступает в свои права, когда класс перестает быть паствой, послушно следующей за пастырем. Дети вырастают в подростков, становятся своенравными и порой начинают подчиняться почти биологическому «закону стаи» — особым взаимоотношениям в группе, где, как в джунглях, может утверждать себя право сильного, где проявляются жестокость, подобострастие, раболепство, где действуют принципы «круговой поруки», «око за око, зуб за зуб».
      Посмотрите, как ведут себя члены даже временной одновозрастной или однополовой группы на улице или в общественном транспорте: они говорят громче обычного, контролируют свои действия по отношению к членам группы, но ослабляют самоконтроль по отношению к окружающим — отсюда увеличивается вероятность аморальных действий. В связи с этим вспомним (по литературе, конечно) жизнь и отношения в многодетных семьях, где старшие влияют на младших, опекают и помогают, и сами находятся под соответствующим воспитательным воздействием старших членов семьи. Так вырабаты ваются столь ценимые в обществе качества, как трудолюбие, уважение, терпимость, благодарность, дружба, сотрудничество, коллективизм.
      В человеке всегда есть что-то «биологическое», что связывает его с животным миром, из которого он произошел, и нечто «социальное», чем он себя противопоставляет этому миру. Как бы ни хотелось игнорировать «биологическое», оно пет-нет и напоминает о себе. Не надо только преувеличивать его значение, но и не следует о вем забывать.
      Стихия учителя-организатора — ученическое окружение, ученики ему никогда не надоедают, он легко с ними сходится, к каждому проявит внимание и каждому придет на помощь, эмоционально с ним легко и интересно.
      Это, как правило, чувствующий вкус к жизни сангвиник, ому нетрудно завоевать авторитет, стать первым с согласия других, за словом в карман он не лезет, и за слово на него не обижаются, он уверен и может новости за собой — а это означает-способность быть лидером.
      Кстати, из лидеров получаются учителя-администраторы, но для этого необходимы дополнительные, административные качества.
      Преподаватель в старших классах средней школы — прежде всего лектор, потом уже организатор и только потом воспитатель. В институте лекторские качества еще более рафинируются. И лекцию для взрослых читает чистый лектор, которому поздно воспитывать, а занятие за него организовали другие. Если у него и есть качества организатора, то эти качества особого рода: овладеть вниманием аудитории, подчинить ее своим обаянием, повести за собой, убедить и снискать в конце благодарность.
      Лектор не теряется при виде десяти, ста, тысячи человек, готовых слушать его или нет и в связи с этим доброжелательных или не очень. Он готов ответить на любой вопрос. Он готов сразу же перестроиться, если чувствует, что аудитории непопятно или неинтересно.
      Одна старая учительница, теперь пенсионерка, рассказывала мне, как, идя на урок, она принимала таблетку от головной боли. Эту боль, как считала, она получила в наследство от своей мамы, которую укачивало даже в городской конке. Причем боль начиналась только во время урока. За 40 лет педагогической работы было принято 10 000 таблеток. Но после ухода на пенсию вот уже 20 лет бывшая учительница не знает, что такое головная боль.
      Этот факт заставляет задуматься о том, что несоответствие профессиональных качеств работника профессиональным требованиям — причина отсутствия интереса к работе, преждевременной усталости и профессиональных заболеваний.
      Если бы учительница просто излагала учебный материал или с глазу на глаз убеждала в чем-то ученика, голова бы, наверное, от этого не заболела. Но, рассказывая, она должна была одновременно следить за классом: за Ивановым, который вертится, Петровой, которая шепчется, Сидоровым, который смотрит в окно. Есть учителя, этого не замечающие, некоторые замечают, но частично, третьи замечают все и держат класс в руках без ущерба для собственного здоровья. Последнее говорит о соответствии профессиональных способностей профессиональным требованиям.
      Кстати, боль — очень важный сигнал, выработанный организмом для невнимательных к собственному здоровью, зарвавшихся, одержимых, что надо последить за собой: нарушен информационный режим учительского труда, сначала наступает усталость, потом придет болезнь.
      Грузинский ученый М. Хапанашвили поставил серии опытов с собаками, продолжая знаменитые эксперименты И. Павлова. Первая серия вырабатывала положительные условные рефлексы на звонок и свет и отрицательный рефлекс на метроном (два удара в секунду). Положительные рефлексы означали появление еды в кормушке № 1. Потом началась вторая серия: звуковой сигнал в 600 герц звал к кормушке № 2, а мешал ему все тот же метроном. Собака усвоила и эту премудрость. В третьей — опыты объединили: еда появлялась попеременно в обеих кормушках. Собака поворачивала голову то и одну сторону, то в другую, меняла позу, вскакивала, иногда бежала не туда, куда нужно, испытывала позывы к мочеиспусканию и часто пила. Но и это было усвоено — организм приспособился. В четвертой серии появилась кормушка № 3: сигнал о появлении корма — булькающие звуки. Первые две кормушки временно бездействовали. И вот к № 3 прибавили № 2 все с тем же отвлекающим метрономом (пятая серия), а затем № 1 (шестая серия).
      Тут и начались настоящие мучения. Ранее выработанные рефлексы потеряли свою стойкость. Собака путалась, начинала скулить, выть, лаять и даже бросалась на экспериментатора. На уменьшение интервалов между сигналами она отвечала тем, что тянула время: нарочито медленно шла к кормушке, долго скребла чашку после еды, но сразу возвращалась на место, почесывалась, часто зевала и дремала из-за застойных явлений в венозной системе. Могла игнорировать одну из кормушек, чтобы спасти свои нервы, хотя и получала за это меньше еды.
      Экспериментаторы стали замечать подергивание лап и шейных мышц. Со временем стала выпадать шерсть, уменьшился вес, появились признаки язвы желудка.
      Многомесячный отдых не устранил сбоя высшей нервной деятельности. Эту болезнь назвали информационным неврозом.
      Но в жизни неврозом страдают не столько собаки, сколько люди. Общество научилось охранять труд химика, станочника, монтажника. То же самое требуется в отношении управленца, бухгалтера, плановика, телефониста, врача, учителя. Но, прежде чем охранять, следует знать, что это за труд, как правильно его организовать п предварительно отобрать способных на этот труд людей.
      Помочь здесь должны информатика и кибернетика.
      С точки зрения профориентации, профессия учителя — необычная: сравнительно мало таких, кто, имея талант учителя, его в себе не обнаружил, и очень много — кто становится учителем без призвания. Десять школьных лет — достаточный срок, чтобы испытать себя на этой стезе. Но вот пойти но учительской стезе, не прельстившись карьерой ученого или гида, всю жизнь оставаясь рядовым, в постоянной борьбе с мещанством, развивая в себе интеллигентность и передавая ее ученикам, рискует не всякий. С другой стороны, как широко раскрытые двери пединститута закрыть перед случайной личностью, польстившейся на недобор?
     
     
      Ученик — это образ жизни
     
      Тяжелая дверь приоткрылась и впустила новую порцию посетителей. Если задержаться в этом не всегда неуютном вестибюле, легко можно отличить тех, кто пришел в музей добровольно, от тех, кого привели родители, друзья, учителя.
      В историческом музее из вестибюля сразу попадаешь в каменный век, где больше надписей, чем рисунков, больше рисунков, чем экспонатов, среди экснонатов больше муляжей и меньше реликвий. Реликвии — подлинные черепки, из которых при самом изощренном воображении трудно слепить горшок, и монеты, позеленевшие настолько, что на них трудно что-нибудь разобрать.
      Поэтому ничего не остается, как в неудобной позе читать надписи. Тем не менее посетитель проявляет терпение и любознательность и впоследствии расплачивается за это.
      До нового времени он доходит таким уставшим, что удостаивает беглым взглядом лишь что-нибудь выдающееся: мундир — слишком яркий или пушку слишком большую.
      Когда посетитель шествует под эскортом экскурсовода, у него возникают иные вопросы: почему мы прошли мимо одного и остановились у другого; почему экскурсевод говорит одинаково для всех, не думая о том, что группы разные и люди в одной группе тоже разные, почему нужно не зевать и занимать места поближе к экскурсоводу, слышать, что он говорит, и видеть, что показывает?
      Если это художественный музей, то странно, почему так много уделяется внимания библейским сюжетам и греческим мифам? Конечно, это полезно знать, и, кстати, в школе этому следует получше учить. Но ведь картины здесь висят не из-за своих сюжетов.
      И вообще, чем живой экскурсовод лучше механического, которым обзаводятся многие музеи и который так же бесстрастно говорит на любом языке, стоит только опустить монету в щель автомата?
      Хуже всего приходится в большом музее, особенно если музей знаменитый. Здесь работников музея преследует одна беда, посетителей — другая. Первая беда:
      для экспонатов вредны, а для паркетного пола тем более, эти тысячи шаркающих ног. Иными словами, если мы в числителе запишем, что дает экспонат, а в знаменателе — что он теряет, получится мелкая дробная величина. Вторая беда: психология посетителя — паническая боязнь что-нибудь пропустить в музейном лабиринте и каннибальское желание осмотреть все. Когда кончается этот длинный день и, осмотрев все, посетитель выходит на улиЦУ — У него все симптомы нервного расстройства, которое потом, может быть, исчезнет, а может быть, нет.
      Мы начали этот раздел с частично уже знакомой нам проблемы музея, чтобы, разобравшись в ней, сопоставить ее с аналогичной проблемой школы.
      В школе требуется, чтобы ученик, открыв школьную дверь и попав в вестибюль, сразу же позабыл обо всем, кроме учебы. Чтобы по дорого в класс морально подготовился к тому, что его ожидает. Чтобы, приступив к уроку, уже знал, что впереди, и соответствующим образом распределил свои силы. Чтобы в этом ему помог экскурсовод-учитель, так подав учебный материал, что школьник наверняка шел бы домой удовлетворенный и завтра с радостью пришел сюда вновь.
      Человек — динамическая информационная система.
      Ученик — специализированная система, принимающая и усваивающая информацию. Чтобы процесс принятия и усвоения проходил гладко и результативно, надо, чтобы система работала в оптимальном для нее режиме.
      Начнем с рецепторного поля. Так называется совокупность органов чувств, очень разных по физической природе и пропускной способности. Как ни странно, они работают синхронно и синтезируют входящую информацию в один информационный поток. Кто-то из биологов, начиная лекцию о рецепторном поле, сказал: «Представьте себе мешок с дырками разной величины с разных сторон. Вы сидите в этом мешке, смотрите в дырки и стараетесь создать единую картину внешнего мира».
      О синхронности работы рецепторов можно судить но эффекту галлюцинаций. До создания информационной теории восприятия психологическая теория считала галлюцинацию восприятием несуществующей реальности и относила к психическим расстройствам. В действительности это мнимая информация, принятая рецептором только потому, что приемник соседнего рецептора принял аналогичную информацию как реальную. Так мы воспринимаем бархат, чувствуем его поверхность, не прикасаясь к ней. По этой же причине стены цвета спелого персика возбуждают аппетит в столовой, а от цвета свежего сена он пропадает. Даже изображение горниста нарушает тишину в классе и отвлекает от урок.
      Чтобы изучить процесс восприятия и управлять им, надо знать, как работает каждый рецептор, что представляет собой та информация, которую он принимает. Мы очень нуждаемся в науках о цвете, вкусе, запахе.
      Что нового усвоило человечество с тех пор, как Лукреций Кар писал:
      Так, если думаешь ты драгоценный бальзам изготовить, С миррой смешав майоран и букет благовонного нарда, Запах которого может казаться нектаром, надо Прежде всего отыскать непахучее масло оливы, Чтобы затронуть оно не могло обонянья и чтобы, Соком своим заразив, не могло заглушить и попортить Весь ароматный отвар и душистость его уничтожить.
      Другой эффект называется дисгаллюцинацией, когда рецептор получает реальную информацию, но не соответствующую той, которую получил другой рецептор. Организм на это отвечает защитной реакцией.
      Однажды был устроен банкет. Стол богато сервировали, и, когда гости расселись, были включены скрытые светильники со светофильтрами. Мясо вдруг приобрело серую окраску, салат стал фиолетовым, свежий зеленый горошек черным, молоко заиграло таинственными фиолетово-красными бликами. У присутствующих пропал аппетит, а некоторые почувствовали себя дурно.
      Наряду с тем, что семь рецепторных каналов — цветовое зрение, контурное зрение, осязание, вкус, обоняние, несемантический слух, семантический (смысловой)
      слух — имеют разную пропускную способность, жизнь, в том числе и учеба, загружают их далеко не равномерно.
      В школе больше всего используется семантический слух, менее — зрение (несмотря на то, что глаза — самый мощный рецептор), и почти бездействует все остальное. Позвольте школьнику не только слушать и смотреть, но и трогать, усвояемость материала возрастет. Прибавьте к этому запахи столярного клея, резинового клея, ацетона, фотопроявителя, сами по себе не очень приятные, но ученики с наслаждением их вдыхают, потому что они ассоциируются с положительными эмоциями созидания, повышая эффективность процесса активного обучения.
      Считается, что одно из многих назначений искусства — загружать часто бездействующие каналы восприятия.
      Русский композитор А. Скрябин мечтал о большем, о грандиозных мистериях — театрализованных представлениях с дополнительными: вкусовыми, обонятельными, осязательными и тепловыми воздействиями. Возвратитесь к одной из предыдущих глав, где описан метод обучения иностранным языкам, и вы увидите путь к воплощению скрябинской идеи, по крайней мере, в педагогике.
      Теперь интересно, как происходит синтез потоков, поступающих по разным каналам и соединяющихся в один поток? Во-первых, обратим внимание на то, что в один канал может поступать не один поток. Во-вторых, бывает, что потоки не синтезируются, тогда возникает информационный шум, увеличивающий потери восприятия и вызывающий преждевременную усталость.
      Не случайно кипематограф — это «черный ящик», в который сажают зрителя-слушателя и обрушивают на него шквал информации. Телевизионный фильм имеет (или должен иметь) меньшую информационную плотность текста, потому что дома у телевизора внимание рассеянно.
      В театре царит полумрак, и поглощенный действием (не таким стремительным, как в кино) зритель машинально скользит взглядом по ярусам зала и силуэтам зрителей. В концертном зале горит свет: музыкальный (несемантический слуховой) поток не такой мощный, и поэтому слушатель не только слушает, но и смотрит на исполнителя, любуется интерьером, который соответственно в одних случаях стимулирует восприятие, а в Других случаях раздражает.
      По мнению цветопсихологои, сочетание синего с золотом показано для классической симфонической музыки, точнее, произведений венской и романтической музыкальных школ, пристрастие к которым не утрачено до сих пор.
      В зале кто-то кашляет. Это шум, неизбежная помеха, с которой приходится мириться. Но если закашляют мпогие, может сорваться концерт. Теперь представим себе открытые окна в концертном зале, и уличный шум свободно проникает внутрь. Это совершенно недопустимо.
      А если настолько улучшить акустику зала или увеличить громкость радиотрансляции, так, чтобы звуки оркестра полностью скрыли уличный шум? Нет, нельзя. Существует стандарт на громкость — давление, испытываемое барабанной перепонкой уха.
      Это давление измеряется в децибелах. Санитарная норма для помещепий ночью — 30 децибел (биение сердца, тиканье часов, шелест листьев), днем 40. Поэтому для школ недопустимо соседство с шумной улицей (80 децибел) и с детской площадкой (65 децибел).
      В архитектурных школьных проектах окна все чаще выполняют декоративную функцию, вентиляцию обеспечивает кондиционер, обивка стен и покрытие пола служат целям звукоизоляции.
      Научные организаторы труда давно заметили, что машинистка легче переносит звук пишущей машинки, на которой печатает, чем, чужой. Причина: в первом случае — налицо синтез информационных потоков, во втором синтеза нет, есть шум. То же самое относится к разговорам, которые могут убаюкивать и выводить из себя. Что с того, что шепот на расстоянии полутора метров — это 10 децибел, тихий разговор — 40, обычный разговор 60, громкая речь — 70, крик — 80. Важно еще, какой смысл вложен в этот шепот или крик. Так несемантическии звуковой поток соединяется с семантическим, увеличивая свою мощность.
      Теперь поставим мысленный эксперимент. Учебная аудитория. Слева от доски кафедра. За кафедрой читает лекцию опытный лектор. Справа от доски инструмент.
      За инструментом вдохновенно играет известный исполнитель. Аудитория в растерянности.
      Конечно, в кино музыкальное сопровождение обычно сливается с происходящим на экране; когда этого не происходит — музыка отвлекает; если плохой кинофильм, то можно его не смотреть, закрыть глаза и слушать музыку, только вот музыке сильно мешают другие звуки.
      На производстве музыку иногда используют в качестве фона в рабочем процессе, но музыка тогда должна быть ненавязчивая — тихая, композиционно нейтральная и ритмически простая.
      Здесь же явный диссонанс. Оправившись от изумления и убедившись в том, что слушать одновременно лектора и музыканта невозможно, каждый выбирает кого-то одного, но тогда другой источник становится для него информационным шумом и настолько мощиьш, что фактически уничтожает всю полезную информацию и вызывает усталость.
      Из этих примеров видно, что информационный режим восприятия определяется тремя факторами: источником, приемником и средой. Когда объем передаваемой информации особенно велик, влияние среды должно быть сведено к минимуму. И наоборот — при недостатке информации среда подпитывает, обеспечивает недостающим информационным питанием. Поток зрительной информации самый мощный, но слуховой — самый коварный, потому что можно на что-то закрывать глаза, но затыкать уши значительно труднее. Тот и другой потоки могут быть несемантическими и семантическими. И все должно соединиться. Когда соединения не происходит, возникает шум. И если это два равных по мощности потока, они, как два паука, пожирают друг друга.
      Все, о чем говорилось выше, представляет информацию, поступающую извне, в учебном процессе — от учителя. Но существует еще внутренняя информация, содержимое памяти воспринимающего. И от этого тоже зависит эффект восприятия.
      Со времени 70-х годов мне запомнилась польская кинокартина «Все на продажу», посвященная памяти 3. Цибульского. Фильм оригинален тем, что Цибульский там ни разу не показан и не назван. И зал разделяется на две части: одним, кто пришел почтить память любимого артиста, все было близко, дорого, понятно; тем, которым актер был неизвестен, это было непонятно и неинтересно.
      Со своим знакомым я видел другую польскую историческую картину. Знакомый хорошо знал историю, польскую историю и заранее предвкушал то, что увидит на экране. Я ничего не знал и, казалось бы, должен был извлечь из фильма больше. Получилось наоборот. Таково свойство памяти.
      Теперь поставим еще один мысленный киноэксперимент. У вас большое личное горе. Вы машинально вышли на улицу, увидели кинотеатр, вошли, купили билет и сели в зале, не поинтересовавшись, что за фильм идет (да вам сейчас, в сущности, это безразлично). Тушится свет.
      Перед кинорежиссером всегда стоит задача: увлечь и тех, кто имеет привычку думать, и тех, кто ищет во всем развлечение, и тех, кто не хочет ни думать, ни развлекаться, вроде вас. Кстати, М. Антониони считается мастером номер один за умение силой увлечь, обеспечить так называемую апостериорную настройку. Но вернемся к личному горю.
      Даже при большом таланте режиссер не в состоянии сразу завладеть вниманием. Поэтому начинается б ба, которая идет с переменным успехом: занятый своими мыслями, ничего не соображающий, вы постепенно начинаете понимать, что же происходит на экране, превращаетесь в нормального зрителя, но в положении опоздавшего и не знающего, что было вначале. Нормальный процесс восприятия — это ассоциации, аналогии, извлекаемые из памяти, если память не просто чем-то заполнена, а именно тем, что нужно для конкретного случая.
      Но вот срабатывает «эн плюс первая» ассоциация, которая напоминает о вашем горе. Снова наплыв, опять ничего не понятно — и так не один раз.
      Когда зажигается свет, вы выходите на улицу изнуренным и опустошенным. Потом, какое-то время спустя, вспоминаете: «Что было в тот день? Кино? Что же там шло?» И воспоминание всплывает как на полотне с зияющими дырами.
      Таким образом, можно смотреть, по не видеть, слушать, но не слышать и не понимать. Так мы воспринимаем непонятную иностранную речь, и лучшее, что можно сделать, это почувствовать музыку чужой речи. Тем, кто умеет так чувствовать и наслаждаться, труднее выучить иностранный язык, потому что они легко отключаются, не умеют заставить себя слышать.
      В чем причина, что ученик пропускает учительскую речь мимо ушей? Отсутствие интереса к предмету и симпатии к преподавателю, незнание предыдущего материала, свойство с трудом схватывать, быстро терять или оспаривать логику изложения, не поспевать за ходом изложения, отвлекаться посторонними действиями, посторонними мыслями или прямыми ассоциациями, уводящими творческую личность в сторону. Кстати, лучше пропустить урок, чем читать на уроке постороннюю книгу, потому что в первом случае вы просто ничего не получите, а во втором — еще проявите неуважение и устанете, борясь с информационным шумом, который создает преподаватель.
      Восприятие — не механический, а творческий процесс.
      Именно через восприятие проходит пропасть между возможностями человека и машины. Выше мы уже говорили, что машина освобождает человека от тяжелого, рутинного труда, оставляя за ним человеческое, творческое. Не случайно научно-технический прогресс в числе прочего ассоциируется с такими понятиями, как творческий потенциал, творческие силы, творческие возможности, творческий подход. Отсюда новые задача учителя: научить думать, рассуждать, анализировать, синтезировать, выдумывать.
      Пассивное творческое восприятие: заставить ученика не только глотать, но и разжевывать. Не нести его на руках, а вести за собой, заставлять шагать, кое-где прыгать и перепрыгивать. Это значит: говоря, не договаривать, подвести к выводу и предложить его сделать самому, вместо точки поставить многоточие. В кинематографе существует метод «натянутой тетивы»: не надо снимать весь путь полета стрелы, можно показать начало и конец, а остальное зритель домыслит сам.
      Активное творческое восприятие: дать ученику полуфабрикат, пусть он сам проявит инициативу, сам найдет путь, по которому его направят, предварительно проинструктировав. Активно-творчески воспринимающий ученик берет все: и то, что дал учитель, и то, что хотел дать, и то, что давать не думал.
      К примеру, на уроке литературы, где обсуждается образ главного героя, преподаватель загрунтует холст и нанесет основные штрихи, ученики будут дорисовывать, а вот Ваня заметит такое, от чего просто захватывает дух.
      Познакомившись с механизмом восприятия, мы сможем перейти теперь к режиму. Режим восприятия обеспечивает режиссура.
      Нужен ли театру режиссер? Да, нужен. А нужен ли режиссер школе, музею? Тоже нужен.
      С. Эйзенштейну первому пришла в голову идея проверять реакцию зрительного зала по выражению лица и звукам (кашель, скрип кресел). Эту идею обратной связи — основного принципа кибернетики — не оценили тогда. Не могли увидеть здесь попытки улучшить режиссуру, чтобы сделать действие монолитным, а внимание постоянным.
      В театре — одна режиссура, в школе ее две: как организовать весь процесс обучения и как провести урок.
      Режим начинается с априорной настройки: моральной готовности идти в школу, изучать тот или иной предмет, приступить к уроку. Желание ходить в школу — это мотивация на учебу, о которой говорилось в первой главе книги. На это сразу должен обратить внимание учитель как воспитатель. Изучение каждого предмета начинается с объяснения, что этот предмет дает и в чем его суть (так в вузе «вводят в специальность»). Готовность к уроку означает: ученик пришел в себя после игры в физкультурном зале, спора в ученической или захватывающей книги.
      С априорной настройкой тесно связано привлечение.
      Учеба, предмет, урок чом-то привлекательны, и привлекательность учитель должен обнаружить сам, вытащить ее, показать всем и поманить ею. Не правда ли, этот совет ассоциируется с рекламой, а реклама ассоциируется с конкуренцией?
      Пародируя книжную рекламу своего времени, Гоголь писал: «Эта книга... удивительная, необыкновенная, неслыханная, гениальная, первая на Руси, продается но пятнадцать рублей; автор ее выше Вальтера Скотта, Гумбольдта, Гёте, Байрона. Возьмите, переплетите и поставьте в библиотеку вашу; так же и второе издание купите и поставьте в библиотеку; хорошего не мешает иметь и по два экземпляра».
      Скажем вместо конкуренции — здоровая конкуренция или, еще лучше, соревнование, и все станет на свои места. Соревнуются учащиеся. Соревнуются учителя. Соревнуются учебные предметы, особенно если они не основные, факультативные. Соревнуются авторы учебных пособий и художественных произведений за право быть прочитанными. Соревнование встряхивает, заставляет всегда быть в форме, на высоте, не зевать, не считать ворон. Разве это плохо?
      В рекламе насчитывается 12 способов привлечения, чтобы прохожий остановился, задержал свой взгляд, посмотрел и прочитал. В газете привлекает заголовок, и, прочитав жирным шрифтом слова «Прилавком по голове» на газетном щите у автобусной остановки, вы, возможно, прочитаете всю статью и пропустите автобус.
      Конечно, каждая реклама — газетная, торговая, промышленная (для специалистов), школьная — имеет свою этику, и не всегда допустимо перенесение ее приемов из одной сферы в другую. Поэтому по-разному оформлены афиши оперного театра, цирка и лектория. Не помню где, но я видел афишу в средней школе: на дверях класса рекламировалась очередная тема по физике. Здесь рекламирующего можно сравнить с поваром, который каждый день радует обедающих чем-нибудь необычным.
      Априорная настройка переходит в апостериорную, когда, открыв двери музея, театра, школы, вы с головой окупаетесь в этот мир. Поэтому от того, как выглядит вестибюль, зависит многое.
      Цветопсихологи учитывают даже такие тонкости в вестибюле: что стена с входной дверью должна быть красноватая (зеркала обязательно на этой стене), а противоположная — синеватая или сине-зеленая, потолок солнечно-желтый; если сделать наоборот, то первая будет отвлекать, а синь второй создаст впечатление замкнутости.
      Станиславский сказал знаменитую фразу, которую часто повторяют: «Театр начинается с вешалки». Как вы совершаете ритуал раздевания и приведения себя в порядок, какими фразами перебрасываетесь с гардеробщицей, не жалеете ли, что сейчас не лето и приходится раздеваться — это и есть апостериорная настройка, точнее, первичная апостериорная, на данный театр, на данную школу.
      Вторичная настройка — на данный спектакль, на данный урок. Композиторы первые ощутили необходимость в этом и начинают свои большие произведения с увертюры — психологически настраивающей, вводящей в действие, определяющей строй, тональность, темп, ритм.
      Многие кинопостановщики сейчас жертвуют первыми кадрами фильмов, часто используют для этого фон титров, чтобы дать время занявшему свое место в зале прийти в себя, осознать, что сейчас будет и почему, каковы правила игры, в которую он будет играть. Согласитесь, что подросток-школьник нуждается во вторичной апостериорной настройке в большей степени, чем обычный кинозритель.
      Давайте поучимся тому, как древнеегипетские жрецы, соединяя первичную настройку со вторичной, оказывали психологическое воздействие на верующих. Жаркий безоблачный день, Предполуденное солнце совсем обесцветило небо. Тяжело ступая, путник поднимается по широкой аллее. Ряды одинаковых сфинксов-баранов по обеим сторонам аллеи создают впечатление бесконечности и притупляют сознание. Вот впереди на горизонте появилась, исчезла словно мираж, вновь появилась и стала расти вершина храма Аммона. Храм надвигается на путника, раздвигает свои плечи, перед ним выступает еще один храм — Аменофиса. Путник проходит сквозь него и оказывается на открытой паперти перед выдающимся вперед притвором, проходит по двум его залам и попадает к Аммону. Направо и налево тянутся анфилады залов с колоннами. Эти колонны наступают на идущего, растут в ширину и высоту, обступают со всех сторон, затрудняя дыхание, еще один шаг — и они навеки сомкнут пришельца в своих гранитных объятьях. Кульминационный момент: золотой блеск алтаря, острый солнечный луч, проникающий сюда ровно в полдень, пронзительная музыка гимна — психологический шок и апатия. Не зная этого информационного секрета, можно поражаться величественности архитектурного плана, смелости инженерной мысли, и только.
      Урок начался, и теперь его надо благополучно довести до конца. Для этого требуется фиксация внимания. Зрительная фиксация: по чему бы ни блуждал взгляд, он должен всегда возвращаться к фиксатору внимания.
      Обыкновенное пятно на стене — фиксатор внимания.
      Но фиксатор не должен надоедать и раздражать. Поэтому иусть это будет какой-нибудь предмет, лучше всего эстетичный. У М. Сарьяна есть картина «Караван»: вереница верблюдов, монотонный ритм движения которых нарушен, и это фиксирует внимание.
      Кроме зрительного, существует логический фиксатор, «верстовые столбы» на дороге изложения материала лекции: «Мы начали с А, теперь мы перейдем к Б... Из Б вытекают В, Г, Д. Рассмотрим сначала В...»
      В восприятии сложного по композиции большого рекламного плаката и музейной экспозиции есть кое-что общее: 41 процент прохожих ограничиваются верхним левым краем плакатного щита, 14 процентов добираются до копца правого нижнего угла. В театре (как и в школе) это невозможно. Здесь маршрут навязывает режиссер, и в программе написано, когда окончится спектакль.
      Однако можно не вернуться с антракта, как исключение, демонстративно покинуть зал во время действия, по можно испытать на себе довольно часто повторяющийся эффект. Поглощенный происходящим на сцене, зритель неизвестно почему вдруг вспоминает, где он находится; мало того, начинает думать о том, куда нужно зайти по дороге из театра; мало того, его мысли устремляются в завтрашний день, к тому, что он будет делать на работе.
      Кто в этом виноват? Автор и (или) режиссер. Произошел обой темпоритма (кстати, термин Станиславского, используемый сейчас в информатике и кибернетике).
      Очевидно, темпоритм — соединение двух понятий.
      Темп — скорость, которая в музыке обозначается как адажио (медленно), анданте (умеренно), аллегро (быстро). Мы уже знаем, что кинофильму присущ больший темп, чем телефильму, а телефильму — больший, чем театральному спектаклю. Для трагедий Шекспира, характерен медленный темп, но так или иначе эти трагедии исполняются сейчас в среднем на 20 процентов быстрее, чем в шекспировские времена. Постановщики придумали такие приемы, чтобы зритель, смотря на часы без стрелок, видя и слыша звук падающих капель, забывал о существовании времени.
      Ритм — рисунок акцентировки действия. Эти акцента (ритмические единицы) собраны в фигуры, следующие через определенные интервалы времени или пространства.
      Темпоритм — выражение ритма в скорости. Так, перестук колес поезда зависит от того, как быстро он идет; стоит машинисту затормозить, скорость изменится и ритм тоже. Главная задача автора и режиссера — соблюсти темпоритм, не допустить его сбоя и рассеивания внимания.
      Темпоритм зависит от информационной плотности текста (количество информации на единицу объема).
      Выражения «настольная книга» и «вода в лекции» свидетельствуют о двух крайностях: слишком большой и слишком малой информационной плотности. Настольную книгу совершенно невозможно просто сесть и сразу всю прочитать: она настолько насыщена сведениями, в ней так мало воды, что после страницы-другой приходится откладывать книгу, чтобы перевести дух, прийти в себя, осмыслить прочитанное, а потом уже идти дальше. Вода не всегда плоха: напротив, в умеренном количество ош»
      полезна — позволяет воспринимать текст без напряжения, отдыхая на пеииформативных участках.
      Кстати, устный и письменный тексты имеют разную плотность и другие различия. Подчеркнем, что читать по бумажке не рекомендуется хотя бы потому, что письменный текст труднее воспринимается и рассчитан на то, чтобы читатель мог скорректировать темп и возвратиться к началу фразы. Поэтому в радиорекламе, например, стараются соблюдать скорость 16-17 слов в минуту и строят короткие фразы, смысл которых раскрывается вначале.
      Посмотреть спектакль, послушать лекцию, прочитать книгу — каждая из этих операций напоминает восхождение на вершину.
      Обратили ли вы внимание на то, что самая заумная книга начинается с простого? Первые фразы понятны даже неподготовленному читателю. Автор сама любезность — берет читателя за руку и предлагает пройтись с ним по материалу книги, уверяя, что это нетрудно. Поверив автору, читатель следует за ним. В текст вводится первое понятие, смысл которого подробно объясняется. Потом второе, но его нельзя рассматривать без первого, поэтому плотность текста увеличивается.
      В дальнейшем при введении новых понятий выводятся некоторые старые, но если вводится больше, чем выводится, информационная плотность растет и трудности понимания тоже. В одном месте читатель споткнулся, автор тотчас извинился перед ним и крепче сжал его руку. Но в другом сделал вид, что не заметил, как читатель, споткнувшись, чуть не упал. В третьем месте упал по-настояхцему, тогда как автор, вместо того чтобы помочь подняться, стал его журить: вот, мол, какой тот неловкий.
      Трудности чтения продолжают расти, а вежливость автора явно идет на убыль. И вот наступает момент, когда читатель приходит в отчаяние и бросает книгу.
      Тогда как, если бы еще немного помучиться, будет достигнута вершина и дальше пойдет спуск.
      На этом спуске таится еще одна опасность: не у всех авторов хватает мужества вовремя кончить; они продолжают тянуть, плотность текста падает, и силы покорившего вершину тают не столько из-за дополнительных трудностей, сколько от скуки. Под самый конец часто бывает еще одна, небольшая горка — резюме, которая берется с хода, оттуда виден весь пройденный путь, но она довольно крута для того, кто предпочитает не читать книгу, а заглядывает в конец.
      Чтобы взятие вершины не было слишком трудным и пе приносило бы жертв, литературный редактор прощупывает текст в поисках зон повышенной опасности и вместе с автором готовит для читателя самый удобный путь. Такая редакция (в театре ее делает режиссер) необходима и автору, и лектору, и экскурсоводу.
      Информационная плотность закономерно изменяется не только от начала к концу произведения (предмета), но и от начала к концу главы (акта, урока). Когда, пэ условиям микрорельефа местности, плотность нужно увеличить, то за этим следует отдых — семантическая пауза, которая имеет физический объем и как будто бы не имеет информационного — молчит, но это «говорящее молчание»: воспринимающий заполняет паузу сам, тем, о чем он в это время думает.
      Архитектуру называют «застывшей музыкой»: как никакое другое искусство, она умеет говорить и молчать одновременно, давая возможность внутреннему голосу воспринимающего высказываться.
      На международном конгрессе по кибернетике я был свидетелем следующего приема, который использовал докладчик. Он не только говорил, но и показывал слайды, на которых были формулы и краткое изложение основных мыслей. Когда докладчик почувствовал, что аудитория вот-вот взорвется от напряжения, он вставил слайд с карикатурой, не имеющий никакого отношения к теме доклада. Зал грохнул. «Простите, коллеги, это не то», — невозмутимо сказал докладчик и продолжал говорить.
      Карикатура была разрядкой, облегчением, паузой, и присутствовавшие были готовы напрягаться дальше.
      Но вот лектор привлек аудиторию, настроил и зафиксировал ее внимание. У него в запасе психологические приемы, чтобы оказать на аудиторию влияние, убедить ее в чем-то.
      Здесь в качестве примера я хочу снова использовать рекламу. Когда появилось радио, самое большое впечатление на общественность произвел эффект говорящего в палку с набалдашником и этим достигающего миллионов ушей. Отсюда возникла уверенность, что радио и телевидение могут убедить кого угодно в чем угодно, и очень важно, в чьих руках они находятся. В действительности дело обстоит сложнее.
      Представьте себе, что в телевизионной рекламной передаче сообщается о выпуске новой марки зубной пасты.
      Что нужно сделать, чтобы если не завтра, то при случае вы эту пасту купили? Во-первых, надо, чтобы она имела действительные, а не мнимые достоинства по сравнению с другими пастами и была привлекательно упакована, потому что качество упаковки психологически ассоциируется с качеством продукта. Во-вторых, надо суметь за короткое время передачи рассказать и показать товар лицом. В-третьих, вы как телезритель посмотрите, кто рекламирует, и решите, стоит ли ему доверять. Если это известный артист, то свое отношение к нему вы положите на чашу весов своего отношения к зубной пасте. Если артист вам незнаком, вы быстро построите гипотезу своего отношения к нему, основываясь на том, как он выглядит, держится, говорит. При этом в построении гипотезы примут участие сидящие рядом с вами у телевизора.
      В случае лектора время анализа увеличивается, и слушатель имеет возможность гипотезу превратить в теорию, а теорию реализовать на практике.
      Какие требования предъявляют слушатель к лектору и ученик к учителю? Чтобы они понятно и интересно говорили об интересном. Эти два интереса дополняют и компенсируют друг друга. При обилии интересного можно простить не совсем правильную речь. С другой стороны, артистизму легко простить некоторый дефицит полезного материала. Потом будет принята во внимание внешность говорящего. Пусть это второе место, но устойчивое: все слушатели смотрят на лектора, и то, что они видят, не должно раздражать или отвлекать.
      Проанализируем оба интереса. Что такое «интересно говорить»? Если лектору присущ артистизм, слушатель наслаждается красотой речи, красотой мимики, красотой жестов. Но это не совсем та красота произведения искусства, доступная каждому, кто хочет ее воспринять.
      Выражая себя, свое видение мира, художник всегда ориентируется на какую-то абстрактную аудиторию, создает себе образ зрителя, наиболее близкого его сердцу, который должен оценить его произведение. Для учителя и лектора (как и артиста в театре) аудитория конкретна, и он делает свое творчество живым потому, что, взглянув на аудиторию, смотрит в глаза каждому, проявляет интерес к каждой личности, ему близки заботы и он хорошо знает дела, которыми занимаются слушатели.
      Еще одно условие пнтересности — проявление чувства значительности присутствующих (сознание, что их ценят, их уважают): лектор не оракул, ментор, наставник — он такой же человек, как и те, кто пришел идя приехал сюда, но он знает что-то такое, чем хотел бы поделиться. Лекция — это не приказ командира перед боем, а руководство и совет к самостоятельным действиям.
      Китайский философ Лао Цзы за пять веков до нашей эры сказал: «Причина, что в реки и моря вливаются сотни горных потоков, в том, что реки и моря расположены ниже гор. Поэтому они в состоянии властвовать над всеми горными потоками. Так и мудрец, желая быть над людьми, становится ниже их; желая быть впереди, становится позади. Поэтому, хотя его место над людьми, они не чувствуют его тяжести; хотя его место перед ними, они не считают это несправедливым».
      Что такое «интересный материал»? Это ценные для вас факты, хорошо подобранные, на основе которых можно сделать убедительные выводы. Подобрать факты нелегко, но подать их еще труднее. Здесь лектор открывает сразу три фронта: он действует на сознание, на подсознание и на чувства.
      Вопреки распространенному мнению факты сами по себе ни о чем не говорят, они приобретают смысл в сравнении с другими фактами. Если в газете написано, что где-то добились высокой урожайности, а вы не знаете, какая бывает урожайность вообще и тем более в тех местах, для вас это не информация. Значит, факт надо с чем-то сравнить, сопоставить, увязать. Несколько однородных фактов демонстрируют действие. Несколько разнородных взаимоувязанных фактов дают картину. Картина оживает — это называется инсценировкой, — когда мы видим взаимодействие многих однородных и разнородных фактов.
      Факты должны быть статистически правильно подобранными, то есть достоверными. Что такое факт? Достоверный, многократно проверенный слух. Что такое слух?
      Недостоверный факт. По этому поводу А. Инин и Л. Осадчук сочинили юмореску:
      ФАКТ И СЛУХ
      Встречаются однажды Факт и Слух.
      — Что слышно? — спрашивает Факт.
      — Слышно многое! — отвечает Слух. — Волга впала в Каспийское море! Смоктуновский выпал из трамвая!
      А Земля вот-вот лопнет!
      Слух выпаливает все это и превращается в слух.
      — Это факты? — удивляется Факт.
      — Это слухи! — объясняет Слух.
      — А факты есть? — настаивает Факт.
      — Были бы слухи! — смеется Слух.
      — Но слухам никто не поверит! — возмущается Факт.
      — А фактов никто не знает, — улыбается Слух.
      Сердится Факт, упрямится, потому что он, как известно, упрямая вещь, и требует от Слуха фактов.
      А между тем Земля слухами полнится.
      Так, действуя на сознание, оперируя фактами, лектор не рассчитывает только ва свое обаяние или чужой авторитет, не взывает к совести или здравому смыслу слушателей. Потом приступит вместе с ними к получению новых фактов.
      Для этого существуют четыре метода: задать аудитории вопрос и получить нужный ответ на основе ее самостоятельной операции с фактами; подарить идею — подвести слушателей к нужному выводу так, чтобы каждый сам сделал для себя вывод и остался бы в уверенности, что не лектор, а он додумался до этого; использовать принцип доказательства теорем — прийти к выводу через последовательный ряд аксиом (метод Сократа); стать сначала на неверную точку зрения аудитории, рассмотреть ее положительные стороны, объявить себя союзником теперь уже общей для всех точки зрения, взять аудиторию «под руку» как союзника и путем дальнейших рассуждений перейти с нею на правильную точку зрения.
      Метод Сократа только сейчас получил научное обоснование. Альтернативные ответы «да» и «нет» не равны ни эмоционально, ни физиологически. Если к двум беседующим людям подключить датчики биотоков и записывать на осциллографе разговор, то кривая очень ясно отметит момент, когда кто-то из разговаривающих не согласен с мнением другого. Он может даже об этом не сказать, но это несогласие вызывает внутреннее напряжение; даже концентрация адреналина в крови изменяется. При согласии ничего подобного не происходит.
      Согласие проще, несогласие ответственней. Очень важно, проводя логическую нить, ни разу не сбиться и не дать слушателям в чем-нибудь усомниться. Потому что легче добиться согласия, чем перевести несогласие в согласие.
      Д. Карнеги — тот, кто научил говорить пятнадцать тысяч взрослых людей, — по этому поводу сказал: «Попробуйте заставить студента или покупателя, ребенка, мужа или жену сказать сначала «нет», и вам потом потребуются ангельское терпение и мудрость, чтобы превратить это поднявшее шерсть дыбом отрицание в утверждение».
      Что касается перевода на свою точку зрения, то здесь хочется обратить внимание на школьную традицию. Ситуация конфронтации, которая возникает всякий раз, когда ученика вызывают к доске, к директору, на педсовет, как будто бы нарочно придумана для того, чтобы заставить ученика сопротивляться, а потом любым способом подавить сопротивление.
      Действие на подсознание связано с чем-то таинственным, даже мистическим и не очень приличным. Поэтому, прежде чем говорить о лекторских приемах, разберемся в этом.
      Человек делает что-то интуитивно, не осознавая, почему он так делает, и только потом пытается дать логическое толкование своим поступкам или же часто повторяемое сознательное действие начинает совершать автоматически, машинально. Это и есть область подсознательного.
      Сейчас, когда наука узнала о функциональной асимметрии человеческого мозга, о связанной, но разнонаправленной деятельности мозговых полушарий, многое прояснилось. Левое полушарие: сознательные процессы, строгая, рациональная логика суждений, арифметика, грамматика, терминология, классификация — так называемый цифровой язык межличностного общения. Правое полушарие: область подсознательного, то есть все нелогичное, иррациональное, фантазии, сновидения — так называемый аналоговый язык.
      Смысловая сила любого национального языка заключается в слиянии цифрового и аналогового языков: наряду с правилами существуют исключения из правил; синонимы в действительности не являются синонимами, потому что заключают в себе нюансы, которые чувствует человек, в совершенстве владеющий языком и всегда умеющий в нужный момент найти подходящее слово; каждое сообщение на национальном языке несет в себе не только текст (что дано), но и подтекст (что подразумевается)
      В своей речи мы пользуемся не только национальным языком, мы пускаем в ход тон, мимику, жесты. Речь шла о «мимике» в литературном тексте, когда А. Блок настоял, чтобы собрание его сочинений, начавшее издаваться до реформы орфографии в 1918 году, допечатали по-старому, так как стихи были рассчитаны на это. А. Белый впервые ввел «жесты» в поэзию: язык пробелов, лесенки слов.
      Поговорка «По одежке встречают — по уму провожают» свидетельствует о непродолжительности влияния на подсознание. Лектор уверенно держится, уверенно говорит — есть основание сначала поверить ему. Очень важно еще, откуда он пришел, какой пост занимает, что опубликовал. Почему чужого слушают более внимательно, чем своего, объясняет другая поговорка: «Нет пророка в своем отечестве». Далее слушателя могут подкупить простота формулировок, изящество выводов, смелость высказываний, юмористическая окраска речи, наглядность иллюстраций.
      Подсознательное особенно важно при изучении учебных предметов, где рассматриваются отвлеченные понятия. Отчего эти понятия нельзя выразить на сознательном уровне, наглядно показал русский поэт-сатирик Саша Черный в поэме «Песнь песней», напомнив одну поучительную библейскую историю. У царя Соломона была возлюбленная Суламифь, красоту которой он хотел запечатлеть на века. Для этого он распорядился найти самого талантливого скульптора в своем государстве. Таковым оказался красивый юноша, которому царь раздумал показывать Суламифь. И было принято соломоново решение: дать скульптору словесную инструкцию (на цифровом языке, разумеется):
      Hoc ее — башня Ливана,
      Ланиты — половинки граната,
      Рот — как земля Ханаана,
      И брови — как два корабельных каната.
      Таким образом, искусство — это аналоговый язык.
      И тогда понятно, почему нельзя на лекции научить понимать музыку, а во время экскурсии раскрыть суть художественного произведения.
      Насколько богат аналоговый язык искусства, мы видим у В. Солоухина, написавшего стихотворение, казалось бы, на чистом цифровом языке. Но сквозь этот язык бьет ключом аналоговая составляющая:
      ...Лесок, тропинка, речка, дом, деревня.
      Букварь, тетрадь, доска, карандаши.
      Цветы и пчелы, птицы и деревья,
      И теплый дождь в сиреневой глуши.
      Грибы, мальчишки, книги и рогаткп.
      Семестр, зачет, каникулы, прогул,
      Станки, продмаги, рельсы и палатки,
      Рычапье, скрежет, содроганье, гул.
      Шум городов и лестничные клетки.
      Бухарский зной и празднества грузип.
      Настольный свет, снотворное, таблетки,
      Гриппозный жар и сульфадимезин.
      Стада коров, стреноженные кони,
      Моих детей живые голоса,
      Музеи, храмы, древние иконы,
      Испорченные реки и леса.
      Парижи, вены, лондоны, тираны,
      Гостиницы, приемы, телефон,
      Бифштексы с кровью, коньяки, бананы,
      Морской прибой и колокольный звон.
      Авансы, книги, критики и темы,
      Газеты утром, золото, свинец,
      Китай, ближневосточные проблемы,
      Судьба моей России, наконец.
      Более грубым способом можно действовать на подсознание по принципу тахитоскопа, запатентованного в 1962 году. Если в кинофильме каждые пять минут посылать импульс с экспозицией 0,003 секунды, зритель ничего не заметит, а подсознание примет. Опыты, проводившиеся в США, с одиночными кадрами в киноленте «Проголодались? Ешьте попкорн или «Пейте кока-колу!» показали, что зрители при выходе из кинотеатра стали покупать на 57,7 процента чаще первый продукт и на 18,1 процента — второй.
      В Московском Доме ученых я видел два подобных фильма, созданных в медицинских целях. Первый из них оыл профилактический (против холеры) с импульсом «Мойте руки!». Это серия шутливых мультиновелл о папе, маме и дочке с тремя вариантами, когда из-за несоблюдения правил гигиены погибает один из них. Фильм продемонстрировали туристам на теплоходе между Одессой и Сухуми, после чего расход воды в бачках увеличился в несколько раз (правда, ненадолго).
      Второй фильм не был тахитоскопическим и действовал на подсознание более тонко, как психотерапевтическое средство против бессонницы (его регулярно покагывают в нескольких санаториях). Здесь нет фабулы, и в этом отношении он «формалистичен»: стоячая зеленая вода, звук падающих капель, круги на воде, солнечные блики, богатая гамма пастельных полутонов. Зрительный зал не походил на комнату для отдыха в санатории; кроме того, присутствовавшие были предупреждены о коварном свойстве фильма и психологически сопротивлялись. Кто сумел справиться со сном, после окончания фильма почувствовал головную боль. Кто не справился, крепко уснул, и его пришлось потом будить.
      Читатель, наверное, догадался, что урок или лекция, навевающие сон, тоже действие на подсознание.
      Третье направление усилий лектора — воздействие на чувства: заставить слушателя улыбнуться, ожесточиться, возмутиться, заплакать. На лекции по экологии сделать так, чтобы запершило в горле при виде леса дымовых труб на фотографии. При изучении правил уличного движения почувствовать, что такое высокая скорость и насколько она опасна.
      Каждый человек чувствителен и любвеобилен. Но его чувства не беспредельны и распространяются вокруг него обратно пропорционально социальному расстоянию. Благодаря средствам массовой коммуникации мир стал меньше, теснее. Только сейчас человечество ощутило себя если не одной семьей, то жильцами коммунальной квартиры, где необходимо сосуществовать, еще лучше сотрудничать, еще лучше дружить. Именно в наши дни такое большое значение придается международным событиям, и то, что мы видим по телевизору — конфликты, пожары, землетрясения, — принимается близко к сердцу, как бы далеко от нас это ни происходило.
      И вот то, что учатся делать средства массовой коммуникации, всегда делал талантливый учитель (правда, не имея возможности этому научить других). Он не навязывал ученикам свое мнение, он уважал учеников, не спорил со строптивыми, был самокритичен. Это позволяло ему, как линзе, собирать в фокус пучок ученических чувств и проецировать их на внешний мир, делая далекое — близким, абстрактное — конкретным, чужое — своим.
      Наше знакомство с информационным режимом восприятия и усвоения было бы неполным, если бы мы проигнорировали два фактора, влияющие на закрепление учебного материала: как запомнить (мемориальная информативность) и захотеть проштудировать вновь (возвратная информативность).
      Чтобы понять, как происходит запоминание, поинтересуемся у старых людей: что и как запомнилось им из далекого и недалекого прошлого? Далекое запомнилось лучше, чем недалекое. Воспоминания не разворачиваются в виде длинной ленты, а представлены отдельными эпизодами, отдельными кадрами, не обязательно жизненно важными. По-видимому, кроме содержания, существуют форма, внешние и внутренние импульсы, которые, подобно фотовспышке, запечатлевают картины в памяти.
      Если поставить эксперимент в музее, то выяснится, что посетитель обычно запоминает самое необычное: большое, яркое, нелепое, смешное, по поводу чего он или его спутник высказал какую-то мысль, экскурсовод рассказал занимательный анекдот, смотритель сделал замечание («не трогайте руками», «не подходите близко»).
      Чтобы запомнить, ученику всегда нужна зацепка, узелок на память, и опытный учитель старается эти узелки навязать: проведет занятие в другом помещении, необычным, способом, расскажет что-то интересное, придумает эмблему темы — удивительный и еще не изученный до конца психосемиотический прием (психосемиотика — наука о знаке и его психологическом воздействии).
      Секрет памяти на далекое прошлое связан с почтенным педагогическим методом запоминания, по поводу которого известный ученый опубликовал статью под названием: «Повторение — злая мачеха ученья». Может быть, это утверждение звучит слишком сильно, но оно верно: повторение по охоте хорошо, по принуждению — плохо.
      Информация — нарушенное однообразие, то есть разнообразие. Постоянное разнообразие — это однообразие и, следовательно, отсутствие информации. Когда источник боится, что информация не дойдет до приемника, он создает избыточность — повторяет информацию. Но если информация слишком часто повторяется (сверхизбыточность), приемник ее игнорирует. Все это настолько непонятно сначала и настолько важно для обучения, что нам придется на этом остановиться.
      П. Вяземский написал пародию на стихи Д. Хвостова, которую можно рассматривать как информацию, основанную на бессмыслице. Бессмыслица получается из-за нарушения привычных правил логики. Прочтите:
      ОБЖОРСТВО
      Один француз
      Жевал арбуз:
      Француз, хоть и маркиз французский,
      Но жалует вкус русский
      И сладкое глотать он не весьма ленив.
      Мужик, вскочивший на осину,
      За обе щеки драл рябину
      Иль, попросту сказать, российский чернослив:
      Знать, он в любви был несчастлив!
      Осел, увидя то, оспины лупит взоры
      И лает: «Воры, воры!»
      Но наш француз
      С рожденья был не трус,
      Мужик же тож не пешка,
      И на ослину честь не выпало орешка.
      Здесь в притче кроется толикий узл на вкус:
      Что госпожа ослица,
      Хоть с лаю надорвись, не будет ввек лисица.
      Антрополог К. Леви-Стросс пишет о нарушении в музыке сложившегося однообразия: «Как только композитор вносит больше изменений, мы испытываем восхитительное ощущение падения — нам кажется, что нас швырнули в пустоту, оторвав от твердой опоры сольфеджио, но это кажется только потому, что ступенька, которую в конце концов найдет наша нога, не находится на том самом месте, где мы ее ожидали».
      Если в XIX веке мелодия строилась на основе гармонии, то сейчас в мелодическом материале чаще используются «неаккордные» звуки, а «аккордные» сознательно избегаются. Когда все привыкают к роли, которую играет в оркестре каждый инструмент, кто-нибудь из композиторов добивается выразительной аранжировки, поручив инструменту партию, для него несвойственную и непривычную (как это сделал, например, Малер, поручив в третьей части 1-й симфонии виолончельную по регистру партию контрабасу).
      При повторении оригинальное становится неоригинальным, и при частом повторении — банальным. Поговорка «повторять, как попугай» говорит о копировании, клишировании, штамповке, то есть потере информации.
      Читателю, наверное, известно стихотворение Козьмы Пруткова, полностью составленное из литературных штампов прошлого века. И хотя многие штампы к нашему времени исчезли, все-таки внимательно их проследите:
      МОЕМУ ПОРТРЕТУ
      (Который будет издан вскоре при полном собрании моих сочинений)
      Когда в толпе ты встретишь человека,
      Который наг,
      Чей лоб мрачней туманного Казбека,
      Неровен шаг,
      Кого власы подъяты в беспорядке,
      Кто, вопия,
      Всегда дрожит в нервическом припадке,
      Знай — это я!
      Кого язвит со злостью, вечно новой,
      Из рода в род;
      С кого толпа венец его лавровый
      Безумно рвет;
      Кто ни пред кем спины не клонит гибкой,
      Знай — это я!
      В моих устах спокойная улыбка,
      В груди — змея!..
      То, что слишком часто повторяется, пропускается мимо ушей, мимо глаз и не воспринимается. Но может быть и другое: ученик и читатель начинают чувствовать неприязнь к тому, что слишком часто повторяется, и к тому, кто повторяет.
      Следовательно, нужно уметь повторять, не повторяясь.
      Одна американская фирма, название которой читатель вскоре твердо запомнит, организовала пропагандистскую рекламу, то есть стала рекламировать не свою продукцию, а себя, чтобы потом, зная фирму, каждый отнесся к ее продукции благосклонно. Для этого известный художник-карикатурист Н. Томас придумал по заказу фирмы серию карикатур, которые стали периодически появляться в печати.
      Сын спрашивает маму в кухонном фартуке: «Ма.\г, что такое «Юни-Ройал»?» Ответ: «Спроси своего отца».
      На крюке подъемного крана вывеска «Юни-Ройал»; рабочий в каске, сидящий на этом же крюке, спрашивает другого: «Что такое «Юни-Ройал»?» В огромном зале за огромным столом в огромных креслах заседает совет директоров, в окне во всю стену виден лес дымящихся труб и гигантская надпись «Юни-Ройал»; мойщик оконных стекол интересуется у заседающих: «Что такое «ЮпиРойал»?» Латиноамериканский диктаторский палач в опереточном мундире спрашивает у приговоренного к смерти, голова которого покрыта черным платком: «Ваше последнее слово?» — «Что такое «Юни-Ройал»?» Коммивояжер говорит флегматичному феллаху: «Отделения «ЮниРойал» находятся в 23 странах». — «Хорошо, — вздыхает феллах, — а что такое «Юни-Ройал»?» И так далее.
      Мастерство художника сделало повторение интересным, ненавязчивым. Здесь на мемориальную информативность накладывается возвратная информативность: так в памяти старика сохранилась картинка далекого прошлого, благодаря наложению многократных воспоминаний об этом.
      В начале книги я упомянул о том, что в мое время у нас в школе не было учебников по истории. Поэтому, когда я много лет назад увидел у дочери учебник с прекрасными рисунками, я схватил его, уселся поудобнее и стал листать. Однако при всей моей неугаснувшей любви к истории я просидел недолго. Конфета в столь красивой обертке оказалась совершенно невкусной. И тут я подумал: почему (действительно, почему?) не поручают в обязательном порядке писать учебники талантливым людям, не только знающим историю, но и умеющим интересно ее изложить? Ведь не так уж много школьных учебников, чтобы не хватило талантливых людей.
      А теперь представьте себе, что такой учебник есть.
      Ученик читает его запоем, норовя заглянуть вперед. Когда выдается свободное время, он забирается в угол и трепетно перелистывает страницы. Папа, мама, бабушка и дедушка с нетерпением ждут своей очереди, чтобы -завладеть книгой, почитать и потом обсуждать прочитанное. Разве это фантастика? Разве не так читают произведения настоящих писателей, перечитывают и каждый раз открывают для себя что-то новое? Не потому ли мы вновь и вновь идем в один и тот же музей, чтобы взглянуть на известные творения, несмотря на то, что хорошо выполненные репродукции имеются у нас дома и мы часто разглядываем их?
      Здесь мы подошли к очень интересному вопросу: что такое талантливый, гениальный и существует ли мера этих понятий?
      Музей изобразительных искусств имени А. С. Пушкина в Москве располагает уникальной коллекцией картин французских импрессионистов, чему завидуют даже французы. Собрал эту коллекцию С. Щукин — меценат, не имевший художественного образования, но обладавший удивительным художественным чутьем. Собирать он начал тогда, когда французская академическая школа ругала импрессионистов и у них мало что покупали.
      Щукин приходил в студию художника и в одиночестве сидел часами, изучая расставленное и развешенное вокруг. Потом принимал решение, пока еще предварительное. Отобранные картины приносил домой и вешал на видное место. Через неделю или две следовало окончательное решение: то, что переставало обращать на себя внимание или даже начинало раздражать, возвращалось обратно. Только сейчас искусствоведы по достоинству оценили его выбор: возвратную информативность представленных в музее картин.
      Таким образом, чем талантливее автор, тем больше возвратная информативность его произведений, тем охотнее обращаются к ним знатоки и любители, чтобы насладиться вновь и вновь, обогащая при этом свой ум, свою душу. Именно поэтому рекламные агентства не жалеют денег, покупая картины известных художников и делая им заказы, чтобы рекламные плакаты долго могли висеть, никому не надоедая.
      Но, по-видимому, даже самая высокая возвратная информативность имеет свой предел. Представьте себе Мону Лизу (Джоконду) — не только подлинное полотно, которые вы, быть может, видели, но и многочисленные репродукции в ваших книгах, на стенах вашей квартиры и квартир ваших знакомых, на спичечных этикетках и почтовых марках, на упаковках конфет и мыла. Нечто подобное произошло в действительности с И. Шишкиным, 150-летний юбилей которого в 1981 году прошел довольно скромно, — и все из-за славы 50-х годов, когда плохие репродукции «Утра в сосновом лесу» и «Ржи» буквально заполонили общественные учреждения — вокзалы, клубы, чайные, и реакция сверхизбыточности до сих пор не прошла. Существует хитрый пропагандистский прием: самый большой урон врагу наносит тот, кто его перехваливает.
      Теперь, когда мы познакомились с введением в информатику (без которой не может существовать кибернетика) , узнали, что такое информационный режим — хотелось бы увидеть, как все это действует в школе высокой информационной культуры. К сожалению, ни у пас, ни за границей я не знаю такой школы. И поэтому пусть меня читатель простит, что я отправлюсь вместе с ним в другое учреждение высокой информационной культуры аэропорт.
      Самолет снижается над заливом, едва не замочив хвост, легко касается земли, долго катится мимо силосных башен, переваливает через шоссе, объезжает комбайны, убирающие хлеб на летном поле, и попадает в объятья «Спрута», приподнявшегося над землей в самый последний момент.
      Прямо из самолета пассажиры входят в одно из «щупалец» амстердамского аэровокзала «Схипхол», где никто не суетится и не волнуется по поводу того, куда идти и что делать дальше.
      Первая заповедь аэропорта: вселять уверенность и спокойствие. Совсем неважно, что вы не знаете иностранного языка, даже голландского, и никогда не летали на самолетах. Здесь все очевидно и понятно. Справочное бюро? Зачем оно — эго признак низкой информационной культуры, потому что там задают одни и те же вопросы и легко сделать так, чтобы они вообще не возникали.
      Мы с вами становимся на транспортную ленту длинного коридора и движемся к выходу. Окна-стены с панорамой бесшумной авиационной жизни. Приветливые, ненавязчивые рекламные плакаты. Мы проходим паспортный контроль, берем свои вещи и садимся в автобус, который везет нас в город. И за эти несколько минут трудно потом припомнить чей-нибудь недоуменный взгляд, чье-нибудь недоуменное слово.
      А когда предстоит возвращение домой, сработает вторая заповедь: здесь не опаздывают, и для каждого существует к выходу только один прямой путь. Гроздья солнечных дисков над головой показывают направления ко многим десяткам выходов. На наших посадочных талонах такой же возбуждающий оранжевый диск с номером выхода, и мы становимся на транспортную ленту, движемся по длинному коридору, сворачиваем в коридор поменьше навстречу только что приехавшим под почетным, но строгим эскортом дисков со своим номером.
      Не успевает предыдущий диск отпустить, два следующих, один за другим, властно притягивают к себе. Нетерпеливые могут не стоять на транспортной ленте, а идти рядом. Не для быстроты, а для спокойствия. Причем те, кто умеет читать по-английски или по-голландски, видит пояснительную, но в общем ничего не добавляющую надпись под диском, а те, кто не умеет читать, не видят — таков психологический эффект. Цель надписей — тоже успокаивать.
      Итак, путь к выходу известен, но отлет еще не скоро.
      При таком повороте мыслей тухнут в сознании солнечные блики дисков и вспыхивает второй информационны и уровень — спокойный зеленый цвет: туалет, медпункт, обмен валюты, кафетерий... Общий темпоригм жизни аэропорта: спокойный, несложный, деловитый. На оранжевом уровне (под потолком) — несколько более собранный, четкий. На зеленом уровне (выше глаз) — более расслабленный.
      Заповедь третья: здесь можно хорошо провести время, даже если его слишком много (нелетная погода), а денег слишком мало. Третий информационный уровень (не надо поднимать головы) — белый цвет. В центре тела «Спрута», откуда расходятся «щупальца», — Free shop — беспошлинная торговля. Здесь все дешевле, чем за чертой паспортного контроля, и рачительные путешественники складывают покупки в тележки, рядом с детьми и дорожными принадлежностями. Тот, кто не хочет ничего покупать, листает журналы и книги на открытых витринах, копается в сувенирах, рассматривает и примеряет драгоценности, тянет из стаканчика какой-нибудь напиток, слушает через наушники музыку (прерываемую объявлениями о самолетах) или вообще ничего не делает, найдя в диванном лабиринте уголок, чтобы смотреть в оконную стену, на людей или ве видеть ничего.
      Так здесь проходит время. Незаметно сменяются лица, подкатываются и откатываются самолеты за окном, звучит позывная музыкальная фраза, четко (!) произносятся названия конечных пунктов, на экранах батареи телевизоров стираются, вписываются и сдвигаются строки рейсов — только в них чувствуется тщательно скрываемый напряженный пульс жизни аэропорта. Да, «Схипхол»
      уже не молод, построены более современные здания аэропортов, но за прошедшие годы он многим повысил информационную культуру.
      Педагогическая информатика, кроме свойств информации, обрабатываемой при обучении, изучает строепиа и работу информационной системы: учитель ученик.
      Эта система насчитывает по крайней мере четыре тезауруса: что учитель знает, что знает ученик, чему хочет учитель научить, чему хочет ученик научиться.
      «Тезаурус» в переводе с греческого означает «богагство», «сокровище». Информатика это понимает как смысловое содержание информационной системы, чему в русском языке соответствует одно из значений слова «мир». Когда говорят «мир подростка» — это и есть тезаурус, который, в свою очередь, включает тезаурусы: что подросток собой представляет, что он знает о себе, к чему стремится, что знает и как оценивает других, что другие знают о нем и как оценивают его, что он хочет, чтобы о нем знали и как к нему относились, и т. д.
      Выше я говорил об играх в детском саду: это и есть первое знакомство с теорией тезаурусов. Графически тезаурусы соотносятся с помощью пересекающихся кругов — диаграмм Венна.
      Когда я прихожу в кино и не знаю, что увижу, то становлюсь поближе к выходу, чтобы о чем-нибудь догадаться по лицам покидающих зал. Это аналоговый язык.
      Но иногда слышится и цифровой язык. Он говорит ей:
      «Какая гадость!» Она ему отвечает: «Нет, мой милый, это прелестно!» Кто здесь прав? Правы оба. Каждый соотносит тезаурус фильма со своим: в одном случае получается пересечение, в другом нет.
      А теперь с помощью тезаурусного подхода вникнем в суть системы «учитель — ученик». Соотнесение четырех вышеназванных тезаурусов дает нам восемь производных: цели ученика и учителя совпадают в отношении того, чему нужно (1) и не нужно (2) учить; далее идет то, что ученик хочет знать, а учитель хочет (3) или не хочет (4) дать; то, что учитель хочет дать, а ученику неинтересно (5) или он уже это знает (6); то, чему учитель не собирается учить, потому что знает, что ученик это знает (7); и, наконец, наверное, есть то, что ученик знает, а учитель нет (8). Если мы прибавим пятый тезаурус — фактически переданные знания, то любознательный читатель может сам построить здесь новые производные тезаурусы.
      Такой анализ позволит лучше разработать технологию обучения и поставить перед учителем важную задачу: формирование тезауруса известного нам Т-специалиста. Этот тезаурус должен быть достаточно динамичным, восприимчивым к новому, автоматически освобождающимся от устаревшего, испортившегося, износившегося, с хорошим иммунитетом против вырождения и не нуждающимся в реанимации (принудительном расширении кругозора).
      Когда ученик пускает реплику в классе «Зачем нам это нужно?» — он выдает неразвитость своего тезауруса. Тот же вопрос в институте повышения квалификации означает вырожденный (закоснелый) тезаурус.
      Что касается педагогов, то мы можем проклассифицировать их тезаурусы на основе того, как они относятся к кибернетике, информатике, вычислительной технике:
      Новаторы (их мало) — революционеры, творцы, изобретатели, выдумщики, борцы, старающиеся не что-то когда-то, а все и немедленно изменить.
      Охотники (их больше) — революцию они не делают, но принимают ее с восторгом.
      Либералы (их много) — новое принимают больше на словах, чем на деле, и с оговорками, любят действовать обстоятельно, не торопясь («Конечно, это надо только приветствовать, но применять следует с бо-ольшой осторожностью и постепенно»).
      Консерваторы (их немало) — не скрывают своего отрицательного отношения, уступают под давлением обстоятельств и применяют новшество, когда его уже невозможно не применить («То, что декларируют кибернетика и информатика, давно известно педагогике, и если обратиться к педагогическим классикам...»).
      Реакционеры (их ничтожно мало) — идущие напропалую против, вспоминающие старые времена, когда кибернетику ругали, и еще более старые, когда ее не было вовсе («В пророков — камнями, ведьм — на костер!»).
      Это к ним обращены слова французского философа Ж. Ламетри, которые вполне подходят для этор книги:
      Эй, тугодумы,
      тупицы,
      брюзги и придиры,
      ханжи,
      сухари и педанты,
      которым ничто никогда не по вкусу,
      я пишу не для вас...
      Выше мы не раз съезжали и опять съехали с ученика на учителя. Это не случайно. Тезаурус ученика страдает только одним: неразвитостью. А вот что потом получится, зависит от школы. Ученика нужно только убедить, для чего учиться и в связи с этим чему учиться; все остальное (где и как) он примет без сопротивления и даже с радостью. Он не будет тосковать по казарменному типу школьного здания (которое хорошо смотрелось в сравнении с барачным), по старым учебникам, старой форме одежды, старым экзаменам.
      В букваре Неофита Рильского 1835 года первые слова, которые должен был самостоятельно прочитать ученик, были: ленивец, неопрятный, шалун, непослушный, болтун, невнимательный. Тогда учеба считалась привилегией и во всем был виноват ученик. Сутулость, близорукость, экзаменационный дерматит — кто делал из этого трагедию?
      Итак, учителями должны быть достойные, а учениками — все. Чтобы эффективно обучать всех, надо знать: кого как учить. Для этого мы снабжаем педагогику приставкой «кибернетическая». Однако прежде чем применять кибернетику, нужно пригласить информатику, которая научит каждого педагога использовать информационный подход. Но информатика останется «посторонним» школьным предметом, пока мы не убедим консерваторов, что только так можно давать обязательные и одинаковые знания всем, участвуя в выполнении народнохозяйственного плана по количеству и качеству выпускаемой продукции.
     
     
      Сто способов выучить урок
     
      Неожиданно для себя решили отпуск провести в СССР.
      Агентство «Интуриста» было совсем рядом. Но путевка начиналась только через две недели.
      — А как мы будем объясняться? — спросила Кэт. — Я слышала, что там даже по-английски не говорят. И алфавит у них другой.
      — Тогда я выучу язык. Недавно было объявление в газете, — сказал Ралф.
      — Ты? Язык? За две недели? — недоверчиво переспросила она.
      — В газете так и было написано: за любой срок.
      В другое время Кэт, возможно, стала бы возражать.
      Но и она уже решила навестить свою мать, а муж, чтобы не болтался, пусть учит язык.
      В конторе фирмы, обучающей 60 языкам, Ралфа встретили приветливо. Две недели? Прекрасно. За это время вы научитесь болтать о пустяках, расспрашивать дорогу, заказывать обед, разбирать вывески, что-то вычитывать из газет. И назвали сумму, выше той, которую назначил себе Ралф. Но отступать было поздно, машина закрутилась, и Ралф выписал чек.
      — Вы уверены, что за это время я выучу язык?
      — Конечно. Для этого и существует фирма. Раз вы хотите — мы вас заставим. Гарантия полная. Вас устроит, если завтра мы приступим к делу? Возьмите с собой все необходимое на этот срок. Деньги понадобятся только на тот случай, если вы вздумаете удрать. Но я что-то не помню, чтобы кто-нибудь сумел удрать от нас, — и агент рассмеялся.
      На следующий день Ралф с чемоданчиком в руке и проездным билетом (который ему вручил агент) в кармане сел в поезд, чтобы в другом городе приступить к изучению русского языка.
      На вокзале, куда он приехал, его встретила женщина:
      — Здравствуйте, я одна из ваших преподавателей.
      Сейчас я устрою вас в гостиницу, и мы сразу же приступим к занятиям. Вы не случайно уехали из вашего города, потому что все это время вы будете общаться только с нами, вашими преподавателями. И только по-русски.
      Она подождала, пока он приведет себя в порядок.
      Потом они спустились в кафе, сели за отдаленный столик и начали разговор. Вернее, говорила она, подкрепляя свои мысли жестами и указывая на предметы, о которых шла речь. Время от времени она провоцировала его повторить ту или иную фразу, но делала так, что реплика выглядела естественно. Со стороны могло показаться, что спутница болтает без умолку и не дает спутнику рта раскрыть.
      Вечером она проводила его до двери, сказала «до свидания» и пожелала по-русски спокойной ночи. Он пожелал ей то же самое и сразу лег спать, но перед этим стал разбирать метод преподавания, чему он уже научился и что ожидает его впереди.
      Утром Ралфа разбудил стук. Вошел мужчина и обрушил на него каскад русской речи. Ралф одевался и совершал туалет, а преподаватель комментировал его действия. Потом они позавтракали и пошли в здание фирмы, где заняли небольшой бокс, все содержимое которого включало стол, два стула, магнитофон и бумагу. Здесь они прозанимались до обеда.
      Обедали вчетвером в русской семье, хозяйке которой фирма платила за русский обед и застольный разговор по-русски. Здесь утренний преподаватель передал Ралфа дневному, с которым они совершили прогулку по парку.
      Потом появился вечерний преподаватель — вчерашняя женщина. С нею они возвратились в здание фирмы, где уютно провели вечер в холле за коктейлем, слушая музыку, русских певцов и просматривая русские газеты.
      Вторая ночь прошла ужасно. Ралф метался по кровати, просыпался, снова засыпал, и в голову лезла всякая всячина; ему казалось, что он онемел: пытается говорить, но не может.
      Следующая ночь прошла спокойнее. В четвертую он ужо спал «без задних ног», а днем на улице ему слышалась русская речь, только все говорили как-то невнятно.
      Если способы обучения расположить в ряд по степени принуждения, только что описанный способ займет крайнее место. На противоположном конце поместится способ, который использует другая фирма в другой стране. Эта фирма специализируется на обучении иностранным языкам детей и подростков, и ее деятельность выглядит еще своеобразнее.
      Шведская семья пожелала обучить свою дочь польскому языку. Она обратилась в фирму, где все начинается с заполнения гигантской анкеты. О чем только не спрашивает анкета: состав и достаток семьи, образ жизни и привычки, отношение к общественным проблемам и искусству и многое другое. В результате фирма находит в Польше семью, где есть именно такого же возраста дочь, которую хотят обучить шведскому языку, и по всем статьям семьи соответствуют друг другу. Они обмениваются своими детьми на год, два, три. Каждый ребенок живет в другой семье, посещает школу, летом ездит домой на каникулы. А фирма берет комиссионные за «сводничество».
      Теперь, когда мы установили дистанцию, посмотрим, что происходит между этими двумя, диаметрально противоположными методами обучения и куда в этом отношении движется мир.
      К свободе, самостоятельности и разнообразию методов и средств обучения.
      Конечно, то, что испытал на себе Ралф, останется: слишком специфично обучение иностранному языку.
      Язык — средство общения, и учиться языку лучше только в общении, которое, как стихия, должно захлестнуть обучающегося, заставить его барахтаться и ради спасения собственной жизни держаться на поверхности.
      Учиться здесь надо, прибегая ко всему богатству аналогового языка, включая мимику и жесты, и заканчивать чистым цифровым языком грамматики. Так учатся родному языку дети: среди говорящих на этом языке, не боясь делать ошибки и быстро их исправляя, и только потом закрепляют знания на уроках морфологии и синтаксиса. Сначала практика — потом теория.
      Уже на этом примере мы видим, что разяые учебные предметы требуют разного подхода при обучении.
      Если взять географию, то изучать ее легче в путешествиях, экскурсиях, походах. Конечно, идеально было бы объехать весь мир и потом закрепить увиденное по учебнику географии. Телевидение ФРГ передает для детей бесконечную программу про семью, которая методично объезжает весь мир. Я знаю в Эстонии географа-энтузиаста, который также методично посещает с ребятами все регионы страны, предварительно психологически обработав начальство и родителей и зарабатывая деньги на поездки всем классом на кондитерской фабрике.
      Долг каждого учителя географии использовать все возможности и заехать с классом как можно дальше.
      А начинать надо с автобусных и пеших маршрутов, где ученики учатся смотреть на аборигенов глазами иностранцев, а на их быт, экономику и природные условия — глазами ученых. Всегда можно путешествовать по карте, оживляя воображение с помощью книг, фотографий, слайдов и кинофильмов. При этом каждый ученик ведет свой походный журнал, куда записывает все, что он увидел и узнал. При такой методике учебник географии превращается в справочник, энциклопедию, настольную книгу, которая должна находиться всегда под рукой и которую совсем не нужно штудировать от корки до корки.
      Изучение истории начинается с мемуаров. Это один из видов учебного практического занятия. Интересны люди, которые пишут мемуары. 13 процентов из них хотят оказать помощь историкам, и их излюбленная тема индустриализация родного района. 8 процентов — назидатели, которым кажется, что современники живут «неправильно», и если не вмешаться, то потомки тоже будут жить «неправильно»; их записки обычно посвящены общественно-политическим темам. 6 процентов — эготики, то есть те, кто хочет возвеличить себя и этим удобным способом оставить о себе память; их записки самые пространные. 3 процента мемуаристов волнуют жизненные судьбы, они пишут из литературных побуждений, и их записки самые короткие. Остальные 70 процентов — настоящие мемуаристы.
      Пусть мемуаристы ошибаются, переставляют события, пропускают, утрируют — вое эти недостатки опытный историк легко устраняет. Все-таки мемуары являются очень важным историческим источником — ими но только надо научиться пользоваться, но также научиться писать.
      Да, да, этому вполне может научить школа. Начинают с попытки описать какое-нибудь событие годичной или пятилетней давности и затем анализируют это описание.
      Многие подростки пробуют вести дневник, немногим удается вести его долгое время, и единицы ведут его правильно. К сожалению, распространено мнение, что дневник — удел очевидцев и педантов. Только если ты увидел собственными глазами уникальное событие и разговаривал со знаменитым человеком, берись за перо; а не возьмешься, не страшно: существуют историки, которые и так все опишут. Но историки — не летописцы.
      У И. Эренбурга сложилась уникальная судьба: он так много видел, во многом участвовал, со многими встречался, что материала хватило бы десяти мемуаристам.
      Но его мемуары «Люди, годы, жизнь» поражают другим.
      Как это он все сумел запомнить? Секрет раскрывается очень просто, и сам Эренбург об этом рассказал. Он имел привычку вести записи. Не в дневнике, на что не всегда хватает времени, и дневник не всегда удается сохранить.
      А в записной книжке: даты, имена, дела, скупые слова определений. Только. И памяти этого достаточно, чтобы многое вспомнить и о многом написать. Но, наверное, для мемуариста это еще не все.
      Вы наверняка читали мемуары известных деятелей, не только участвовавших в событиях, но и руководивших ими. Они добросовестно перечисляют многочисленные имена и названия, но за этими именами и названиями даже при богатом воображении читатель немногое увидит.
      Все мы придаем большое значение истории Великой Отечественной войны. А как мало написано о жизни того времени: не о делах и событиях, а о быте, нравах, думах. Только ущербом учебного воспитания можно объяснить нашу беспечность как летописцев, историографов.
      Научившись хотя бы немного самим писать хронологические заметки и мини-мемуары, мы сможем больше извлекать и по достоинству оценивать опубликованное.
      Потом на основе этого умения научиться последовательно излагать свое понимание и дух изучаемых по программе исторических событий, обращаясь время от времени к учебнику истории, который стоит рядом с учебником географин и выполняет ту же функцию. Теперь мы вспомним о «фантастическом» учебнике истории и убедимся, что его идея не столь уж фантастична.
      Работая самостоятельно, ученик научится и другим способам учить уроки. Вот хотя бы конспект — традиционная форма сокращенного пересказа материала для лучшего усвоения. Этому, как ни странно, не учат в средней школе. На первых курсах вуза студенты мучаются с конспектами, и из-за этого снижается эффективность обучения. Потом одни сваивают премудрость конспектирования, другие нет. Я что-то не слышал о теоретических и практических занятиях по ведению конспектов; если они и существуют, то лишь благодаря энтузиазму новаторов и будут существовать, пока у новаторов хватит сил на борьбу с консерваторами.
      Также что-то дедается, но далеко не достаточно, с обучением докладам. Как составить план, с чего начаь, о чем не забыть сказать, как аргументировать, сделать четкие выводы, суметь уложиться в отведенное время и, конечно, не позволить себе читать по бумажке. Всему этому должен учить учитель, а не жизнь. Как приятно после доклада увидеть благодарные лица слушателей, убедиться в том, что, убедив их, ты убедил в чем-то и себя.
      Теперь перейдем к тому, чему наверняка не учат в школе, ни в средней, ни в высшей: умению составлять тезисы, резюмировать, сочинять рефераты и аннотации, придумывать информативные заголовки. Кстати, знает ли читатель, в чем разица между тезисами и резюме, рефератом и аннотацией?
      Библиограф И. Травкина обработала содержание более тысячи аннотаций художественной литературы и получила обобщенный текст (сравните его с тем, что писал Гоголь): «Талантливый писатель, мастер слова, тонкий, наблюдательный художник, пишет правдиво, эмоциональпо, поэтично, красочно. Его повести, романы, рассказы богаты мыслью и чувством, отличаются большим психологизмом, лиричностью, точностью и остротой художественного видения... Читатель с ыеослабевающим вниманием, волнением следит... Книга, несомненно, вызовет большой интерес». Но книга не сапоги, ее не возвратить в магазин на том основании, что не нашел в ней ни эмоциональности, ни поэтичности.
      Далее Травкина предлагает мысленный диалог:
      — Для чего вообще нужна аннотация?
      — Мы хотим получить кое-какие сведения о романе, повести, стихах.
      — Какие именно? Вас интересует автор книги?
      — Да, конечно.
      — О чем в ней говорится?
      — Наверное.
      — Где происходит действие?
      — Вероятно.
      — И каковы ее герои?
      — Не зна-а-ю.
      — Хорошая эта книга или плохая?
      — Да, да, да! Это обязательно! Ведь интересующее меня событие в интересующем меня месте может быть описано хорошо или плохо. И вообще при чем здесь события?.. Меня интересуют люди, характеры... И потом хотелось бы знать, чем отличается эта книга от всех других, в чем особенность именно этого художника, потому что, если это настоящий художник...
      — И все это вы хотите узнать из аннотации?
      Как видим, брошен камень не только в сторону книжных издательств. Мы все должны почувствовать его удар из-за нашего неумения аналитико-синтетически перерабатывать информацию: расчленять, выделять, сокращать, подчеркивать, обобщать. Эта важная область информатики должна быть включена в программу обязательного обучения. Чтобы усваивать информацию, надо уметь ее обрабатывать. Обучаясь этому, мы, по существу, обучаемся методологии научных исследований, что особенно необходимо в наше время.
      Сайентификацией называется процесс проникновения науки во все без исключения сферы практической деятельности, приобщение всех к науке. Наука, превратившаяся в самостоятельную отрасль народного хозяйства, сделала так, что трудящиеся перестали делиться на научных и ненаучных работников. Каждый в какой-то мере связан с наукой: если не сам занимается ею, то помогает кому-то заниматься, либо присутствует при этом, используя результаты научного труда. И наука учит каждого тому, как работать, как учиться.
      По роду моей деятельности мне часто приходится читать письма «прожектеров» (в кавычках!) и, что еще хуже, отвечать на них. Это люди, которые хотят пробраться в науку с черного хода. Они загружают ненужной работой административный персонал, отвлекают специалистов, которые должны вникнуть в то, что пишет «прожектер», а сделать это, как правило, бывает нелегко. Если по доброте душевной вы найдете в «прожекте»
      что-нибудь хорошее (в любом плохом можно найти чтонибудь хорошее), то воодушевите «прожектера» на обивание новых порогов, и тогда отвлекутся от работы новые партии администраторов, и новые специалисты будут вникать в суть «прожекта».
      Наука, кроме черного, имеет парадный вход. Но вошедший в парадную дверь должен соблюдать правила научной этики; подключиться к соответствующему его интересам зримому или незримому коллективу специалистов, ходить на семинары, участвовать в конференциях и, конечно, читать статьи и книги. Так он почувствует уровень науки сегодняшнего дня, подумает, чем сможет этот уровень приподнять. Если у него есть идея, он выскажет ее и посмотрит, как на нее прореагируют другие. Так приобретается научный авторитет, а с ним и право делать вклад в науку. Я — профессиональный ученый — строго подчиняюсь этим правилам и не могу просто так опубликовать первую пришедшую мне в голову завиральную идею. Наука обладает хорошим иммунитетом против ненаучных подходов и ни от кого ничего не берет на веру, под честное слово.
      В наше время практики зачастую составляют половину участников научных семинаров. На международных научных конгрессах стало больше студентов. Я наблюдаю, как они слушают и осмеливаются задавать вопросы.
      Заглядываю через плечо в их заметки и думаю о школе.
      Средний ученик усваивает одну десятую учебного текста — эти наверняка научились учиться продуктивнее.
      Постепенно школа — высшая и за нею средняя — все больше и больше отводит времени на самостоятельную работу учащихся. Известны вузы, где эта доля доведена до 60 процентов. Но нельзя просто так издать нужное распоряжение и изменить расписание занятий. Надо научить учащихся самостоятельно работать.
      Для этого необходимы хорошие учебники, научно-популярные и научно-художественные книги, кинофильмы, а также исчерпывающие по содержанию и наглядные по форме атласы, таблицы, плакаты, справочники. Здесь многое могут, но мало что сделали ученые.
      Снобизмом страдали не только аристократы. Ученый всегда считал своим долгом говорить по-ученому — непонятно, «наукообразно», так, чтобы только коллега-ученый мог его понять. Писать научно-популярные книги было таким же неприличным занятием, как и публиковаться в газетах. Но когда наука связала свою судьбу с практикой, приобрела авторитет и популярность, все больше людей стало интересоваться наукой. Чтобы удовлетворить этот интерес, популяризацией науки занялись писатели, что вызвало переполох среди ученых и заставило их пересмотреть свои взгляды.
      В нашей стране у истоков научной популяризации стоял академик С. Вавилов, брошюры которого в течение нескольких десятилетий считались эталоном.
      Но жизнь двигалась вперед и предъявляла к научно-популярной литературе новые и разнообразные требования: эта литература теперь нужна всем недостаточно образованным, всем интеллигентам, которых заботит их уровень интеллигентности, то есть культурного развития, всем любознательным как газета («Ну что там новенького в науке»?), всем специалистам как путеводитель по смежным областям ы по этой же причине всем переквалифипирующимся, которых, как мы знаем, становится больше и больше. И когда научно-популярный язык справиться не может, ему приходит на помощь научно-художественный. (Посмотрел бы на эту книгу кто-нибудь из высокоученых предков — уверяю вас, он пришел бы в ужас.)
      Отсюда и «сверхтребования» к учебникам, в чем не было необходимости ранее.
      Один из показателей информационной культуры: многообразие методов обучения, принудительного и самостоятельного. Мы уже отметили, что между принуждением (несамостоятельностью) и самостоятельностью (непринуждением) нет границы, а есть переход. Такой же переход существует между пассивными и активными методами обучения.
      Самостоятельные занятия увеличиваются по количеству часов, разнообразятся и становятся активными. (Читать книгу — пассивное самостоятельное занятие, делать из нее выписки — более активное занятие.) А несамостоятельные занятия? Они сократятся в объеме, но станут более разнообразными и в целом более активными.
      Знакомство с принудительными (или несамостоятельными, как вам нравится) методами мы начнем с выяснения взаимоотношений между уроком (лекцией) и учебником. Здесь должны существовать логика и постепенность: сначала ученик только слушает, потом начинает пользоваться учебником как пособием, потом учебник становится основой самостоятельного занятия, и лекция его дополняет. Параллельно этому — в аудитории, лаборатории, дома — проводятся практические (принудительные) занятия.
      Поскольку лекции в будущем станут обзорными, постановочными (в начале) и резюмирующими (в конце), преподаватель сможет увеличить число часов на консультации, индивидуальные и групповые. На этих консультациях он ответит на все вопросы студентов, лучше узнает их, сможет повлиять на стиль их мышления и выражения мыслей. Кстати, это также метод учебы.
      Прежде чем обратиться к новым активным методам, задержим внимание еще на двух старых: к сожалению, почти забытом коллоквиуме и незабытом семинаре. Коллоквиум — по-латыни «беседа», которая проводится для выяснения знаний, мнений. Научный коллоквиум выявляет разные подходы к одному и тому же изучаемому вопросу. Учебный коллоквиум выявляет незнание и неправильное знание, чтобы дополнить и исправить. Правда, что это немножко напоминает экзамен? Да, немножко.
      По в отличие от экзамена это не игра в прятки, а совместный поиск под лозунгом: сотрудничество и доброжелательность.
      Семинар (по-латыни — рассадник) — тоже совместный поиск, но не знаний и мнений, а убеждений и доказательств. На семинаре студенты демонстрируют свое знакомство с литературой и учатся рассуждать, анализировать и синтезировать. Здесь ничего не берется на веру и вырабатывается этика: терпимость к чужим мнениям и подчинение логике доказательства. Учебные семинары постепенно переходят в научные, где студенты выступают сначала перед студентами, а затем в кругу специалистов с сообщениями о результатах собственных мини-исследовании, чтобы потом вместе их обсудить. Так вырабатываются научная убежденность и вкус к научным исследованиям.
      К сожалению, многие преподаватели толком не знают, что такое семинар, и используют эту форму учебных занятий как удобный (резиновый) метод в кругу других традиционных методов. При этом консерваторы превращают его в усовершенствованный школьный урок: «Все выучили материал? Проверим. Иванов, что думаете вы по этому поводу?.. Петрова, правильно ли говорит Иванов? Сидоров, потом я спрошу ваше мнение». Новатор, когда отсутствуют другие формы активных занятий, может сделать из семинара все, что угодно: диспут, симпозиум, игру — учебную, деловую.
      Во все времена военные на своих учебных занятиях играли в игры. Они так и называются военными играми.
      Строится обширный макет местности (мечта воспитанника детского сада), где, иногда с большим искусством, делаются леспые посадки, распахиваются поля, застраиваются деревни, прокладываются дороги, прорываются овраги, по дну которых текут стеклянные речки. И сгрудившиеся вокруг взрослые в мундирах с увлечением начинают играть: проводят кровопролитные сражения, пускаются на тактические хитрости, побеждают или терпят поражение.
      В середине нашего века эту идею переняли менеджеры, когда пришли к выводу, что им тоже надо учиться.
      Они разыгрывают экономические сражения: как дешево купить сырье, вовремя обновить оборудование, повысить квалификацию персонала и тем самым производительность труда, повысить, но не очень, зарплату, не дать продукции затовариться, подороже ее продать, получить хорошую прибыль и с пользой во что-нибудь вложить.
      У нас сейчас многие вузы и институты повышения квалификации обзавелись лабораториями активных методов обучения, которые зачастую все свои усилия тратят на разработку образцово-показательной игры, от которой бывает больший или меньший прок, которую можно с успехом показать начальству, но которая не желает вписываться в рутинный учебный процесс, организованный по старинке.
      Главная беда таких полезных начинаний заключается в том, что все активные методы сводятся к одному — деловой игре, и этот активный метод противопоставляется неактивным, вместо того чтобы соединиться с ними.
      Иными словами, активизация учебного процесса — это комплексное использование всех методов независимо от степени активности, но с упором на последние.
      Сейчас мы с читателем посетим тот самый вуз, где студенты не узнали аудиторию, ставшую ультрамариновой. В одной из соседних аудиторий проводится тестовое занятие с группой. Тема занятия: «Прием на работу».
      На стене висят шесть портретов: головы мужчин в натуральную величину и в натуральном цвете. Каждый студент всматривается в лица и старается узнать самого культурного и самого некультурного, самого честного и самого бесчестного, самого хитрого и самого бесхитростного, самого твердого и самого мягкого; потом решить, кто подойдет ему и кто не подойдет в качестве помощника, кто в качестве начальника; и, наконец, требуется определить возраст всех шестерых.
      Зачитываются правильные значения, и студент ставит себе оценку по очкам: насколько он знает людей, то есть судит о них чисто внешне. Заработать лишнее очко очень трудно: например, в возрасте разрешается ошибиться не больше, чем на один год. Максимальное число очков — 40. Профессиональные работники службы кадров со стажем никогда не набирают меньше 20.
      Выходит, кадровик не только должен вести личные дела, оформлять на работу, вести график отпусков, он должен знать людей, дополняя это знание данными анкеты и мнением психолога. Оценивая в себе этот навык, студент может в дальнейшем развить его, прежде чем станет дипломированным работником службы кадров.
      Что это за занятие по форме? Конечно, активное.
      Но не очень. В какой-то мере игра с самим собой и с группой, с намеком на соревнование (кто лучше и кто хуже всех знает людей).
      В соседней аудитории другая группа того же и курса играет в «Аттестацию».
      — Кто сегодня отсутствует?
      — Ошарашкин... и...
      — Прекрасно, возьмем Ошарашкина. Все ли достаточно хорошо его знают? Сегодня он будет подвергнут аттестации. Потом вы обязательно сообщите ему результат. (В аудитории оживление, смех. Попробуй при таких мотодиках пропустить занятие.)
      Пять аспектов навыков: коммуникационные, взаимоотношения, мотивации, специальные навыки, самостоятельность. По каждому из этих аспектов задаются вопросы и предлагаются соответствующие утвердительным ответам баллы:
      «Пишет так, что каждый может его понять, — 3,9».
      «Умеет давать объяснения — 2,2».
      «Терпелив с теми, кто обладает меньшими знаниями, чем он, — 4,5».
      «Готов принять совет — 3,6».
      «Если выдается свободное время, активно ищет работу — 3,1».
      «Умеет организовать работу других — 3,6».
      «Требует серьезных доказательств, прежде чем соглашается с предложением, — 2,9».
      «Не выбивается из колеи при неожиданностях в работе — 3,8».
      «Не боится задавать вопросы — 2,1».
      «Готов признать ошибку, если в самом деле допустил ее, — 1,5».
      Ответ положительный — ставится балл, ответ отрицательный — ничего не ставится, если член аттестационной комиссии затрудняется с ответом, он пишет галочку.
      Баллы суммируются, суммы сравниваются. Права голоса лишаются эксперты, которые больше всего написали галочек, потому что за незнанием может стоять балл, и тогда сумма у некомпетентного эксперта занижается.
      Из самых компетентных экспертов формируется бюро аттестационной комиссии, которое должно прийти к общему соглашению по каждому из аспектов и по навыкам в целом. Бюро заседает, обсуждает расхождения, а другие члены комиссии слушают, задают вопросы, дают советы. Лишенные права голоса находятся в стороне, они только слушают. А, собственно говоря, кто они такие, почему не знают своего товарища по группе?
      Это практическое занятие дает представление о том, как надо и как не надо проводить аттестацию, кто может и кто не может быть экспертом, почему облегчает труд комиссии и обеспечивает справедливость ее выводов хорошо разработанная методика. Одной из этих методик и обучаются студенты, чтобы затем на экзаменах о ней рассказать, а на производственной практике использовать.
      Констатируем: «Аттестация» в большей степени игра, чем «Прием на работу», и более активная. Это типичная учебная, по не деловая игра.
      С деловой игрой мы познакомимся в конце учебного курса «Социально-психологические и информационные основы управления» этого же московского вуза, когда студентам нужно выставлять зачеты. Студенты оценивают сами друг друга. Преподаватель наблюдает и контролирует. Разыгрывается борьба за лично-командное первенство.
      Эта деловая игра называется «Совещание». Учебная группа делится на две подгруппы-команды. Капитаны команд проходят предварительный инструктаж, чтобы потом все взять на себя. Бросается жребий. Одни становятся дискутантами, другие — судьями.
      Дискутанты садятся полукругом, у каждого на груди номер. Капитан команды — председатель совещания занимает центральное место, лицом к ним и спиною к судьям. За пять минут до начала объявляется тема дискуссии. Время одного выступления — минута. Капитан проводит разминку: намечаются вопросы, которые следует обсудить, выбирается тактика обсуждения.
      — К совещанию все готовы? Судьи тоже готовы? Тогда приступим.
      Включается секундомер.
      У каждого судьи судейский лист с номерами дискутантов. Каждому дискутанту он должен поставить оценку по трехбалльной шкале (хорошо удовлетворительно — плохо): за активность (часто просил слова), умение четко и ясно излагать мысли (было все понятно и укладывался в регламент), оригинальность суждений (предлагал что-то новое, неожиданное, остроумное), умение быть лидером (направить дискуссию в нужном паправлении, даже, может быть, «бросить дохлую кошку», то есть заставить остальных возмутиться, постараться опровергнуть и подобрать для этого факты).
      Зная, что их оценивают, дискутанты волнуются, тянут руки, стараются сказать что-нибудь из ряда вон выходящее, смотрят на часы, чтобы, не дай бог, их не прервали. Председатель с трудом сдерживает эмоции и осторожно ведет корабль совещания к причалу. Время кончилось. Секундомер останавливается.
      Пока дискутанты оформляют протокол дискуссии, главный судья — капитан второй команды суетится, все данные судейских листов надо свести в листы дискутантов, просуммировать — и результаты внести в итоговый лист.
      Перерыв. Разгоряченные и продолжающие спорить участники выходят в коридор.
      После перерыва команды меняются местами, и страсти вновь накаляются. В двери заглядывает декан и слушает: дискутант говорит о том, что прямо касается работы деканата. Но студенту не до декана, когда сверлят его десять пар судейских глаз.
      Только на исходе четвертого часа берет слово преподаватель. В его руках итоговые листы. Оп обсуждает результаты, называет призеров по отдельным показателям и всему многоборью и поздравляет победившую команду.
      Читатель, может быть, помнит, что в нечто подобное играли в школе на уроке экономики.
      В «Совещании» деловая игра совмещается еще с одним игровым методом «мозговым штурмом». Задача «мозгового штурма»: решить какую-нибудь проблему (разумеется, не глобальную, мировую), техническую, административную, которую по одипочке никто не смог решить.
      Игры бывают имитационные и ситуационные. Дети играют в «дочки-матери», студенты-медики прощупывают гипсового больного, директора в порядке повышения квалификации отрабатывают умение разговаривать с людьми — все это имитационные игры.
      В ситуационных играх разыгрываются ситуации, реальные или искусственные. Играющий учится ориентироваться, выбирать правильную тактику, «выкручиваться», принимать близкие к оптимальному решения. Это можно делать с развлекательной, учебной и деловой целью, причем многие развлекательные игры кое-чему учат.
      Играть можно в одиночку, вдвоем, втроем и большими группами, для чего необходимы разные способности, и получаются разные навыки. Все это требует разнообразия активных методов обучения. Здесь мы подошли к самому важному вопросу: как это разнообразие слить воедино? Нужна режиссура учебного процесса.
      Со мною в классе учился тихий мальчик Саша Цейтлин. Как-то на парте я увидел тетрадку с надписью «Режиссерский план А. Цейтлина». О том, что Саша увлекался драмкружком, я знал (многие увлекались атим).
      О том, что Саша ставил «Проделки Скапена», где Кормилицу играла девочка, которая мне нравилась, я тоже знал. Но на меня произвели впечатление слова «режиссерский план». По невежеству я думал, что театр это актеры.
      Нечто подобное многие думают про школу. Что нужно от завуча в средней школе и от учебной части в высшей? Знать, какой предмет изучается после какого, как равномерно распределить часы, учесть пожелания и возможности преподавателей и составленное таким образом расписание ввести в действие.
      А как учесть то, что параллельно лекционному курсу проходят семинарские, практические и лабораторные занятия, и практика должна идти на каком-то расстоянии от теории, не уходя вперед и не отставая? А если игра требует четырех часов, как, например, «Совещание», что делать тогда с перерывами? Почему в средней школе стараются один предмет втиснуть в один час, а «
      высшей — в два часа занятий, тогда как существуют предметы, как. иностранный язык, требующие целого дня на одно занятие? Кто думает о том, совместимы ли предметы, следующие в расписании один после другого?
      А как важно учесть интервалы между занятиями по разным предметам: если недельный перерыв не страшен в одном случае, то страшен в другом, когда важно удержать в памяти пройденный материал, не потерять логические тонкости переходов. Последним недугом особенно страдает учеба взрослых без отрыва от работы, когда наивно полагают, что десять лекций с интервалом в один месяц в течение года могут принести какую-нибудь пользу.
      Недавно я ездил во Вьетнам, и врач в целях профилактики прописал мне: делагил — два раза в неделю там и три недели здесь, по возвращении, декамевит — желтую и оранжевую таблетки раз в день после еды 40 дней, аевит — одну штуку два раза в день после еды (1-й флакон) и потом раз в день (2-й флакон). Не знаю, была ли от этого польза, но режим выбран профессионально, темпоритм отчетливый.
      Хорошая режиссура превращает семестр в многосерийный кинофильм, содержательный и интересный, с таким же четким темпоритмом, где теория перемежается с практикой, свобода с принуждением, активность с пассивностью, учеба с развлечением.
      Как после всего сказанного нелепо выглядят слова в заголовке «выучить урок». Вообще, не надо бы уроков я ье нужно ничего выучивать.
     
     
      Наука оглядываться назад
     
      Карточка размером с тетрадку; по всем четырем краям сто отверстий. Это перфокарта. Каждый написал на ней свою фамилию, тему урока, дату.
      Урок анатомии. Учительница рассказывает, показывает, объясняет, разъясняет, отвечает на вопросы. Явно старается, чтобы ученики не были пассивны. Мелькают раскрашенные картинки, таблицы, муляжи, иллюстрирующие строение человеческого тела. Рассказ о Галенеы Везалии. Итальянская гравюра «Урок анатомии в Болонье». Когда речь зашла об анатомах-гробокопателях, кто-то вспомнил про Тома Сойера.
      Время от времени как бы невзначай, не прерывая разговора, учительница секунд пятнадцать-двадцать показывает таблицу. На таблице крупным шрифтом номер, вопрос и четыре варианта ответа, обозначенные буквами А, Б, В, Г. На перфокарте каждая четверка отверстий имеет свой номер, и отверстия четверки обозначены теми же буквами. Отвечая на вопрос, ученик обводит чернилами нужное отверстие. И так 10-12 раз за урок.
      Звенит звонок. Дежурный собирает перфокарты, относит их в учительскую и там вырезает отмеченные отверстия, то есть соединяет их с краем карты. Вооружившись спицей, учительница проверяет, как усвоен материал. 1-й вопрос. На месте отверстия правильного ответа по торцу всех 32 карт протянулась аккуратная канавка: все ответили правильно, 2-й вопрос: чья-то карта перегородила канавку. Эта карта извлекается спицей: Гилякова. На 3-й вопрос многие ответили неправильно.
      В отверстие правильного ответа вводится спица, стопка поднимается на спице: карты с правильным ответом падают, с неправильным — остаются на спице. Кто здесь?
      Опять Гилякова.
      Так ставятся оценки всему классу. Отличник имеет право ошибиться один раз. Потом учительница ставит оценки себе: если на какой-нибудь вопрос многие ответили неправильно — значит, виновата она. И завтра придется исправлять свою ошибку.
      Представляете: сколько в классном журнале оценок и какие итоги будут в четверти?
      То, что здесь описано, — попытка, почти не посягая на традиционность, улучшить обратную связь в системе управления «учитель — ученик», гарантировать всем твердые знания и справедливые оценки, сократить время на опросы, дав при этом возможность ученику говорить с места. Наконец, повысить его внимательность: ведь стоит только посмотреть в окно — и очередной плакат обязательно застанет врасплох.
      Связь — это передача сообщений. Сообщения можно передавать разными порциями и через разные интервалы времени. Это называется пунктуация, которая применительно к системе обучения выглядит следующим образом: по линии прямой связи идут длинные сообщения с короткими интервалами (уроки), по обратной — короткие сообщения с длинными интервалами (проверки).
      Следовательно, обучение — система со слабой обратной связью. И если мы хотим обратную связь усилить, то не обязательно, чтобы она стала такой же сильной, как прямая. Сила обратной связи должна быть такой, какой нужно.
      Кроме силы, то есть произведенных затрат, работу системы характеризует быстродействие. Информация быстро доходит от учителя к ученику, ученик быстро реагирует на нее, учитель соответствующим образом реагирует на то, что ученик усвоил неправильно, принимает меры и быстро их реализует, а ученик исправляет то, что неправильно усвоил. Здесь важно, чтобы все было одинаково быстро. Какая польза, если ученик быстро реагирует, а учитель долго делает выводы из этого, или быстро делает выводы, но долго собирается, чтобы их реализовать?
      Кроме быстродействия, существует еще одна характеристика — надежность связи. Информация должна благополучно дойти от учителя к ученику, реакция на нее — благополучно пройти обратный путь и так же благополучно вернуться в виде реакции на реакцию, то есть исправленного прямого действия.
      Ненадежность: информационный шум — бесполезная информация, потери полезной информации и ошибки.
      Когда ошибки преднамеренные — это называется дезинформация: учитель старается выдать желаемое за действительное, а ученик старается убедить учителя, что поверил этому; в результате учитель ничего не предпринимает, чтобы изменить метод убеждения. Кто может отрицать, что ученик у доски нередко ошибается и пустословит, учитель при этом недостаточно внимательно слушает, недослушивает и поэтому не может обнаружить пробелы в знаниях и ошибки.
      Таким образом, обратная связь — это привычка оглядываться назад: смотреть, что получается, хорошее стараться повторить, плохое не повторять. В результате каждое последующее действие будет лучше предыдущего. И система с хорошо функционирующей обратной связью становится самосовершенствующейся, самообучающейся, умеющей учиться на своих ошибках, то есть кибернетической. Вспомним старую истину: «Умен не тот, кто не делает ошибок, а тот, кто умеет полностью и вовремя их исправлять».
      Применительно к школе это означает, что учитель сразу видит, что дает его урок, делает выводы из своих ошибок и ошибок учеников, старается сразу и полностью исправить и больше не повторять, дав, таким образом, одинаково качественные знания всем.
      Как мы уже догадались, система с обратной связью — трехтактная: прямая связь, обратная связь, коррекция прямой связи. Вообще обратная связь без прямой невозможна и наоборот. И когда мы выделяем обратную связь, говорим именно о ней — это означает, что слабое место а управлении надо искать в обратной связи.
      Испокон веков в школе применяются три инструмента обратной связи: вызов к доске, контрольная работа и экзамен. Вызов к доске — самый дорогостоящий инструмент. Он отнимает много учебного времени. И как бы его ни расхваливали теоретики (с точки зрения «повторенье — мать ученья»), практика всех времен и народов говорит одно: внимание школьников при опросе крайне рассеянно. Даже если ученик не думает о посторонних вещах, он думает о том, спросят его или не спросят. Так опрос превращается в азартную игру, не менее интересную, чем игры, которые мы осуждаем. («Представляешь: только она назвала мою фамилию, а тут звонок».)
      Всегда есть вероятность, что тебя не спросят, и довольно высокая, если спрашивали вчера. Эта вероятность и служит затравкой в игре. Но, чтобы включиться в игру, надо выполнить главное условие: не выучить урок.
      Вот когда склонность к игре и лень становятся друзьями, и в противовес центростремительной силе (выучи урок!) начинает действовать центробежная сила (не учи!).
      Но, может быть, эти недостатки компенсируются обратной связью, действиями учителя? Посмотрим.
      Каждая пройденная тема требует проверки: хорошо ли ее усвоил класс в целом и отдельный ученик. Для выполнения первого условия закон статистики требует, чтобы выборка опрошенных не ограничивалась двумя-тремя учениками, а по количеству и качеству отражала так называемую генеральную совокупность — весь класс. Качество означает, что среди опрошенных должно быть соблюдено сложившееся в классе количественное соотношение между внимательными и рассеянными, легко и трудно усваивающими материал, обладающими хорошей и плохой памятью. Выполнив это условие, учитель может поставить себе оценку и идти дальше.
      Но успеваемость класса в целом — это мало. Необходимо следить за каждым учеником. Для этого надо добиться весомости каждой единичной оценки, отражающей истинное, а не мнимое знание темы, и весомости четвертной оценки, основанной на достаточно большом статистическом материале, когда случайная единичная оценка (вопреки правилу, слишком плохо или слишком хорошо выучил урок) не может оказать влияния на среднюю.
      Если вызов к доске и так отнимает слишком много времени, не концентрирует, а рассеивает внимание учеников, не дает возможность качественно проверить каждого и всех, значит, этот традиционный метод проверки не может считаться прогрессивным.
      Отмеченные недостатки в какой-то мере устраняют контрольные работы: они охватывают всех, но не весь учебный материал. В отличие от первого инструмента ооратной связи этот инструмент особенно дорого обходится учителю, отнимая у него внеучебное время. Попробуите качественно каждый день перед сном проверять 30— 40 контрольных работ. Правда, если автоматизировать проверку или, по крайней мере, так ее организовать, чтобы работы проверяли сами ученики (как в учебных играх), значит, мы активизируем учебный процесс и откроем путь кибернетической педагогике.
      Теперь о третьем, самом одиозном инструменте — экзамене. Он не требует слишком много времени, охватывает всех учеников без исключения, но когда к назначенному часу приходят все — снова начинается азартная игра со случайностью.
      Уже зная кое-что об обратной связи, мы можем охарактеризовать экзамен как обратную связь с настолько большим запаздыванием, что теряется смысл третьего такта связи — коррекции, а это означает брак в учебном процессе. Кроме того, второй такт ненадежен по всем трем показателям. Подобно плохой рекламе, ответ на экзамене не раскрывает полноты знаний, риторичен, старается скрыть незнание и продемонстрировать мнимое знание.
      Давайте еще раз используем тезаурусный подход и проанализируем ситуацию на экзамене. Первый тезаурус: учебный предмет — все то, что в идеале нужно знать. Второй тезаурус: что знает экзаменатор; этот тезаурус немного меньше первого, почти полностью входит в него, но может «выступать», фиксируя заблуждения экзаменатора. Третий тезаурус: что знает ученик; этот тезаурус еще меньше и «выступает» сильнее. Четвертый тезаурус: что выяснил о знаниях учащегося экзаменатор — самый маленький.
      Проверка может что-то обнаружить, что-то пропустить, что-то показать неправильно. При этом тезаурус предмета включает семь производных тезаурусов: знания, которые ученик получил, и они были вскрыты или не вскрыты проверкой; то, что вскрыто и не вскрыто, может быть известно и неизвестно экзаменатору; далее идет то, что знает экзаменатор, но не знает ученик, и это проверкой либо обнаружено, либо не обнаружено; и, наконец, то, что не знают ни экзаменатор, ни экзаменуемый.
      Отсюда, ненадежность экзамена складывается из недостатков метода проверки и слабостей экзаменатора,который не всегда может обнаружить ошибку и отличить мнимую ошибку от неошибки.
      Экзамен имеет еще один серьезный недостаток: психологический.
      Если проверка производится ежедневно, ежечасно, она не вызывает особых эмоций. Чем реже проверки, тем они эмоциональнее, а эмоции, как известно, бывают не только положительные, но и отрицательные. Экзамен — это стресс. Экзамен на аттестат зрелости — дистресс, когда все физиологические параметры изменяются настолько сильно, что грозят потом не войти в норму.
      В этом одна из причин модных в наш нервный век неврозов.
      Академик Л. Ландау был не только известный физик, но и прекрасный педагог. Он читал лекции будущим физическим светилам, которые, как и все студенты, могли прогулять и прийти на экзамен не подготовившись.
      Идет экзамен. Преподаватель морщится и говорит:
      «Молодой человек, больше тройки я вам поставить не могу». А представляете, что значит тройка по физикев физическом вузе? Студент начинает «канючить» четверку. Преподаватель вяло сопротивляется, но в конце концов не выдерживает: «И не просите. Ни я, ни кто другой больше тройки вам не поставит. Хотите — идите к шефу: он и пятерку может поставить. Но только он».
      Если зарвавшийся студент идет к шефу, тот встречает его внимательно, задумчиво листает зачетку и спрашивает, что ему нужно. Студент говорит: «Хочу пятерку», Ландау безропотно пишет, но, прежде чем отпустить студента, вынимает календарь и назначает день, когда тот должен отработать незаслуженную оценку, то есть пересдать экзамен.
      Отработка заключается в том, что студент приходит домой к шефу, где собираются самые близкие друзья Ландау, все садятся за стол, всем наливается чай. Но на этом равенство кончается. Потому что все пришли на спектакль, а спектакль будет разыгрывать студент.
      За столом ведутся умные, физические разговоры. Время от времени присутствующие обращаются к студенту:
      «А ваше мнение?» Студент мысленно листает учебник, который штудировал все эти дни, и что-то лепечет. Спектакль заключается в том, что обсуждаются вопросы, на которые наука не имеет ответа, и все присутствующие это знают, не знает только студент.
      Как говорят ученики Ландау, случалось, когда наступал роковой срок, студент забирал документы и исчезал из института навсегда.
      Рассказанная методика — это остроумный способ изменить традицию, не посягая на нее. И у Макаренко вы найдете много такого, чем можно восхищаться, но трудно перенять.
      А теперь познакомимся с другой методикой. Студент по имени Йоханнес пришел в учебную часть высшей политехнической школы и сказал, что готов сдавать экзамен по колористике. Через некоторое время Иоханнесу сообщают, что в такой-то день в такой-то час придет профессор принимать у него экзамен. В назначенное время студент и профессор встречаются и ведут спокойный, деловой разговор: вдвоем перебирают весь материал. Студент обращает внимание профессора на то, что было для него особенно трудно, менее интересно, что послужило поводом для сомнения и чем студент остался неудовлетворенным. В результате ставится оценка: весомая, ооъективная. Экзаменационные билеты? Их, конечно, но было: это ведь не игра, а серьезное занятие, вместо ямок — борозда через весь материал. Шпаргалка могла оыть, и она в данном случае была, причем Йохапнес пользовался ею легально. Разумеется, он составил ее, чтобы закрепить усвоенный материал и что-нибудь не забыть. Поэтому, разговаривая с профессором, он не читал по бумажке, а изредка заглядывал в нее (зная, куда заглянуть).
      Такая методика позволяет добиться качества благодаря времени, которое при желании всегда найдется, ибо экзамен по каждому предмету один. Большое экзаменационное время, помимо полноты проверки, смещает акцент со знания отдельных фактов (которое бывает фиктивным и временным) на понимание, умение думать, рассуждать, мыслить. Отсутствие элемента игры снижает эмоциональный накал, и хотя студент волнуется, идя на экзамен, это волнение естественное, как перед походом (разумеется, он подготовился к походу).
      Как видим, это существенный шаг вперед по сравнению с традиционной формой экзамена. Следующий шаг делает педагогическая кибернетика (что это такое _ я скажу дальше). В вузе и в ГАИ появился автомат «Экзаменатор». Если вы хотите приобрести право вождения автомобиля и разговор с автоматом вас устраивает больше, чем с комиссией авторитетных людей, вы сможете довольно быстро проверить свои знания, проверив — удостоверить, удостоверив — получить права. На телевизионном экране изображаются те или иные уличные ситуации, задаются вопросы, и вы отвечаете, нажимая соответствующие кнопки.
      Педагогическая кибернетика совершенствует экзамен, кибернетическая педагогика отменяет его. Основанием для этого служит хорошо отлаженная обратная связь: если проверки будут всеобъемлющими и регулярными, это позволит вовремя корректировать технологию обучения и дать одинаково качественные знания всем.
      Теперь возвратимся на урок анатомии в начале этого раздела и посмотрим, что дает описанная методика с точки зрения кибернетической педагогики. Здесь обеспечиваются быстрая и качественная обратная связь, а также коррекция. Статистика оценок упраздняет экзамен или оставляет его в качестве формальной, парадной процедуры. Недостаток методики заключается в том, что она требует и заставляет ученика быть внимательным, игнорируя его личные особенности. В результате непоседливые, рассеянные, отвлекающиеся, тугодумы проигрывают, получая более низкие оценки и менее качественные знания.
      Устранить недостаток может программированное обучение — термин, с которым часто ассоциируется другой термин: педагогическая кибернетика. Взаимоотношения между кибернетической педагогикой и педагогической кибернетикой до конца еще не определены. Но приблизительно можно сказать: кибернетическая педагогика использует кибернетические методы в педагогике, педагогическая кибернетика есть сами эти методы.
      Программированное обучение стало быстро развиваться в 60-е годы, получило общественный резонанс в начале 70-х годов, но затем наступила временная реакция.
      Среди пионеров программированного обучения в нашей стране следует в первую очередь назвать академика А. Берга и доктора педагогических наук Т. Ильину.
      Вполне логично, что педагогика должна прийти к педагогической кибернетике через кибернетическую педагогику, но ее тогда еще не было. Энтузиазм многих педагогов-программистов не мог зажечь энтузиазм педагогов, когда казалось проще добиваться приемлемых знаний, если дополнять посредственного учителя посредственным учебником и не разрабатывать трудоемкое программированное пособие.
      Основателем программированного обучения считается американский педагог-психолог Ф. Скиннер. Его идея заключалась в том, что учебный материал нужно разбивать не на уроки, а на микроуроки — элементы, которые для усвоения являются неделимым целым. Ьсли содержание каждого микроурока разобрать достаточно подробно, то самый тугодум его поймет, а другой схватит на лету и пойдет дальше. Таким образом гарантируется надежность обучения.
      Идеологи программированного обучения впоследствии назвали скиннеровскую программу линейной в отличие от разветвленной, лежащей в основе собственно программированного обучения.
      На уроке анатомии вопрос с вариантами ответов использовался для проверки знания. Если его ввести непосредственно в учебный материал и корректировать обучение не завтра, а немедленно, то это и будет программированное обучение.
      Представим себе, что из трех вариантов ответа на вопрос, проверяющий усвоение микроурока, один правильный, второй — неправильный, потому что ученик недопонял, третий — неправильный, потому что он что-то забыл. Когда ученик выбирает первый вариант, программа дает ему новый микроурок. При втором варианте он получает тот же микроурок, но изложенный по-другому.
      При третьем варианте повторяется то, что ученик забыл, и, вспомнив, он сможет сам исправить свою ошибку.
      Теперь представим себе тугодума, как правило, в ответах на вопросы выбирающего вторые варианты, и рассеянного, предпочитающего третьи варианты. Так программа становится комплексной — троичной, соединяющей три линейные программы, рассчитанные на три психологических типа учеников. Во всяком случае, идея разветвленной программы заключается в том, что все ответы по-своему п-равильны и ведут своим путем к цели.
      Несколько лет назад я самостоятельно изучал курс «Руководство людьми» по программированному учебнику. Микроурок обычно умещался на одной страничке, ив конце обязательно задавался контрольный вопрос. Правильный ответ отсылал к страничке со следующим микроуроком. В случае неправильного ответа автор говорил что-нибудь вроде «Так и не так» и возвращал к пройденному материалу, чтобы его перечитать. «Хорошо, но не очень» означало, что ответ частично правильный, и тогда через дополнительный материал можно было выйти на правильный путь. Когда оба варианта ответа правильны — это развилок и к цели ведут два пути.
      Бывает и так, что ученик говорит явную глупость, выбрав совершенно «дикий» вариант, и такой опрометчивый шаг его возвращает далеко назад, для того чтобы он прочитал не один, а несколько микроуроков.
      Мои путь был зигзагообразным, и приходилось пользоваться книжной закладкой, чтобы не заблудиться, так как микроуроки в тексте, естественно, не шли друг за другом. Когда я кончил и программа меня поздравила с благополучным и качественным усвоением материала, то вспомнил игру, в которую играл в детстве. Точнее, это класс игр под общим названием «Кто скорее придет к финишу?».
      Играющие по очереди бросают кость и делают соответствующее число ходов по клеткам большой разрисованной таблицы, чтобы из верхнего левого угла прийти в правый нижний. Попав на одни клетки, приходится сидеть на них, пропуская несколько ходов. Попав на другие, стремительно вырываешься вперед или оказываешься отброшенным назад. Ближе к концу может находиться роковая клетка, попав на которую гибнешь и выходишь из игры.
      По существу, в игре и в программированном обучении действует один и тот же принцип, основанный на случае и на складе интеллекта; последнее имеет важное профориентационное значение: когда ученик на одном материале застревает, а на другом опережает соучеников.
      Ыли механизировать программированное обучение, то получится то, что я видел в электромеханическом техникуме. На столе перед каждым учеником передатчике кнопками и программированный учебник. Отвечая на вопросы учебника, студент нажимает кнопки, и эта информация передается на пульт управления преподавателя. Тот следит за общим темпом прохождения матерпала, за тем, где находится каждый студент и кто нуждается в помощи. Таким образом решается сразу несколько задач, главные из которых: намного увеличивается время на личные контакты с учащимися, без ущерба для качества обучения можно увеличить размер группы, а это означает сокращение числа преподавателей, чтобы остались только способные.
      Если механизацию распространить на учебник, то книжка может превратиться в пачку перфокарт, и тогда ученик, отвечая на вопрос, вводит спицу в отверстие, чтобы выпала карта со следующим микроуроком, содержащим новый материал, старый материал, изложенный по-Еному или более подробно, а также отдельные факты, напоминающие, дополняющие, исправляющие ошибку.
      Дальнейшая механизация переходит в автоматизацию, и тогда появляется дисплей персонального компьютера, сидя у которого не только читаешь и отмечаешь ответы, но и сам пишешь, рисуешь, дополняешь и исправляешь написанное и нарисованное.
      Энтузиазм педагога-программиста выражается в том, что, специализируясь на каком-либо учебном предмете, он на свой страх и риск разрабатывает программированный учебник по этому предмету, организуя и механизируя учебный процесс в меру своих возможностей и своей выдумки. Другие преподаватели могут отнестись к этому отрицательно или положительно, но, чтобы перенять опыт, требуется разработать соответствующий учебпик по своему предмету, а сделать это нелегко.
      Мои коллеги разработали такое пособие по одномуиз актуальных разделов математики. Пособие имело большой успех, и книгоиздательство стало вести с авторами переговоры о втором издании, но с одним условием: чтобы учебник вышел простым, а не программированным.
      Авторов, которые «демонтировали» свое детище, можно понять. Издательство тоже можно понять: редакционная подготовка обычного учебника проще.
      Подобные факты и были причиной реакции конца 70-х годов: энтузиазм новаторов иссяк, единичные программированные пособия уже никого не удивляли, а сил на сплошное программирование не было.
      Ахиллесовой пятой педагогов-энтузиастов было то, что, занимаясь педагогической кибернетикой, они не могли связно объяснить, что здесь кибернетическое. Сейчас обстановка изменилась. Кибернетическая педагогика, педагогическая кибернетика, педагогическая информатика и вычислительная техника в школе — вот реальные условия развития программированного обучения.
      Другое реальное условие: создание теоретической базы этой методологии. Называется база: диалоговые системы. Здесь соединяются два направления: информатика и документалистика (анкетный метод).
      Выше мы говорили, что персональный компьютер позволяет пользователю вести диалог с вычислительной системой, ученику — с учебником. Ученик задает вопрос, учебник отвечает; учебник задает вопрос, ученик отвечает. В процессе диалога предоставляются новые сведения, уточняются старые, исправляются ошибки, осуществляется поиск.
      Анкетный метод позволяет сделать диалог содержательным, удобным, интересным. Разрабатывается анкетный метод документалистикой, которая использовала все то, что эмпирически было накоплено в области анкетирования социологией, психологией, административным управлением.
      Подчеркнем, что анкета — не только листок по учету кадров. Это принципиально новая, вопросно-анкетная форма организации текста, когда уменьшаются затраты па его составление и использование и получаются данные, поддающиеся статистической обработке. Кстати, разработать и использовать анкетную форму, заставив сотни и тысячи людей отвечать на предложенные вопросы, равносильно тому, чтобы написать хорошую монографию. Сейчас анкетный метод — целая наука и важный способ получения, переработки и передачи информации, о чем читателю — учителю и ученику — следует знать.
      Начнем с вопроса: всегда ли понимает автор анкеты, тот, кто отвечает на ее вопросы, о чем его спрашивают, знает ли ответ, умеет ли ответить, достаточно ли для этого желания и имеется ли возможность?
      В большие анкетные формы вводятся «детекторы»: лжи (неискренности: когда автор анкеты выбирает «хорошие» ответы, которые создали бы благоприятное о нем мнение), невнимательности (когда, желая ответить «да», автор по ошибке отвечает «нет»), симуляции (выдумки), диссимуляции (намерение что-то скрыть), комплекса Панурга (по имени литературного героя Раблеотсутствие интереса к процессу анкетирования и его результатам), тенденции перечить (спорить с автором анкетной формы).
      Если авторы анкет очень разные люди, автор анкетной формы постарается их разделить, чтобы потом задавать им разные вопросы и по-разному сформулированные. Для такого разделения в текст анкеты вводится тест-коллаж, и автору задаются вопросы, оценивающие его компетентность и психологию («Охотно ли вы гуляете в дождь?», «В воспоминаниях об Эйнштейне часто пишут что он любил играть на скрипке. Как вы думаете, почему Эйнштейн любил играть на скрипке?», «Не помните ли вы случайно: Лютер жил до или после тридцатилетней войны?», «Испортила бы вам аппетит дохлая муха в салате?», «Вы получили большую премию: что в первую очередь захотите купить на эти деньги?»), и результате для одних последующие вопросы пропускаются, для других вводятся дополнительные вопросы — и программа начинает ветвиться.
      Те самые студенты, которые «принимали на работу» и «совещались», изучают анкетирование, чтобы использовать его в диалоговых системах. Этих студентов учат, как сделать анкету привлекательной для заполняющего и так проиллюстрировать большой текст, чтобы интересно его было листать. Какой придумать заголовок. Каким образом с помощью нескольких фраз преамбулы подружиться с автором, сделать его своим сообщником (апостериорная настройка). Почему неприлично начинать анкету с вопросов о поле, возрасте, образовании. Первым — контактным вопросом «взломать лед» недоверия: «сейчас часто говорят, что мы живем в суетливое время, пак вы считаете сами: относитесь ли вы к людям, которым всегда не хватает времени». Или: «Прилежна ли нынешняя молодежь?»
      Далее, соблюдая информационный режим восприятия, провести автора анкеты до конца, не дав ему усомниться в своих силах или в идее анкеты, отвлечься или устать.
      Помня о методе Сократа, автор формы постарается эмоционально уравновесить варианты «да» и «нет». Проверит, не попала случайно ли в текст «вымогающая» формулировка: «Правда ли, что...?» Перед его глазами всегда стоит «панургист», который, руководствуясь инструкцией «если «нет» — поставьте галочку, если «да» — пичего не пишите», будет намеренно выбирать варианты, требующие минимальных физических и умственных затрат.
      Когда два рядом стоящих вопроса мешают друг другу, автор формы вставит между ними буферный, не имеющий отношения к теме анкеты и позволяющий, на время выключившись, передохнуть: «На картинке изображены планы двухкомнатных квартир. В какой из них вы хотели бы жить?» (Вспомним эпизод с докладчиком на конгрессе.)
      Чтобы развлечь автора анкеты, можно задать ему вопрос в шутливой форме: «Ваши планы на будущее: стать министром, угадать шесть номеров «Спортлото», выиграть «Жигули», прочее (написать), совершить путешествие за границу, заняться научной деятельностью, окончить консерваторию».
      Чтобы встряхнуть, рекомендуется задать провоцирующий вопрос. Например: «А теперь о другом: иногда случается, что по телевидению в будни передают важный футбольный матч в то время, когда предприятие еще работает. Одни говорят, что в таком случае предприятие должно отпускать своих людей, чтобы они могли посмотреть футбольный матч, это время можно отработать заранее или после матча. Другие считают, что изза телевизионной передачи переносить работу на другое время — это уж слишком. Работа ведь важнее футбольного матча. А как вы думаете?»
      Если требуется, чтобы автор анкеты о чем-нибудь вспомнил, следует постепенно его подвести к объему воспоминания, и тогда память сработает лучше.
      И только в конце разрешается, предварительно извинившись, спросить о самом авторе и только то, без чего нельзя обойтись. Здесь шутливый вопрос опять-таки будет более приятен и принесет качественный ответ: «Семейное положение (ненужное зачеркнуть), холост, женат, опять холост, опять женат, убежденный холостяк, прочее (написать), наличие тещи оговорить особо».
      Расстаются автор формы и автор анкеты друзьями и на прощание обмениваются еще одним вопросом-ответом:
      «Если бы вы начали жизнь сначала, то многое ли сделали по-другому или ничего не изменили бы?»
      Теперь, вооружившись этими знаниями и возвратившись к программированному обучению, мы почувствуем всю серьезность и перспективность этого не очень нового новшества. Современные возможности ЭВМ позволяют создавать более разветвленные программы, а это значит, что они лучше удовлетворят возможности и желания обучающихся. Будем ветвить еще дальше и придем к уже знакомым нам экспертным системам, создающим особый комфорт и для сверхтугодумов и для любознательных.
      Оговорюсь, я не хочу сказать о тугодумах ничего плохого — сам тугодум. Не все обязаны все схватывать на лету и без оглядки устремляться вперед, тем более что эти свойства являются добром в одних видах профессиональной деятельности и злом — в других. Что касается любознательных, то эту способность может проявить каждый, когда тема сегодняшнего урока заинтересовала его, очень хочется задержаться и уйти в сторону, чтобы удовлетворить свою любознательность.
      В этом заключается важное условие «демократизации» обучения. Все идут в одном направлении, но разными путями, каждый так, как ему хочется и можется, и каждый должен прийти к месту своего назначения.
      Человеку (в том числе ученику) нравится быть хозяином положения, с уверенностью оглядываться по сторонам и с уверенностью действовать.
      В обществе, где образование стало обязанностью, следует по-другому относиться к ученикам, которым вечно ставят двойки, их родителей постоянно вызывают в школу, а детей хотят, но не всегда могут, исключить дз школы. Норма — это не один уровень, которому доджам все соответствовать. Это широкая полоса, в пределах которой все ученики разные. Но даже если уровень способности ученика приблизится к патологии и вступит в нее, нужно иметь наготове способы обращения с таким учеником. Не все, что хотелось бы, нужно изменять; не все, что нужно, можно изменить; а то, что нельзя изменять, приходится принимать таким, как есть, и попытаться обернуть на пользу.
      Вот хотя бы дебильные дети с дефицитом морального и интеллектуального воспитания, Эйнштейнов из них уже не сделаешь. Но социально пригодных людей воспитать можно и нужно. И школа это обязана сделать.
      Так исподволь мы обосновали идею превращения системы обучения в кибернетическую систему с хорошо действующей обратной связью, без которой невозможно сочетать индивидуальный подход к ученику с коллективным принципом обучения, комплектовать учительские кадры только способными людьми, обеспечить сжатые сроки обучения без посягательства на здоровье учеников и бездефектную выдачу продукции.
      Как-то в присутствии одной девочки я сказал: «Тише едешь — дальше будешь». На что она назидательно заметила: «Вы, наверное, не знаете — это обратная связь».
      Ну, подумал я, если здесь даже дети говорят про обратную связь, значит, я имею дело с кибернетической системой.
     
     
      И мягкий климат тоже
     
      Опустела людная улица. Стало заметно, как озабоченные фигурки потянулись с разных сторон к подъезду. В отличие от тех, кто учится днем и приходит на занятие в самый последний момент, у студентов вечернего отделения выработался график перехода с работы на учебу, и торопиться им не надо. Самые первые садятся на облюбованные места и, нахохлившись, ждут. Кое-кто жует в укор институтскому начальству, больше внимания уделяющему дневному отделению, чем вечернему.
      Разница между этими двумя категориями студентов очень заметная: первые молоды — вторые постарше, первые на иждивении родителей — вторые на своем, первые все схватывают на лету, но неопытные — вторые наоборот. Границу смазывает промежуточная группа тех, кто не попал на дневное отделение и мечтает о нем, но после трудового дня их трудно отличить от «вечерников» по призванию.
      Аудитория нехотя заполняется, и к 18.30, когда входит преподаватель, почти все на месте.
      Вообще вечером преподавать труднее. И не потому, что сам устаешь к этому времени. Студенты от каждодневной двухсменной работы устают больше, хуже воспринимают. Вот почему вечерняя и заочная формы обучения, выполнив функцию дополнения, постепенно вытесняются дневным.
      Но сегодня преподаватель спокоен. Будет игра, которая встряхнет всех, даже флегматиков. Игра жесткая, и душе ему немного жаль студентов. Но это надо выдержать, как медику анатомический театр.
      Учебная игра со странным названием «Фи». Так обозначается оценочный тип тезауруса: «кси» — что мы имеем, «пси» — что хотим, «хи» — что знаем, «фи» — как оцениваем то, что знаем. Анализируется структура отношений и проверяется сплоченность учебной группы.
      Каждый получает анонимный листочек со списком членов группы и напротив каждой фамилии должен поставить оценку своего отношения к нему: 5 нейтральное, 6 — скрытая симпатия, 4 — скрытая антипатия, 7 — открытая, но сдерживаемая симпатия, 3 — такая же антипатия, 8 — естественно выражаемая симпатия, 2 — такая же антипатия, 9 — обожание, восхваление, 1 — резкая критика, 0 — война (объявленная, партизанская).
      Кроме оценок, даются три фигуры, которые нужно кому-то поставить: и — с ним бы я хотел работать в паре и вместе отчитываться за работу, Д — этому бы обрадовался больше всего, встретив среди незнакомых людей на праздничном вечере, О — ас этим утешился бы после кораблекрушения на необитаемом острове.
      Заполненные списки собирают, и начинается их обработка. Одна бригада считает пятерки, другая — положительные, третья — отрицательные оценки, четвертая работает с квадратами, треугольниками и кругами. У доски собирают результаты в таблицу.
      Постепенно вырисовывается картина отношений, и аудитория затихает. Каждый находит себя и делает для себя выводы. Что есть, то есть, но час назад об этом не знал никто, а теперь знают все. Выявляются в группе «любимцы» — обе Лены и Лариса, — им симпатизируют если не все, то многие. «Нелюбимцев» Арнольда и Кирилла не любят, недолюбливают, может быть, даже презирают. «Любительских» Веру и Федю одни любят, другие нет. «Любимец» Володя, нахватавший больше всего звезд, — общепризнанный лидер группы. А если лидера два, то интересно посмотреть: будут они действовать вместе или ссориться, как петухи, борясь за большее влияние; «любительские» пытаются создать два лагеря и в состоянии расколоть группу.
      Пока участники переживают, бригада статистиков подводит окончательный итог: в знаменатель собираются все оценки, в числителе из совокупности положительных оценок вычитаются все отрицательные, и получается дробь индекс сплоченности группы. 0,36 — очень хорошо для вечерней группы, совсем неплохо для дневной, но плохо для научной лаборатории и совсем не годится для бригады монтажников. Если собрать группу случайных людей (с улицы) и провести с ними игру «Фи» — получится индекс, близкий к нулю (фиктивная группа), из-за слишком большого числа пятерок, которые члены группы поставят друг другу.
      Итак, разные типы групп обладают разной степенью сплоченности, и, чтобы добиться нужного уровня сплоченности, нельзя просто собрать людей по формальным признакам, оформить их приказом и считать, что группа создана. Я очень подозреваю, что наших потомков будет приводить в смятенное удивление факт: как безответственно в XX веке подходили к формированию больших и малых групп (предприятий, школ, классов, ансамблей, бригад), и при этом ожидали от них высокой результативности.
      Никому не безразличны попутчики в купе, соседи в коммунальной квартире, сотрудники в одной комнате, однокурсники, одноклассники. Люди ищут, где лучше, а лучше означает не только и не столько материальный достаток, но и определенное окружение. Когда такое окружение не создается искусственно по правилам науки, оно возникает естественно (с большими материальными, энергетическими, психологическими и временными затратами), при условии таких степеней свободы, как возможность перейти из одного административного подразделения (класса) в другое, из одного учреждения (школы) в другое, поменять местожительство — улицу, город.
      В каждой группе существует свой психологический климат (про малую группу говорят «микроклимат»).
      Мягкий климат: чувство комфорта, радость окружения и преобладание положительных эмоций. Изменился климат, изменились успехи членов группы: производственные, учебные, иногда на десятки процентов.
      В каждой школе — свой климат, в каждом классе — микроклимат. И надо всегда уметь их делать благоприятными, мягкими.
      Когда на учебу на месяц съезжаются начальники управлений сельского хозяйства чуть ли не всех областей республики, есть о чем поговорить. Такая общность интересов сплачивает, требуемый минимальный индекс сплоченности группы 0,2 будет легко достигнут, и по поводу несовместимости можно не волноваться. Но если группа учится год или пять лет, следует подумать, кого в какую группу зачислять.
      Если группа строго одновозрастная, важно позаботиться о связях, сотрудничестве и дружбе с другими группами. Академик Берг, когда учился в старших (гардемаринских) классах Морского корпуса, выполнял обязанности фельдфебеля в младшем (кадетском) классе и носил офицерскую фуражку с козырьком, а также палаш с позолоченным эфесом и темляком. Он помогал классному воспитателю и спал вместе с подшефными в одном дортуаре, чтобы быть вместе с ними и своей внешностью и поведением служить им безукоризненным примером.
      В отношении семейного положения и культуры группе лучше быть однородной. Что делать, если половина членов группы состоит в браке, а другая половина нет?
      При небольшом индексе требуемой сплоченности группы можно сохранить эту смесь. При большом индексе лучше создать две группы, потому что слишком будут чувствоваться разные заботы семейных и холостых, разный бюджет времени и даже разные моральные принципы. Когда сплоченности в семейной группе не хватает, подумаем, что сделать, чтобы члены группы интересовались семейной жизнью друг друга, дружили семьями и вовлекали их в свою общественную жизнь.
      Что касается культурного уровня, то его нужно строго выдержать. Те, у кого уровень немного ниже или немного выше среднего, могут приспособиться и незаметно для себя скорректируют его. Но при большой разнице возникает вредное для группы явление «элитарности»: носители слишком низкой или слишком высокой культуры объединяются и создают группу в группе, что плохо отражается на психологическом климате. Бывали случаи, когда старались объединить в одну две разные культурные группы, и возникала конфронтация.
      Мы уже знаем, что культура — «неприличное» понятие: трудно объективно оценить свою культуру и культуру других, трудно вырасти и перейти с одного культурного уровня на другой, для этого требуется огромное воспитательное усилие. Нужно отрешиться от заблуждения, что культурный всегда воспитывает некультурного, и тот с радостью воспитывается. Всегда воспитатели — те, кого много, а воспитуемые — те, которых мало, и обе стороны неизменно выполняют свои функции независимо от того, хотят ли они воспитывать и воспитываться.
      Обратите внимание на то, как любящий сквернословить почему-то в одном месте сквернословит, в другом нет; любящий плеваться почему-то не плюет в одном месте и не может сдержаться в другом. Если же они будут постоянно пребывать там, где нельзя, то постепенно привыкнут к этому, поднявшись на одну ступеньку выше.
      В 30-е и в 60-е годы наших архитекторов обуревала мечта построить дом-коммуну: модель общества, где живут люди разных национальностей, профессий и возрастов, в соответствии со статистикой страны. В этом доме были бы свои сады, клубы, прачечные, кухни и столовые, где можно вместе проводить время, встречать гостей и развлекаться, тратя минимум усилий на бытовые заботы. Но такая модель утопична и, следовательно, нежизнеспособна, несмотря на всю привлекательность.
      Нельзя перенести законы планетарного и общегосударственного общежития на городское и тем более домовое общежитие. Даже для школы и класса эти законы разные.
      Теперь посмотрим, что нужно сделать для того, чтобы получилась жизнеспособная и сплоченная группа. Надо определить общие цели, статут, функции, обеспечить качественное руководство.
      Уже говорилось, что школу сплачивает общая цель учителей учить и комплекс целей учеников учиться. Соберем вокруг учительской цели ученические, проверим, нет ли «целей» тех, кто не хочет учиться, и свяжем все это в один крепкий пучок. Так мы создадим имитацию коллектива, которую сможем приблизить к настоящему коллективу, если активизируем процесс обучения, обязательные занятия дополним необязательными и сомкнем их с общественными и развлекательными.
      Если попробовать подыскать для школы будущего самое короткое определение, то получится что-то вроде: учебный клуб. Это уже настоящий коллектив, где можно не думать о сплоченности, а только о целях. (В противоположность этому там, где больше всего говорят о сплоченности, часто забывают о целях.)
      Жизнеспособность группы определяется тем, насколько ярко она может проявить и сохранить свою индивидуальность. Традиции, правила, авторитеты, ритуалы, знаки отличия — неполный список того, что отличает одну группу от другой. Дети проявляют особенное пристрастие к знакам отличия, но пользу эти знаки приносят тогда, когда получаются по принадлежности (член группы), назначению (дежурный), выбору (староста). Здесь важно также, чтобы учебная жизнь группы естественно переходила во внеучебную, где каждый имеет возможность «раскомплексоваться» и принять участие в «капустнике», позволить себе такое, чего обычно не позволяет, и потом долго вспоминать об этом.
      Теперь понаблюдаем за жизнью группы. Лучше всего это делать в группе из 10-15 человек — самой идеальной по численности.
      Во-первых, имеет значение баланс двух сил: центростремительной подавление индивидуума и подчинение его группе, и центробежной проявление индивидуальности, стремление выделиться в группе. Все подражают ДРУГ Другу и одновременно служат предметом подражания. Если стремление выделиться небольшое и отвечает ожиданиям группы, она выносит одобрение. Если стремление выделиться слишком большое и член противопоставляет себя группе, та выносит ему порицание, вплоть до применения санкций. Здесь очень важно согласовать установки группы с целями и не допустить проявления уже известного нам «закона стаи», когда группа оказывается предоставленной сама себе.
      Решать эти задачи невозможно без соблюдения принципа демократичности: ценить лучшее в каждом, соревноваться без соперничества. Нельзя требовать, чтобы флегматик бьгл сангвиником — лучше каждому дать поручение, соответствующее его темпераменту. То же самое относится к умению схватывать все на лету или вникать во все обстоятельно, склонность работать головой или руками.
      Психологическая и функциональная совместимость членов группы заставляет их играть свои коммуникационные роли и вносить свой вклад в коммуникационную структуру, способствуя достижению цели. Изучая структуру, видишь, откуда и куда идет информация, через кого и мимо кого.
      Эта структура определяется с помощью другой игры — «Хи». (Обе игры «Фи» и «Хи» — придуманы и используются в нашей стране.) Каждый участник составляет таблицу-матрицу. Колонки в таблице — члены группы, кто к кому чаще обращается. Строки — те же члены, но к кому кто чаще всего обращается. По диагонали идут клетки, фиксирующие общение членов группы с самим собой. Каждый участник игры заполняет все клетки знаками: + (плюс) обращение, (+) — ответ ла обращение, — (минус) предпочитает сам не обращаться, (-) — неохотно отвечает на обращение.
      Потом данные со всех матриц сводятся в одну общую па доске, и все знаки по вертикали и по горизонтали подсчитываются. Так распределяются коммуникационные роли. Проявляют себя пассивные члены группы: «отверженные», о которых забывают и которые сами о себе не дают знать, «идолы», которым поклоняются и которые величественно и неохотно отвечают на знаки внимаы1я, «авторитеты» — сами они ни к кому не обращаются, но на обращение отвечают охотно, пользуясь всеобщим уважением. Где есть пассивные, там существуют и активные: «провокаторы», которых не любят, и они навязывают себя, «коммуникаторы» — они ко всем обращаются, и им охотно отвечают, и, наконец, «лидеры», соединяющие в себе качества «коммуникаторов» и «авторитетов». Все обращаются к «лидерам», и они охотно отвечают, сами они тоже ко всем обращаются, и все им охотно отвечают. Когда плюсы на таблице распределяются не среди многих, а между избранными — это означает группки в группе, а также пары влюбленных друг в друга.
      Очень важно, чтобы каждый в группе играл ту роль, на которую он способен. Когда роль не та и возможности ученика не те, возникает ролевой конфликт:
      Конфликт между учеником и ролью: «Меня заставляют учить так, тогда как я могу учить по-другому».
      Конфликт между учеником и учителем: «Мне дали задание, а у меня нет возможности его выполнить».
      Конфликт между учеником и двумя учителями: «За одно и то же один меня хвалит, а другой ругает».
      Конфликт количества: «На дом столько задают, что нужно просидеть до утра, чтобы все сделать».
      Если сравнить результаты игры «Фи» с результатами «Хи», можно собрать много интересных и важных сведений о группе, чтобы ею эффективно руководить и качественно обучать.
      Руководит группой лидер (без кавычек), который может быть формальным и неформальным. Формальных лидеров в учебной группе три: наставник (классный руководитель, преподаватель-куратор, методист), который находится вне группы, но старается чаще быть с нею; староста — выборный член группы, пользующийся авторитетом и являющийся по своим способностям неформальным лидером (это определяется игрой «Хи» и подтверждается «Фи»); дежурный назначенный член группы, «факир на час», и все это короткое время несущий полную ответственность за класс (а не только за то, чтобы был мел и доска хорошо вытерта). Здесь очень необходима четкая иерархия: наставник осуществляет общее руководство, требует от старосты подчинения в этом общем и не вмешивается в его дела, а староста сотрудничает с другими неформальными лидерами и сплачивает группу, не вмешиваясь в сиюминутные дела дежурного.
      Все мы много говорим о руководителе, но еще мало знаем, кто он такой и каким должен быть, как руководит и как должен это делать. Почему одних руководителей не любят, других любят, третьих боготворят? Боготворить это хорошо или плохо? Чего здесь больше: биологического или социального?
      Американские социологи изучили большое количество газетных фотографий президентов, вице-президент ив и других крупных деятелей и вывели четыре правила.
      Правило первое: лидер находится в центре внимания окружающих.
      Правило второе: чем выше статут лидера, тем сильнее это выражается в его осанке, жестах, мимике.
      Правило третье: чем ближе в данный момент члены группы находятся к лидеру, тем больше у них чувства удовлетворенности, что также выражается в осанке, жестах, мимике.
      Правило четвертое: по такому же принципу распространяется на окружающих настроение лидера.
      Когда правила были опубликованы в научной печати, биологи заявили социологам, что все это им давно уже было известно на примере сообществ полевых грызунов.
      Куда ведет лидер? Лидер ведет к цели. Если цель упущена или не очень ясна, может получиться то, что в биологии известно под названием «Парадокс гусениц».
      В периоды миграции движением гусениц в одном направлении управляет инстинкт цели, который легко переходит в инстинкт «следуй за мной», и тогда образуются цепочки ползущих друг за другом гусениц. Если цепочка окажется достаточно длинной, то по условиям микрорельефа местности может оказаться, что лидер цепочки встретится со своим замыкающим, которого примет за впереди идущего и, следовательно, за своего лидера. Цепочка замыкается, и эту игру без конца может прекратить лишь гибель гусени или постороннее вмешательство.
      Пресловутый «Закон Паркинсона» схватывает аналогичную ситуацию: учреждение, упускающее цель своой работы, начинает кружиться подобно котенку, пытающемуся поймать собственный хвост, сотрудники тогда больше работают друг для друга, и внешний мир становится для них эфемерным и даже ненужным.
      Сделаем вывод: отношение к лидеру в основном социальное, но может стать биологическим, что нежелательно.
      Пока общество старается разобраться в том, что такое лидер, он не стоит на месте. С каждым годом меняются его облик и методы работы.
      Выше мы говорили о двух стилях руководства, но, если присмотреться внимательно, то увидим все четыре: жестко-авторитарный («Немедленно сделайте!»), мягкоавторитарный («Я вас попрошу...»), совещательный («Как вы думаете?»), координационный («Ну, что там делается у вас?»). В первом случае можно говорить о менеджере-начальнике, во втором — о директоре, в третьем — о заведующем, в четвертом — о советнике.
      Традиционная школа пыталась придерживаться здесь золотой середины, но явно склонялась к авторитарному стилю. Школа будущего соединит в себе все. Н только потому, что разные технологии требуют разного стиля руководства. Но также потому, что ученик, наряду с академическими знаниями, должен приобретать знания жизни: умение работать в коллективе, умение если не руководить, то подчиняться при всех четырех стилях, оставляя за собой право иметь свое отношение к лидеру, испытывать с его стороны соответствующее влияние и отстаивать свою «территорию» во взаимоотношениях, на которую лидер без разрешения не может вступить. При этом еще требуется следить и совершенствовать работу обратной связи, чтобы помогать лидеру в достижении общей цели и не позволить ему «зарваться». Групповое собрание (классное, курсовое) дает эффект как один из методов обратной связи, если только его задачи не сводятся к объявлениям, публичному одобрению или порицанию.
      Так набирается много причин плохого климата. Страдает класс, когда староста ходит «бледной тенью» классного руководителя. Плох тот классный руководитель, у которого нет времени на свой класс, и он пытается покрыть этот дефицит жестко-авторитарным стилем руководства. Проигрывает директор, взыскивая за преподавание строже, чем за классное руководство. Это трагедия, когда в институте повышения квалификации у методиста отбирают ответственность за комплектование группы, составление программы и приглашение лекторов, смотря на него как на администратора и завхоза.
      Пусть у читателя не сложится представления, что автор все обо всем этом знает и на все у него в кармане готовый рецепт. Эта книга — только размышление, взгляд на педагогику с непедагогических — кибернетических позиций, осторожный анализ и еще более осторожной прогноз. Но автор будет вполне удовлетворен, если читатель по поводу школьных перспектив разволнуется вместе с ним.
     
     
      Вечный школьник
     
      Посередине пустой светло-желтой стены окошко, в которое выглядывает экран дисплея. Точно такие же дисплеи на каждом из 55 учебных мест. Учебное место — это стол, на левой стороне которого можно, усевшись в одно кресло, облокотиться, смотреть на учителя и писать; на правой стороне, оказавшись в другом кресле, работать с клавиатурой и глядеть на экран. Кресла с пластиковой фиолетово-красной обивкой сконструированы таким образом, что меняется высота относительно стола и принимаются любые удобные позы. Кто хочет, работает на учебном месте вдвоем. Желающий слезает с кресла и садится на ступенчатый пол прохода, покрытый более темным, чем кресла, фиолетово-красным бобриком.
      Учебные места радиофицированы: ученику хорошо слышно, что говорит учитель, где бы он ни находился, но учителю не слышно, о чем говорит ученик соседа, пока тот не нажмет трансляционную кнопку, чтобы слышали все. Еще одна кнопка: для вызова бортпроводника, то есть — простите! учителя.
      Два дублирующих друг друга пульта управления расположены в передней и задней частях класса, как в старых конструкциях трамваев. Пульт состоит из четырех частей. Свободная плоскость стола для книг и бумаг.
      Плата для демонстрации на телеэкране заранее подготовленного иллюстративного материала или того, что учитель пишет на прозрачной пленке цветным фломастером.
      Телевизионная матрица с 55 миниатюрными экранами учебных мест. И четвертая часть пульта: такой же, как па учебном месте, дисплей с клавиатурой. Копировальная приставка позволяет снять копии с любого демонстрационного материала и раздать ученикам.
      Сначала учитель объясняет и показывает. Это видно на экране передней стены класса и на экранах учебных мест. Потом ученики работают сами: нажимая на клавиши и водя по экрану «электронным пером», они проверяют себя, доделывают недоделанное учителем (ставят точки над «и»), решают задачи «а если...». Все, что записывается и стирается на телеэкране, компьютер регистрирует и запоминает и может, сравнив с нормативами, сам поставить оценки всему классу. Когда занятия проводятся по программированной методике, оценки, как мы уже знаем, никому не ставятся, и манипуляция микроуроками обеспечивает одинаково качественные знания всем.
      В это время учитель следит по 55 микроэкрапам, что делается на каждом учебном месте, и при необходимости переводит микроизображение на свой дисплей. Потом он обходит класс, усаживаясь рядом с теми, кто испытывает временные трудности. Устраивает паузы-разрядки, привлекая к чему-нибудь всеобщее внимание.
      То, о чем я рассказываю, — не кибернетическая школа, а кибернетический класс, оборудованный на техническом уровне середины 80-х годов. Достаточно большой класс (55 мест). Он работает сейчас в три смены. Утром здесь занимаются школьники, днем — студенты, вечером — слушатели школы менеджеров. Если говорить о восторге, то его с избытком хватает по утрам.
      Рядом с классом зал информационных автоматов.
      Здесь нет вспышек света и выстрелов, но по оживлению его вполне можно спутать с залом игровых автоматов.
      Ознакомившись с ним, лучше поймешь возможности ЭВМ и станешь думать, что еще можно применить в школе.
      Консультант-психолог: не о нем, но о таком же мы говорили выше.
      Консультант-врач: в случае недомогания он посоветует какое-нибудь простейшее, домашнее средство или специалиста-врача, к которому следует немедленно обратиться.
      Прогноз погоды: каждый час по близрасположенньш районам и каждый день по «краям света». «Идет циклон со скоростью... Тогда-то, а может быть, и тогда-то он затронет такие-то районы наверняка, а может быть, и такие. Температура с такой-то вероятностью будет такая-то. Дождь...»
      Картограф: на экран выводится карта любой местности в нужном масштабе. При желании можно убрать детали и превратить карту в схему с выпрямленными кривыми линиями.
      Ориентатор: прокладываются два кратчайших пути (по расстоянию и времени) между любыми двумя точками города, с учетом загруженности улиц в данный час суток.
      Газетные новости: ежедневно в память ЭВМ вводится 200000 слов, память очищается через неделю. Найти интересующие новости можно двумя путями: воспользовавшись списком нескольких сотен рубрик или по «дескрипторам», ключевым словам — именам, наименованиям, терминам. Компьютер последовательно выводит на экран все материалы по данной теме, а приставка-принтер снимает с них копии.
      В зале есть и другие автоматы, но их назначения я не узнал.
      Теперь мы оставим твердую почву и от реального кибернетического класса перейдем к нереальной кибернетической школе, чтобы построить осторожный прогноз, не поскользнувшись на фантастике. Материалом для строительства будут те многочисленные новации (как любят выражаться сейчас), которые мелькали во всех предыдущих главах.
      Главное, что станет характеризовать школу будущего: единая система обучения от мала до велика всю жизнь, высокий уровень автоматизации, совершенно новая организация учебного процесса, чтобы учиться было легко, интересно, продуктивно, без ущерба для здоровья учеников и учителей.
      Когда-то «первый раз в первый класс» было безусловным праздником. Покупка и надевание гимназической формы представляли ритуал (не раз описанный в классической литературе), от которого новоявленный гимназист вырастал в собственных глазах на целый дюйм.
      йотом праздник повторялся больше по традиции, и если бы любознательный корреспондент 1 сентября влез в душу всех тех, кто отражает генеральную статистическую совокупность первоклассников, он обнаружил бы там весьма противоречивые чувства.
      Чтобы чувство первоклассника было радостным, необходимо наряду с обязанностями дать ему и права. Я не готов ответить на вопрос, какие это права. Но вот хотя бы торжественное принятие в члены «Школьного клуба»
      со всеми вытекающими отсюда привилегиями (одна из которых — привести в клуб гостя, друга-дошкольника).
      Во-вторых, требуется моральная подготовка. Особенно в этом нуждаются тихие, замкнутые, непоседливые, с дефицитом семейного воспитания (вспомните школьные «пороки» Неофита Рильского). Поэтому в школе хорошо бы организовать приготовительный класс для тех, кто не ходил в детский сад. А в предшкольной группе детского сада полезно имитировать школьные занятия и часто устраивать прогулки в подшефную школу.
      Теперь мы остановимся на тетраэдре, основанием которого служит треугольник: учитель — врач — психолог, а вершиной — ученик.
      Школьный врач — фигура традиционная, но современность требует от него больше того, что он делает. Мало поголовных профилактических осмотров и выдачи медицинских справок. Врач должен знать каждого ученика, норму его здоровья, следить за тем, как протекает ответственный в школьные годы процесс развития организма, за всеми угрозами здоровью, чтобы они не превратились в болезни. Для этого врач не только осматривает и посылает на анализы, но и доверительно разговаривает с юным пациентом, помогая ему следить за своим телом и управлять своим здоровьем.
      Врач тесно контактирует с психологом, который также знает каждого ученика, его характер, возможности нервных и психических срывов. Психолог помогает врачу в выполнении всех гигиенических требований, а вместе с учителем они выбирают из связки ключей единственный, пригодный для обучения данного ученика. Потом на основе его каждодневных успехов делаются выводы в отношении профориентации.
      Психолог бывает на учебных и неучебных занятиях, находит время лично побеседовать с каждым, протестировать его, чтобы разобраться в структуре психики и интеллекта, узнать все желания, познакомиться со всеми отношениями, посмотреть, как ученик выражает свое отношение и реагирует на происходящее, чтобы затем понять, почему в тех или иных ситуациях ученик поступает так, а не иначе. Может быть, поэтому, когда в старших классах средней школы преподается психология, ученики воспринимают ее материал более конкретно и применительно в первую очередь к себе.
      Психология, как предмет, стыкуется (или сливается)
      с двумя другими предметами — педагогикой и профориентацией. Педагогику обязан знать каждый, не только учитель, потому что все воспитывают своих детей, а некоторые, кроме того, руководят людьми.
      Цель профориентации: показать и доказать, что все профессии важны, любой труд почетен, но более почетен высококвалифицированный труд. Нельзя узнать весь «лес» профессий, но можно научиться ориентироваться в этом лесу. Уяснить себе, что достигнуть высоких трудовых показателей можно лишь благодаря соответствию способностей требованиям. Применительно к каждой профессии та или иная способность должна быть развита в определенной степени (не больше и не меньше, чем нужно), и то, что хорошо для одной профессии, может быть плохо для другой. Где-то надо уметь работать в одиночку, а где-то в коллективе, думать или действовать, как автомат, много помнить старого или выдумывать много нового.
      Профориентация приводит школьника на уроки труда. Вообще границы между трудом и учением не должно существовать. Активизация учебного процесса приближает его к труду. Но профориентация предлагает второй путь, который соединяется с первым в точке любимой профессии.
      Попробовать себя на лабораторных занятиях — это практическая профориентация, которая дает возможность познакомиться с массовыми и актуальными направлениями человеческой деятельности, но далеко не со всеми.
      Поэтому второй путь более надежен. Теоретическая профориентация позволяет на основе структуры способностей составить список наиболее предпочтительных профессий, и уроки труда дают возможность познакомиться с этими профессиями, попробовать себя в них, чтобы затем сделать самостоятельный выбор.
      Когда профориентация заменяется профотбором — из ученической массы извлекаются математические, музыкальные, сценические таланты, общественное мнение начинает протестовать, выражать тревогу по поводу тех, кто остался за пределами «элиты», якобы неталантливых и, следовательно, людей второго сорта, а это уже пахнет социальной несправедливостью.
      Сказав «а», надо сразу же назвать все другие буквы алфавита, вплоть до последней, и только тогда осуществится идея профориентацин. Каждая профессия ждет своих талантов, и каждый должен таким талантом стать.
      Потом очень важно соблюсти требование самостоятельного принятия решения: ученику не «назначили»
      пригодную для него профессию, свой выбор он сделал сам, но он благодарен тем, кто помог в этом.
      Где-то равенство между людьми кончается и начинается неравенство, без которого невозможен научно-технический прогресс. Речь идет об уровне квалификации: ни морально, ни материально я не равен тому, кто имеет более высокий или более низкий уровень квалификации по моей или другой специальности. И я всегда могу достигнуть более высокого уровня при условии, что у меня есть для этого способности, я получу основательную учебную подготовку и потом буду хорошо работать.
      Так учитель при помощи психолога и врача выходит на правильный путь в обучении, всегда имея в виду, чему и как учить всех вместе и каждого в отдельности.
      Соединив первый и второй пути профориентации, ученик захочет, естественно, побольше узнать о своих профессиях, чтобы решить, какой все-таки отдать предпочтение, углубится в те школьные предметы, которые имеют непосредственное отношение к ним. Всякая любовь означает больше внимания, а внимание требует уделять больше времени объекту любви в ущерб другим объектам.
      Тогда академические успехи ученика должны включать обязательные удовлетворительные знания по всем предметам (эти знания школа гарантирует) и повышенные — хорошие, отличные — по предметам профориентации, что будет иметь значение при поступлении в вуз (об этом позже).
      Говоря о тетраэдре, мы упустили из виду еще одну вершину — родителей. Но ведь здесь рассматривается школа, а родители находятся вне ее, дома, хотя и как-то связаны с нею. Эту связь мы сейчас рассмотрим.
      К сожалению, школа часто вспоминает о родителях лишь тогда, когда ученик в чем-то провинился. А родители предпочитают ходить в школу тогда, когда не идти невозможно или приятно удовлетворить тщеславие по поводу своего ребенка-отличника, которого ставят в пример не только ученикам, но и их родителям.
      Связь учителей с родителями нужна, но не групповая, а индивидуальная: родитель ученика — учитель ребенка. Эта связь — равноправная, доброжелательная, повседневная, чтобы родитель всегда знал, что делается в школе, а учитель, что у его ученика дома.
      Среднюю школу человек закончил (как видим, слово «средняя» уже устарело), но находится он только на 1-й ступени образования, которая позволяет ему, вступая в жизнь, выбрать профессию, стать семьянином, пользоваться правами и выполнять обязанности гражданина.
      Далее он принимает решение. Можно поставить точку, сделать среднее образование средним специальным: поступить в профессиональное училище и стать квалифицированным рядовым работником в обществе, где нет неквалифицированных, но можно и нужно повышать квалификацию. Можно поступить в высшее учебное заведение, не окончить или окончить его, получив, соответственно, начальное высшее (2-я ступень), неполное высшее (3-я ступень) и полное высшее (4-я ступень).
      При таких вариантах исчезают трудности при поступлении в вуз, абитуриент сам решает, куда поступить, и поступает, предъявив аттестат зрелости — свидетельство его способностей и знаний.
      Здесь необходимо решить важный вопрос: как это сделать, чтобы в каждое учебное заведение поступало столько абитуриентов, сколько нужно?
      Для этого нужен хорошо работающий общественный механизм под названием «профессиональный клиринг» — оптимальное соотнесение работников и рабочих мест.
      Речь идет о важной области социальной кибернетики, и мы ее затронем настолько, насколько это имеет отношение к педагогической кибернетике.
      Нам уже известно, что профориентапия — соотнесение структуры способностей с профессиональными требованиями. Профессиональные требования в историческом времени изменяются быстрее, чем структуры способностей. Эти требования формулирует научно-технический прогресс, а реализуют люди — те, кто обеспечивает прогресс. Поэтому требования должны быть разумными, исходящими из реальных возможностей.
      Если в какой-нибудь профессии желающих работать мало, то здесь низки и требования. Чтобы требования повысить, надо изменить условия, сделать профессию более привлекательной в моральном и материальном отношении и поднять на более высокий квалификационный уровень. В противном случае профессию проще было бы упразднить, заменив работников машинами.
      Здесь выступает вторая сторона профессионального клиринга: не только соотнести возможности работника с требованиями администрации, но и возможности администрации с требованиями работника. Таким образом, соотносятся четыре тезауруса: что имеет работник (кси) и чего он хочет (пси), что может предложить администрация (кси) и что ей нужно (пси).
      Вспомним уже известную нам трудную ситуацию приема в театральный вуз, когда училище вынуждено в несколько туров из нескольких тысяч абитуриентов выбрать несколько десятков самых достойных. Как в этих условиях добиться справедливости и пользы? Сегодня положение осложняется тем, что аттестат зрелости мало о чем говорит приемной комиссии. Нужно, чтобы он говорил больше: о том, в какой мере человек создан для сцены и каков его опыт на любительской сцене. Если это осуществить, то заявлений о приеме будет не тысячи, а сотни. Но сотни — это тоже много? Нет, не много, если запланировать прием сотен, а получение полного высшего театрального образования десятками.
      Ведь не все выпускники престижного училища получают путевки в престижные театры, а из тех, кто попадает, не все получают главные роли. Причем кое-кто уходит со сцены во время учебы и позже. Бытует театральное мнение, что большой артист не должен гнушаться маленьких ролей. Конечно, не должен при случае. Но когда он сидит на маленьких ролях, зря растрачивается его талант, и общество не реализует свой театральный потенциал. Согласимся с тем, что все артисты различаются по величине и широте сценических возможностей.
      Для одних, может быть, вполне достаточно среднего специального образования, а для других мало высшего. Между тем каждый имеет право на получение профессионального образования, не мешая талантливым. Для этого и должны существовать вечерние и заочные (может быть, платные) вузы для обучения маленьких талантов.
      Аналогичное, но менее острое положение существует в медицинских вузах, где облегчен прием для выпускников медицинских училищ, медсестер и санитаров со стажем. Если театральный абитуриент больше знаком с внешней стороной профессиональной жизни, то в медицине он лучше знает внутреннюю сторону, поскольку сам подвергался лечению и сам ухаживал за домашними больными. Поэтому он более ответственно пишет заявление о приеме в медицинский институт и затем проходит окончательную проверку в анатомичке.
      Итак, мы нуждаемся в растянутой шкале оценок для двустороннего выбора (со стороны тех, кто хочет учиться, и тех, кто может учить).
      Аттестат мне рекомендует десяток профессий. Уже знакомый с ними, я выбираю ту, которая нравится больше всего, и поступаю без экзаменов в вуз. Но это не дает гарантии, что я вуз кончу и далеко пойду. В случае, если выбор мой падает на одиннадцатую профессию, по которой я не профориентирован, или, точнее сказать, не ориентирован достаточно хорошо, приемная комиссия устроит мне экзамен. Экзамен я не выдержу или выдержу, но в последнем случае опять-таки не знаю, далеко ли пойду. Не выдержав, не рву на себе волосы, успокаиваю себя тем, что, работая в другой профессии, всегда можно учиться в вечернее время любимому делу как хобби. А хобби потом, если представится случай, всегда может обернуться профессией.
      Главное достоинство клиринга: соблюдение баланса требований, возможностей и желаний. Изменяется значимость профессий, появляются новые, исчезают старые, меняются профессиональные требования, они приспосабливаются к реальным возможностям. Относительно престижные профессии растягивают шкалу квалификации и предоставляют возможность работать здесь многим, но не на первостепенных ролях, тогда как третьестепенные уже не кажутся такими престижными. Так возникающий дисбаланс немедленно устраняется, и клиринговое равновесие восстанавливается. Только не надо средствам массовой информации очень увлекаться престижными профессиями и забывать говорить о непрестижных.
      Пойдем дальше. Человек с обязательным средним образованием поступил в высшее учебное заведение. На какое отделение? Конечно, на дневное. Потому что вечернее и заочное останутся только для экстраординарных случаев: когда невозможно не работать, нужно повысить квалификацию, хочется научиться тому, что считаешь своим хобби.
      Первым делом вновь принятый студент вместе с профориентатором составляет индивидуальный учебный план.
      Здесь следует увязать способности, желания (в том числе и родителей) и потребности народного хозяйства.
      В соответствии с этим из нескольких сот главных предметов, преподающихся в вузе достаточно широкого профиля, выбираются (предположим, что таковы требования)
      любые десять. Учитывается при этом, что принимающей потом на работу администрации будет не безразлично, что это за предметы.
      Чтобы «сдать» главный предмет, необходимо изучить целый ряд входящих в этот предмет дисциплин, а для этого по— каждой дисциплине прослушать обзорные лекции, выполнить лабораторные и практические работы, поиграть в игры, принять участие в дискуссии. Пройдя через все это-» студент сдает дисциплину. Сдача всех дисциплин озиачает сдачу главного предмета. Сдав требуемое число главных предметов, студент автоматически получает диплом.
      В таких условиях факультеты и кафедры уподобляются железным дорогам и узловым железнодорожным станциям, персонал которых трудится над формированием поездов и их отправкой на другие узловые станции. Пассажиры поезда — всего лишь попутчики, которые садятся и сходят на промежуточных станциях, какое-то время едут вместе и на конечной станции покидают поезд, чтобы остаться в этом городе или ехать дальше, в другой.
      Предусматриваются и такие варианты, как пересадка на вертолет персонального компьютера для самостоятельных занятий, причем в районе одних предметов вертолетных маршрутов пока еще нет, в других они служат подсобным, а в третьих — преимущественным видом транспорта.
      Копец путешествия означает, что полный курс завершен или завершен только неполный (предположим, со сдачей семи главных предметов) или начальный (три-четыре предмета), либо учеба временно прерывается (академический отпуск). Таким образом достигаются 2-я, 3-я и 4-я ступени образования, во всех случаях выдаются дипломы, которые дают право работать на соответствующих должностях и возобновить учебу (повысить квалификацию)
      Такое дробление высшего образования очень важно, во первых, в соответствии с требованиями научно-технического прогресса; во-вторых, потому, что после обязательной 2-й ступени человек учится добровольно и самостоятельно строит планы. А, нак говорит психология, более или менее реальные индивидуальные планы получаются на срок три или четыре года.
      Во время учебы студент может корректировать индивидуальную программу. Для этого он вновь встречается с профориентатором, после чего центральная диспетчерская служба вносит в общий учебный план соответствующие изменения. Это напоминает ситуацию, давным-давно предусмотренную на транспорте: пассажир отказывается от дальнейшей поездки, делает продолжительную остановку или меняет свой маршрут.
      Увеличение доли самостоятельных, в том числе домашних, занятий и превращение постоянных учебных групп во временные разобщает учащихся. Поэтому будет обращаться больше внимания на студенческие организации, где студенты проводят свой досуг и приобретают социальные навыки.
      Коль скоро существуют консультационные пункты, где каждый преподаватель консультирует по своему предмету, то почему бы не приглашать для консультаций и других специалистов, как по изучаемым предметам, так и по предметам, которые хотя и не изучаются, но не безразличны многим (медицина, сексология и семейные отношения, декоративное искусство, право)? При большом числе желающих индивидуальные консультации превратятся в групповые, а последние — в постоянно действующие учебные курсы, сначала факультативные, а потом, может быть, обязательные. Это тоже обратная связь, позволяющая обновлять учебные программы, приспосабливая их к требованиям времени и интересам учащихся.
      Существуют две области деятельности студента, затрагивающие его материальное положение: участие в исследовательской работе и в преподавании.
      Студенческие научные кружки очень часто бывают формальным явлением и норовят самораспуститься. Дело в том, что в учебной программе уже запланирована имитация научной работы на лабораторных занятиях и семинарах. Между тем значение научной работы студента трудно переоценить: это и дополнительная учеба, и приобщение к науке, и возможность приобретения дополнительных к стипендии средств к существованию. Поэтому, мне кажется, хорошо бы привлекать студентов к научной работе преподавателей на правах полноправных помощников.
      Существуют научно-производственные и учебно-производственные объединения. Почему бы их не объединить в учебно-научпо-производственные объединения?
      В ряде наших вузов есть консультационные центры, где профессора и доценты оказывают помощь практикам в решении технологических и административных проблем. В оказании помощи стали принимать участие студенты, обученные тому новому, что практики еще не освоили. Это первый шаг к преподавательской работе студента.
      Второй шаг: освоить какую-нибудь лабораторную процедуру и обучать ей младшекурсников на правах лаборанта. От этого знания его станут более прочными, и он получит оплату по труду. Таким образом удобно рекрутировать будущих преподавателей и зачислять в аспирантуру не только по склонности к научной работе, но и к преподавательской деятельности.
      Все большее число студентов работает сейчас официантами, дворниками, продавцами, грузчиками, ночными сторожами. Летом это хорошо, зимой — не очень. Работать и учиться всегда труднее и менее продуктивно. Не лучше ли деканату, прежде чем давать разрешение, сначала подумать: нельзя ли использовать студента на преподавательской или в исследовательской работе?
      Так мы попали в тенета финансовых проблем высшего образования. Образование требует расходов — для тех, кто учит, и тех, кто учится. Образование приносит прибыль: общество, затратив средства на подготовку высококвалифицированных работников, выигрывает тем, что имеет возможность выпускать в необходимом количестве дешевую качественную продукцию, повышая при этом зарплату работникам, стимулируя их на покупку этой продукции и тем самым обеспечивая свой экономический рост.
      Школа 1-й ступени (включая профессиональное обучение) находится на полном финансовом обеспечении государства. От 2-й до 4-й ступени частично. «Частично» означает, что в основном платит государство, а доплачивает студент своим заработком и заработком родителей. Чтобы быть самостоятельным, ему нужно больше зарабатывать (учтем, что на студенческие годы приходится наибольшее число заключаемых браков), и в этом он ждет помощи от учебной администрации.
      Кончается учеба на уровне 2-й или 3-й ступени, начинается работа, и тогда основные расходы за дополнительное обучение берет на себя учащийся, а государство — дополняет или не дополняет.
      Не только устарело определение «среднее» образование — устарело и «высшее»: потому что существует еще «сверхвысшее», и граница между ними стирается. Если посмотреть, то принципиальной разницы между 3-м, 4-м и 5-м уровнями мы не увидим. Даже сейчас существуют области профессиональной деятельности, где высшее образование укорочено до четырех или удлинено до шести лет и более.
      Ученая степень кандидата является обязательной, а доктора — желательной для научного работника. Они могут рассматриваться как 5-я и 6-я ступени образования, которое получается самостоятельно («соискатель») и полусамостоятельно («аспирант», «докторант»). Возрастающее число кандидатов и докторов в административных системах и возрастающая нужда в них на производстве говорят не столько о любви к науке, сколько о необходимости сверхвысшего образования. Интересно сравнить шкалу американского образования с нашей шкалой: степень бакалавра у них представляет 3-ю ступень, магистра — 4-ю, а доктора — 5-ю. Таким образом, американский доктор соответствует нашему кандидату наук, в чем можно убедиться, заглянув в их диссертации.
      Финансирует 5-ю и 6-ю ступени частично или полностью учащийся, но постепенно все большее участие в расходах начинает принимать государство.
      Итак, школа I поколения (для молодежи) включает 5-6 ступеней, из которых 1-я (самая высокая — 10 лет)
      является обязательной для развитого государства, а по остальным можно подниматься в один или несколько приемов в силу профессиональной необходимости или личной склонности. В результате исчезнет ажиотаж у дверей вузов, дух соперничества абитуриентов, страх провалиться и не быть зачисленным. Хочешь — сиди на своем уровне, хочешь — поднимайся дальше, насколько и когда хочешь.
      К этой школе мы уже сейчас можем предъявить конкретные требования. Здесь должны сочетаться техническая, математическая и гуманитарная подготовка для всех. Школа будет прививать экономическую, художественную, языковую, семейную, поведенческую культуру.
      Там получат развитие гражданские, коллективистские, творческие навыки. Очень необходимы дух новаторства и индивидуальный подход. Учеба будет проходить в разных, но в общем в небольших группах и при небольшой преподавательской нагрузке, на высоком уровне механизации и автоматизации, с использованием ярекрасных учебных пособий, станет более самостоятельной и более активной, что при хорошо отлаженной режиссуре и четко действующей обратной связи обеспечит требуемый результат.
      Школа I поколения существовала и существует — только она изменилась и продолжает меняться. А вот школ II и III поколений не было. Для взрослых такая школа только что построена, а для стариков начинает строиться.
      До войны лишь учителя и врачи имели свои институты усовершенствования. Так уж считалось, что эти две профессиональные группы нуждаются в перманентной учебе, как несущие особую ответственность за тела и души людей.
      После войны наиболее передовые ведомства стали обзаводиться курсами повышения квалификации руководящих работников. Это новшество совпало с увеличившимся интересом к личности руководителя и возникшей тревогой по поводу его невежества в методах управления и знания людей. Постепенно движение повышения квалификации охватило все ведомства и распространилось со среднего руководящего звена на высшее и низшее звенья. Большое впечатление производили тогда сообщения о том, что министры сели за парты, и рассказы, что делают они за этими партами.
      Поскольку между категориями руководящих работников и специалистов нет четкой границы, в систему учебы стали постепенно вовлекать всех лиц с высшим и средним специальным образованием, и на вывесках, уже примелькавшихся в 70-е годы, утвердилось стереотипное название: «Институт повышения квалификации руководящих работников и специалистов». В 80-е годы стало очевидным, что учеба взрослых не ограничивается повышением квалификации, однако название, к которому все привыкли, звучит оптимистично и его решили оставить.
      Так, неожиданно для всех и даже для причастных к этому процессу сформировалась единая система школы и поколения. Генеральные директора и просто директора крупных предприятий учатся в Академии народного хозяйства, директора рангом пониже — в центральных институтах повышения квалификации союзных министерств, все остальные — в таких же институтах республиканских министерств и на областных курсах повышения квалификации.
      Постепенно изменилось и становится все более серьезным отношение к учебе со стороны тех, кто посылает на учебу, кто учится, кто учит и кто отвечает за учебу.
      Раньше зачастую сам факт вызова на учебу вызывал удивление и раздражение тем, что работников ни с того ни с сего отвлекают от работы. Потом те, кого посылали, начинали находить вкус в поездках: встряхнуться, посмотреть, как живут и работают люди, себя показать, узнать что-нибудь новое, обменяться опытом с соучениками, привезти семье гостинцев из столичного или областного центра. Теперь начинает подстегивать тревога: почему долго не отправляют, а вдруг других пошлют, а тебя нет, не означает ли это выход на пенсию?
      Если за короткий период создать множество однотипных учреждений, то работать туда придут случайные люди, и с ними долго потом придется возиться. Так случилось с институтами повышения квалификации, где бывший преподаватель вуза наивно полагал, что взрослых надобно учить так же, как и студентов. Учитель взрослых — это сверхспециалист-учитель: заслуженный производственник, известный ученый, ответственный управленец, наделенный к тому же лекторским даром. Таких людей нужно прилежно искать, привлекать и использовать. Памятуя при этом, что они, как антеи, оторванные от земли, которая их питает, быстро теряют свою силу.
      Вышестоящие органы, ответственные за работу школы и поколения, тоже не сразу обрели вкус к руководству ею и научились извлекать из этого пользу. Поговорка «на ловца и зверь бежит» оказалась вполне применимой в отношении взрослых учащихся. Корда впервые в жизни стали собирать вместе директоров цирков, начальников финотделов или главных врачей санаториев — грех не пользоваться этим: встречаться с ними, получать исчерпывающую информацию с мест, давать руководящие указания и играть в деловую игру «Профессиограмма», чтобы вырабатывать требования к должностям, которые учебные группы представляют. Но это не все. До всех, снизу доверху, начинает доходить, что отраслевые успехи непосредственно зависят от качества обучения тех, на ком держится отрасль.
      Сейчас деятельность школы и поколения узаконена.
      И когда появились правила, инструкции, нормативы — возникла угроза путаницы между двумя поколениями.
      В будущем путаницы не будет. Вот основные особенности школы и поколения: учеба обязательна; финансирование производится полностью за счет государства; учебные группы формируют по должностному принципу, который не терпит типовых программ; в программах пе забывают о том, что повышение квалификации необходимо совмещать с ее сохранением, расширением кругозора и переквалификацией; контроль за содержанием программ и качеством преподавания производится на основе отзывов слушателей (обратная связь); если в школе I поколения сохраняются рудименты традиционной учебы, то в школе и поколения они полностью искореняются.
      Выше мы уже говорили, что особенно эффективна учеба, совмещаемая с отдыхом. Это особенно важно для людей, с трудом отрывающихся от работы и после учебы обнаруживающих, что их работу никто не делал, и приходится долго нагонять коллег.
      Помимо учебы с отрывом от работы, будет продолжать существование учеба на местах, но, конечно, она станет более ответственной и эффективной. Семинарами, лекторием, университетом долгое время больше интересовались общественные организации, чем администрация. Уже теперь — это прерогатива отдела кадров, а общественные организации только осуществляют контроль.
      Даже крупные мастера лекторского искусства жалуются, что аудитория без отрыва от работы, как правило, бывает не готова к лекции, независимо от того, в какое время дня людей собирают и как называется лекция. Слушатели с трудом отрешаются от текущих дел, а в конце дня особенно нервничает женская часть аудитории. И когда лектор все же завладевает вниманием, его время истекает. Если через месяц лекция продолжается, он с огорчением констатирует, что большинство слушателей — новые люди, а меньшинство — с трудом его узнают и, конечно, ничего ни помнит, о чем говорилось в прошлый раз. Кроме того, лекции в актовых залах не поощряют пользоваться доской и вести блокнотные записи.
      Мой коллега в профессиональном кругу поведал свой «случай на охоте». Его пригласили прочитать лекцию после окончания рабочего дня и установили жесткое время — 40 минут. Лектор был очарован аудиторией, которая никуда не торопилась и благожелательно слушала.
      Правда, взгляды были какие-то снисходительные и позы вольные, но с этим, в принципе, можно было мириться.
      40 минут — близко к 45 минутам — академическому часу. И тут была совершена роковая ошибка: пошла 41-я минута, и лектор стал закругляться; присутствующие, как по команде, встали и направились к выходу. Оказывается, подошла электричка, которая отвозит работников в город.
      Совсем другую обстановку тот же лектор встретил в ночном профилактории, куда после работы на учебу приехал почти весь «руководящий персонал. Отдыхающиеучащиеся устроились в отведенных для них уютных комнатах, приняли душ, перекусили, погуляли и перед ужином пришли на двухчасовую лекцию. В результате работников столовой охватила тревога: в назначенное время за стол сел только один человек.
      Сделаем выводы. Взрослую личность окружает океан информации: профессиональной, бытовой, общественной, культурной, политической. В добровольной или добровольно-принудительной форме эта информация поступает к нему из газет и журналов, в передачах радио и телевидения, в лекциях и докладах. И реципиента — принимающего эту информацию — часто беспокоит не обилие, а несодержательность. Что это не всегда то, что хотелось бы. Не всегда своевременно и полно. А если есть первое, второе и третье, то почему-то оценки часто предшествуют анализу, а анализ — фактам.
      Даже ленивый не пойдет на лекцию ради развлечения, а предпочтет просидеть сложа руки на рабочем месте. Работящий же человек будет недоволен, если его оторвут от любимой работы неизвестно ради чего. Но этот же работник придет в совсем другом расположении духа в заранее запланированную учебную половину дня, в учебный день, в учебную неделю и даже останется после работы, привлеченный животрепещущей темой, фамилией докладчика, с удовольствием будет делать записи, если знает, что они ему пригодятся и он с эффектом их сможет прочитать домашним и друзьям.
      При таких условиях нет ничего удивительного, что человек, достигнув пенсионного возраста, сохраняет «информационный аппетит», вкус к изысканной «информационной пище». Чтобы эту пищу приготовить и этот аппетит удовлетворить, возникает общественная потребность в школе III поколения.
      Последним в этой книге будет рассказ про бабушку, которую я увидел в пенсионном возрасте в джинсовой юбке и полосатых кроссовках за дисплеем персонального компьютера.
      Но начать нужно не с этого. Начать нужно с того, что вот уже двадцать лет бабушка играет в теннис и выработала привычку обмениваться презрительными взглядами с другими бабушками, добровольно высиживающими день на скамеечке у подъезда.
      С академическим интересом она смотрела телевизионную программу «Наш сад», с уважением оценивала плоды трудов любителей — садоводов и огородников, но сделала вывод, что это не ее стихия, а если ее, то далеко не вся.
      Потом бабушка пристрастилась к путешествиям, поезда дружбы разочаровали ее: показалось, что пассажиров экскурсионного поезда больше волнует личное общение, чем места, через которые они проезжают, а экскурсоводы частенько интересные факты выпаливают скороговоркой, так что многое не услышишь, а услышанное не поймешь и не запомнишь. Тогда бабушка переключилась на экскурсии по памятным местам родного города и зарубежные поездки.
      В зарубежных поездках она вымогала из гидов исторические подробности и с удовольствием ловила взгляды молодых попутчиков, оценивающих ее наряд: неброский, но в нем чувствуется опытный вкус. Она не пропускала ни одного кафе: с наслаждением пила кофе, смотрела на других и слушала современную музыку, по части которой среди домашних считалась знатоком.
      Критически разбирая книги в своем доме, бабушка с негодованием обнаружила, что многие из них так и не успела прочитать, хотя они были куплены именно с этой целью. Одна из книг называлась «Русские изразцы XVII века». Случайно под таким же названием была объявлена лекция в музее архитектуры, и бабушка с книгой под мышкой ринулась туда.
      Школа за поколения еще не превратилась в единую и для всех очевидную систему, за которую несет ответственность какой-нибудь государственный или общественный орган. Но уже существуют ее многочисленные и разрозненные элементы: разделы журналов (как известно, письма в редакции пишут пенсионеры), лекционные циклы и кружки в музеях и клубах, любительские общества и просто стариковские сходки — дома, на даче, на бульваре. Здесь очень сильно чувствуется культурный уровень, рождающий разные информационные потребности, и, по-видимому, должны существовать разные способы их удовлетворения. Много ли общего между любителями играть в домино и в шахматы, болеть у телевизора, когда передается футбольный матч, ловить рыбу, выращивать помидоры или розы, думать о возможностях персональных компьютеров?
      На лекциях в музее архитектуры бабушка познакомилась с некоторыми из своих будущих сообщников. «Сообщники» — не очень подходящее слово, но соучениками и сокурсниками их тоже не назовешь.
      Оказалось, что изразцами можно не только интересоваться, но и делать их самим. Некоторые посвятили себя такому таинственному занятию, как производство эмалей.
      Когда бабушка, к изумлению дочери и внучки, подарила им собственноручно изготовленные эмалевые броши, ее любознательность и тщеславие были в основном удовлетворены, и она занялась огранкой и шлифовкой декоративных камней. Клуб любителей камня арендовал вместе с клубом любителей книги подвальное помещение.
      Крут знакомых к этому времени значительно расширился, и с помощью одноклубников бабушка оборудовала на даче мастерскую, где они проводили с внучкой летние дни. Родные при виде нового бабушкиного увлечения только качали головой.
      До сих пор то, чем увлекалась бабушка, был для нее новый, неведомый мир, в который она не успела заглянуть в течение хлопотливой молодой и взрослой жизни.
      Но вот она столкнулась с тем, для чего понадобилось ее высшее образование.
      Развитие вычислительной техники до сих пор проходило на глазах и в стороне. Эту «сторону» чувствовали даже работники, которых ВЦ (вычислительный центр)
      непосредственно обслуживал, но благодаря бдительности программистов не пускал в свои святилища. Пока не появился персональный компьютер.
      Нашлась организация, нашлось помещение, нашлись деньги и энтузиасты. Формально это был класс, где преподавалась информатика. Благодаря энтузиазму класс превратился в общественную исследовательскую лабораторию. В составе общественности оказалась бабушка.
      Когда я говорил выше, что персональный компьютер несет с собой революцию, и перечислял многое, что он может, все-таки эти слова продолжали звучать декларативно.
      Скорее подсознательно, чем сознательно, мы понимаем, что образ жизни следующих поколений благодаря новшеству сильно изменится. Но в чем конкретно и каким образом? Это и старается решить общественная лаборатория. А чтобы решать, нужно было соединить исследования с учебой.
      Коллектив подобрался пестрый, в том числе и по возрасту, и наша бабушка не выделялась в нем. Но в массе я увидел ее, разглядел и решил рассказать здесь.
      — Бабушка, — спрашивает внучка, — почему ты любишь меня больше, чем родители?
      — Неправда, родители тебя любят не меньше и даже больше.
      — Но они не обращают на меня внимание так, как ты.
      — Им более некогда. Нужно пробиться в жизни, получить образование, стать культурными и все это успеть передать тебе.
      — А если не пробиваться?
      — Тогда может потеряться смысл жизни. Они не смогут дать тебе все, что хотят. А если все, что хотят, ты возьмешь без их помощи, то пути ваших интересов могут разойтись. А это очень трагично.
      — Ты в этом уверена?
      — Уверена я буду тогда, когда стану прабабушкой.
      А пока я учусь понимать жизнь.
      — Ты опять собираешься в школу? Бабушка, возьми меня с собой!