Из тайников секретных служб

DjVu

      Полный текст книги

      Глава I
      Немного истории
      Когда родилась секретная служба?
     
      Нас самих как авторов, скажем откровенно, интересовала не история секретных служб сама по себе, а их эволюция в зависимости от общественного и государственного строя, которому они служили и служат.
      Действительно, будучи явлением историческим, шпионаж, так же как и войны, в разные эпохи принимает соответствующую окраску. Типы и характеры шпионов и разведчиков тоже меняются в зависимости от строя, которому они служат. С течением времени трансформируется и само понятие «секретная служба», что влечет за собой иное толкование таких определений, как военная и государственная тайна. Видоизменяется и отношение общества к тем, кто непосредственно выполняет секретные операции. В одни времена это невидимые, но смелые и достойные подражания герои, в другие — подлые и коварные людишки. В самом слове «шпион» уже запрограммирован презрительный оттенок. Зато слово «разведчик» несет на себе отблеск славы, подвига во имя чего-то святого, великого. Различие между этими словами заключается, на наш взгляд, не в технических особенностях этих профессий, а в их общественно-политическом проявлении.
      На историческом пути развития человечества меняются типы шпионов и разведчиков. Уходят одни и приходят иные способы, средства, приемы добывания информации, возрастают масштабы деятельности специальных служб. Было время, когда к разведке привлекали лиц преимущественно из дворянских кругов. Многих увлекал авантюризм, необычность профессии, связанной с борьбой на тайном фронте, с борьбой, которая предшествует войне и которая продолжается после заключения перемирия. В эпоху французской буржуазной революции XVIII века и американской войны за независимость мы находим немало разведчиков-патриотов, беззаветно преданных делу свободы. Затем роль центральной фигуры разведки и шпионажа перешла к организаторам агентурной сети. Усложняется сама техника разведывательного дела. Для капиталистических стран в эпоху империализма характерно тесное переплетение военной разведки с политическим шпионажем. Шпионаж все больше соединяется с прямой подрывной работой. На свет рождаются специалисты по взрывам, убийствам, поджогам. Одновременно формируется тип шпиона-предателя. Предатели бывают разные. Иных во время военных действий ловкие политиканы «консервируют» — переводят в глубокое подполье для использования в будущем. Других, в мирное время, фабрикуют на скорую руку. Французский словарь Поля Робера дает ряд синонимов слова «предатель»: «доносчик, шпион, изменник, иуда, клятвопреступник, ренегат, перебежчик, коварный, подлец, мошенник, вероломный, отступник, обман? щик». Специалисты утверждают, что в старину слово «предатель» носило пассивный характер и означало «человек, который предал». Использование предателя его недругами, теми, в чей лагерь он сам перешел, было редким и почти случайным явлением. Предательство свидетельствовало о полном ничтожестве того, кто его совершил. Что же движет предателями, на что бывают особенно падки вербуемые? Для одной категории все затмевают деньги. У другой играют на больном (ущемленном) самолюбии, у третьей — на стремлении к тайной
      власти, к прямому нарушению законов, к знанию того, чего не могут знать другие. Неизвестное всегда представляется значительнее, нежели Оно есть на самом деле. Но роковой шаг сделан, и вот уже тот или иной человек оказывается в мире тех самых порочных тайн, где иногда бывает трудно отличить действительность от легенды. Он кажется себе героем, отбрасывает гнетущую мысль о предательстве и измене, о том, что, в сущности, стал жалким воришкой, ничтожеством.
      Наполеон, император Франции, любил повторять: «Шпион — это естественный предатель».
      И еще: «Верьте мне: анализируя исходы военных баталий, невольно пришел к выводу, что не столько храбрость пехоты или отвага кавалерии и артиллерии решали судьбы многих сражений, сколько это проклятое и невидимое оружие, называемое шпионами». Тот, кто произнес эти слова, не был ни историком, раздумывающим в тиши своего кабинета о необратимости времени, ни гражданским министром, склонным к скепсису в отношении военного решения проблем вообще, а одним из выдающихся полководцев прошлого... Ни минуты не сомневаясь в своем военном гении, Наполеон прекрасно понимал, что без ловкости и смелости своего секретного агента Шульмейстера он не одержал бы тех блестящих побед, которыми была отмечена кампания 1805 года. Ульма и Аустерлиц были в такой же степени триумфом стратегического гения, как и секретной деятельности «императорского шпиона» Карла Шульмейстера, одного из важнейших советников генерального штаба Австрии и шефа австрийской службы информации. По существу, этот хитрый и коварный человек, у которого, как говорили люди из его окружения, «не было ни отечества, ни чести», открыл новую страницу в истории шпионажа и разведки и в то же время в истории предательства и торговли государственными интересами.
      Фуше, министр полиции Франции, подтверждает в своих «Мемуарах» важность шпионажа в подготовке планов войны своего императора. «Лошади, которые везли золото французского банка к будущим полям сражений в Австрии для оплаты секретных агентов, — утверждает он, — имели большее значение, чем стремительная и отважная конница Мюрата». Что же, Фуше, полицейский «гений», состоявший на службе у императора Франции, видимо, ничего не писал зря...
      Свидетельств о том, что шпионаж находил свое отражение в мифологии народов мира, имеется немало. Вообще-то говорят, что самыми ранними источниками получения сведений были провидцы, оракулы и астрологи. Коль скоро боги наперед знали, что может приключиться в будущем — поскольку они сами в определенной степени предопределяли исход событий, — было вполне логично искать указаний о божественных намерениях в откровениях «святых» людей, в рассуждениях оракулов, в расположении звезд, гаданий, а то и просто сновидениях. Мифология и история религий содержат огромное количество примеров, касающихся практических дел государств, связанных с предсказанием и «сбором разведывательных данных». Согласно легенде действительно бог Аполлон наделил дочь троянского царя Приама Кассандру, в которую был влюблен, даром пророчества. Но, став обладательницей этого дара, она насмеялась над искусителем. Аполлон не имел возможности взять свой подарок обратно. Но он мог, да так и сделал, присовокупить к нему ту оговорку, что пророчествам Кассандры никто не будет верить. В результате предсказание Кассандры о том, что похищение Елены принесет гибель Трое, и ее предостережения о знаменитом троянском коне никто не принял во внимание. Суть? Эту легенду можно считать одной из первых записанных «обманных» операций. А вот еще. Греки перед одним из великих походов 480 года до н. э.. как сообщает нам Геродот, заслали в Персию трех шпионов, чтобы они выяснили, как велико войско Ксеркса. Шпионов поймали и собирались казнить. Но Ксеркс повелел показать шпионам свое войско и отпустить лазутчиков. Он надеялся таким образом напугать греческих полководцев, вполне сознательно подарив им все данные о своем войске. Но греки не испугались и не захотели сдаваться без боя...
      Древние, средние века, Ренессанс изобилуют примерами секретной деятельности людей, которая иногда решала судьбы не только императоров... Могущество Римской империи основывалось на тщательно организованной полицейской секретной службе. В Европе церковь в течение многих веков через монастыри и приходы получала тайную информацию по всем вопросам, касавшимся настроений, действий и побуждений «Христова стада». Венеция торжествовала победы в значительной степени благодаря ловкому шпионажу своих послов и огромным денежным фондам, которыми они располагали для подкупа «нужных людей». В XVI веке Великий Могол укрепил свое владычество в Индии, прибегая к услугам тысяч шпионов, которые информировали его о настроениях в этой необъятной и неустойчивой империи.
      Еще за шестьсот лет до нашей эры китайский философ Сунь Цзы написал книгу об искусстве шпионажа, которая называлась «Происхождение стратегии — искусства войны». В ней автор, в частности, утверждает, что нельзя обладать тем, что называется предвидением через духов и богов, через изучение аналогий истории и через собственные размышления. Только люди могут дать это, люди, знающие, что делается у врага... Судя по Сунь Цзы, нужно различать пять категорий шпионов: местные, внутренние, обращенные, обреченные, прижившиеся. Когда эти пять категорий шпионов начинают действовать, никто не в состоянии раскрыть их секретную систему. Но нужно держать в своих руках всю сеть. На этом держится могущество владыки. Местные шпионы — это те, которые действуют среди населения того или иного района. Внутренние шпионы, как правило, — люди, занимающие определенные посты в различных организациях противника. Обращенные шпионы — это шпионы врага, используемые в целях, направленных против него. Обреченные — те, кто работает открыто в целях обмана противника, сообщая ему заведомо ложные сведения, в которые, как мы то-
      го хотели бы, он должен поверить. Прижившиеся — это те, кто приносит нам информацию из вражеского лагеря... В войске необходимо поддерживать самые тесные отношения со шпионами и вознаграждать их работу с щедростью. Никакая другая деятельность не должна осуществляться с такой строгой секретностью, как шпионаж. Нельзя работать со шпионами, не обладая собственной тонкой интуицией, которая помогала бы разбираться в преданности этих людей... — так писал китайский философ.
      В Европе одной из самых старых секретных служб считают английскую. Ее создал сэр Френсис Уолсингем, государственный секретарь королевы Елизаветы, окружив себя специалистами в самых разнообразных областях. Одни из них обладали даром незаметно вскрывать чужие письма, другие — подделывать государевы печати, третьи — искусно имитировать почерки и подписи. Некто Томас Филлипс специализировался, например, исключительно на дешифровке тайнописных кодов и составлении шифров для агентов британской секретной службы. Ему удалось, кстати, полностью расшифровать закодированные послания к Марии Стюарт, политической противнице Елизаветы, которые шотландская королева получала, находясь в своем изгнании в Бэдингтоне. Уолсингем весьма активно помогал королеве Елизавете в ее интригах. Он засылал своих агентов в высшие английские круги, которые путем всевозможных инсинуаций натравливали одних аристократов на других. Шпионы Уолсинге-ма находились при дворах королей Франции и Испании, при послах больших и малых государств, от которых британская секретная служба черпала обширную и ценную информацию. Один из его людей, некто Энтони Стэнден, завязал настолько крепкую дружбу с представителем итальянской республики Тосканы при мадридском дворе, что ему удалось пристроить английского агента в посольство республики в Мадриде. Именно этот агент сумел загодя предупредить Френсиса Уолсингема о готовящемся походе испанской «непобедимой армады», которую, как известно, постигла печальная участь.
      Руководитель тайной службы при Елизавете обладал, видимо, недюжинными способностями, ибо, несмотря на скудость средств, выплачиваемых его ведомству королевой, оно функционировало весьма эффективно.
      Положение значительно изменилось, когда позже в Англии было создано «Бюро информации», которым занимался лично Оливер Кромвель, выдавший на ведение дел немалые средства — около 60 тысяч фунтов стерлингов в год. Шефом этой службы стал Джон Терло, политик, юрист, депутат парламента. Он впервые ввел почтовую цензуру и создал отдел политической полиции, то бишь службу контршпионажа против внешних и внутренних врагов государства. После падения Кромвеля Терло был оставлен руководителем секретной службы, получившей название «Интеллид-женс департмент», несмотря на свои «кромвельские» убеждения. Метод его работы основывался в основном на коррупции. Он беззаветно верил лишь в одну магическую силу — в деньги, за которые покупал необходимых ему людей. Его агентурная сеть значительно расширилась. Терло имел своих шпионов практически во всех странах, снабжавших его информацией по вопросам, которые в той или иной степени затрагивали интересы Великобритании.
      Френсис Уолсингем и Джон Терло стали в истории шпионажа наиболее крупными из первых шефов секретных служб, которые нашли позднее своих «ярких» последователей во все времена и эпохи...
      Мы еще раз хотим повторить, что не собирались рассказывать историю разведок и шпионажа. Небольшой экскурс в прошлые века вполне осознанная необходимость, проистекающая из той простой истины, что настоящее не существует без прошлого, а будущее без настоящего. На примерах наиболее «знаменитых» операций секретных служб мы хотим показать, чем отличается шпионаж от разведки, а разведчик от шпиона. Из первой мировой войны мы взяли всего лишь два «классических» и в то же самое время полярно противопо-
      ложных примера: долголетнюю работу профессионального британского разведчика полковника Лоуренса и весьма короткую жизнь «шпиона-двойника» Маргарет Целле, вошедшей в историю под именем Мата Хари. Оба имени вплоть до наших дней окружены в западной литературе ореолом «славы» и таинственности, вокруг них нагромождены торосы невероятных легенд. Мы попытались докопаться до истины, доказать, что Лоуренс был неизбежным порождением своей эпохи, он был нужен Англии для проведения своей колониальной политики, и если бы не существовало Лоуренса, британский империализм выдумал бы его. В противоположность этому «герою» Мата Хари, исполнительница ритуальных танцев, стала жертвой интриг германской и французской разведок, двух гнезд государственных изменников, бесчестных людей, бессовестно торговавших военными тайнами, покупавших и продававших друг другу агентов тайных служб...
      Окончилась первая мировая война. В Европу пришел фашизм, внесший в секретную службу свои присущие ему черты. Да, гитлеровский шпионаж имел специфические особенности. Созданием «пятых колонн» в тех странах, которые «третий рейх» намечал в качестве своих жертв, фашизм венчал всю подготовительную и вспомогательную шпионско-диверсионную работу. Гитлеровский рейх создал систему «тотального шпионажа», попытался сделать шпионами всех немцев, проживающих за границей. Шпионская сеть разрослась в гигантских размерах. Подкуп, угрозы, месть становятся основными средствами агентуры. Фашизм «открыл» новую категорию предателей: всех этих Квислингов, пэтэнов, лавалей — европейских изменников, носивших маску сторонников большинства, а затем в самый критический момент предавших свои народы, предавших свои государства.
      Самая мерзкая и преступная из измен — измена своему народу. Измена народу омрачала, пожалуй, все этапы человеческой истории. Мы на своей земле тоже видели изменников и предателей. Одни умышленно оставались в тылу врага и работали
      в годы войны на гитлеровцев, превращаясь в оголтелых полицаев; другие переходили к немцам непосредственно из боевых порядков. Власов — символ особой формы предательства и измены, предательства людей, согласившихся носить мундиры палачей своего народа. Акция Власова — одна из разновидностей операции «психологической войны» тех времен. Немецко-фашистские мракобесы не случайно тогда признавали, что, если эта операция «выйдет из-под контроля, она навредит рейху». И напрасно иные буржуазные горе-историки пытаются по сей день доказать, что, мол, «власовцы — это свободная политическая организация». С самого первого дня власовцы стали орудием Гитлера, Гиммлера и Геббельса, стали орудием нацистов. Но фашистский «тотальный шпионаж» родил и свой мощный антипод. Коварству нацистской разведки были противопоставлены мужество и героизм антифашистов. Имена многих разведчиков-интернационалистов стали известны после окончания второй мировой войны. Мы расскажем в этой книге о тех героях, которые, может быть, не завоевали пока столь высокой популярности, как, скажем, Рихард Зорге, хотя боролись вместе с ним на самых опасных и рискованных участках тайного фронта. Это разведчики-интернационалисты Ким Филби и Ференц Патаки, это герои-разведчики подпольной антифашистской организации, известной под названием «Красная капелла», действовавшей в самом сердце гитлеровского рейха, под носом у гестаповских ищеек. Именно они, известные и пока безымянные бойцы антифашистского подполья, доказали, что «тотальный шпионаж» оказался несостоятельным, оказался зараженным теми же пороками, что и все гитлеровское тоталитарное государство с его расовой политикой, воинствующим невежеством, разбойничьим азартом и моральным развратом. Хвастливая переоценка своих сил и недооценка сил противника — вот та основная причина, которая привела к разгрому всей нацистской машины в целом и ее секретной службы в частности. Шпионаж гитлеровской Германии и ее союзников оказался несостоятельным потому еще, что он сбросил со счетов самое основное: народ. Великая Отечественная война самым убедительным образом доказала, какую силу представляет разведка, когда она становится делом народа, который отстаивает свою независимость и независимость всех угнетенных стран.
      Окончилась вторая мировая война. Германия и Япония — главные очаги войны и фашистской агрессии на Западе и Востоке — были разгромлены. Но не исчезли с мировой арены враги коммунизма. Когда наши советские солдаты обнимались на Эльбе с американскими парнями, празднуя светлый День Победы, в кабинетах американских и английских секретных служб уже разрабатывались сверхсекретные планы борьбы с коммунизмом, с Советским Союзом в первую очередь. А потом тайное стало явным. Английский премьер Уинстон Черчилль, один из самых двуличных персонажей периода второй мировой войны и двух десятилетий после ее окончания, произнес свою недоброй памяти речь в Фултоне. Забрало было опущено. Начался длительный период «холодной войны». Деятельность империалистических разведок, и в первую очередь Центрального разведывательного управления, активизируется. Все имеющиеся возможности направляются на повышение эффективности их деятельности: совершенствуется аппарат секретных служб, к проведению подрывных акций подключаются правительственные и иные органы пропаганды, научно-технические заведения и даже специальные подразделения. Шпионаж, уже не «тотальный», а «глобальный», возглавляемый ЦРУ, становится составной, если не основной частью внешней политики империалистических государств, и в первую очередь Соединенных Штатов Америки. Правящие круги заокеанской «сверхдержавы» рассматривают шпионаж не только как обычную практику международных отношений, но и призывают к расширению функций американских спецслужб против Советского Союза и братских социалистических стран, против национал-освободительных движений и прогрессивных организаций. Особое место отводится расширению идеологических диверсий.
      Центральное разведывательное управление США, спецслужбы других капиталистических государств огромные силы и средства бросают на координацию враждебной деятельности так называемых «диссидентов», направляют работу подрывных радиостанций, засылают шпионов в Советский Союз, другие страны социалистического содружества.
      С развитием науки неуклонно оснащается техническими средствами и «классический» шпионаж. Наиболее важным результатом влияния технического прогресса является сбор в огромных количествах разведывательной информации при помощи спутников, систем радиоперехвата. Как считают специалисты в этой области из ЦРУ, вышеперечисленные системы «стали самыми важными источниками информации об основных противниках США». К этой сфере деятельности непосредственное отношение имеет в США так называемое Агентство национальной безопасности, которое располагает постами подслушивания в разных районах мира.
      И опять со всей остротой перед империалистическими разведками стоит вопрос «кадров». Ведь уходит старое поколение предателей. Нужны новые. А где их взять господам из ЦРУ? Вот они и ищут подленьких людишек, предателей, которых можно запугать, а можно и купить как за наличные, так и в кредит.
      В современном мире, где небывалое значение приобрели «психологическая война», диверсии и шпионаж, предатель самым активным образом используется нашими идеологическими врагами. Противнику, в чей лагерь он перебрался, он поставляет информацию со знанием дела. Такого человека можно использовать и для подготовки «кадров» в школах специального назначения, и на поприще «творчества». Если умело водить его пером, то из него можно выжать любой пасквиль. Одним словом, предатель в руках западных спецслужб — необходимый товар, за которым они не перестают охотиться. Уже ни для кого не секрет, что так называемые «диссиденты», а попросту говоря отщепенцы, которые приходят на смену преступникам времен второй мировой войны, самым активным
      образом используются нашими врагами для идеологических диверсий. Диссидентство стало своеобразной профессией, которая щедро оплачивается валютными и иными подачками, что, по существу, мало чем отличается от того, как расплачиваются империалистические секретные службы со своей агентурой. В числе «нового пополнения» — Максимовы, буковские, амальрики, Сахаровы и другие платные агенты ЦРУ и злобные враги советского народа, уголовники, орудующие под фальшивой вывеской «борцов» за права человека.
      Враги социализма ведут борьбу против нас не только в области политики и экономики, но и в такой специфической области, где действуют разведки, где используются шпионаж и диверсии, в том числе и идеологические. В разоблачении приемов и методов империалистических секретных служб мы видели основную свою задачу, когда садились за эту книгу.
     
      Тот вечер выдался особенно душным в Каире, и гости, собравшись на очередной дипломатический раут, который устроил шеф британской военной миссии — Арабского бюро — генерал Клейтон, мучаясь в тесных смокингах и мундирах, с нетерпением ожидали того момента, когда можно будет исчезнуть из отеля, не обидев хоть и сонного на вид, но всевидящего хозяина приема.
      Англичане и французы, присутствовавшие на рауте, — союзники в только что вспыхнувшей мировой войне, вполне респектабельные союзники в том, что касается европейского театра военных действий. Но здесь, на Арабском Востоке, британской короне союзники не нужны. Британской короне нужны колонии. Ими она не желает делиться ни с кем. Поэтому выглядели беззаботней всех женщины на том душном приеме в Каире. Впрочем, не все...
      Маркиза Маргерит д’Андюрэн, неизменно вызывавшая восхищение разновозрастных «рыцарей» не только своим шармом, но и весьма легкомысленным отношением к святости брака, была в тот вечер чем-то сильно озабочена. На прием она пришла без мужа. Впрочем, маркиз Пьер д’Андюрэн, преподнесший своей жене не только титул, но и весьма приличное состояние, давно уже махнул рукой на ее шалости. Война застала их в Египте во время свадебного путешествия, и маркиз не очень торопился возвращаться в родные пенаты. Маргерит тоже не торопилась в Париж, поскольку коллекция ее поклонников пополнилась еще одним, на сей раз молодым английским офицером.
      Он стоял в углу зала, держа в руке фужер с сельтерской, в котором плавали кусочки льда. Белокурые волосы над высоким лбом, голубые глаза, сухое, гладко выбритое лицо. Но Маргерит знала наверняка, что не устоит перед странной, гипнотизирующей обворожительностью голоса этого человека. Выждав, когда от маркизы отлетит рой вздыхателей, он подошел к ней со скучающим лицом, церемонно поклонился и, тихо шепнув: «Я жду вас в номере на втором этаже», вышел из зала.
      ...Это было самое странное свидание в богатой любовными приключениями жизни Маргерит. Офицер не стоял на коленях, не целовал рук и не клялся в вечной любви. Он сказал очень просто, как будто бы они были знакомы много-много лет и уже неоднократно говорили об этом деле: «Моя дорогая маркиза, помогите Британии. Нам крайне необходимо, чтобы вы познакомились с Саид Пашой. Завтра вас примет генерал Клейтон. Мы не останемся в долгу. Согласны?»
      Нет, она действительно не могла устоять перед странной, гипнотизирующей обворожительностью его голоса и согласилась. Через несколько месяцев маркиза Маргерит д’Андюрэн стала любовницей одного из вождей арабских племен и начала поставлять необходимую информацию. Военный разведчик Лоуренс получил из Лондона благодарность за очередную вербовку. Она была одной из наиболее трудных для него. Лоуренс очень не любил женщин. Вообще не любил их всю жизнь...
      О нем писали книги, ставились кинофильмы, высказывались самые разнополюсные суждения, в которых слову «гений» противопоставлялся антипод в виде отнюдь не джентльменского существительного «интриган». Впрочем, и шекспировского Яго нередко называли «гением злодейства». Все ведь зависит от того, чему, по какому делу, какой цели служит талант человека. Добру или злу, правде или лжи.
      Лоуренс был незаурядным военным разведчиком для своего времени. Он прекрасно знал арабский язык и наречия многих бедуинских племен, изучил не только их быт и нравы, но и религию. Еще до начала первой мировой войны он исколесил практически всю Аравию, установил тесные связи с вождями наиболее крупных арабских племен, знал как свои пять пальцев их слабые струны, что и позволило ему в конечном итоге выдвинуться в первые ряды организаторов арабского восстания. Именно такой актер был нужен британскому империализму на подмостках аравийского театра войны.
      Что привязывало британские войска к столь неудобному плацдарму, где приходилось не только вести военные действия, но и вкладывать немалые средства в создание коммуникаций и баз? Прежде всего стратегическое значение этого района. Здесь проходили Геджасская и Дамасская железные дороги — основные артерии снабжения турецкой армии в зоне Суэцкого канала. Воевать с турками, используя регулярные войска, привязанные к своим базам, было очень неудобно. Возникла необходимость в мелких подвижных отрядах, привыкших к длительным переходам по безлюдной пустыне, которые могли бы неожиданно появляться в тылах турецких войск и совершать диверсии на железных дорогах. Поэтому-то английскому генеральному штабу и пришла идея воспользоваться антитурец-кими настроениями арабов, чтобы сколотить из них именно такие «летучие» повстанческие соединения. Дело было за человеком, который вошел бы в доверие к корыстолюбивым и продажным вождям арабских племен и направил их действия в единое русло, необходимое британскому империализму, чтобы воевать с Турцией чужими руками, не отвлекая дополнительных сил с западного фронта...
     
     
     
      Мы тщетно будем искать в биографии Лоуренса какие-то сверхчеловеческие черты характера, на которые частенько ссылаются западные исследователи карьеры британского «супершпиона». Биография как биография. Отметим лишь непомерно раздутое честолюбие, лицемерие, склонность к авантюризму и редкое упорство (скорее похожее на упрямство) этого человека. Отметим сие для того, чтобы лучше понять калейдоскоп жизненных передряг, через которые прошел Лоуренс. В отличие от многих своих коллег по профессии он был равнодушен не только к женщинам, но и к деньгам...
      Томас Эдвард Лоуренс родился 15 августа 1888 года в Северном Уэльсе, в довольно бедной семье, которая после длительных скитаний по Шотландии и Британии осела в Оксфорде. Здесь Эдвард начал учиться. «Школа, — писал он впоследствии, — была бесполезным и отнимавшим много времени занятием, которое я ненавидел от всей души». Времени действительно не хватало. Не хватало для чтения книг о крестовых походах и археологии. Мальчишеская увлеченность историей переросла позже в серьезное увлечение археологией. Уже будучи в университете, Лоуренс написал дипломную работу на тему «Влияние крестовых походов на средневековую военную архитектуру Европы», которая была отмечена первой премией. Высокая оценка работы Оксфорда была не случайной. Прежде чем сдать диплом на их суд, Лоуренс побывал в Сирии, где изучил все известные доселе развалины замков крестоносцев.
      «Моя бедность, — писал Лоуренс в мемуарах, — позволила мне изучить те круги людей, от которых богатый путешественник отрезан своими
      деньгами и спутниками. Я окунулся в самую гущу масс, воспользовавшись проявлением ко мне их симпатий... Среди арабов не было различия ни в традициях, ни этнических различий, за исключением неограниченной власти, предоставляемой знаменитому шейху. Арабы говорили мне, что ни один человек, несмотря на его достоинства, не смог бы быть их вождем, если бы он не ел такой же пищи, как и они, не носил бы их одежды и не жил бы одинаковой с ними жизнью». Культуру древних и жизнь современных арабов Лоуренс изучал не один. Им руководил известный археолог профессор Хог-гарт, человек, сыгравший не последнюю роль в резком повороте судьбы подававшего большие надежды молодого историка. Дело в том, что Хоггарт был профессором не только в археологии, но и в шпионаже, которым занимался долгие годы, работая на британскую разведку. Готовясь к мировой войне, Англия постоянно держала на границе Турции с Египтом ту или иную «экспедицию», которую неизменно возглавлял профессор Хоггарт. Известный английский писатель Р. Олдингтон не без иронии замечает: «Так как честность — лучшая политика, было принято решение произвести топографические съемки, прикрываясь археологической экспедицией, в составе которой был и Лоуренс, направленный на Синай по требованию военного министерства».
      Лоуренс проработал бок о бок с профессором Хоггартом с 1910 по 1914 год, неоднократно выезжал по его заданиям в Сирию и Палестину для сбора необходимой британской разведслужбе информации и установления перспективных контактов. Начав военную карьеру в географическом отделе военного министерства, Лоуренс перешел затем в филиал Интеллидженс сервис, постоянно действовавший в Каире под названием Арабского бюро, возглавлявшийся генералом Клейтоном, которое с началом первой мировой войны превратилось в координационный центр английской секретной службы на Арабском Востоке.
      Английскими и неанглийскими историками исписана не одна сотня страниц, посвященных тому, как Лоуренс, «друг» арабов, стал незаменимым человеком при свите саудовского короля Хуссейна, а затем вторым «я» одного из его сыновей — Фей-сала, под властью которого находились многие племена. Как удачно брошенный лозунг объединения арабов для борьбы с Турцией, воевавшей в союзе с Германией против Антанты, позволили Фейсалу — Лоуренсу поднять восстание среди местного населения, сплотить его и создать вполне боеспособную армию, состоящую из диверсионных отрядов, которая доставляла много неприятностей регулярным турецким войскам. До самых последних дней войны полковник Лоуренс находился при армии Фейсала в официальном качестве военного советника и офицера связи арабского фронта со ставкой английского командования на Среднем Востоке.
      «Друг» арабов? Мы взяли это слово в кавычки. И не случайно. Инструкция по обращению с арабами, написанная Лоуренсом в качестве не подлежащего разглашению руководства для вновь прибывающих офицеров британской армии, говорит как раз об обратном. «Двадцать семь статей» руководства весьма яркое доказательство того, что Лоуренс относился к тем арабским «друзьям», которые держали за пазухой увесистые британские булыжники. Приведем некоторые из этих 27 статей.
      — Загладить плохое начало трудно, а между тем арабы составляют мнение по наружному виду, на который мы не обращаем внимания. Когда вы влились во внутренний круг племени, вы можете делать с собой и с ними все, что захотите...
      — Добейтесь доверия вождя и удерживайте это доверие. Укрепляйте, если можете, престиж вождя перед другими за свой счет. Никогда не отказывайтесь и не разбивайте тех планов, которые он может предложить. Всегда одобряйте их, а похвалив, изменяйте мало-помалу, заставляя самого вождя вносить предложения до тех пор, пока они не будут совпадать с вашим собственным мнением...
      — Хотя бедуина трудно заставить что-либо делать, им легко руководить, если только у вас хватит терпения. Чем будет менее заметно ваше вмешательство, тем больше будет ваше влияние. Бeдуины с охотой будут следовать вашему совету, но они не предполагают, что вы или кто-нибудь другой об этом знает...
      — Маскировка не рекомендуется... В то же время, если вы, находясь среди арабов, сумеете носить их одеяние, вы приобретете такое доверие и дружбу, какие в военной форме вам никогда не удастся приобрести. Однако это и трудно и опасно. Поскольку вы одеваетесь как арабы, они не будут делать для вас никаких исключений. Вам придется себя чувствовать как актеру в чужом театре, играя свою роль днем и ночью в течение ряда месяцев, не зная отдыха и с большим риском...
      — Нередко вам придется участвовать в дискуссиях по вопросам религии. Говорите о ваших убеждениях что угодно, но избегайте критиковать их взгляды...
      — Не следуйте примеру арабов и избегайте слишком свободных разговоров о женщинах. Это столь же трудный вопрос, как и религия. В этом отношении взгляды арабов настолько непохожи на наши, что безобидные, с английской точки зрения, замечания могут показаться для них несдержанными, так же как и некоторые из их заявлений, переведенные буквально, могут показаться несдержанными для нас.
      — Весь секрет обхождения с арабами заключается в непрерывном их изучении. Будьте всегда настороже, никогда не говорите ненужных вещей, следите все время за собой и за своими товарищами. Слушайте то, что происходит, доискивайтесь действительных причин. Изучайте характеры арабов, их вкусы и слабости и держите все, что вы обнаружите, при себе... Ваш успех будет пропорционален количеству затраченной вами на это умственной энергии.
      Как любят говорить англичане: «ноу коммент» — комментарии излишни. Если бы арабы могли тогда ознакомиться с этой секретной инструкцией, которую с такими психологическими нюансами подготовил их «друг»... Но тогда они верили Лоуренсу, потому что он был ловким актером, сумевшим завоевать доверие вождей, сумевшим получить власть над территориями и людьми, сумевшим «без расточительства» подкупать шейхов, умевшим маскироваться и играть свою роль в «чужом театре», не зная отдыха, с риском для жизни, но всегда безошибочно.
      В многотомном труде «История шпионажа», выпущенном итальянским институтом «Агостини», посвящено немало страниц «Лоуренсу Аравийскому». Там дается такая характеристика «другу» арабов. «Только в лоне Арабского бюро Лоуренс смог до конца раскрыть свой талант интригана. Он был по-лисьи хитер, дьявольски ловок, не считался ни с кем и плевал на начальство, чем восстановил против себя почти весь британский генеральный штаб. Только небольшая группа экспертов ценила его по-истине энциклопедические знания и умение вести дела с арабами. Лоуренс знал, что у него имеются влиятельные друзья в Лондоне. Поэтому он, не стесняясь, гнал от себя тех, которые мешали или просто не нравились ему. Самоуверенный и дерзкий, мечтательный и надменный, Лоуренс в двадцать лет стал офицером отделения Интеллидженс сервис в Каире, лучше всех изучил арабов и имел наиболее широко разветвленную и хорошо организованную агентурную сеть на территориях, занятых турками. Замкнутый, тщеславный, обожающий преклонение перед собой, он был храбр перед лицом опасности и авантюристичен до предела. Лоуренс превратился в настоящего кочевника, носил одежды бедуинов, прекрасно ездил на верблюдах, был неприхотлив в еде, легко переносил жару и жажду и превратился в конце концов в руководителя арабских повстанческих отрядов, которые весьма эффективно боролись против турок. Он был похоронен в лондском соборе святого Павла среди британских военных героев и артистических знаменитостей».
      Так пишет о полковнике Лоуренсе буржуазный институт, занимавшийся исследованием архивных документов империалистических секретных служб времен первой и второй мировых войн.
      Майор Стэрлинг, один из офицеров связи со штабом британских войск, вспоминает: «Прибыв в АбуЭль-Лиссал, я нашел Лоуренса, только что возвратившегося из успешного набега на железную дорогу, в его палатке сидящим на великолепном персидском ковре, добытом из какого-то турецкого поезда. Он был одет, как обычно, в белые одеяния с золотым кинжалом Мекки за поясом. Снаружи, развалившись на песке, находилось несколько арабов его охраны, занятых чисткой винтовок... Охрана была весьма необходимой предосторожностью, так как голова Лоуренса была оценена в 20 тысяч фунтов стерлингов, а арабы являлись вероломным народом, пока они вам не присягнули и пока они от вас не получают денежного вознаграждения. Любой человек из охраны Лоуренса с восторгом отдал бы за него жизнь... Что же позволяло ему властвовать и держать в своем подчинении арабов? На этот вопрос ответить трудно. Арабы отличаются своим индивидуализмом и дисциплине не подчиняются, но, несмотря на это, любому из нас было достаточно сказать, что Лоуренс хочет, чтобы то или другое было сделано, и это делалось. Каким образом он приобрел себе такую власть над ними? Частично это может быть объяснено тем, что Лоуренс прикидывался сторонником освободительного движения арабов. Последние поняли, что он оживлял их дело, что он стоял наравне с шейхами или потомками пророка, что эмир Фейсал обходился с ним как со своим братом, как с равным, что он, по-видимому, обладал безграничным запасом золота, а средний араб является самым продажным человеком...»
      Полковник Лоуренс был провокатором в самом широком понимании этого слова, ибо арабское восстание не было средством осуществления «великой задачи создания арабского государства», как это пытался представить сам Лоуренс в своих мемуарах. Оно, это движение, вместе с восстанием явилось орудием завоевательной политики британского империализма, стремившегося превратить арабские земли в свои колонии, что, собственно говоря, ему и удалось сделать после окончания первой мировой войны, используя мандаты Лиги наций. Один из наиболее последовательных защитников Лоуренса, английский историк Лиддель Гарт, восхваляя ман-
      датную систему, под прикрытием которой Британия пыталась закабалить арабский народ, писал: «Таким образом, Британия была в состоянии дать блестящее подтверждение того, что идея, лежащая в основе мандата, может быть проведена в жизнь и по духу и по букве. Честь Лоуренса также была восстановлена. Для арабов он приобрел больше того, на что первоначально рассчитывал. Он приобрел возможность для арабов стать на свои собственные ноги и воспользоваться этой возможностью соответственно их желаниям и талантам. Большего он сделать не мог. Создание британского государства в Ираке, связанного симпатиями с Британией, было главной целью Лоуренса...»
      Таким образом, по Лидделю Гарту, получается весьма привлекательная картина: арабы добились того, чего добивались, Британия осталась довольной, и Лоуренс стал героем. Так ли это?
      Что получили арабы? Фейсал сел на трон Ирака, его брат Абдулла занял трон Трансиордании, чтобы проводить политику британского империализма по улучшению национально-освободительного движения арабов.
      Что получила Великобритания? Новые колонии: Ирак, Палестину, Геджас, нефтяную и военно-морскую базу в Хайфе и т. д. Короче говоря, британский империализм надежно закрепил свое господство над Аравийским полуостровом.
      Что получил Лоуренс? Моральное удовлетворение, утверждает Лиддель Гарт. Может быть... Именно моральное, ибо арабское восстание, вдохновителем которого считал себя английский военный разведчик, не оказало никакого влияния на исход послевоенных конференций, определявших судьбу Оттоманской империи и ее арабских областей. На совещании союзников Антанты в Сан-Ремо, а оно состоялось в апреле 1920 года, мандаты были окончательно распределены. Под давлением Франции Англия вывела свои войска из Сирии, и французы заняли Дамаск, куда в сентябре 1918 года с небольшим отрядом арабов на верблюдах первым вошел Лоуренс, воспользовавшись отступлением турок. Лучший «друг» англичан Фейсал, свергнутый с трона, осыпал проклятиями своего вероломного « брата» полковника Лоуренса.
      Правда, некоторые буржуазные исследователи пытались доказать, что Лоуренс, будучи глубоко оскорбленным тем, что англичане не выполнили своих обязательств перед арабами, окончательно порвал с Интеллидженс сервис и удалился от практических дел. Однако эта версия вряд ли имеет право на существование. Просто Лоуренс как военный разведчик выполнил возложенную на него задачу и занялся другими делами. Ошибочна и еще одна версия, пытающаяся доказать, что Лоуренс своими действиями против регулярных турецких войск внес какую-то новую теорию в оперативное военное искусство. Нет. Вся его военная деятель-ность была сосредоточена на организации набегов мелких отрядов арабов на тылы противника, повреждении железнодорожных коммуникаций, уничтожении военных баз и живой силы противника. Короче говоря, это была партизанская война, которая заставляла турок усиливать охрану железных дорог, приводила к рассредоточению сил, наносила материальный ущерб и, естественно, ослабляла силы турок на решающем направлении. В сочетании с действиями регулярных войск партизанская война всегда давала на широком театре военных действий весьма ощутимый эффект. Это было доказано задолго до Лоуренса, во время отступления из России наполеоновских войск... Таким образом, идея партизанской войны родилась в недрах народных масс, а не в книге «Восстание в пустыне», которую написал Лоуренс, после того как отошел от оперативных дел.
      Послевоенная биография Лоуренса более запутана и менее любопытна. В 1921 году Уинстон Черчилль, возглавивший министерство по делам колоний, предложил ему пост политического советника в новом управлении по делам Среднего Востока. Когда возник вопрос о вознаграждении, Лоуренс запросил тысячу фунтов в год. Черчилль, заметив, что это была самая скромная просьба, с какой к нему когда-нибудь обращались, назначил новому советнику денежное содержание в сумме 1600 фунтов стерлингов. На конференции в Каире в марте 1921 года Лоуренсу удалось убедить Черчилля в том, чтобы посадить на трон Ирака, подпадавшего под мандат Англии, изгнанного из Сирии Фейсала. Таким образом, полковник оплатил свой старый долг бывшему «брату». После этого Лоуренс подал в отставку и, несмотря на уговоры Черчилля, оставил министерство по делам колоний. В августе 1922 года он неожиданно поступает рядовым в британский воздушный флот под фамилией Росса. Сам Лоуренс мотивирует свой поступок следующим образом: «Каждый должен или сам поступить в авиацию, либо помогать ее развитию».
      На деле все обстояло иначе. Есть сведения о том, что шефы британской разведки направили своего «арабского скакуна» в воздушный флот под вымышленным именем. Однако Лоуренс не смог сохранить свое инкогнито. Примерно через шесть месяцев службы его признал один из офицеров, который считал полковника своим старым врагом. Он передал эти данные газетам за небольшое вознаграждение. После этого английская разведка решила отправить его подальше, где скандал с разоблачением мог быстрее угаснуть. Лоуренса вновь перекрестили в бортмеханика Шоу и священнослужителя Пир-Карам-шаха. Первый титул предназначался при общении с англичанами, а второй — для индусов: его послали в Индию, в приграничный посе-лок-форт Мирам-шах, близ Афганистана.
      В то время на афганском престоле сидел эмир Аманулла. Этот правитель по своей доброй воле решил провести в стране некоторые социальные реформы. Это не понравилось Лондону. Было решено любыми средствами сорвать планы Амануллы,
      убрать его с престола и заменить покорным эмиром, готовым плясать под дудку колонизаторов. Одним из главных исполнителей этого плана и стал в те годы Лоуренс — Пир-Карам-шах.
      Прибыв в форт Мирам-шах, Лоуренс стал наводить «мосты» с Кабулом. В средствах он не был стеснен, наоборот, ему разрешили подкупать и перекупать продажных мулл, бандитов из местных отрядов, которые постоянно бродили в этих приграничных районах из Индии в Афганистан и наоборот.
      Пир-Карам-шах ненавидел афганцев так же, как он ненавидел арабов в годы его пребывания на Ближнем Востоке. Он не стеснялся и говорил об этом даже своим слугам. Собственно говоря, это был своеобразный прием запугивания подвластных ему людей: он их хозяин и повелитель, хочу — казню, хочу — помилую.
      Однажды из Кабула в Мирам-шах прибыл с секретным сообщением для Лоуренса гонец, который преодолел расстояние всего за четыре дня. Гонец и его охрана в пути почти ничего не ели. Люди буквально валились с ног. Пир-Карам-шах видел это, но своему слуге приказал: «Накормить лошадей!
      А этим дай воды, что ли...»
      В сообщении речь шла о том, что бывший бухарский эмир Сеид Алим-хан поселился под Кабулом и ведет торговлю каракулем с Лондоном. У него есть самые достоверные сведения о действиях басмачей, которым он подкидывает деньги, вырученные от сбыта шкурок каракуля. Но было в этом послании еще одно сведение, которое привлекло Лоуренса. Оказывается, бывший эмир Бухары установил надежную связь с Бачайи Сакао. Этот головорез был настолько жесток и беспощаден, что убил собственного отца, жену, муллу... Лоуренс решил, что о лучшем союзнике можно лишь мечтать. С помощью Бачайи Сакао Лоуренс решил сперва дискредитировать все начинания эмира Амануллы, а затем прибрать к рукам всю власть в Афганистане через своих лиц.
      Но найти сразу Бачайи Сакао не удалось. Бандит грабил караваны где-то в горах и старался не показываться возле населенных пунктов. Иногда он переходил границу и проводил в кутежах целые недели под Пешаваром. Наконец Бачайи Сакао все же был представлен Лоуренсу. Зная хищный нрав разбойника, Пир-Карам-шах сразу пошел ва-банк: если Сакао поможет ему сбросить Амануллу, он, Пир, гарантирует ему кабульский трон.
      «Что в первую очередь надо сделать? Развернуть среди населения агитацию против реформ Амануллы. Идеи, которые могут вызвать недовольство людей, состоят в следующем. Во-первых, Аманулла отвергает ношение чалмы, которая узаконена пророком. Он хочет, чтобы все носили шляпы. Во-вторых, Аманулла отвергает исламские одежды, которые носили предки афганцев. Он отдал распоряжение всем женщинам снять чадру. В-треть-их, он повелел женщинам и девушкам ходить в школы. Он решил, что мужчинам необязательно носить усы и бороду. В-четвертых, он усматривает добро в пренебрежении к религии. Аманулла отправляет наших жен за границу учиться хорошим манерам, что противоречит установленному. В-пятых, он хочет, чтобы мы лечились у врачей. Он уничтожил лунное летосчисление...»
      Бачайи Сакао не нуждался в комментариях к перечню «злонамеренных акций» правителя Кабула. Он воспринял этот инструктаж как приказ действовать. Через неделю-другую пламя ненависти к Аманулле, как при хорошем ветре, уже перекидывалось от кишлака к кишлаку. Начались бунты, выступления с оружием в руках против правительства.
      Одновременно Пир-Карам-шах распространил через своих агентов сфабрикованные фотографии девиц, внешне похожих на афганских женщин, сидящих в полупорнографических позах на коленях у мужчин. Подпись под фотографиями гласила: «Вот как эмир Аманулла исполняет святые веления пророка и священного шариата о том, что никто не имеет права показывать чужим мужчинам свою жену».
      Этот подлый прием вызвал новую бурю гнева во всех уголках Афганистана. В Лондоне, куда Лоуренс передавал отчеты о своих операциях, потирали от удовольствия руки. В одном из них полковник писал: «Только что распространил по стране заявление нижеследующего содержания от имени всех правоверных: «Мы, все мусульмане, устраняем Амануллу от царствования над нами и признаем себя согласно божьему велению и указаниям великого пророка истинными подданными эмира Бачайи Сакао. Мы добровольно признаем его правителем Кабула... Да не останется в живых тот, кто не хочет вечности для падишаха. С наилучшими вестями и пожеланиями Пир-Карам-шах».
      Последняя фраза: «с наилучшими вестями и пожеланиями» — служила кодом. В Лондоне знали, что за этим стоит: наступила пора продемонстрировать военную мощь Англии. Немедленно подняв со своих аэродромов в Индии военные самолеты, командование направило их на территорию Афганистана. Некоторые боевые машины долетали до самого Кабула. А под шум авиационных моторов Бачайи Сакао уже вел тайные переговоры с британским послом в Афганистане Хэмфрисом. Британская газета «Дейли мейл» 28 февраля 1929 года сообщила: «Хэмфрис помог Бачайи Сакао стать у власти». Вполне понятно, что главным действующим лицом всей этой авантюры был не Хэмфрис, а полковник Лоуренс.
      Бачайи Сакао захватил Кабул и провозгласил себя эмиром Афганистана. Действуя по указанию Пир-Карам-шаха, Бачайи Сакао развернул бурную антисоветскую деятельность. До 20 тысяч басмачей, базируясь в северных районах Афганистана, приступили к осуществлению бандитских налетов на территории советских Среднеазиатских республик. Однако сам Лоуренс понимал, что тучи сгущаются. Он знал, что и трон Бачайи Сакао непрочен. Надо было спасаться.
      В феврале 1929 года он вернулся в Лондон. Именно тогда члены лейбористской партии сделали запрос в английском парламенте относительно «похождений Лоуренса на границах Афганистана». А во время демонстрации, которую организовали британские коммунисты, ее участники в знак протеста сожгли чучело Пир-Карам-шаха — Лоуренса.
      Прошли дни, недели, месяцы. О Лоуренсе как-то забыли. Вспомнили лишь в октябре 1929 года, когда патриоты Афганистана сбросили ставленника Англии Бачайи Сакао с трона, а затем казнили. А когда в стране были полностью разгромлены басмаческие банды, рухнули надежды империалистов использовать Афганистан в качестве плацдарма для подрывной работы против СССР.
      Ну а Лоуренс — Пир-Карам-шах? Он тоже потерпел фиаско и решил поставить точку в своей авантюристической биографии. Решил заняться словотворчеством. Ведь закатилась его не только арабская звезда, но и среднеазиатская.
      Долгие ночи он проводит в бессоннице, собираясь с мыслями, обращаясь к прошлому. Ему не дают покоя поражения, его знобит от воспоминаний. Он перелистывает газетные подшивки в библиотеках. Вот одно из сообщений лондонской газеты «Имперские новости»: «Где-то среди диких холмов Афганистана, на скалистых высотах близ жилищ пещерных людей, по берегам горных речек бродит одинокий исхудавший святой... Это полковник Лоуренс, самый таинственный человек империи...»
      Его перу принадлежат две книги: «Восстание в пустыне» и «Семь столпов мудрости». Свою афганскую авантюру он так и не успел воплотить в книгу. Вечером 19 мая 1935 года по одной из провинциальных дорог мчался мотоцикл. Скорость бешеная. Но никто не видел, как произошла авария. Свидетели подоспели на место происшествия уже тогда, когда мотоциклист был при смерти. Им оказался сэр Томас Эдвард Лоуренс, 47 лет... Куда спешил бывший английский военный разведчик? Из некоторых источников известно, что за день до катастрофы Лоуренс получил от одного из своих друзей письмо, в котором тот предложил ему организовать встречу с Гитлером. Обдумав это предложение, Лоуренс помчался на почту (он жил за городом), чтобы отправить срочную телеграмму о своем согласии на встречу. На обратном пути с мотоциклом произошла авария. Известно также, что
      незадолго до смерти Лоуренс завязал тесные отношения с английскими фашистами и их фюрером Освальдом Мосли. Но это так, кстати...
      Так кем же был полковник Лоуренс? Мы не склонны разделять мнения западных историков, считающих его талантливым разведчиком. Нет, он не разведчик в том смысле, который мы придаем этому слову. Сам о себе Лоуренс однажды сказал так: «Я, в общем-то, похож на ловкого пешехода, который увертывается от автомобилей, движущихся по главной улице». Что-то близкое к истине есть в этом изречении, сказанном в минуту горестных раздумий о бесцельно прожитой жизни. Ловкий, конечно, Лоуренс, но не пешеход, а авантюрист. И увертывался он не от автомобилей, а от постоянно грозивших ему провалов, ибо служил неправому делу, был пешкой в экспансионистской игре британского империализма.
      Ничего исключительного нет в личности Лоуренса. И если бы не было именно его, то английская разведка нашла любого другого «героя» для проведения своей колониальной политики.
      Кому служила Мата Хари?
      Еще не занялась заря, а они уже стояли, поеживаясь от холодного ветра, на заросшем бурьяном тюремном дворе. Их было одиннадцать, французских солдат из комендантского взвода. Они не знали, кого будут расстреливать, и невольно заволновались, когда во двор вышла высокая женщина в длинном платье, в широкополой шляпе с вуалью. Теперь каждый из одиннадцати втайне надеялся на то, что именно в стволе его карабина находится патрон без пули (дабы не отягощать совесть солдат, им выдали уже заряженные ружья, сказав, что в патроннике одного из них холостой заряд).
      Рядом с женщиной семенил тюремный священник отец Арбо и бормотал себе под нос душеспасительные мотивы. Никто не сказал смертнице, где ей встать, она сама выбрала себе место перед шеренгой солдат, ни дальше, ни ближе, чем полага-
      лось по инструкции. К ней подошел один из офицеров и протянул черную повязку. «Это так необходимо?» — спросила женщина, удивленно вскинув брови. Офицер растерялся, не зная, видимо, что ответить, и вопросительно взглянул на адвоката осужденной, доктора Клюне, который находился слева от нее среди небольшой группы присутствующих на казни. «Это действительно столь необходимо, месье?» — переспросил подошедший адвокат. «Если мадам не желает, — ответил офицер, — повязки не будет. Нам, собственно, все равно...» Подошел еще один офицер с веревкой. Адвокат поморщился: «Сомневаюсь, что моя подзащитная захочет, чтобы ей связывали руки...» Оба военных, а за ними адвокат и священник отошли от женщины. Она стояла прямо, глядя на солдат. Прозвучали слова команды. Залпа не получилось. Выстрелы затрещали вразнобой. Женщина медленно опустилась на колени, затем упала вперед, лицом на землю. Тюремный врач осмотрел труп, тихо шепнул стоявшему рядом с ним лейтенанту: «Ваши солдаты плохо стреляют, мон шер. Всего три пули в теле. По счастью, одна попала прямо в сердце...»
      Солдат увели с тюремного двора. «Кто желает получить тело казненной?» Лейтенант повторил вопрос трижды. Молчание. Офицер взглянул на адвоката. Тот развел руками. Так ранним утром 15 октября 1917 года закончился жизненный путь голландки Маргарет Целле, вошедшей в историю под именем Мата Хари... Вокруг имени Мата Хари уже шесть десятилетий бушуют страсти историков. И не только историков, пытающихся оправдать или, напротив, опровергнуть справедливость смертного приговора, вынесенного французским военным трибуналом, но и всякого рода представителей пишущей и кинематографической братии, не упускающих случая поспекулировать на экстравагантной истории. И каких только небылиц не накрутили вокруг имени «исполнительницы ритуальных танцев» и « шпионки-двойника», которой удалось якобы не только столкнуть лбами две европейские секретные службы, но чуть ли не стать
      основной виновницей неудач Франции в первой мировой войне.
      Решению сесть за жизнеописание Маргарет Целле дали толчок статья о ней в итальянском журнале и давняя запись в журналистском блокноте, которая ждала своего часа. В 1968 году римское телевидение разыскало некоторых оставшихся в живых ритуальных танцев.
      «знакомых» Маргарет Целле. Из уст одного из них, Гастона Роше, бывшего солдата того самого комендантского взвода, довелось услышать не только подробности расстрела «шпионки», с которых мы начали рассказ, но и весьма любопытные выводы человека, который значительную часть своей жизни посвятил («во искупление греха», как сказал он) сбору доказательств невиновности Мата Хари, «Я был среди тех одиннадцати, — рассказывал Гастон Роше, — и по сей день не могу забыть удивленного лица Мата Хари перед дулом моего карабина, хотя прошло уже полвека. Поначалу я убеждал себя в том, что, исполнив приказ, уничтожил ядовитую змею в образе женщины. Но это не успокаивало. Тогда-то и пришло решение заново проанализировать известные факты, собрать новую информацию и неизвестные ранее документы. Теперь я убежден, что Мата Хари была невиновной...»
      Говорят, что эмоции не лучший союзник для определения истины. Показания бывшего солдата, отрицающего вину Мата Хари, не единственные в своем роде. Кем же была в действительности Маргарет Целле?
      ...Родилась Ыаргарет 7 августа 1876 года в семье разбогатевшего голландского шляпочника Адама Целле. В 19 лет она вышла замуж за капитана колониальных войск Кэмпбелла Маклида, который увез молодую жену в Индонезию. Однако нормальной семейной жизни у капитана не получилось. Экстравагантность Маргарет неизменно привлекала представителей сильного пола, а Маклид был ревнив и глушил к тому же сие чувство неумеренными возлияниями, которые и привели к разводу.
      Получив развод, Маргарет оказалась в 1903 году в Париже без денег и без дела. Видимо, именно тогда и родилась у нее идея заняться имитацией ритуальных танцев, которые она видела в Индонезии. Попытка воплотить идею в жизнь не нашла поклонников. Не поправила положения и поездка в родную Голландию. Поэтому она вновь возвратилась в Париж и остановилась в фешенебельном Гранд Отеле под именем Мата Хари. Имя выбрала она сама в память о пребывании в Индонезии. В переводе два слова эти означают «Дневное око». Вместе с новым именем пришли и новые поклонники. Среди них богатейший лионский фабрикант Гуимэ, большой любитель восточного фольклора. Он собрал в одном из парижских залов светское общество, чтобы представить звезду религиозных
      танцев Востока. Трудно сказать, что общего имели танцы Мата Хари с религией, особенно тот, который назывался «семью покрывалами», где новоявленная балерина оказывалась обнаженной в финале... Но для Парижа тех времен это было необычным и более чем смелым зрелищем.
      Деньги потекли рекой к новой диве. Таких го нораров парижские импресарио не платили никому. У Мата Хари самые шикарные апартаменты, самые богатые поклонники и среди них «шоколадный король» Менье. Но сладкое тоже приедается. Надоели и танцы «Дневного ока». Наступил период безденежья. Свое тридцатилетие Мата Хари встретила в Берлине. Видимо, к этому периоду и относится ее вербовка агентом германской службы Шрагмюллер, известной под кличкой «Фрейлейн Доктор». Уже после окончания первой мировой войны Шрагмюллер писала в своих мемуарах, комментируя смертный приговор Мата Хари: «Нет, это не было юридической ошибкой. Приговор соответствовал букве закона и духу времени. Но французский трибунал все же ошибся, думая, что, ликвидировав агента Н21, он нанес чувствительный удар Германской службе информации (то есть германской разведке. — Примеч. авт.). В том-то и дело, что агент Н21 не причинила никакого ущерба Франции, ибо вся информация, которая передавалась ею нашей службе, никогда не была использована. Она не представляла никакого интереса, ни экономического, ни политического, ни военного. И в этом смысле судьба Мата Хари может быть названа трагической. Она рисковала своей жизнью впустую».
      Н21... Под этим кодом Мата Хари была занесена в списки германской агентуры. Буква означала страну происхождения агента (Голландия), цифры — порядковый номер вербовки. Но одно дело — списки, другое дело — работа. Вполне вероятно, что Мата Хари так бы и осталась «мертвой душой» в списках, если бы не познакомилась в Берлине со своим очередным любовником, который оказался одним из шефов берлинской полиции и, естественно, поинтересовался прошлым своей пассии...
      В апреле 1916 года Мата Хари вновь оказалась в Париже и начала прежнюю жизнь: все те же легкие знакомства с людьми, имеющими тяжелые кошельки. В августе того же года врачи посоветовали Маргарет Целле поехать поправить пошатнувшееся здоровье на курорт в Виттель. Но это военная зона. Нужно было получить разрешение.
      гфрейлейн Докторш — агент германской секретной ыужбы, которая привлекла Мата Хари к сотрудничеству.
      И тут произошла роковая для нее встреча с капитаном Ладу, одним из руководителей французской контрразведывательной службы. Капитан, побеседовав с Мата Хари, предложил ей секретное сотрудничество. Она, не раздумывая, согласилась и отправилась в свой первый вояж с секретной миссией на пароходе в Голландия» в Бельгию. Но доехать туда ей не удалось. Пароход посетила английская полиция и, приняв Мата Хари за разыскиваемую Скотланд Ярдом преступницу, арестовала ее. На допросе Мата Хари призналась в том, что работает на французскую секретную службу. Англичане выпустили ее на свободу. Одновременно они предупредили французских коллег о том, что, по имеющимся у них данным, Мата Хари является немецким агентом. Ладу потребовал возвращения своей подопечной в Париж, но она отбыла в Мадрид. Бывшей исполнительнице ритуальных танцев опять-таки не до искусства. Она знакомится (почти одновременно) с двумя военными атташе — французским и немецким, — сосуществующими на нейтральной земле испанской столицы. Оба становятся ее любовниками. Одному из них, французскому полковнику Данвиню, Мата Хари признается в том, что является агентом французской разведки и находится на связи у капитана Ладу. Полковник доволен Мата Хари. Доволен ею и как любовницей и как агентом, которая каждый раз приносит ему информацию, полученную непосредственно из уст германского военного атташе фон Калле. Французский полковник, конечно, не подозревает о том, что его «любимая женщина» передает слово в слово фон Калле все то, что он ей рассказывает в интимных беседах. Оба атташе в совершеннейшем восторге. Не бог весть какая информация идет от этой дамы, но все же есть о чем написать в Центр. Агент работает!
      Двойная игра, да еще на столь примитивном уровне, не могла не закончиться полным провалом для Мата Хари. Вернувшись в Париж в начале 1917 года, она была арестована как немецкая шпионка. Следствие длилось несколько месяцев. Б качестве основы обвинительных материалов были представлены несколько телеграмм германского военного атташе в Мадриде фон Калле, направленных им в Берлин, которые дешифровала французская контрразведывательная служба. В одной из них говорилось: «Агент Н21, направленная в марте во Францию, прибыла в страну. Она дала согласие сотрудничать с Французской службой информации и приняла предложение отправиться с особой миссией в Бельгию за счет этой службы. По пути из Испании в Голландию Н21 была арестована англичанами, которые приняли ее за другое лицо. Когда ошибка была обнаружена, они выпустили ее на свободу, хотя и продолжают подозревать в связях с нами»,
      «Н21 прибудет в Париж завтра, — говорилось в другой телеграмме фон Калле. — Она просит, чтобы через Крамера на имя ее служанки Анны Линтьенс были срочно переведены 500 франков».
      Крамер, германский консул в Голландии и один из резидентов секретной службы Германии, был близко знаком с Мата Хари, и она не смогла опровергнуть этой связи с ним во время следствия. Более того, она была вынуждена признать, что получила от Крамера за время их «дружбы» в 1915 году 20 тысяч франков. В распоряжении французской контрразведки имелись и другие сообщения фон Калле, из которых явствовало, что Мата Хари в свое время получила от него симпатические чернила и другие приспособления для тайнописи. И все же доказательств у обвинения было недостаточно. Да, бывшая исполнительница псевдори-туальных танцев состояла в списках германской и французской секретных служб, да, она получала от них значительные суммы денег, да, она выезжала в разные страны с «особыми» заданиями. Но деньги тратились, задания не выполнялись. Симпатические чернила высыхали. Мата Хари ничего, ровным счетом ничего не сделала ни для германской, ни для французской разведок. Шифротелеграммы фон Калле тоже, в общем-то, не могли служить серьезным обвинением, ибо в них говорилось лишь о том, что получил агент Н21 от германской службы и чего он для нее не сделал.
      Вполне вероятно, что французский трибунал не стал бы прибегать к крайним мерам в решении судьбы Мата Хари. Слишком хрупким было обвинение. Но в стране и в армии начались волнения, необходимо было чем-то отвлечь внимание общественного мнения от острейших внутренних проблем, и лучшего предлога, чем процесс над «немецкой шпионкой», придумать было трудно. Напрасны были усилия старого друга Мата Хари адвоката Клюне, который обил все пороги французского правосудия. Смертный приговор, вынесенный ей 25 июля, был приведен в исполнение 15 октября 1917 года.
      Историю создают люди. А им свойственно оши-
      баться. Вольно или невольно. Впрочем, История иногда исправляет человеческие ошибки. Но для этого нужно время. Оно, как резец скульптора, скалывает все лишнее. Кто допустил ошибку в отношении Маргарет Целле? История или люди? А может быть, сама Маргарет, взявшаяся не за свое дело под именем Мата Хари?
      Последние минуты жизни Мата Хари перед расстрелом.
     
     
     
      Кончилась первая мировая война. Но история не стояла на месте. Великая Октябрьская революция потрясла планету. На одной шестой ее части родилось новое, социалистическое государство, народы которого сбросили с себя ярмо капитализма. Но все новое, революционное, растущее и развивающееся неизбежно наталкивается на сопротивление старого, отживающего, реакционного уклада жизни. Революция победила, но ее нужно было отстоять. Отстоять от интервенции, отстоять от подрывных акций империалистических разведок. Особенно усердствовали в борьбе с Советской Россией шпионские ведомства Великобритании, и в первую очередь Сикрет интел-лидженс сервис, или СИС, как сокращенно называют английскую разведку. В прошлом именно на СИС правящие круги Англии возложили задачу по организации политических провокаций против молодой Советской Республики и мирового коммунистического движения.
      Типичным британским дипломатом-шпионом был Роберт Брюс Локкарт. Возглавляя английскую дипломатическую миссию в Москве, он в первые месяцы после Октябрьской революции пытался организовать заговор против Советской власти, прибегнув к помощи целой сети диверсантов и террористов. Авантюрист и преступник Сидней Рейли работал на английскую секретную службу примерно с 1897 года. В числе первых заданий, полученных Рейли, была поездка в Петербург. Накануне русско-японской войны он внезапно появился в Порт-Артуре, где выдавал себя за торговца лесоматериалами. Выкрав план военных укреплений и шифр царского командования, он отправился в Японию и продал добытые сведения за большие деньги. Сами английские исследователи считают, что Рейли «в совершенстве владел применением ядов, редко выезжал, не имея при себе этого средства профессионального шпиона». Они называют его «хладнокровным убийцей», «патологическим негодяем». И вот этот негодяй в 1918 году вновь появился в России, на сей раз в Москве. Его направили с одной целью — задушить революцию... Офицер королевского воздушного флота, он же секретный агент СИС в России в 1917 — 1918 годах, Джордж Хилл был одним из тех, кто совершал диверсии и террористические акты после Октябрьской революции, когда Лондон пытался помешать установлению мира на русско-германском фронте. А в 1941 году этот майор с дипломатическим паспортом в кармане вел активную шпионскую работу непосредственно в Советском Союзе. В борьбе против Советской России английскую разведку постигла целая полоса неудач и провалов. Английский историк Дикон отмечает, что задача агентов СИС состояла в том, чтобы «быть одержимыми опасностью большевизма». Но их не спас фанатизм. Кстати, в период между войнами английскую разведку постигали неудачи не только в борьбе против Советского Союза, но и в столкновении с империалистическими соперниками, в частности с нацистской Германией. В основе этих поражений лежала «мюнхенская» политика пособничества фашистской агрессии с целью направить ее против Советского Союза.
      Помимо английской разведки, против Советского Союза работали и шпионы «третьего рейха». Десяткам тысяч молодых немцев гитлеровской пропагандой внушалась навязчивая мысль: шпионаж, диверсии и убийства — дело чести, если они совершаются во имя нацистского государства. Одним из главных поставщиков кандидатов в шпионы был Бальдур фон Ширах, руководитель нацистских молодежных организаций.
      В предвоенные годы немцы широко практиковали систему тотального шпионажа — от Афганистана до мыса Доброй Надежды, от Панамы до Суэца. Под видом ученых, археологов, туристов, артистов, торговцев немецкие шпионы проникали в каждый стратегически важный уголок земного шара. Немецкие посольства превращались в центры разветвленной шпионской сети. Долгие годы руководил этой сетью адмирал Канарис, фигура в высшей степени мрачная и зловещая. Под стать ему был и фон Па-пен, человек, способствовавший приходу Гитлера к власти.
      Развенчивать, срывать коварные замыслы и планы иностранных разведок помогали многие патриоты-интернационалисты. О них и пойдет наш рассказ...
     
      Глава II
      Мы помним ту войну...
     
      Герои «Красной капеллы»
      «История — это свидетель эпох, луч правды, жизнь памяти, посланница минувшего». Цицерон был так же глубок в своих определениях, как и поэтичен. История... Протекая через сито времени, она не только теряет половину лжи, но и приобретает зерна истины. Когда после окончания второй мировой войны впервые стало известно о бесстрашной, полной трагизма борьбе антифашистского подполья в столице «третьего рейха», под носом у гитлеровских секретных служб, некоторые буржуазные историки попытались оклеветать героев, представить их «коммунистическими агентами» и авантюристами. «Красная капелла» действовала по заданию Москвы», — кричали они, зная, что гестаповским и абверовским ищейкам удалось уничтожить архивные документы о том, как сражались и как погибли антифашисты берлинского подполья, во главе которых стояли офицер разведотдела штаба люфтваффе Хар-ро Шульце-Бойзен и советник гитлеровского министерства экономики Арвид Харнак...
      Но ложь, она всегда на глиняных ногах. Сегодня уже никто не сомневается в том, что те, которых называли членами «Красной капеллы», были истинными сыновьями и дочерьми своей родины, убежденными антифашистами, принесшими свою жизнь на алтарь отечества во имя освобождения от гитлеровской чумы немецкого народа и всех народов Европы.
     
      ...29 декабря 1942 года. Ледяной ветер пляшет на берлинских улицах. Если бы не война, жители столицы справляли бы рождество по всем традиционным канонам. Да и погода соответственная: глубокий снег в парках, затянувшиеся льдом озера и прозрачное как стекло, без единого облачка, голубое небо. Но кончается четвертый год войны, и все более очевидными становятся казавшиеся случайными симптомы приближающейся катастрофы...
      Сводки генерального штаба фюрера продолжают еще кричать о молниеносных и грандиозных победах, но почтовые ящики тысяч немецких домов каждодневно наполняются желтыми извещениями высшего командования вермахта, в которых содержатся сообщения о погибших на Восточном фронте... Самолеты союзников каждую ночь бомбят германские города. В самый разгар зимы ощущается нехватка топлива и продовольствия. Столица «третьего рейха» зажата мертвой хваткой холода и отчаяния. На льду озера Ванзее никто не катается на коньках, не видно лыжников в пригородных лесах, с Унтер-ден-Линден уже давно исчезли парочки влюбленных...
      Пожилая женщина, изящная, с аристократическими чертами лица, пересаживаясь из трамвая в трамвай, объезжает городские тюрьмы: из Плетцен-зее в Моабит, затем в центральную гестапо на Принп-Альбрехтштрассе... Повсюду она обращается к тюремщикам с одной и той же просьбой: передать пакет с рождественскими подарками ее сыну, лейтенанту люфтваффе Харро Шульце-Бойзену. Но везде холодный отказ. Измученная мать попадает наконец в здание верховного суда рейха и умоляет о встрече с прокурором Манфредом Редером, самой верноподданной ищейкой Гитлера. После нескольких часов томительного ожидания Редер приглашает ее в кабинет и, не давая женщине даже приблизиться к письменному столу, цинично бросает: «Ваш сын был казнен вчера по приказу фюрера. Так что гостинцы ему вроде бы ни к чему...»
      Харро Шульце-Бойзен был повешен за двенадцать часов до этого разговора в тюрьме Плетцен-зее, а его жена Либертас гильотинирована несколькими минутами позже. С ними и после них были повешены и обезглавлены многие товарищи. Казнь завершила беспрецедентную юридическую расправу над членами «Красной капеллы», антифашистской группы Сопротивления, действовавшей в Берлине. Дело «Красной капеллы» даже после гибели значительной части участников организации оставалось государственной тайной. Гестапо пригрозило родственникам казненных смертной карой, если они сообщат кому-нибудь о трагической гибели своих близких. Гитлер и его присные были страшно перепуганы: впервые открытое сопротивление нацизму проявилось вне традиционных схем. Кое-кто попытался, причем не без успеха, подорвать рейх изнутри... «Брагами» стали не молодые анархисты и не генералы, озабоченные тем, чтобы вместе с проигрышем войны не проиграть и свою воинскую честь. «Враги» на этот раз представляли собой организацию борцов, глубоко убежденных в том, что только военное поражение в состоянии окончательно похоронить нацизм и его главаря. Это убеждение стало основой их деятельности, помогло проникнуть в самые секретные и важные организации «третьего рейха»...
      Истории известны примеры, когда поработители всех мастей и эпох, пытаясь унизить непокоренных, приклеивали им всевозможные презрителыше прозвища. Вспомним, например, испанских конкистадоров, которые в далеком XVI веке окрестили борцов за свободу Фландрии «гезами», то бишь нищими. Но народ, поднявшийся на святую борьбу против захватчиков, превратил уничижительную кличку в высокое звание, коим гордо именовались повстанцы.
      Нечто подобное произошло с именем «Красная капелла», под которым стала известна всему миру героическая группа антифашистского Сопротивления Харро Шульце-Бойзена и его товарищей.
      Офицеры абвера, гитлеровской военной контрразведки, называли на своем профессиональном жаргоне «музыкантами» или «пианистами» запеленгованные подпольные радиопередатчики, работавшие на территории Германии или оккупированных фашистами стран и поддерживавшие связь с участниками антигитлеровской коалиции. В тех случаях, когда они приходили к выводу, что несколько передатчиков работают в рамках единой подпольной организации, их называли «оркестром» — по-немецки «капеллой». Осенью 1942 года, когда начались аресты членов берлинской подпольной организации, один из абверовских контрразведчиков, капитан Пипе, предложил называть ее в служебных документах «Красной капеллой». Так наименование «Красная капелла» появилось сначала в документах абвера, затем гестапо и уже оттуда перекочевало на страницы мемуаров и исторических исследований. Одним из первых, кто придал этому имени новое, гордое звучание, был скончавшийся несколько лет назад участник подполья, известный немецкий писатель Гюнтер Вайзенборн, избежавший смертного приговора благодаря мужеству своих товарищей подпольщиков на допросах.
      В западной, прежде всего в западногерманской, историографии освещение деятельности берлинской подпольной организации быстро обрастало легендами и вымыслом, чаще всего злонамеренным. Что же, в этом не было ничего странного. Офицеры абвера, выслеживавшие подпольщиков, и гестаповцы, истязавшие их на допросах, в большинстве своем довольно благополучно пережили войну и весьма быстро акклиматизировались в новых условиях после разгрома фашистской Германии. Почувствовав себя в безопасности, все они в один голос начали кричать о том, что «Красная капелла» была «всего-навсего» агентурной сетью, созданной советской разведкой, а ее участники либо старые немецкие коммунисты, «всегда готовые бороться» по приказу из Москвы, либо авантюристы, люди хотя и не робкого десятка, но для которых «шпионские связи» диктовались честолюбивыми замыслами. Так началось осквернение памяти героев немецкого Сопротивления... В эту кампанию включились в ФРГ и бывший геринговский прокурор Редер, и председатель палаты военного суда Крэлль, скреплявший своей подписью смертные приговоры подпольщикам. Мать Шуль-це-Бойзена писала в мемуарах, что до конца дней своих не забудет цинизм и холодную жестокость палачей. Редер, который и после войны не скрывал своих нацистских убеждений, использовал любой случай, чтобы вновь и вновь надругаться над памятью загубленных антифашистов.
      Те из немногих уцелевших участников берлинского подполья, которые после войны поселились в Западной Германии (в частности, социал-демократ Гримме и упоминавшийся нами Гюнтер Вайзен-борн), пытались дать отпор клеветникам. Но тщетно доказывал Вайзенборн, что главная цель антифашистов состояла в быстрейшем окончании войны, которая неизбежно должна была завершиться поражением Германии и тем самым сохранить жизнь миллионам немецких солдат. Впрочем, на что было рассчитывать в государстве, где Панцингер, начальник отдела в гестапо, возглавлявший следствие по делу «Красной капеллы», получал до самой смерти крупную пенсию, а непосредственно проводивший следствие гестаповец Штрюбинг до 1963 года (!) занимал видный пост в боннской контрразведке «Ферфассунг-сшутц», где по-прежнему занимался слежкой за коммунистами. Более того, бывшие абверовцы и гестаповцы сделали все возможное, чтобы задним числом оболгать погибших героев, бросить тень на их поведение на допросах, на мотивы их поступков и так далее.
      Уже в первые годы после окончания войны в кампанию по дискредитации антифашистов включились и буржуазные историки во главе с бардом германского милитаризма профессором Гиттером, который процветал и при Гитлере. Возрожденному на Рейне германскому монополистическому капиталу необходимо было для поднятия своего престижа в послевоенной Европе говорить только о таком «Сопротивлении», к которому «красные» были бы непричастны. Но, воздавая должное мужеству тех очень немногих участников заговора 20 июля 1944 года, которые действительно доказали его на деле, и прежде всего полковнику Штауффенбергу, в искалеченной руке которого были сосредоточены и подготовка, и непосредственное осуществление заговора, следует сказать, что по своим целям, по идейной убежденности, по накалу антифашистской борьбы и, наконец, по ее результатам организация Шульце-Бойзена и Харнака неизмеримо превосходит офицерский заговор 1944 года.
      Не говоря уже о том, что немецкие военные попытались перейти от рассуждений к делу, когда судьба Гитлера была предрешена, суть их программы сводилась к тому, чтобы, убрав правящую нациРуководители Красной капеллы:
      Харро Шулъце-Бойзен, Арвид Харнак.
      стскую верхушку и оставив в неприкосновенности государственную и военную машину рейха, выйти из войны на Западе с наименьшими потерями, на Востоке сохранить по возможности «приобретения» фюрера и, во всяком случае, продолжать борьбу, добиваясь выгодного мира. Отвлекаясь от того, насколько реальна была тогда подобная постановка вопроса, можно смело сказать, что именно в ней и крылись та роковая нерешительность и бездействие генералов-заговорщиков после неудачного покушения, совершенного Штауффенбергом. Больше всего на свете реакционная военщина боялась подлинного восстания в армии и народе, которое могло бы приблизить всю Германию к антифашистской революции. Вот почему «люди 20 июля», которые, занимая командные посты в вермахте, располагали большими возможностями и которых сама профессия, казалось бы, толкала к решимости, пребывали в бездействии в самые решающие часы. Вот почему они упорно отвергали все предложения «красного» подполья о совместных акциях против Гитлера. Известно, что контакты с офицерами, будущими участниками заговора 20 июля, были, в частности, у самого Шульце-Бойзена, который по своему происхождению и по положению в штабе люфтваффе имел доступ в высшие военные круги. Немудрено, что миф о представителях германской армии в роли единственных носителей антигитлеровского Сопротивления в Германии вполне устраивал некоторых боннских политиков, и точно так же никого не удивит, что они до последнего времени старались очернить героев, которые не только были непримиримыми противниками фашистского государства и нацистской партии, но и пламенными борцами за социалистическую Германию...
      «Красная капелла», вне всякого сомнения, играла наиболее выдающуюся роль в антифашистском Сопротивлении не только потому, что ее члены действовали в наиболее трудных и драматических условиях, непосредственно в волчьем логове, но и в силу самого состава организации, героических людей и в первую очередь их руководителя Харро Шульце-Бойзена. Он родился 2 сентября 1909 года в Киле. Отец его был родственником адмирала фон Тирпи-ца, мать происходила из семьи известных адвокатов и посещала самые аристократические салоны Киля. Харро, воспитывавшийся в консервативной, монархической семье, тем не менее не усвоил ее традиций. Более того, его политические взгляды все более расходились с представлениями того круга людей, в котором ему приходилось вращаться. В 1930 году Харро переехал в Берлин и поселился в пролетарском районе Веддинг, который называли «немецким Выборгом». Контакты с рабочими сдвинули влево политические взгляды Шульце-Бойзена. В 1932 году он становится редактором журнала «Гегнер», то есть «Противник , который выражал взгляды всех недовольных немцев. Харро еще далеко от коммунистов, он ищет «третий путь», но с его приходом в журнал резко меняется ориентация издания, становится более жестким и непримиримым отношение к национал-социализму, ибо главный редактор все более отчетливо начинает понимать, что спасение Европы от фашизма будет целиком зависеть от Советского Союза.
      «Гегнер» продолжал свою борьбу с фашизмом и после прихода Гитлера к власти вплоть до 1933 года, когда власти окончательно прикрыли журнал. В тот же день, когда инспектор полиции вручил Шульце-Бойзену и его двум ближайшим соратникам — Турелю и Эрлангеру приказ о конфискации помещения редакции, эсэсовцы в штатском предъявили им ордер на арест. Турель, как швейцарский гражданин, вскоре был выпущен на свободу. А Шульце-Бойзен и Арлангер попали в один из «пе-ревоспитательных» концлагерей. Девять лет спустя, перед тем как Шульце-Бойзена переведут из тюрьмы на Принц-Альбрехтштрассе в Плетцензее для приведения в исполнение смертного приговора, он напишет четверостишие и спрячет его в одну из щелей камеры. Потом, после окончания войны, этот листок найдут в развалинах гестаповской тюрьмы:
      Кто сказал, что веревка и топор
      Самые убедительные аргументы?
      Кто сказал, что сегодняшние судьи —
      Это судьи Истории?
      Она еще произнесет
      свой окончательный приговор...
      ...А тогда, в тридцать третьем, мать Харро пустила в ход все свои связи и знакомства, чтобы освободить сына и «записать» его наконец в национал-социалистскую партию. Шульце-Бойзен возвращается в родительский дом в Бунсбург. Там 14 мая 1933 года он получает заказное письмо от руководителей СС вместе с ключами от редакции «Гегнера». Но ключи Харро больше не нужны. Теперь он знает, как нужно бороться и победить. Необходимо слиться с окружающими, заставить их забыть о своем прошлом, проникнуть в высшие круги нового германского государства. Ему удается поступить в авиацию, где благодаря блестящим способностям и великолепному знанию семи иностранных языков ему начали поручать специальные и весьма секретные задания...
      Харро становится блестящим офицером. Его прошлое забыто, его месть, как он любил говорить, запрятана в самый дальний уголок души. Он постоянно вращается в самых высших берлинских кругах, участвует в состязании яхтсменов на Ванзее. Именно во время таких соревнований он и познакомился в 1935 году с Либертас Хаас Хейс, внучкой одного из наиболее любимых фаворитов Вильгельма II. Либертас — активный член национал-социалистской партии, пишет стихи и пока еще не решила, кем стать — журналисткой или кинематографической дивой. Мать Либертас графиня Тора фон Ойленбург поддерживает дружеские отношения с рейхсфюрером Герингом, для которого иногда играет на фортепьяно. В июле 1936 года Харро и Либертас становятся мужем и женой. Геринг — посаженый отец у них на свадьбе. Он затем и открывает перед Шульце-Бойзеном двери министерства авиации рейха и «советского отдела» «Исследовательского института Германа Геринга», выполнявшего функции контрразведки в люфтваффе. Для Харро наступает время действий...
      В 3 часа 58 минут ночи 26 июня 1941 года один из радистов станции перехвата в предместье Кенигсберга поймал неизвестный вызов. После позывных «К К-РТХ. 2606, 03, 3032 14» последовал текст зашифрованной телеграммы из 32 групп по пять цифр в каждой. Передача завершилась сигналом: «АР 50385 К К-РТХ». Радист, который в этот ночной час обычно ловил шифровки передатчика норвежских партизан для Лондона, подготовил соответствующий рапорт своему начальству о новой, ранее неизвестной передаче. Начальство незамедлительно переслало рапорт в Берлин. Вечером того же дня генеральный штаб абвера направил всем станциям радиоперехвата вермахта следующую телеграмму: «Установить часы передач РТХ. Частота ночных передач 10.363. Частота дневных передач неизвестна. Степень срочности выполнения 1А. Самое срочное».
      Так началось дело, которое нарушило спокойный сон Адольфа Гитлера и превратилось в страшное привидение как для шефа абвера адмирала Канариса, так и начальника секретной полиции «третьего рейха» рейхсфюрера СС Гиммлера.
      Эксперты-криптографы не смогли расшифровать донесения из Кенигсберга. Но они высказали твердую убежденность в том, что передача предназначалась для Москвы. По приказу Канариса лихорадочно заработали все станции радиоперехватов. За две недели было обнаружено 78 передатчиков, которые тайно работали на союзников. Еще десять были открыты в октябре, а к концу 1942 года их насчитывалось уже 325. Абверовская контрразведка и тайная полиция могли их слушать, но не имели возможности расшифровать передаваемые телеграммы. Передатчик РТХ продолжал между тем работать. Его сеансы длились иногда по пять часов, а временами он замолкал на несколько дней. Нерегулярность передач не давала возможности службе контрразведки локализовать местонахождение тайной радиостанции. Хотя гитлеровским контрразведчикам стало очевидно, что «пианист» или «пианисты» находятся в самом сердце Германии — в Берлине... Тогда-то и родилась у уже упоминавшегося капитана Пипе идея назвать подпольную антифашистскую сеть «Красной капеллой».
      Гитлер, получив информацию от Геринга и Гиммлера о том, что у него под носом, в столице действует некая подпольная группа, пришел в неописуемую ярость. Он приказал немедленно обнаружить и ликвидировать «шпионскую сеть». Но это было не так просто... Поскольку в случае с «Красной капеллой» лучшие дешифровальщики абвера оказались бессильными, гитлеровская контрразведка стала охотиться за неуловимым «пианистом» при помощи специальных машин с пеленгаторами...
      Но вернемся, однако, к 1938 году. Харро Шульце-Бойзен занимает важный пост в министерстве авиации, работает в «советском отделе» «Исследовательского института Германа Геринга»...
      Нередко получает он и личные задания от рейхсфюрера, делает аналитические обзоры о вооружении и огневой мощи Красной Армии... Короче говоря, Харро полностью слился с окружающей средой и начал свою тайную борьбу. Постепенно он восстанавливает связи со старыми друзьями, чтобы приступить к организации антифашистского Сопротивления.
      Обер-лейтенант Шульце-Бойзен по характеру своей работы получает доступ к наиболее секретным политическим и дипломатическим документам рейха. Для него становятся все более и более очевидными те катастрофические последствия, к которым может привести Германию и ее народ циничная и авантюристическая политика нацистского диктатора.
      Харро не только предвидит мировую войну, ной ясно понимает, что она должна привести к изменению соотношения сил на международной арене и особенно на Европейском континенте. Что же, романтик-идеалист превращается в трезвого стратега. И в этом нет ничего удивительного. Такова диалектика, такова жизнь. Его основная забота теперь — не дать застать себя неподготовленным к борьбе, когда разразится военная катастрофа, ибо он твердо уверен, что только полное поражение рейха сможет покончить с Гитлером и его камарильей.
      После выхода из эсэсовского лагеря «перевоспитания» и трагической гибели там друга Шульце-Бой-зен встретился однажды со своими старыми знакомыми — скульптором Куртом Шумахером и его женой Элизабет. Оба они коммунисты. В круг близких приятелей Харро попадают также только что вышедший из концлагеря бывший редактор коммунистической газеты «Рурэхо» Вальтер Кюхенмейстер, врач Эльфрида Пауль, член коммунистической партии с 1923 года, несколько позже дочь видного немецкого дипломата Гизела фон Пелльниц, работающая в берлинском отделении агентства Юнайтед пресс, и писатель Гюнтер Вайзенборн. Так рождается ядро «Красной капеллы», в которой на место идейного вдохновителя, стратега и тактика единодушно назначается обер-лейтенант люфтваффе Харро Шульце-Бойзен.
      Нет, группа Шульце-Бойзена была не единственным антифашистским подпольем, которое родилось в столице «третьего рейха». Почти одновременно в Берлине начинают действовать еще две патриотические организации. Одну из них возглавляет чиновник германского министерства экономики Арвид Харнак, другую — писатель-коммунист Адам Кук-хоф. Обе организации станут позднее неотделимой частью «Красной капеллы», а пока они действуют самостоятельно.
      Арвид Харнак — типичный представитель буржуазии. Он доктор философии и юриспруденции, глубоко образованный и эрудированный человек. И конечно же, он не мог пройти мимо трудов Маркса, Энгельса, Ленина. Их глубокое изучение перевернуло все политическое мировоззрение доктора философии, сделало его убежденным марксистом, рево-люционером-интернациона листом, борцом за социализм. Еще до прихода Гитлера к власти Харнак выступает с лекциями и докладами по научному социализму, ведет непримиримую борьбу с нарождающимся фашизмом, выступает за дружбу с Советским Союзом. Он создает семинары и кружки. Вокруг него постепенно образуется ядро антифашистов, товарищей по борьбе Это в первую очередь жена Харнака — Мильдред, инженер одной из германских фирм Карл Берент, журналисты-коммунисты Ион Зиг и Вильгельм Гуддорф, секретарь-машинистка Роза Шлезингер и многие другие. Арвид Харнак прекрасно понимает, что для борьбы недостаточно лишь идейной убежденности. Необходимо занять такое место в рейхе, которое давало бы возможность быть в курсе замыслов гитлеровских авантюристов, и сама антифашистская деятельность не вызывала бы подозрений у гестаповских ищеек. Харнак, ни минуты не сомневаясь, вступает в члены НСДАП, а в 1935 году его назначают на пост начальника одного из отделов имперского министерства экономики. Никому, естественно, не приходит в голову, что образцовый министерский службист, «верный» слуга рейха уже установил тесный контакт с писателем-коммунистом Адамом Кукхофом и его группой, что оба антифашиста вместе со своими единомышленниками начали борьбу с фашизмом.
      Адам Кукхоф... Сын богатого германского фабриканта. В семье царит дух наживы, деньги, деньги и еще раз деньги. Любыми средствами, любым путем. Юноше предстоит пополнить ряды эксплуататоров. Но он мечтает о другом. О гуманитарных науках, поэзии. Ему хочется стать писателем. В семье его не понимают, окружают презрением. И он уходит из дома. Насовсем. Годы скитаний, лишений и раздумий. Нет, не только о своей судьбе. Что нужно сделать для того, чтобы не богатела кучка богатеев и не беднели миллионы простых людей, чьими руками и потом строятся дома, прокладываются железные дороги, добываются руда и уголь, варится сталь, выращивается хлеб? Диалектика поисков приводит Кукхофа к коммунистам. В 1932 году он вступает в компартию. Несколько позже состоялась его первая встреча с Харнаком. Писатель-коммунист приходит не один. С ним вместе его друзья коммивояжер Иоганнес Грауденц, балерина Ода Шоттмюл-лер, инженер Ганс Генрих Куммеров, помощник директора одного из берлинских предприятий Эрхард Томфор, машинистка Эрика фон Брокдорф и, наконец, Хорст Хайльман, оказавшийся после призывав армию в контрразведывательной службе гестапо.
      Единомышленники-антифашисты, конечно же, не могли не встретиться. В 1939 году, накануне войны, все три подпольные группы объединяются. Рождается активное антигитлеровское подполье. Рождается «Красная капелла».
      Еще в 1937 — 1938 годах, когда Шульце-Бойзен работал в специальном штабе генерала Вильдберга, координировавшего акции по поддержанию франкистского мятежа в Испании, Харро сделал свой первый шаг. В руки обер-лейтенанта люфтваффе попали совершенно секретные данные о засылке гестаповской агентуры в ряды интернациональных бригад. И он предпринял все возможное, чтобы списки провокаторов стали известными республиканцам... С объединением разрозненных подпольных антифашистских групп в единую организацию значительно расширилась ее пропагандистская антигитлеровская деятельность.
      С началом войны и особенно после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз разоблачающая сила листовок и лозунгов, появляющихся ночью на стенах домов, все более возрастает. Курьеры организации устанавливают контакты с антифа
      шистским подпольем Гамбурга. Шульце-Бойзен и его друзья проявляют неистощимую изобретательность в пропагандистской работе и ведут ее непрерывно, ежедневно рискуя жизнью. В приговоре имперского военного трибунала был упомянут случай, когда Харро в офицерской форме, с пистолетом в руках «прикрывал группу лиц, расклеивавших листовки». Вскоре после нападения Гитлера на Советский Союз, когда угар первоначальных военных успехов еще туманил головы обывателей, подпольщики распространили листовку Шульце-Бойзена: «Народ озабочен будущим Германии». Как утверждали гитлеровские судьи, эта «листовка в самых резких тонах агитировала против германского правительства, война в ней объявлялась проигранной, будущее — преисполненным отчаяния». Вскоре после этого в Берлине была распространена листовка «Организуем массовую революционную борьбу». Этот призыв к активным действиям против Гитлера читали рабочие берлинских заводов и солдаты размещенных в Берлине и Потсдаме резервных частей.
      Значение, которое Шульце-Бойзен, Харнак, Кук-хоф и их товарищи придавали пропаганде — этой активной форме политической борьбы против нацизма, — видно уже из того, что созданная ими организация Сопротивления в годы войны чуть ли не до последних дней своего существования постоянно усиливала деятельность в этом направлении, все более широко распространяла нелегальную антифашистскую литературу.
      Большую ценность представляла также и информация, получаемая Харнаком в министерстве экономики. Сеть тайных связей организации непрерывно ширилась. К началу 1942 года организация располагала источниками информации в большинстве центральных военных, политических и экономических ведомств и инстанций гитлеровского рейха. В эти месяцы своей боевой жизни герои-антифашисты получили особенно много важных данных о новых образцах немецкой боевой техники. Этим организация была обязана прежде всего Грауденцу и инженеру Куммерову, вошедшим в ряды подполья. Грауденц, будучи уполномоченным авиационной фирмы, имел широкие связи в военно-промышленных кругах и в министерстве воздушного флота. С его помощью подпольщики получали сведения о размещении военных предприятий, о заказах на боевую технику. Талантливый ученый Куммеров добыл немало сведений об изобретениях в области производства взрывчатых и отравляющих веществ.
      Хорошо зная о мистических настроениях, распространенных в высших военных и чиновничьих кругах, Харро поручил графологу Анне Краус, входившей в организацию, выступать в роли гадалки-прорицательницы. Пожилая женщина с мастерством играла свою роль: ее посещали десятки офицеров, жаждавших познать превратности своей будущей военной судьбы. Но куда более существенные вещи узнавала от них Анна Краус, незаметная героиня подполья...
      Шульце-Бойзен и его друзья подпольщики прекрасно понимают, что важнейшая информация, поступающая в их руки, останется «вещью в себе», если она не попадет в Москву, если о ней не узнают те, кто принял на свои плечи всю тяжесть борьбы с гитлеровской Германией. Нужна связь. Нужен радиопередатчик, нужен радист. И его в конце концов находят...
      Когда слухач абверовской станции радиоперехвата в предместьях Кенигсберга поймал незнакомую шифровку и после этого началась «большая охота» абвера и гестапо за «пианистом», никто, конечно, не предполагал, что им окажется берлинский токарь, коммунист Ганс Коппи. Это был сухощавый паренек с рыжими волосами, веселый и жизнерадостный, с неизменными очками на длинном носу. У него, еще ребенка, буквально на глазах двое штурмовиков зверски убили отца — старого революционера. Ганс вырос в рабочем квартале Берлина. В 1935 году Коппи отсидел год в тюрьме за распространение антинацистских листовок. Встреча с Шульце-Бойзеном быстро переросла в крепкую дружбу, и он до последнего часа жизни оставался самым близким и преданным сподвижником руководителя «Красной капеллы». Когда потребовалось, Ганс молниеносно освоил неизвестную ему ранее профессию радиста и стал «пианистом» группы. Именно его и засек впервые слухач под Кенигсбергом. Именно его многие месяцы безуспешно разыскивали абверовские и гестаповские ищейки на своих радиопеленгационных автомобилях. Ганс каждый раз менял место передач, изменял дни и часы радиосеансов. Однажды в конце сентября 1941 года Коппи направлялся с чемоданчиком, где находился радиопередатчик, в одно из своих тайных убежищ; он заметил неподалеку от него группу людей в полувоенной форме, которые копались на дороге. Его смутила одежда «рабочих», Ганс сел на трамвай и поехал в другой конец города, где была запасная «радиоквартира». Неподалеку от нее он опять столкнулся с «ремонтниками». На этот раз, проходя мимо, он поймал краем уха, как один из «рабочих» сказал, обращаясь к другому: «Есть, господин майор». Радист подошел к одному из «рабочих», находившихся рядом с брезентовым шалашом, и попросил прикурить. И тут он услышал характерное попискивание радио, доносившееся из-под тента. Сомнений не было. Ищейки напали на след радиопередатчика «Красной капеллы». Коппи поспешил на место обусловленной встречи с Коро — так стали звать Шульце-Бойзена подпольщики.
      Эта встреча состоялась в доме Эрики фон Брок-дорф-Ранцау. Харро приказал ему временно прекратить передачи, пока обстановка не прояснится... РТХ замолчал. Но абвер и гестапо продолжали его искать. Они ловили позывные радиостанций, предназначенные для РТХ, но передатчик «Красной капеллы» молчал... Гитлеровские контрразведчики пришли к выводу, что «пианист» обнаружил пункты радиоперехвата с «рабочими» и ушел в глубокое подполье...
      Абвер заказал у фирмы «Леве-Опта» миниатюрные радиопеленгаторы, которые можно спрятать под пальто. Десятки переодетых агентов абвера и гестапо, оснащенных новыми приборами, рассыпались по Берлину. А Ганс Коппи, переждав некоторое время и не видя больше скоплений подозрительных людей в местах своих радиосеансов, опять начал сеансы своих передач. Он не знал, что его уже засекли
      и дают работать только для того, чтобы выявить все связи «пианиста» «Красной капеллы»...
      Антифашистская группа Шульце-Бойзена, Хар-нака, Кукхофа и их товарищей только за первый год Великой Отечественной войны собрала и сумела передать в Москву много ценной информации. Но их смелые действия и самоотверженная борьба в самом логове Гитлера, конечно же, не могли не остаться незамеченными, тем более что подпольщики не имели достаточного опыта в конспирации. Заброшенный к ним на помощь немецкий антифашист, политэмигрант Альберт Хесслер прибыл слишком поздно, чтобы восстановить прерванную радиосвязь и сообща помочь «Красной капелле» в организационном плане. Абвер и гестапо уже взяли след борцов Сопротивления, вместе с которыми был арестован и геройски погиб в гестаповских застенках Альберт Хесслер.
      Но помощь, оказанная берлинской группой антифашистов Советской Армии, принесла свои плоды. В многотомном издании «Истории разведки», которое подготовил итальянский «Институт географии Агостини», приводятся некоторые телеграммы Шульце-Бойзена, которые были дешифрованы абвером и сохранились в архивах гестапо.
      «От Коро. Источник Мария. Тяжелая артиллерия направлена из Кенигсберга по направлению к Москве. Батареи береговой артиллерии сняты из Пилау и перебрасываются туда же...»
      «От Коро. Источник Густав. Потери германских танковых соединений достигают в количественном отношении одиннадцать дивизий».
      «От Коро. Источник Арвид. Гитлер отдал приказ взять Одессу не позднее 15 сентября. Запоздание в действиях южного фронта заставило изменить план германского наступления».
      «От Коро. Источник Мортиц. План № 2 начал осуществляться три недели назад. Предполагаемая цель: достигнуть линии Архангельск — Москва — Астрахань до конца ноября. Все передвижения войск осуществляются в соответствии с указанным планом».
      «От Коро. Источник О. К. В. через Арвида. Воеточный фронт. Большинство немецких дивизий, понесших большие потери, утратили моральный дух. Полностью укомплектованных дивизий осталось очень мало. Пополнения состоят из солдат, прошедших всего четырех-шестимесячную подготовку».
      Таких телеграмм были сотни. Телеграмм, содержавших важнейшую информацию о готовящихся операциях гитлеровских соединений, о материальных резервах и моральном состоянии войск, об экономическом потенциале, о запасах и производстве горючего для самолетов, танков...
      ...30 августа 1942 года. Воскресенье. В Берлине солнечный день. Горожане рассыпались по паркам и пригородным лесам, будто бы забыв об ужасах войны, которая входит в свою заключительную фазу. Члены «Красной капеллы» под видом банкета в доме проводят очередное заседание. Харро Шульце-Бойзен дает новые задания по получению информации, намечает план послесталинградского этапа борьбы. Но его не будет, этого этапа... В течение последующих двадцати четырех часов основные члены антифашистского подполья окажутся в руках гестапо.
      Гестаповские и абверовские контрразведчики не только установили адреса «радиоквартир» Коппи... Дешифровальная служба привлекла к работе известного германского математика Вильгельма Фаука, и с его помощью ей удалось прочитать одну из перехваченных телеграмм «Красной капеллы». В ней оказались три берлинских адреса. Контрразведке не составило большого труда установить, что они соответствуют адресам обер-лейтенанта Харро Шульце-Бойзена, высокопоставленного чиновника министерства экономики Арвида Харнака и писателя Адама Кукхофа...
      На секретнейшем заседании руководителей абвера и гестапо, которое проводил адмирал Канарис, было принято решение о создании специальной группы гестапо по разработке трех антифашистов под руководством Фридриха Панцингера, начальника отдела безопасности рейха. Отныне телефоны подпольщиков прослушиваются денно и нощно, ни один их шаг не остается без контроля.
      Принц-Альбрехтштрассе. Унтерштурмфюрер СС Иоганн Штюбинг находит в архивах дело Шульце-Бойзена, относящееся к 1933 году. (Позже Гиммлер попытается использовать это досье для того, чтобы дискредитировать Геринга в глазах фюрера.) Вместе соШтюбингом работает Хоре Хайльман, член «Красной капеллы». В день, когда Штюбинг нашел досье Шульце-Бойзена, а это случилось в субботу 29 августа 1942 года, Хайльман, поняв, какая опасность грозит руководителю подпольщиков, позвонил ему домой. К телефону подошла служанка, сказав, что Харро нет дома, поскольку он отправился на соревнования яхтсменов, которое проводилось в тот день на Ванзее. Хайльман оставляет свой служебный телефон с просьбой срочно позвонить, когда появится Шульце-Бойзен...
      В понедельник утром, вернувшись домой, Харро находит записку своей служанки. Имени абонента, которому нужно позвонить, нет. Шульце-Бойзен набирает номер телефона. Трубку берет Штюбинг.
      — Слушаю...
      — Говорит Шульце-Бойзен.
      — Кто, кто?
      — Шульце-Бойзен. Простите, видимо, я перепутал номер телефона. Вероятно, ошиблась моя служанка.
      Штюбинг в тот же миг докладывает о состоявшемся разговоре Панцингеру. В тот же день, вызвав под благовидным предлогом Шульце-Бойзена из здания министерства авиации, Панцингер с эсэсовцами в штатском арестовывают руководителя «Красной капеллы» прямо на улице. Коллегам Харро по министерству сообщается, что он срочно командирован с секретной миссией в одну из дальних стран. Жену Шульце-Бойзена арестовывают в поезде, когда она возвращается из Бремена в Берлин. Арвида Харнака и его супругу берут тремя днями позже.
      ...С 30 августа по 26 сентября 1942 года черные машины гестапо носились по улицам Берлина и других германских городов, разыскивая членов «Красной капеллы».
      Подпольщик Хорст Хайльман, работавший в военной контрразведке до самого последнего часа, пока его не схватили эсэсовцы, делал все для того, чтобы предупредить оставшихся на свободе товарищей о нахлынувшей, как снежная лавина, смертельной опасности. Сам он передал своей соседке по дому, актрисе Риве Холси, чемодан с антинацистски-ми брошюрами и листовками. Актриса — старый и верный друг Хайльмана, она все понимает и не выдаст... Мать и жена Ганса Коппи сумели незаметно вынести радиопередатчик и, вдребезги разбив его, рассеять обломки в развалинах разбомбленного дома. Запасной передатчик они выбрасывают в Шпрее.
      Те, кому удалось незаметно избавиться от явных улик причастности к берлинскому подполью, сначала было вздохнули свободно. Но надежды избежать арестов оказались иллюзорными. Гестапо и абвер засекли всех или почти всех. Вместе с членами «Красной капеллы» на эшафот Плетцензее попадут даже те, которые были просто знакомы с руководителями подполья. Бежать из Германии практически невозможно. Лишь Хорст Хайльман, пока еще находящийся вне подозрений, имеет в кармане загранпаспорт. Но он отвергнет этот единственный шанс ради спасения товарищей...
      27 сентября в казематах гестапо томятся уже 118 человек, прямо или косвенно связанных по антифашистской борьбе с «Красной капеллой»... Но пока никто ничего не знает. Шульце-Бойзен ходит по тюремным коридорам в форме обер-лейтенанта люфтваффе со всеми своими регалиями. Графиня Эрика фон Брокдорф рассказывает смешные истории, чтобы поддержать бодрый дух у товарищей по камере. Балерина Ода Шоттмюллер проделывает ежедневные экзерсисы и танцует в своей камере, чтобы не утратить профессиональной формы...
      Когда все берлинское подполье оказалось в гестаповской тюрьме, Геринг приказал имперскому прокурору Редеру вести процесс в абсолютной секретности, намекнув также на то, что Гитлер оставляет за собой право определить меру наказания основным руководителям «Красной капеллы».
      Блицпроцесс над участниками берлинского подполья заканчивается 19 декабря. Редер требует для всех смертной казни. Трибунал тем не менее приговаривает четырех антифашистов к длительному тюремному заключению. Но Гитлер возвращает судьям «мягкий», по его мнению, приговор, требует его пересмотра. Воля фюрера молниеносно исполняется. Теперь все руководители «Красной капеллы» приговорены к смертной казни. Для четверых из них: Шульце-Бойзена, Харнака, Коппи и Кукхофа фюрер требует виселицы — самой позорной и самой мучительной казни. На виселицах Плетцензее люди умирают медленнее, чем от топора гильотины... Гитлер об этом знает.
      Итак, процесс закончился 19 декабря. Но с 24 декабря по 6 января в рейхе по традиции не приводятся в исполнение смертные приговоры. Рождество. Гитлеровские палачи сентиментальны. В данном же случае не до сантиментов. Фюрер и его подручные не могут примириться с мыслью, что антифашисты увидят зарю нового года. 21 декабря Гитлер отказывает в помиловании приговоренным, и генеральный прокурор отдает приказание подготовить к 22 декабря все для казни «особо опасных преступников». В полдень 21 декабря приговоренных переводят из гестаповских застенков в тюрьму Плетцензее. В трех десятках метров от камер смертников несколько плотников сооружают какое-то подобие виселицы. В рейхе применяли в основном гильотину. Поэтому гитлеровское нововведение заставляет срочно искать палача, умеющего обращаться с намыленной веревкой. Одновременно готовят гильотину. В камерах смертников антифашисты пишут последние письма своим родным и друзьям. Адам Кукхоф не отказывается побеседовать с тюремным капелланом. «Я не сожалею ни о чем, — спокойно говорит он ему. — Я умираю убежденным коммунистом». Балерина Ода Шоттмюллер говорит своим друзьям: «Ну и что? Я никогда не хотела стареть. Что хорошего в постепенном превращении в мумию?» Графиня Эрика фон Брокдорф в ответ на предложение тюремного священника Ома исповедаться и принять перед смертью причастие с улыбкой ответила: «Зачем, святой отец? Какое это имеет значение, если через несколько часов мое тело превратится в кусок мыла...»
      Казнь назначена на 5 часов утра 22 декабря 1942 года. Всю ночь в камерах смертников горит свет. В четыре часа в Плетцензее приезжают представители военного трибунала, гестаповцы, эсэсовцы и прокурор Редер. В 4 часа 10 минут помощники палача, «ассистенты», как их здесь называют, совершают последний туалет приговоренных: обрезают им волосы вокруг шеи и переодевают в длинные серые рубашки. В 4 часа 45 минут подпольщиков выводят в коридор и выстраивают в две шеренги: мужчин и женщин отдельно. Колонна начинает двигаться к месту казни. Впереди ее с гордо поднятой головой идет Харро Шульце-Бойзен. Капеллан подходит к подпольщику со словами утешения. Харро улыбается и отрицательно качает головой. Потом наклоняется к уху священника и шепчет ему последнее четверостишие стихотворения, которое только что спрятал в своей камере:
      Кто сказал, что веревка и топор
      Самые убедительные аргументы?
      Кто сказал, что сегодняшние судьи —
      Это судьи Истории?
      Она еще произнесет
      свой окончательный приговор...
      Рядом с дверью, ведущей в помещение для казни, приоткрыта еще одна дверь во двор, где на земле лежат сосновые гробы для этих еще живых людей. На крышках черной краской выведены их имена. Немецкий порядок... Председатель военного трибунала зачитывает приговор, Харро Шульце-Бойзен — первый. Он подходит к трем «господам» в черных костюмах, цилиндрах и белых перчатках. Спрашивает палачей: «Где?» Они кивают ему на черную занавесь. Харро должен пройти мимо гильотины. Здесь уже стоит корзина, в которую упадет позже белокурая голова его жены Либертас. Вместе с Шульце-Бойзеном идут Харнак и Коппи. На импровизированной виселице — горизонтальной свае — три крючка для мясных туш. На них висят три петли. Подпольщики отказываются от повязок на глаза и сами поднимаются на табуреты, которые «ассистенты» палача выбивают у них из-под ног...
      Когда Либертас ведут на гильотину, она еще видит качающийся в петле труп своего мужа. Но она не успевает ничего осознать. Блестящий пятидесятикилограммовый топор падает с трехметровой высоты, и прекрасная белокурая голова Либертас скатывается в корзину.
      ...Казнь окончена. Трупы подпольщиков укладывают в гробы. Подходит машина. Останки героев увозят в неизвестном направлении.
      От них, ставших уже легендой, остались письма, которые они писали в последний день, в последний час...
      Харро Шульце-Бойзен (из письма родителям): «Пришло время проститься. Через несколько часов я расстанусь со своим земным «я». Я совершенно спокоен и прошу вас воспринять все с самообладанием.
      Сегодня, когда в мире совершается столько важных событий, одна угасшая жизнь значит не очень-то много. Все, что я делал, я делал по воле своего разума, по велению своего сердца, по собственному убеждению, и потому вы, мои родители, зная это, должны считать, что я действовал из самых лучших побуждений. Прошу вас об этом... Я не только надеюсь, я верю, что время смягчит ваше горе. А я, с моими отчасти еще смутными стремлениями и желаниями, был на этом свете всего лишь временным жильцом. Верьте же вместе со мною, что придет та справедливая пора, когда взойдет посев...
      Окажись вы сейчас здесь, невидимо проникни сюда, то увидели бы, что я смеюсь в глаза смерти. Я давно уже поднялся выше ее. Может статься, что мы были всего лишь горсткой чудаков, но перед самым концом все-таки имеешь право питать хоть крошечную надежду, что и ты оставил какой-то след в Истории.
      А теперь протягиваю вам всем руку и окропляю это письмо 1 (одной-единственной) слезой; пусть она скрепит его как печать и послужит залогом моей любви к вам».
      Либертас Шульце-Бойзен (из письма к матери): «...Все потоки моей яркой жизни сливаются воедино, сбудутся все желания, я навсегда останусь в вашей памяти молодой. Мне уже больше не надо расставаться с моим Харро. Мне больше уже не надо страдать. Мне дано умереть как Христу — за людей! Мне было дано еще раз пережить все, что вообще может пережить человек. И так как никто не умрет раньше, чем выполнит свою задачу в жизни, то и я смогу, преодолев двойственность своей натуры, именно такой смертью свершить великое деяние... Я люблю весь мир, во мне цветет вечная весна! Не печалься о том, что еще, быть может, могло быть сделано — судьба требует моей смерти. Я сама желала ее. А если хочешь еще что-нибудь сделать для меня, прижми всех, кто дорог мне, к своему сердцу...».
      Арвид Харнак (из письма к близким): «Через несколько часов я ухожу из жизни. Я хотел бы еще раз поблагодарить вас за всю вашу любовь, которую
      вы проявили ко мне, причем именно в последнее время. Мысль о вас сделала для меня все тяжкое легким. И вот я спокоен и счастлив. Думаю о величественной природе, с которой чувствую себя так сильно связанным. Сегодня утром я громко сказал себе: «А солнце светит как и раньше...» Но прежде всего я думаю о том, что человечество находится на подъеме. Вот они, три источника моеЗ силы... Сегодня вечером я еще устрою маленький праздник, прочтя сам себе рождественскую сказку. А потом наступит момент ухода. Как хотелось бы мне еще раз увидеть вас всех, но, к сожалению, это невозможно. Но мысли мои — со всеми вами, и я не забываю ни о ком, пусть это почувствует каждый из вас, и особенно мать».
      Эрика фон Брокдорф (из письма к мужу): «Моя единственная любовь! Знаю, имей ты десять жизней, ты их все бы отдал за меня. До последнего вздоха я буду благодарна судьбе, что она дала мне счастье прожить с тобой семь лет, что у нас был ребенок. Не знаю, наверное, в жизни моей сбылось все. и большего, вероятно, нечего было ждать. Я мысленно беседую с тобой наедине, мой любимый. Ты пообещай мне вот сейчас, что не будешь долго печалиться — иначе я лишусь того душевного покоя, который все-таки нужен мне, раз мне суждено пройти через мрачные врата. Никто не может сказать обо мне, если он не лжец, что я плакала, цеплялась за жизнь и дрожала. Смеясь, я завершаю свой жизненный путь, так же, как, смеясь, я любила жизнь больше всего на свете и продолжаю ее любить. А теперь я хочу проститься с тобой. Прими мой последний привет, любимый».
      Курт Шумахер (из записок, найденных в тюремной камере): «...Человек отличается от животного тем, что способен мыслить и действовать по собственной воле. Ужасна судьба человеческого стада овец, которое гонят на бойню неизвестно за что... По профессии я скульптор, резчик по дереву... Почему, спрашивается, я не вел отрешенную жизнь художника, в стороне от всякой политики? Потому что тогда искусство имело бы лишь небольшую ценность, не стало бы бессмертным, вечно живым. Я умираю, так и не пожив беззаботной жизнью многих, слишком многих. Зато у меня, по крайней мере, была великая цель. Я делал, что мог, до последнего и погибаю за свою идею, а не за чужую, враждебную. Я знаю, моя дорогая, наша идея победит, даже если мы, маленький авангард, падем. Мы хотели избавить немецкий народ от самой суровой
      участи. Наша маленькая горстка боролась мужественно и храбро. Мы боролись за свободу и не могли быть трусами...»
     
      Их осталось много, этих последних писем и записок — бессмертных свидетелей необыкновенного мужества и железной стойкости отважных немецких подполыциков-антифашистов.
      Тридцать один мужчина и восемнадцать женщин были казнены в тюрьме Плетцензее, в Галле, Бранденбурге и на стрельбище в берлинском районе Тегель. Семеро подпольщиков были зверски убиты гестаповцами еще во время следствия. Еще семеро отправлены в «исправительные» концлагеря. Двадцать пять антифашистов из «Красной капеллы» гитлеровские палачи приговорили более чем к 130 годам каторги, восемь были отправлены для «искупления вины» на фронт...
      Один за другим принимали мученическую смерть герои-подпольщики, истерзанные, но несломленные и по-прежнему убежденные в правоте своего дела. С эшафотов в каторжной тюрьме Плетцензее, из-под эсэсовских автоматов, с мученической каторги уходили участники подпольной антифашистской организации в бессмертие. Адольф Гримме, далекий от симпатий к коммунизму политик, бывший министр социал-демократического правительства Пруссии в годы Веймара, писал после войны: «Это была лучшая кровь Германии, подлинная ее элита, элита и по своим личным качествам, и по политическим талантам, и по дальновидности, и по истинно национальному самосознанию».
      Нет, не опорочить кристальной чистоты тех, кто боролся против нацизма. Люди всегда будут помнить отвагу и мужество Шульце-Бойзена и его друзей, подлинных вестников грядущей Германии. Их борьба и гибель были скрыты от немецкого народа, они умирали безвестными, в застенках, в дни, когда до разгрома фашизма было еще далеко. Каким же душевным величием, ясностью мысли и чистотой сердца надо было обладать, чтобы сохранить при этом непреклонную веру в правоту своего дела и принять смерть так, как приняли ее герои антифашистского подполья — подлинные рыцари без страха и упрека.
      Советскими орденами награждена группа немецких граждан за активное участие в борьбе против фашизма, помощь Советскому Союзу в период Великой Отечественной войны и проявленные при этом мужество, инициативу и стойкость. Это были они, герои «Красной капеллы». Их самоотверженная борьба и героическая гибель навсегда сохранятся в памяти советского народа, сокрушившего фашизм, в памяти трудящихся ГДР, создавших первое в истории Германии рабоче-крестьянское государство, и в памяти всех тех миролюбивых немцев в ФРГ, которые полны решимости не допустить повторения прошлого. Для них подвиг борцов организации Шульце-Бойзена, Харнака и Кукхофа останется примером беззаветного служения своему народу.
      Кто Вы, Фери Бачи?
      Проплыло стертое годами заплаканное лицо матери. Она умерла, когда седому человеку было всего шесть лет. Отец скончался тремя годами раньше. Потом городской приют. Нет, здесь было не сладко. Но зато научился штопать, стирать, сапожничать и даже вышивать. И потом, никогда не оставлять недоеденным куска хлеба. Эта привычка осталась на всю жизнь. Быстро пролетели годы учебы в семинарии, куда «отцы» города определили за казенный счет. Родилась мечта об университете, но в 1913 году призвали в армию, послали в офицерскую школу и затем на фронт с погонами прапорщика венгерских королевских войск... Мясорубка первой мировой войны. Вонь разложившихся трупов, жестокая тупость офицеров, окопная вошь: ради чего все это бессмысленное уничтожение людей?
      Потом плен. Красноярский лагерь. Первое знакомство с русскими революционерами. Чтобы лучше понять их, начал изучать русский язык. На всю жизнь запомнился мартовский день 1918-го, когда был принят в члены Российской Коммунистической партии (большевиков) и стал гражданином революционной России. Какое бурное, трагическое и прекрасное время! Первое испытание на твердость духа — плен у Колчака и «эшелон смерти», в котором везли в Читу на расстрел. И потом неожиданная, ослепившая лучами солнца, ворвавшимися в распахнутые красными партизанами двери теплушек, свобода... Случилось это неподалеку от шахтерского городка Черемхово. Здесь же черемхов-ские большевики доверили ему ответственный пост — назначили начальником штаба рабоче-крестьянских дружин. Первая награда — именное оружие — за участие в захвате в плен Колчака и его министров. Но что самое главное — удалось захватить «золотой поезд» адмирала, в котором находились ценности и валюта на 651 миллион рублей в золотом исчислении. Потом опять борьба с контрреволюцией и экономической разрухой... Октябрь 1920 года. Начинается работа в ВЧК. Сначала рядовым сотрудником, потом начальником отдела по борьбе с бандитизмом. Опытных людей было мало. Поэтому выполнял еще обязанности помощника начальника контрразведывательного отряда. В то время неспокойно было на границах молодой республики, и в докладной записке на имя Феликса Эдмундовича Дзержинского изложил он несколько предложений по реорганизации пограничной охраны и ее усилению. Через несколько дней вызвал к себе Феликс Эдмундович. Улыбаясь, молча протянул докладную. На ней была начертана резолюция: «Очень хорошо. Прошу представить проект декрета СНК». Феликс Эдмундович, подождав, пока пройдет минута радостной неожиданности, сказал коротко: «Владимир Ильич просил не задержать с составлением документа». Характеристику давал начальник контрразведывательного отдела ГПУ Артур Христианович Артузов. Она всплыла перед глазами, от первого до последнего слова: «Знаю товарища... по работе с 1920 года как весьма энергичного, неутомимого работника, дисциплинированного и обладающего большой личной инициативой, и прекрасного товарища. Ему принадлежит значительная доля заслуги в ликвидации бандитизма в республике, как начальнику отдела ГПУ по борьбе с бандитизмом. Исключительно болезнь и нервное переутомление заставили товарища... сделать большой перерыв в работе ГПУ. Артузов».
      ...Москва. Июль 1942 года. Гитлеровцы отброшены от столицы, но положение на фронтах тяжелое. Впереди еще без малого три года кровопролитнейшей войны. Поздний вечер. Небо в аэростатах воздушного заграждения. В кабинете одного из военных ведомств разговаривают двое.
      — Я вас понимаю, Ференц Владиславович, понимаю, что вы не можете сидеть сложа руки, когда сражается весь народ. Мы самым активным образом поддерживаем вашу идею о необходимости организации групп Сопротивления в Закарпатье и в тылу противника...
      — Может быть, вы имеете что-нибудь против моей кандидатуры?
      — Конечно, нет. Вы подходящая кандидатура. Кстати, сколькими языками вы владеете?
      — Венгерским, сербским, английским, немецким, немного французским и румынским.
      — Вот видите. Плюс к этому ваш огромный опыт подпольной и чекистской работы в прошлом. Но вам, Ференц Владиславович, уже пятьдесят. Как ваше здоровье? Вопрос не праздный: ведь придется прыгать с парашютом, стрелять и уходить от врага, иногда бегом в случае необходимости.
      — Ничего, выдюжу...
      — Взвесьте все внимательно, Ференц Владиславович, и встретимся с вами еще раз.
      ...После разговора в кабинете прошло несколько недель. Ференц Владиславович начал срочно готовить свою группу, получившую кодовое название «Закарпатцы», к заброске в глубокий гитлеровский тыл. В нее вошло несколько человек, имевших опыт нелегальной работы и владевших украинским, венгерским и другими языками.
      ...18 августа 1943 года самолет вышел в заданный квадрат Закарпатья. Летчик подал сигнал к выброске. Первым прыгнул Ференц Владиславович, за ним все остальные члены группы. Самолет сделал еще один круг и выбросил мешки с грузом. Группа приземлилась не совсем удачно. Один из ее участников сломал обе ноги. Грузовые парашюты (а в мешках находились две рации, запасные части к ним, гражданская одежда, продовольствие и другое снаряжение) сильным ветром были отнесены к поселку Лисковец, где находился венгерский жандармский пост. Груз обнаружили. Поэтому-то рано утром жандармы окружили место вероятного приземления. Ференц Владиславович — Фери Бачи — будем и мы звать его так — предвидел такой поворот событий. По горным тропинкам он отвел свою группу на восточный склон горы Менчул. Тяжелораненого несли на руках. Густые карпатские чащобы укрыли членов группы, раненого пристроили у надежных людей, и Фери Бачи сразу же взялся за выполнение заданий Центра. Уже 26 августа в Москву было передано первое разведдонесение. Через несколько месяцев группа Фери Бачи в Закарпатье насчитывала около 190 человек.
      Сам же Фери Бачи начал, как это и было предусмотрено полученным в Москве заданием, готовиться к переезду в Будапешт. Перед самым отъездом он сбрил бороду и преобразился в типичного будапештского жителя. Вместе с руководителем пошли еще два члена группы, через которых предполагалось наладить руководство работой оставшихся в Закарпатье. Фери Бачи установил тесные связи с патриотическим подпольем в Будапеште и на периферии.
      Конец февраля 1944 года. Обе группы развертывают активную работу. Но вот начинается полоса неудач... Одна из конспиративных квартир находилась в городе Хусте. Теперь уже точно установлено, что жандармы узнали о существовании конспиративной квартиры от предателей. В ночь с 27 на 28 февраля группа полицейских окружила плотным кольцом этот дом. Завязалась ожесточенная перестрелка. До последнего патрона сопротивлялись подпольщики. Когда стрельба прекратилась и жандармы ворвались в дом, они обнаружили лишь шесть трупов.
      Несколькими днями позже были арестованы многие подпольщики и патриоты, связанные с разведывательной группой «Закарпатье». Венгерская контрразведка начала расследование дела закарпатских подпольщиков. Угрозы, шантаж, подкуп, избиения, изощренные пытки — все было пущено в ход ищейками Хорти. Но информация, полученная ими, была более чем скромной. Удалось лишь установить, что руководителем разветвленной сети антифашистского подполья в Закарпатье является высокий человек с бородой и усами, которого зовут по-разному: Фери Бачи, Дядя Федя, Федор Владимирович, Федор Круг и даже Попович... Только и всего. Но Фери Бачи сбрил бороду и усы, когда еще собирался в Будапешт... Адресов его конспиративных квартир не знал никто, а места встреч и явок были известны только ближайшим соратникам. Опытный подпольщик неукоснительно, несмотря ни на что, соблюдал первую и самую святую заповедь разведчика — строжайшее соблюдение конспирации. Но кто знает, откуда придет беда? После очередного радиосеанса за городом радист группы возвращался в Будапешт с небольшим чемоданом, в котором была спрятана рация. В воскресный день из пригорода на центральный базар тянулось много разного люда: и с чемоданами, и с кошелками, и с тележками. Но радист неважно знал обычаи столицы. Еще со стародавних времен таможенники, обосновавшиеся на площади при въезде в город, взимали пошлину с любого груза, который превышал установленную по весу норму. Чемодан радиста потянул немного больше. Старый таможенник почуял что-то неладное.
      — Открой чемодан...
      — У меня нет ключа.
      — А что там?
      — Не знаю. Чемодан моего хозяина. Он просил отвезти его в город, своему родственнику.
      — Хорошо, приезжай с ключом или с хозяином, тогда получишь чемодан.
      Весь этот бесхитростный диалог радист пересказал на экстренной встрече с командиром. «Шляпа, — только и сказал Фери Бачи. — Никому ничего не предпринимать без моего ведома. Будем уходить к югославским партизанам. Ждать моих указаний».
      Но радист решил исправить свою оплошность. Переждав пару дней, он отправил за чемоданом одного из связных группы — молодого паренька... Чемодан уже был открыт, содержимое его говорило само за себя. Вместо таможенников связному сразу же пришлось «беседовать» с контрразведчиками. Видимо, он не выдержал пыток... Почти сразу же арестовали радиста, затем нескольких человек, связанных с группой, и, наконец, на одной из явок — самого Фери Бачи.
      Но практически ничего не удалось узнать от него хортистским контрразведчикам, несмотря на зверские избиения и пытки. То, что Фери Бачи, Дядя Федя, Федор Владимирович, Федор Круг и Попович — одно и то же лицо, стало очевидным. Но никаких новых имен, адресов, подробностей деятельности — вот этого выбить жандармам не удалось. Правда, по архивам контрразведки тюремщики установили еще одну деталь. То, что Фери Бачи есть прапорщик бывшей австро-венгерской королевской армии Ференц Патаки, попавший в плен к русским в 1915 году и впоследствии перешедший на сторону Октябрьской революции. Так и судили его за «нарушение присяги»...
      30 августа 1944 года военный трибунал приговорил Ференца Патаки к смертной казни через повешение. Суд состоялся в ужгородской тюрьме, куда перевезли «особо опасного заключенного». Между тем продолжалось стремительное наступление Советской Армии. Ференца Владиславовича вместе с группой патриотов и подпольщиков вывезли как заложников в небольшой венгерский городок Шо-прон. Незадолго до освобождения Венгрии от рук палачей погиб Фери Бачи — Ференц Патаки, отважный чекист, верный сын Коммунистической партии.
      Мы сидим за столом с Владиславом Ференцеви-чем Патаки, сыном Фери Бачи. На столе фотографии, газеты, журналы, письма. «Весь этот архив об отце, — говорит мне Владислав Ференцевич, — который я собираю много лет».
      Вот два письма, две семейные реликвии, показал мне сын Ференца Патаки. Одно было написано перед самым вылетом на задание с Внуковского аэродрома. 18 августа 1943 года.
      «...В последние часы перед отправкой в далекий и опасный путь я всеми мыслями своими неразрывно связан с вами... Мне очень о многом надо было бы написать сейчас, ибо вся наша жизнь проходит перед моими глазами со всеми ее радостями и горестями... Но ведь мы разлучаемся не навсегда, потому что скоро, а может быть, и очень скоро увидимся вновь, чтобы никогда уж не разлучаться. Поэтому не буду много писать. Лучше в эти часы подумаю о вас так же, как буду думать всегда в далеких краях, куда судьба и дело защиты Родины, защиты вас, защиты моих идеалов, за которые всю жизнь борюсь, меня забрасывает.
      Думаю о вас, и мне хорошо, легко на душе, как никогда. Знаю, что ваши лучшие мысли, пожелания будут всегда со мной, будут помогать в работе и борьбе...»
      Второе письмо. За несколько минут до смерти Фери Бачи подошел к тюремному священнику и попросил того переслать семье свое последнее письмо. Служитель культа оказался порядочным человеком и выполнил просьбу уже после окончания войны. Пожелтевший от времени лист бумаги, потертый от долгого ношения в карманах на сгибах. Тот же уверенный красивый почерк...
      «Сегодня меня судил военный трибунал. Приговорил к смертной казни. Я ожидал такого приговора. Может статься, что это последние строчки, которые я Вам пишу. Не думайте обо мне с печалью, хотя бесконечно жаль, что не увижу вас более. В таком случае проживите свою жизнь и за меня и делайте все так, как делал бы я, когда жизнь требовала полной отдачи всего сердца и чистой, смелой души...
      Если скоро придется умереть, то спокойно встречу эту минуту. Будьте тверды и бодры, любите друг друга и вспоминайте обо мне...»
      Таков был Ференц Владиславович Патаки — Фери Бачи, проживший не очень длинную, но прекрасную и героическую жизнь бойца, бойца-ин-тернационалиста. Его имя ныне навеки высечено на одной из мраморных плит будапештского мемориала — Пантеона героев венгерского революционного движения.
     
      Ким Филби рассказывает
      Весенним утром 1951 года в кабинете одного из руководителей Центрального разведывательного управления США было созвано важное совещание. Кроме шефа ЦРУ Аллена Даллеса, за длинным столом сидел Фрэнк Уизнер, руководитель службы по проведению сверхсекретных подрывных политических операций. Даже для доверенных сотрудников его пост был засекречен, он значился помощником директора отдела координации политики. Рядом с ним — его заместитель Фрэнк Линдзи. Участники этого необычного совещания ожидали большого гостя. Ким Филби, глава специальной миссии связи английской разведки (СИС) с ЦРУ в Вашингтоне, должен был принять участие в разработке операции чрезвычайной секретности. На английского гостя, видного сотрудника британской секретной службы, считавшегося крупным экспертом по операциям против Советского Союза и других социалистических стран, ЦРУ возлагало особые надежды в этой акции, Филби стоял у колыбели ЦРУ — американская разведка создавалась под руководством многоопытной британской секретной службы.
      Англичанин был, как всегда, пунктуален. Он приехал минута в минуту. Элегантный, учтивый, он выглядел образцом британского джентльмена. Те, кто собрался у Даллеса, знали этого человека, о силе его обаяния и в штаб-квартире ЦРУ, и в СИС ходили легенды. Поприветствовав коллег, Филби отодвинул стул и занял место.
      В тот день, когда Филби прибыл на беседу к Даллесу, ЦРУ было поручено разработать операцию по организации контрреволюционного мятежа в Албании. Началом акции должна была стать заброска на территорию этой страны группы из нескольких сот диверсантов. Почти все они были ры-ходцами оттуда, что для ЦРУ облегчало проведение операции. На диверсантов возлагалась задача: создать очаги в различных местах, которые, слившись, привели бы к всеобщему взрыву и свержению строя. Ставка на операцию делалась очень крупная. По замыслу ее авторов она, во-первых, была «пробным камнем» и, во-вторых, должна была стать отправным пунктом для широких контрреволюционных действий против всех социалистических стран. Команды диверсантов ожидали сигнала к высадке. Непосредственным исполнителем операции был назначен заместитель Уизнера — Линдзи.
      Девизом английских секретных служб было: «Вводи в заблуждение противника и направляй его по ложному следу». Именно этим правилом не преминул воспользоваться тогда Филби. Он одобрил план, хотя отдельные его детали ему показались недостаточно отработанными. Он широкими «мазками» внес свои поправки, откорректировал финал и дал «добро». Участники встречи ловили каждое его слово: мнение Филби ценилось очень высоко. Попыхивающий трубкой Даллес с подчеркнутым почтением слушал британского гостя. Он располагал о нем обширной информацией. Ему было известно, что Филби набирался опыта еще в испанской войне, что Франко лично прикрепил ему на грудь «Красный военный крест». Знал Даллес и о широких связях английского разведчика с правящими кругами гитлеровской Германии, о том, что Филби еще до войны регулярно наезжал в Берлин, где встречался с Риббентропом. Одним словом, шеф ЦРУ считал Филби крупнейшим специалистом своего дела.
      Разумеется, Филби тоже досконально знал биографию Даллеса, его слабые и сильные стороны, подноготную тех самых отдельных жизненных эпизодов, о которых тот не любил вспоминать. Ему было, например, известно, что свою карьеру Даллес начал где-то в конце первой мировой войны в Вене и Берлине. Именно там он начал осваивать особую форму «дипломатической» деятельности, которая известна на Западе под названием «метод полосатых брюк», или, говоря иными словами, использование дипломатической службы для сбора секретной разведывательной информации.
      Филби было также известно, сколь хорошо Даллес разбирается в политических лабиринтах Германии, которая всегда была предметом его внимания. Это был человек, безжалостный к окружающим и бесцеремонный. Его даже не волновали те бесконечные ошибки, которые он совершал. Но эти ошибки волновали других. Ведь это он с поразительной легкостью послал самолет «Локхид У-2» в нашу страну! Давая оценку любому человеку, всегда лучше учитывать прежде всего его ошибки, особенно если эти ошибки могут иметь страшные последствия, в отношении которых он сам скорее всего пребывает в состоянии блаженного неведения. Именно из таких позиций, встречаясь с Даллесом, исходил Филби. Правда, известный американский философ-идеалист, публицист и поэт прошлого века Ральф Уолдо Эмерсон как-то заметил, что в Америке, когда ошибка достигает грандиозных размеров, ее выдают за достижение. Именно так всегда поступал Даллес и все его шпионское ведомство.
      Как отмечают англичане В. Эдвардс и К. Данн в своей книге «История главного шпиона», провал операции с самолетом «Локхид У-2» — «это лишь одно звено в цепи просчетов, вызванных недооценкой Даллесом возможностей СССР». Авторы, естественно, имели в виду и другие просчеты ведомства Даллеса. В частности, провал операции я Албании, которую «одобрил» Филби. Команда диверсантов была после высадки встречена самым должным образом. Под сводами ЦРУ поселился траур. Все службы были поставлены на ноги, все перевернули вверх дном. Тщательно проанализировали все допустимые гипотезы, связанные с крахом столь тщательно подготовленной операции. Все, кроме одной. Даллес, человек с воображением, мог представить все, что угодно. Предположить, что в то самое утро в кабинете за столом напротив него сидел кадровый сотрудник советской разведки, он не мог даже в дурном сне.
      Советский разведчик Ким Филби очередное задание Центра выполнил.
      ...Мы сидим в просторной комнате одного из московских домов. Ким Филби, как всегда, подтянут, очень прост, улыбается.
      Заваленный бумагами старинной работы английский стол. Под стать ему и остальная мебель, словно из романов Диккенса пришла она сюда и прижилась : потемневшее дерево книжных шкафов, кресла, электрический камин и рядом самовар. В квартире много книг на английском языке. Хозяин дома как-то очень гармонично вписывается в эту обстановку. Он спокойный, неторопливый, крупная седая голова с прямым пробором посажена на крепкие плечи.
      В голове миллион вопросов, какой из них самый важный, с чего начать? Товарищ Филби явно улавливает смятение на наших лицах.
      — Начнем сначала, — мягко предлагает он, — от печки, как говорят по-русски.
      Он родился в индийском городке Амбала и провел в Индии первые четыре года своей жизни.
      — Мой отец служил чиновником английской колониальной администрации в Индии, — рассказывает товарищ Филби. — Он был человеком большой эрудиции и разносторонних знаний, отличался консервативными взглядами и увлекался арабистикой.
      Это, наверное, и объясняет, что вторая его жена арабского происхождения. Хинди и арабский язык с ранних лет вошли в мою жизнь. И уж потом немецкий, французский, испанский, турецкий, а затем и русский.
      — А что за странное имя Ким вам дали?
      — Собственно, полное мое имя звучит довольно пышно — Гарольд Эдриан Рассел Филби. Но отец по аналогии с киплинговским героем назвал меня Кимом. Так и пошло, имя пристало на всю жизнь.
      — Что было потом?
      — Потом вся моя семья переехала в Лондон, в 1929 году я поступил в Кембридж, в Тринити — один из самых крупных и аристократических колледжей. Учился хорошо, много читал. Вот тут-то и начинается история. Англия, как и другие страны капитализма, переживала в эти годы сокрушительный экономический кризис. Страну захлестнула безработица, биржа труда ломилась от очередей голодных, отчаявшихся людей. А в мире уже повеяло могильным холодом фашизма. Отзвуки всего этого доходили и до нашего благопристойного колледжа. Мы много спорили, искали ответа на одолевавшие нас проблемы в книгах, стремились и в жизни понять, что может дать людям избавление от одолевающих их несчастий.
      Решающим для моей последующей жизни стали поездки, которые я с друзьями совершал в некоторые западноевропейские страны — Германию и Австрию преимущественно. Все это помогло мне расширить представление о мире. Встречи с новыми людьми, от которых я был отрезан в Кембридже, открывали правду жизни. Австрия была залита кровью рабочих, она переживала особенно трудное время. Я понял, по какую сторону баррикады мое место. Я поминутно чувствовал, что мои идеалы и убеждения, мои симпатии и желания на стороне тех, кто борется за лучшее будущее человечества. В моей родной Англии, на моей родине, я тоже видел людей, ищущих правды, борющихся за нее. Я мучительно искал средства быть полезным великому движению современности, имя которо-
      му — коммунизм. Олицетворением этих идей является Советский Союз, его героический народ, заложивший начало строительства нового мира. А форму этой борьбы я нашел в своей работе в советской разведке. Я считал и продолжаю считать, что этой работой я служил и моему английскому народу.
      Ким Филби рассказывает
      — Можете ли вы припомнить, товарищ Ким, в чем состояло полученное от советской разведки ваше первое задание?
      — О, я был так разочарован в тот первый раз, — смеется он, — я представлял себе все гораздо романтичнее. Но задания в тот период были, как казалось, незначительными, хотя это была настоящая школа большой работы. Энтузиазма у меня было в то время гораздо больше, нежели опыта, и мне, конечно, не могли поручать серьезных операций. Я делал, что мог, в то время и был счастлив узнать однажды, что меня зачислили в кадры советской разведки.
      — Был ли в вашей жизни особенно знаменательный год?
      — Да, настоящим поворотным пунктом в моем мировоззрении стал 1931 год. Год полной деморализации и поражения лейбористской партии. Какой невероятно беспомощной оказалась эта партия перед силами реакции в период кризиса! А когда избиратели, считавшиеся искушенными в политике, отступили под влиянием крикливой циничной пропаганды, у меня возникли серьезные сомнения в действенности буржуазной парламентской демократии вообще...
      Поражение лейбористов в 1931 году впервые заставило меня серьезно задуматься над тем, куда идет эта партия. Я начал принимать более активное участие в деятельности университетского общества социалистов. Это позволило мне ближе познакомиться с левыми течениями, которые критически относились к лейбористской партии. Усиленное чтение классиков европейского социализма перемежалось с горячими, порой очень бурными дискуссиями. Это был медленный и мучительный процесс: переход от социал-демократических взглядов к коммунистическим длился у меня два года. И лишь на последнем курсе в Кембридже, летом 1933 года, я отбросил все сомнения. Получив диплом, я твердо решил посвятить свою жизнь коммунизму.
      — Каким же образом, товарищ Ким, вам удалось попасть на службу в английскую разведку?
      — Это довольно длинная история, — говорит он. — После окончания Кембриджа я некоторое время работал в одной редакции, а затем отправился военным корреспондентом в Испанию от газеты «Таймс». Шел февраль 1937 года. Битва с фашизмом, развернувшаяся на полях Испании, была в сердце каждого честного человека. Для меня, как разведчика, это был университет практического опыта. В публичных высказываниях я выставлял себя сторонником Франко. Это, естественно, находило отражение и в моих корреспонденциях. В пресс-отделе при штабе Франко мною были очень довольны.
      Я жил тогда в Бильбао. Как-то за мной приехал офицер из штаба Франко, посадил в машину и привез в фашистскую штаб-квартиру в Бургосе. Меня ввели в зал, где стояла группа до смешного напыщенных генералов. В центре находился сам генералиссимус. Я обратил внимание, что все они, включая Франко, были очень маленького роста. Меня представили. Через несколько минут каудильо чрезвычайно торжественно вручил мне этот самый крест. Он мне потом очень сгодился в работе: среди всех западных журналистов я был одним из немногих, удостоенных этой экзотической награды. При поступлении на службу в СИС крест тоже сыграл свою положительную роль.
      Я возвратился в Англию и через некоторое время выехал уже в качестве опаленного военными ветрами корреспондента «Таймс» для освещения боевых действий английского экспедиционного корпуса во Франции. После Дюнкерка, летом 1940 года, я снова в Лондоне. Вот тут-то я по заданию советской разведки и поступил в британскую секретную службу.
      Начинается совершенно новый период в моей жизни. Вскоре фашистская Германия вероломно напала на Советский Союз. Я сделал все, что мог, чтобы помочь народам Англии, Советского Союза, Франции и других стран антигитлеровской коалиции в разгроме фашистской Германии. В тот период все мы, советские разведчики, не имели никакой другой мысли, никакой цели в жизни, кроме как способствовать быстрейшему разгрому нацизма.
      Товарищ Филби явно скромничал. Так, например, он ничего не сказал о своем непосредственном
      вкладе в дело борьбы против немецких фашистов. А ведь работа Кима Филби помогла обезвредить многих немецких лазутчиков, забрасывавшихся как на территорию Англии, так и в СССР. Он также передал первые данные о намерении фашистов применить на советском фронте новые виды боевой техники. Это помогло спасти тысячи жизней советских людей.
      — А каким образом проходила ваша служба непосредственно в английской разведке?
      — Я пошел вверх по служебной лестнице. Через год я уже был заместителем начальника одного из отделов.
      Ким Филби вспоминает затем о турецком периоде. В начале лета 1947 года он в качестве резидента английской секретной службы отправился «под крышей» дипломата в Стамбул. Тогда это был важнейший участок работы. Разведывательные службы западных стран сконцентрировали здесь, в непосредственной близости от границы с Советским Союзом, Болгарией и другими социалистическими странами, лучшие силы. Стамбул стал для разведки центром «холодной войны». Через Кима Филби проходит огромный поток ценнейшей информации о работе англо-американских служб с территории этой страны против Советского Союза. Все, что представляет интерес для советской разведки, что важно для укрепления безопасности лагеря социализма, немедленно переправляется в Москву.
      — С 1949 по 1951 год я, — продолжал далее Филби, — возглавлял миссию связи английской разведки в Вашингтоне. Задачи по связи между двумя разведывательными службами были лишь внешней стороной моей деятельности. Мне было поручено Лондоном, с одной стороны, консультировать ЦРУ, по возможности направлять это в ту пору еще молодое учреждение. С другой стороны, передо мной стояла крайне деликатная задача защиты британской секретной службы от ЦРУ, проявлявшей явное намерение проглотить своего союзника. Я оказался в логове американской разведки. Именно в этот период у меня наладились крепкие связи и с Алленом Даллесом, и с бывшим директором ЦРУ Ричардом Хелмсом, и с Эдгаром Гувером, тоже бывшим руководителем ФБР.
      Летом 1949 года я получил из Лондона телеграмму. Мне предлагали пост представителя СИС в Соединенных Штатах Америки, где я должен был поддерживать связь с ЦРУ и ФБР. За этим назначением крылась одна важная причина. Сотрудничество между ЦРУ и СИС на уровне центральных организаций (хотя еще и не на уровне периферийных подразделений) стало настолько тесным, что каждый работник разведки, намеченный для выдвижения на высокий руководящий пост, должен был ознакомиться с положением дел в американских спецслужбах.
      Общий контроль за отношениями между СИС и американскими службами в Лондоне осуществлял Джек Истон, и именно от него я получил большую часть инструкций. Из сжатых объяснений Истона стало ясно, что мой путь в Вашингтоне, вероятно, будет тернистым. Я должен был принять дела от Питера Дуайера, который провел в Соединенных Штатах несколько лет. Я знал его как исключительно остроумного человека, но мне предстояло узнать о нем еще многое другое. Во время войны он сумел решить щекотливую задачу, установив близкие личные отношения со многими видными руководящими работниками ФБР. Благодаря этим отношениям, сохранившимся и после войны, представительство СИС в Вашингтоне отдавало предпочтение ФБР в ущерб (как думали некоторые) ЦРУ. Посколько ФБР, следуя политике Гувера, проявляло чувствительность ко всему, что касалось ЦРУ, Дуайеру было очень трудно сохранять одинаковое отношение к обеим организациям, не подвергаясь нападкам со стороны своих старых друзей, обвинивших его в двурушничестве.
      Одной из моих новых задач было нарушить это равновесие. ЦРУ и СИС договорились сотрудничать по широкому кругу вопросов, что неизбежно означало более тесную повседневную связь с Центральным разведывательным управлением, чем СИС обычно имела с ФБР. Конечно, открыто признавать такое изменение политики было нельзя. Следовательно, моя задача заключалась в том, чтобы укрепить связи с ЦРУ и ослабить их с ФБР, но так, чтобы последнее это не заметило.
      Инструктаж по вопросам контрразведки тоже вызвал у меня серьезное беспокойство. Его проводил со мной Морис Олдфилд, который сообщил факт первостепенной важности. Совместное англо-американское расследование разведывательной деятельности Советского Союза в США привело к следующему выводу: в 1944 — 1945 годах в английском посольстве в Вашингтоне, а также в атомном центре в Лос-Аламосе имела место утечка информации. Я ничего не знал о Лос-Аламосе. Но после быстрой проверки по списку сотрудников министерства иностранных дел за соответствующий период у меня почти не осталось сомнений в отношении источника в английском посольстве.
      К моему беспокойству примешивалось чувство облегчения. Дело в том, что еще в Стамбуле советский коллега задал вопрос, который не давал мне покоя несколько месяцев. Он спросил, не могу ли я как-нибудь выяснить, что предпринимают англичане в связи с одним делом, которое связано с английским посольством в Вашингтоне и которое вело ФБР. В то время я ничего не мог сделать, однако после беседы с Олдфилдом я, по-видимому, приблизился к самой сути вопроса. Через несколько дней это подтвердил мой русский коллега в Лондоне. Проверка в Центре не оставила у него сомнений в том, что информация из ФБР, о которой мы говорили в Стамбуле, и моя новая информация относятся к одному и тому же делу.
      Тщательное изучение документов на какое-то время несколько успокоило меня. Поскольку СИС формально не могла заниматься разведывательной работой в США, изучение фактов, ведущих к установлению источника утечки, находилось в руках ФБР. Надо сказать, оно проделало огромную работу, результатом которой явилось лишь колоссальное количество попусту исписанной бумаги. Ни сотрудникам ФБР, ни англичанам пока не пришло в голову, что в этом деле может быть замешан дипломат, причем дипломат довольно высокого ранга.
      Расследование было сосредоточено на недипломатическом персонале посольства, и особенно на тех, кто был принят на работу на месте.
      Перед отъездом из Лондона меня вызвал шеф. Он был в превосходном настроении и развлекал меня рассказами о самых щекотливых случаях из области отношений между английской и американской разведками в годы войны. Эти рассказы оказались не просто праздными воспоминаниями. Шеф сообщил мне, что известие о моем назначении в Соединенные Штаты, по-видимому, расстроило Гувера. Я тогда считался довольно высокопоставленным сотрудником службы. На Дуайера (совершенно незаслуженно) смотрели иначе. Гувер подозревал, что мое назначение предвещает нежелательную деятельность СИС в Соединенных Штатах. Чтобы рассеять его опасения, шеф послал ему телеграмму, заверив, что не имеет намерения менять политику СИС. Мои обязанности ограничиваются вопросами связи с американскими службами. Шеф показал мне телеграмму и посмотрел на меня в упор. «Это, — сказал он, — мое официальное послание Гуверу. — И после короткой паузы добавил: — А неофициально... поговорим за ленчем у Уайта». В конце сентября, когда моя подготовка была в основном закончена, я отплыл на пароходе «Карония».
      В США больше всего мне приходилось иметь дело с управлением стратегических операций (УСО) и управлением координации политики (УКП). Говоря простым языком, УСО занималось сбором разведывательных данных, а УКП — подрывной деятельностью. Имелись также кое-какие дела с управлением планирования, связанным с именем Дика Хелмса, не так давно сменившего адмирала Рейбор-на в качестве директора ЦРУ и быстро рассорившегося с сенатом.
      Движущей силой УСО в то время был Джим Энглтон. Он раньше служил в Лондоне и снискал мое уважение тем, что открыто отвергал англоманию, которая портила лицо молодого управления стратегических служб. Мы обычно завтракали с ним раз в неделю в отеле «Харвей».
      — Интересно, товарищ Ким, а как складывались ваши отношения с этим человеком? Так сказать, отношения между двумя профессионалами и в то же время врагами?
      — Наши отношения, я уверен, опирались на подлинно дружеское расположение обеих сторон. Но у каждого из нас были свои скрытые мотивы. Энглтон хотел перенести центр тяжести обменов между ЦРУ и СИС на представительство ЦРУ в Лондоне, которое было раз в десять больше, чем мое. Если бы ему это удалось, он сумел бы оказывать максимальное давление на центральный аппарат СИС, в то же время снизив до минимума вторжение СИС в его собственные дела. С точки зрения национальных интересов это было справедливо. Поддерживая со мной близкие отношения, он мог в большей степени держать меня под контролем. Я же со своей стороны охотно делал вид, что попался на его удочку. Чем больше было между нами открытого доверия, тем меньше он мог заподозрить тайные действия. Трудно сказать, кто больше выиграл в этой сложной игре, но у меня было одно большое преимущество: я знал, что он делает для ЦРУ, а он знал, что я делаю для СИС, но истинный характер моих интересов ему не был известен.
      Было у нас немало стычек по поводу различных русских эмигрантских организаций, о чем будет сказано ниже. Шел разговор, например, о Народно-трудовом союзе (НТС), об украинских националистах Степана Бандеры — любимца англичан. ЦРУ, как и СИС, лезло из кожи вон, стремясь использовать наиболее перспективные эмигрантские группировки в таких же целях. Несмотря на то, что англичане вели упорные арьергардные бои, пытаясь сохранить свои позиции в тех группировках, в которыми они давно сотрудничали, американцы все же постепенно вытесняли их из этой сферы деятельности. Доллар был слишком могущественным. Так, например, хотя англичане имели большие интересы в НТС, СИС была вынуждена по финансовым причинам передать руководство его деятельностью ЦРУ.
      Как СИС, так и ЦРУ имели своих соперничающих марионеток из прибалтийских стран, чьи интересы были обычно непримиримыми. Эти борющиеся группировки из-за своей грызни то и дело попадали в тупик. В одном случае положение стало настолько серьезным, что эксперт СИС по североевропейским вопросам Гарри Карр был направлен в Вашингтон с отчаянной попыткой предотвратить скандал. Его миссия окончилась провалом: Карр и его коллеги из ЦРУ, с которыми он совещался, стали совершенно справедливо обвинять друг друга во лжи за столом переговоров.
      Разногласия относительно Украины были еще более давними и такими же непримиримыми. Еще до войны СИС поддерживала контакт со Степаном Бандерой, украинским националистом профашистского толка. После войны это сотрудничество получило дальнейшее развитие. Но беда заключалась в том, что, хотя Бандера был порядочной шишкой в эмиграции, его утверждения о наличии у него множества сторонников в Советском Союзе никогда серьезно не проверялись; были только негативные примеры, то есть показывающие, что таких сторонников нет. Первая группа агентов, которую англичане снабдили радиопередатчиком и другими тайными средствами связи, была направлена на Украину в 1949 году — и исчезла. В следующем году послали еще две группы, но о них также не было ни слуху ни духу. Тем временем американцы начали серьезно сомневаться относительно полезности Бандеры Западу. Неудачи засланных англичанами групп, естественно, не рассеивали этих сомнений.
      Нападки американцев на сотрудничество между Бандерой и СИС стали особенно резкими в 1950 году, и, работая в США, я потратил много времени на передачу язвительных посланий из Вашингтона в Лондон и обратно относительно сравнительных достоинств различных малоизвестных эмигрантских групп. ЦРУ выдвинуло три серьезных возражения против Бандеры как союзника. Его крайний национализм с фашистским оттенком являлся препятствием, мешавшим Западу вести подрывную работу в Советском Союзе с использованием лиц других национальностей, например русских. Утверждали также, что Бандера уходит корнями в старую эмиграцию и не имеет связи с новой, «более реалистичной»
      эмиграцией, с которой американцы усиленно заигрывали. Наконец, его прямо обвиняли в антиамериканских настроениях. Заявление англичан, что Бан-дера используется только в целях сбора разведывательной информации и что такое его использование не имеет какого-либо политического значения, было отвергнуто американцами. Последние возражали, что, каков бы ни был характер связи СИС с Банде-рой, сам факт этой связи может поднять его престиж на Украине. Американцы высказывали опасение, что любое усиление последователей Бандеры чревато опасностью раскола «движения сопротивления» на Украине, с которым вели работу они сами.
      Слабость американской позиции.заключалась в том, что она подкреплялась лишь голословными заявлениями и почти ничем другим. Результаты деятельности «более реалистичной» части эмиграции и «движения сопротивления» на Украине выглядели не менее плачевно, чем результаты сотрудничества между англичанами и Бандерой. Правда, ЦРУ заявило, что зимой 1949/50 года оно приняло нескольких курьеров с Украины, однако низкопробное качество их информации скорее говорило о том, что это были бродяги, побывавшие в чужой стране.
      В 1951 году, после нескольких лет упорной работы, ЦРУ все еще надеялось послать на Украину своего «политического» представителя с тремя помощниками для установления контакта с «движением сопротивления». ЦРУ наскребло даже резервную группу из четырех человек, чтобы послать ее в случае, если первая группа бесследно исчезнет.
      Чтобы преодолеть англо-американские разногласия по поводу Украины, ЦРУ настаивало на проведении широкой конференции с СИС. Эта конференция состоялась в Лондоне в апреле 1951 года. К моему удивлению, английская сторона заняла твердую позицию и наотрез отказалась выбросить Бандеру за борт. Все, что удалось достичь и что было принято с нескрываемым раздражением американской стороной, — это решение вновь рассмотреть упомянутый вопрос в том же году в конце сезона, благоприятного для выброски парашютистов. Надеялись, что к тому времени в распоряжении сторон будет больше фактов. В течение месяца англичане выбросили три группы по шесть человек в каждой. Самолеты отправлялись с аэродрома на Кипре. Одна группа была сброшена на полпути между Львовом и Тер-нополем, другая — неподалеку от верховьев Прута, около Коломны, и третья — в пределах Польши, около истоков Сана. Чтобы избежать дублирования и перекрытия районов, англичане и американцы обменивались точной информацией относительно времени и географических координат своих операций. Что случилось с этими группами, нетрудно догадаться.
      — Лет через восемь я прочел о загадочном убийстве Бандеры в Мюнхене в американской зоне оккупации Германии.
      Наша беседа подходит к концу. Хочется задать еще один, последний, вопрос: счастлив ли Ким Филби?
      — Большая часть моей жизни позади. Оглядывая прошедшие годы, я думаю, что прожил их не зря. Да, я счастлив. Мне хочется от себя повторить слова Феликса Дзержинского. Помните? «Если бы мне предстояло начать жизнь сызнова, я начал бы так, как начал».
      Беседа окончена. Но Ким Филби говорит, что он еще постарается написать о том, что он не успел, да и пока не смог (по известным соображениям) рассказать во время этой встречи. Было радостно видеть на груди этого выдающегося разведчика высокие награды Родины — ордена Ленина, Красного Знамени, Дружбы народов.
     
      Мы верим в то, что Ким Филби еще расскажет о многом интересном, что случилось и во время второй мировой войны, и после нее. А пока мы восполним этот пробел несколькими важными, на наш взгляд, историями, которые были связаны с деятельностью секретных служб англичан и американцев в войне против гитлеровской Германии и Японии.
      Карьера лорда-шпиона
      16 июля 1940 года глава фашистского рейха Адольф Гитлер дал окончательные указания к директиве № 16 о проведении операции «Морской лев» — десантного вторжения в Англию.
      16 июля 1940 года премьер-министр Англии Уинстон Черчилль подписал приказ о назначении на пост шефа вновь сформированного Управления по руководству специальными операциями сэра Хью Далтона.
      У нас нет оснований связывать эти два совпавших по времени факта или ставить один из них в зависимость от другого. Но в то же время нельзя не вспомнить, что атмосфера в Европе уже накалилась к началу 40-х годов до такой степени, что в военных штабах и правительственных ведомствах стран региона не прекращалась ни на минуту в высшей степени напряженная работа. Отменялись устаревшие приказы и утверждались новые; возникали новые ведомства и распускались старые; разрабатывались очередные совершенно секретные планы и подвергались критическому анализу вчерашние. Самое широкое распространение получила практика «замочной скважины» и шифропереписка. Удивляться не приходилось ничему.
      Во главе гитлеровского абвера к этому времени уже прочно стоял адмирал Канарис. В четырехэтажном здании № 74/76 по улице Тирпицуфер в Берлине, где размещалась шпионская организация вермахта, особое внимание уделяли искусству расшифровки кодов противника. Канарис довольно быстро сколотил мощный отряд своих агентов, а также подобрал особо доверенных лиц, которые добывали для его ведомства сведения самого секретного характера.
      Шпионская сеть фашистской Германии в Англии особенно не отличалась по своим размерам от такой сети в других странах. Что же касается английской контрразведки, то она отличалась тем, что сбивала подчас немцев искусно подобранной ложной информацией. Вот почему Канарис постоянно призывал немецкого военного атташе в Лондоне к усилению
      шпионской деятельности, а в ряде городов Европы постарался насадить оперативные группы по сбору секретных сведений.
      Как правило, Канарис подбирал свои кадры из среды офицеров резерва и интеллигенции. Зачисляли людей в абвер лишь после самой скрупулезной проверки в гестапо.
      Если же проанализировать, как формировался корпус британской МИ-5 — Секьюрити сервис, которая была учреждена в годы, предшествовавшие первой мировой войне в качестве 5-го отдела военной разведки в министерстве обороны для проведения контршпионажа, то напрашивается вывод о том, что ее деятельность была в первую очередь направлена не против Германии и фашизма. Газета «Санди тайме» писала: «Это была группа людей, основная забота которых на протяжении 20 лет (1919 — 1939 гг.) заключалась в судорожном выискивании большевистской опасности». По мнению газеты, сотрудники МИ-5 были тогда «лучше приспособлены для этой цели, нежели для решения вопросов, связанных с надвигающейся в Европе войной. Почти все они были взяты из полицейской службы в Индии».
      По свидетельству одного из биографов шпионской организации вермахта, И. Колвина, в те годы для английской и немецкой разведок были характерны зависть и соперничество между офицерами различных подразделений и ведомств. Немецкие и английские службы диверсий и шпионажа вели внутри своих штаб-квартир и на периферии такую борьбу, которая «превосходила все, что писалось о разведке в различных романах и повестях». И в то же время, по свидетельству одного британского дипломата из Анкары, «во время войны немцы имели, по крайней мере, по одному агенту в каждом из британских посольств, а англичане по агенту в каждом немецком посольстве».
      Резюме дипломата, пожалуй, в определенной мере соответствовало истине: шпионские ведомства
      империалистических государств вели друг против друга непрекращающееся молчаливое сражение, применяя самые изощренные методы и приемы, не
      брезгуя примитивной уголовщиной и подглядыванием в замочную скважину спален супружеских пар в посольствах.
      Разрабатывая операцию «Морской лев», Гитлер намеревался предотвратить использование Англии в качестве базы для войны против своего рейха. Создавая Управление по руководству специальными операциями, Черчилль рассчитывал с его помощью развернуть на территории Германии активную шпионскую деятельность.
      Как известно, Гитлер так и не смог осуществить свою операцию «Морской лев». Что же касается деятельности британского Управления по руководству специальными операциями, то, по мнению наблюдателей, оно имело весьма невысокую эффективность, хотя и находилось во взаимосвязи с Управлением стратегических служб США. А после войны, по меткому выражению американского публициста Г. Рэнсома, оно вообще «затерялось в самом темном углу Уайтхолла».
      Но тогда, естественно, возникает вопрос: кто же разгадывал тактические замыслы гитлеровцев, касающиеся Великобритании? Кто старался упредить операции вермахта? И если этим не занималось Управление специальными операциями, которое было создано как «независимая» от других органов разведки организация, то оставалось одно ведомство — старейшая секретная служба Англии — Сикрет интеллидженс сервис (СИС). Это о ней советник Гитлера по делам шпионажа Вальтер Николаи еще в 1923 году сказал: «Великобритании, выступавшей в качестве мировой колониальной державы, издавна приходилось содержать обширную разведку. Значение ее она познала и оценила в борьбе за мировое господство».
      Со времени начала второй мировой войны у руля СИС стояли генерал-майор сэр Стюарт Мензис, а еще раньше — сэр Джон Александер Синклер. Мен-зиса, выпускника привилегированной школы в Итоне, бывшего гвардейского офицера, имевшего тесные связи с элитой британского общества, включая членов королевской семьи, считали удачливым и весьма активным руководителем СИС. Он принял эста-
      фету у своего шефа сэра Джона Александера Синклера, в прошлом блистательного офицера королевской артиллерии и начальника армейской разведки, человека с обширными связями и увертливым умом.
      ...Летним воскресным днем 1938 года сэр Джон Александер Синклер уже собирался отправиться в предместье Лондона, где его поджидали партнеры по игре в гольф. Неожиданно зазвонил телефон. Взволнованным голосом дежурный просил Синклера срочно приехать в штаб-квартиру «для конфиденциального уведомления». Ровно через пятнадцать минут, как всегда подтянутый, сэр Синклер вошел в свой кабинет. В приемной его ожидал майор Френсис Фоули — агент СИС под номером 1200.
      — Имеются достоверные сведения, сэр, — набрав побольше воздуха в легкие, начал Фоули, — что вермахт для зашифровки своих приказов и совершенно секретной переписки использует шифровальную машину под кодовым названием «Энигма». Полагаю, сэр, нет нужды доказывать ее ценность...
      — Источник вашей информации достаточно надежен?
      — Не вызывает сомнения, сэр! Разве осмелился бы я, сэр, в противном случае находиться здесь?
      — В понедельник вас известят о моем решении. Можете быть свободны. Дарую вам сегодняшний вечер и желаю хорошо провести его. Благодарю вас, майор!
      Проводив взглядом неожиданного гостя, Синклер вызвал с загородной виллы своего заместителя сэра Мензиса.
      — Уважаемый коллега, — издалека начал шеф, — не кажется ли вам, что порой излишняя щепетильность лишает человека зрения, заслоняет собой нечто важное? И вот тут-то непременно приключается какой-нибудь казус. Порой безобидный, а иногда влекущий за собой и непоправимые последствия...
      — Не могу не признать глубокой образности мысли, сэр, — раскуривая сигарету, ухмыльнулся Мензис. — И все же чем я могу быть полезен? Заведомо обещаю отбросить всякую щепетильность.
      — Так вот, мой друг, мне только что сообщили любопытную историю. Правда, не могу ручаться за ее достоверность, но... — Синклер встал и пружинисто прошелся по кабинету. — В целом я верю агенту номер 1200. Вы, надеюсь, его знаете. В Германии он наша опора. И если «она» не подведет, я обещаю всем участникам операции продвижение по службе.
      — Вы...
      — Нет, нет, я об этом, разумеется, никому и ничего не сказал, однако вы должны об этом напомнить мне, если...
      — Если он сумеет подтвердить что-то важное?
      — Он — подтвердить, а вы — достать, сэр. Хотя бы из-под земли. Слушайте внимательно: я поручаю лично вам во что бы то ни стало овладеть секретом шифровальной машины вермахта под кодовым названием «Энигма». Помните, от этого в определенной степени зависят, во-первых, будущее Великобритании и, во-вторых, напоминаю, ваша личная карьера... Свои предложения изложите мне во вторник. А теперь постарайтесь встретиться с агентом номер 1200. Он в вашем распоряжении. Кроме сегодняшнего вечера...
      Через неделю агентура Мензиса, получив довольно необычное задание, ринулась на поиски информации, связанной с «Энигмой». Из рядовых шпионов никому и в голову не приходило, что эта штуковина — ключ к архисекретным сейфам вермахта. Первые рейды не принесли никаких результатов. И вдруг Мензису вручают срочное сообщение из... Варшавы: агенту М. удалось напасть на след польского инженера, высланного по политическим мотивам из Германии. Гестаповцы явно перестарались: они изгнали из страны человека, который работал на заводе в Берлине, где создавалась таинственная «Энигма», и хорошо знал принципиальную схему машины.
      Дальше дело пошло как по маслу: инженер В.. положив в карман 10 тысяч долларов в качестве вознаграждения и новенький британский паспорт, через некоторое время создал опытный вариант «Энигмы». Но все понимали, что сделан важный, однако только первый шаг. В помощь инженеру придали крупного специалиста по шифровальным системам Альфреда Нокса и талантливого математика А. Тьюринга. Перед группой ученых теперь стояла задача разработать аппарат, который мог бы дешифровать любое сообщение, зашифрованное «Энигмой».
      Поначалу мало кто верил в успех. И все же в сентябре 1939 года, когда немецкие полчища вторглись на территорию Польши, а Англия и Франция находились в состоянии войны с Германией, на стол руководителей Великобритании уже легли первые рассекреченные шифрограммы фашистского вермахта и секретных служб рейха.
      На новый аппарат по расшифровке кодов, который в шутку кто-то назвал «Антиэнигма», возлагались большие надежды. Прежде всего Лондон интересовали детали плана операции «Морской лев», срок готовности которой Гитлер несколько раз переносил, вплоть до его вынужденного замораживания.
      С не меньшим напряжением британские политики и штабисты следили за действиями немецкой авиации. Наконец «Антиэнигма» отстучала сообщение особой важности: командующий люфтваффе — авиации рейха — Геринг, исходя из наметок операции «Морской лев», издал собственную директиву № 17 о проведении операции «День орла». Она должна была начаться 15 сентября воздушным налетом небывалой мощи и уничтожить основную часть британской авиации. Гитлер делал большую ставку на «День орла». Он решил, что, если операция сорвется, он откажется от попытки вторжения в Англию.
      Получив эти сведения, Черчилль по радио заявил: «Предстоящую неделю, а также те, что последуют за нею, мы должны считать важным периодом нашей истории, периодом, который по значению можно сравнить лишь с моментом, когда испанская «Непобедимая армада» приблизилась к Ла-Маншу, или с тем моментом, когда адмирал Нельсон заслонил собой Британию от «великой армии» Наполеона, сосредоточенной в Булони». Обратите внимание: премьер-министр не побоялся в этом выступлении,
      которое тут же оказалось в руках Канариса, намекнуть на свою осведомленность о тактических замыслах противника...
      Значительно позже в своих мемуарах Черчилль по поводу операции «Морской лев» напишет: «О существовании такого плана я получил некоторые сведения... Наша отличная разведка подтвердила, что операция «Морской лев» по приказу Гитлера действительно находилась в стадии активной разработки».
      Руководствуясь расшифрованными «Антиэниг-мой» данными, на рассвете 15 сентября штаб 2-го соединения истребителей, который находился в местечке Аксбридж, неподалеку от Лондона, объявил готовность № 1. Напряженно работали радиолокационные установки, посты связи и воздушного оповещения. Воздушный бой с фашистской армадой разгорелся к 13 часам пополудни над юго-восточной частью Великобритании. К 17 часам Геринг понял, что сражение проиграно. Ровно через двое суток «Антиэнигма» расшифровала приказ Гитлера по десантным частям о демонтаже снаряжения, приготовленного для высадки в Англии. Начальник штаба британской авиации расценивал тогда эту реакцию верховного главнокомандования вермахта как отказ от претворения в жизнь операции «Морской лев». И он не ошибся.
      А «Антиэнигма» продолжала служить. Каждый налет немецкой авиации на промышленные центры Англии оканчивался гибелью десятков боевых машин Геринга. С июля по ноябрь 1940 года люфтваффе недосчиталось 1733 самолетов. В свете этих фактов особенно загадочным до недавнего времени оставался вопрос: каким же образом немецким фашистам фактически безвозмездно удалось стереть с лица земли крупнейший город Англии Ковентри? Причем с достоверностью известно, что занимавший в то время посты премьер-министра и министра обороны Черчилль заранее был информирован об операции под кодовым названием «Лунная соната», которая предусматривала массированный налет немецкой авиации на Ковентри в ночь с 14 на 15 ноября 1940 года...
      Для британской разведки 1939 год ознаменовался одним весьма любопытным событием: на пост шефа так называемого комитета имперской обороны Англии Чемберлен назначил кадрового сотрудника СИС генерал-майора Гастингса Исмэя. Чтобы оценить по достоинству этот шаг тогдашнего консервативного премьера, придется заглянуть в прошлое СИС.
      Еще в 1904 году существовавшая в Англии тайная система управления политической жизнью страны претерпела изменения. Реорганизация прежде всего коснулась органов перспективного планирования внешней и военной политики. А так как столь важная для национальной безопасности Англии область деятельности правительства требовала определенного уровня, и был тогда создан комитет имперской обороны. Комитет освобождался от ответственности перед парламентом; юридически считался совещательным органом, а фактически его постановления становились обязательными для всех звеньев государственного аппарата. В комитет входили: премьер-министр, начальники штабов родов войск, главный чиновник казначейства и несколько министров. Постоянным секретарем комитета и руководителями его отделов неизменно назначались мало кому известные люди из СИС. Менялись правительственные кабинеты, но бразды правления в комитете сохранялись в одних и тех же руках — Сикрет интеллидженс сервис.
      Почти до конца 1939 года на посту секретаря комитета оставался кадровый сотрудник военно-морской разведки полковник Морис Хэнки. Его имя никогда и ни при каких обстоятельствах не появлялось в газетах, хотя без его участия не обходилось ни одно важное имперское совещание как внутри страны, так и за ее пределами, где он неизменно выступал в роли секретаря английской делегации. 27 лет просидел Морис Хэнки на своем засекреченном посту, орудуя, не ведая законов, без совести и боязни, не отвечая ни перед парламентом, ни перед общественностью. Как отмечают наблюдатели, появление комитета имперской обороны отвечало устремлениям крупных финансовых и промышленных кругов, перепуганных ростом рабочего движения. Британскую «демократию» мог возглавлять любой премьер, будь то Болдуин или Макдональд, Чемберлен или Черчилль. Но в недрах цитадели власть имущих незыблемо оставались на своих местах и дирижировали всем правительственным механизмом одни и те же люди из Сикрет интеллидженс сервис.
      Правой рукой полковника Хэнки с некоторых пор стал никому не известный майор Гастингс Исмэй, который возвратился из Индии. Несмотря на молодость, биография нового помощника отли чалась насыщенностью. Отец Исмэя был генеральным инспектором полиции и тюрем в Индии, членом законодательного совета при английском вице-короле. По его «трудам» учились грабить и убивать, подтасовывать карты и лгать тысячи безусых британцев, которых Лондон постоянно направлял в свою индийскую вотчину (страну называли «академией» для колониальных дел мастеров. — Примеч. авт.) на переподготовку. Одни из них за повышенную прыть в постижении аморальных наук незамедлительно становились наместниками Англии в провинциях, другие получали воинские или полицейские чины и возвращались на высокие посты в армию, Скотланд-Ярд или... в Сикрет интеллидженс сервис. Напомним выше процитированную лондонскую «Санди тайме»: кадры британской разведки почти все «были взяты из полицейской службы в Индии».
      Исмэй был типичным представителем своего класса и своего времени. Сын колониального тюремщика с детства впитал в себя ненависть к тем, у кого иной цвет кожи, к тем, кто выступает за справедливость и свободу. Сперва офицер кавалерийского полка, стоявшего в северо-западном пограничном районе Индии, затем шесть лет службы (читай: бесконечных доносов и интриг. — Примеч. авт.) в африканской колонии Англии — Сомали, снова Индия (Исмэй уже в роли помощника генерал-квартирмейстера англо-индийской армии) и, наконец, военный секретарь вице-короля Индии лорда Уил-лингдона. Ему он помогал расправляться с национально-освободительным движением этой многомиллионной страны.
      Начальство по достоинству оценило «ратные подвиги» Исмэя. Во-первых, он получил звание полковника и, во-вторых, в год прихода Гитлера к власти был назначен начальником восточного департамента британской разведки.
      Этот архиответственный отдел СИС ведал проблемами Индии, Дальнего и Ближнего Востока, Советского Союза, Польши, Прибалтики. Закоренелый антисоветчик Исмэй отвечал нуждам этого подразделения как нельзя лучше. Шаг за шагом он создавал систему секретной подрывной сети своих агентов вокруг Советского Союза. В каждой стране, граничащей с СССР, Исмэй насаждал под видом
      дипломатов, журналистов, бизнесменов, ученых, священников преданных ему шпионов. Исмэй исходил из такой посылки: Страна Советов должна быть уничтожена во что бы то ни стало, Англия должна править и процветать.
      И секретарь комитета имперской обороны Исмэй развел поистине бешеную деятельность за кулисами правительства Чемберлена. Он поставил перед собой задачу задач: сколотить мощнейший антисоветский блок. Именно Исмэй был одним из авторов известного чемберленовского плана, предусматривающего повернуть всю силу гитлеровского рейха против Советского Союза. Он надеялся, что, когда в кровавой битве советский и немецкий народы начнут агонизировать, Лондон скажет свое «последнее слово»: британская армия захватит людские ресурсы, природные богатства, обширные просторы земли и воды, чтобы править и процветать...
      Коварные планы Исмэя, его покровителей и единомышленников тех лет невольно ассоциируются с сегодняшними политическими зигзагами Лондона. Роскошный прием, который был устроен в конце октября 1979 года нынешним премьер-министром Англии Маргарет Тэтчер пекинскому лидеру Хуа Гофэну, заверения консервативной леди в том, что, дескать, Лондон гарантирует вооружение Пекина новехонькими пушками и самолетами, свидетельствуют, что нынешние замыслы современных исмэев аналогичны тем, которые кончились полным провалом сорок лет назад. Как отмечает газета английских коммунистов «Морнинг стар», намерения М. Тэтчер ясны: они состоят в том, чтобы привлечь Китай «к более активным действиям в международной политике на стороне Запада». Иными словами, к агрессивным действиям против Советского Союза. Да, дипломатия Чемберлена — Исмэя потерпела в памятном 39-м полное фиаско. Но, видимо, госпожа Тэтчер забыла уроки прошлого, забыла, как бывшие правители Англии, вступая в сговор с Гитлером против СССР, толкали свою страну на край пропасти. В ее формуле надо лишь заменить Берлин на Пекин. Ведь сегодня изменилось лишь наполнение формулы Чемберлена, Сама формула осталась прежней. В ней место гитлеровской Германии занимает пекинский гегемонизм.
      Однако вернемся в те грозные 40-е годы. Катастрофа в районе порта Дюнкерк привела в уныние многих политических деятелей и военачальников Англии. Состояние общей нервозности передалось и высшим чинам СИС, штабам, комитету имперской обороны, прочим ведомствам. Секретные совещания следовали одно за другим...
      Исмэй вошел в зал заседаний, как обычно, последним. Его узкое матового цвета лицо в отличие от других не выражало никаких эмоций. Генерал подошел к столу и попросил выключить люстры. Яркий свет мешал ему сосредоточиться. За столом в напряженных позах сидели люди, с которыми он проработал много лет. Генерал стремился в любой обстановке держаться с ними ровно, не повышать голоса. Но сегодня он хотел высказать в глаза этим джентльменам что-то резкое, вызвать в них чувство животного страха, паники, может быть, даже и спровоцировать скандал: пусть попробуют, пусть хоть один из них проявит свой норов, и тогда... Исмэй мог любого стереть в порошок, превратить в пыль и развеять по ветру. Он, и только он был неограниченным властелином всех этих министров, вельмож, генералов...
      — Господа, — невозмутимым, чуть глуховатым голосом начал Исмэй, — я намерен еще раз обратить ваше внимание на суть и последствия катастрофы под Дюнкерком. Да, да, катастрофы. Речь, как вы понимаете, идет о событиях в Северной Франции, когда британская экспедиционная армия под угрозой окружения и уничтожения немецкими войсками, неся большие потери и бросив на берегу практически все военное имущество, технику, спешно и беспорядочно обратилась в бегство через Ла-Манш... Недопустимо, немыслимо, позорно, господа! — Исмэй вдруг перешел на крик. — В нынешней ситуации для более оперативной работы мне предложено преобразовать комитет имперской обороны в военный секретариат правительства. По совместительству имею честь быть назначенным начальником штаба министра обороны Великобритании...
      Он отступил на полшага от стола и, понизив тон, уставившись в какую-то точку на старинной картине, черневшей на противоположной стене, сухо изрек:
      — Сфера моей деятельности очерчена. Моя задача — обеспечение армии всем снабжением, военное законодательство и цензура, общая стратегия и планирование, организация военной и гражданской обороны... Для лица сугубо цивильного подобная ноша непосильна. Выполнить столь обширный объем работ способен только истинный солдат. Кто мало живет, тот мало меняется. А мы...
      В зале вспыхнули аплодисменты. Исмэй никогда не был оратором, но, может быть, поэтому он порой умел вызвать столь бурную реакцию аудитории. Справедливости ради заметим, что на сей раз Исмэй произнес свою речь до наступления той трагической ночи, когда немецко-фашистские стервятники осуществили операцию «Лунная соната», похоронив под городскими развалинами свыше 550 и искалечив около пяти тысяч человек.
      Мы уже отмечали, что премьер-министр и министр обороны Черчилль заблаговременно был предупрежден о готовящейся воздушной атаке фашистов на Ковентри в ночь с 14 на 15 ноября. Знал об этом и его ближайший советник, генерал из Сикрет интеллидженс сервис Гастингс Исмэй. Еще 12 ноября «Антиэнигма» расшифровала ряд приказов командования люфтваффе, адресованных штабам воздушных армий, которые дислоцировались на аэродромах Западной Европы. Фашисты намеревались использовать в бомбежке Ковентри свыше 500 бомбардировщиков «Хейнкель-111».
      — Нам удалось перехватить некоторые детали операции «Лунная соната», сэр, — докладывал Исмэю один из офицеров британской разведки. — Они заслуживают внимания...
      — Готов выслушать...
      — Итак, сэр, немцы начнут атаку с разведывательного авиаотряда «кампфгруппе-100», который дислоцирован в департаменте Бретань. Его машины выйдут на Ковентри и, достигнув цели, сбросят зажигательные бомбы. Геринг считает, что городские пожары, вызванные зажигалками, облегчат «хейнкелям» прицельное бомбометание.
      Исмэй нервно крутил в холеных руках стек и хмурился:
      — Что еще?
      — Готовятся одновременно две операции по налетам на Бирмингем и Вулвергемптон. Они обозначены командованием люфтваффе как «Зонтик» и «Монолит». Данные уточнены.
      — Сколько самолетов рейха участвовало в бомбардировке Роттердама четырнадцатого мая? — вдруг озадачил офицера разведки Исмэй.
      — Пятьдесят семь «хейнкелей», сэр, — без запинки отрапортовал офицер. — Тогда погибло примерно девятьсот жителей города...
      — Располагаете ли вы иными агентурными сведениями по операции «Лунная соната»?
      — Да, сэр. Но, возможно, они скорее из области эмоций...
      — Говорите, я весь внимание. Случается, что и эмоции приносят пользу...
      — Агент под номером 307 сообщает, что бомбежка Ковентри готовится рейхом как «акция возмездия» в ответ на недавний налет нашей авиации на Мюнхен. По имеющимся данным, вечером восьмого ноября Гитлер намеревался посетить пивной зал «Лёвенбройкеллер» в связи с семнадцатой годовщиной «пивного путча» двадцать третьего года. Фюрер успел покинуть пивную до начала авианалета. Но бомбы все же разрушили здание, были раненые и убитые...
      — Стало быть, имеем честь сообщить об утечке нашей секретной информации? — Исмэй криво ухмыльнулся. — Успел покинуть пивную. Не успел, а «своевременно ее покинул», получив соответствующую шифрограмму. Так и докладывайте! — Он был явно раздражен и раздосадован.
      Однако за этой чисто внешней реакцией генерал прятал иные мысли. Исмэй, который лично принимал участие в розысках шифровальной машины «Энигма», а затем в создании дешифровального аппарата «Антиэнигма», пуще всего опасался, как бы вся эта история не стала достоянием вермахта. Если немцы узнают о том, что Лондон рассекретил «Энигму» и читает все шифродонесения, рассуждал генерал, они мгновенно заменят коды и шифры. Он связывал это с предстоящей бомбежкой Ковентри. Допустим, английское командование даст указание по усилению гражданской обороны города, за которую он несет прямую ответственность. В этом случае абвер может догадаться, что «Энигма» в руках у Лондона, что шифровки люфтваффе заблаговременно прочитаны специалистами СИС. И тогда конец... Ведь в определенной степени сам Исмэй въехал на этом счастливом коньке по прозвищу «Энигма» в штаб английского министерства обороны и стал, как об этом будет позже сказано в английском биографическом справочнике, «начальником личного штаба Черчилля в годы второй мировой войны».
      А вот что говорил в те годы об Исмэе премьер Черчилль: «Генерал Исмэй представляет меня в комиссии начальников генеральных штабов и отвечает за информирование военного командования и меня самого по всем вопросам, требующим верховного решения». Судьба Ковентри тоже требовала «верховного решения». Черчилль и Исмэй решили принести город в жертву молоху войны во имя сохранения тайны «Энигмы».
      Этот бессердечный молчаливый человек во имя своекорыстных целей мог перешагнуть и через труп собственной матери. Официальный Лондон под его давлением и слушать не хотел об эвакуации из Ковентри детей, женщин, стариков и больных. О предстоящем налете бомбардировщиков никто не предупредил пожарные части, полицию, штабы гражданской обороны. Без должного эффекта действовала зенитная артиллерия. Поднятые по тревоге истребители английских ВВС не могли противостоять армаде «хейнкелей», которые, подобно мощному прибою, волна за волной накатывались на спящий город, осыпая его бомбами.
      Западные ученые, журналисты, изучавшие с разных позиций, под разными углами зрения трагедию Ковентри, единодушны в одном: город можно было спасти. В качестве доказательства они приводят Вулвергемптон, который также был избран фашистами для нанесения бомбового удара. Однако люфтваффе, получив разведданные о том, что ПВО города значительно усилена, что приведены в состояние полной боевой готовности отряды гражданской обороны, решило отменить проведение операции « Монолит». Печальную участь «заложника» мог таким же образом избежать и Ковентри. Но совершенно неоправданными действиями Черчилля и генерала Исмэя город заплатил за свое многовековое существование небывало высокой ценой.
      Человека из Сикрет интеллидженс сервис, генерала Исмэя справедливо называли «серым кардиналом при Черчилле». Стоило премьеру пошевелить пальцем, как его верный сатрап был готов совершить самый невообразимый поступок, состряпать любой приказ. Как теперь уже в достаточной степени известно, верхушка СИС и лично генерал Исмэй сыграли не последнюю роль и в саботаже создания против Германии второго фронта в Европе, срок открытия которого США и Англия неоднократно переносили. В результате Советский Союз продолжал нести главную тяжесть борьбы с фашистским блоком в Европе.
      В феврале 1945 года корреспондент агентства Рейтер назвал Исмэя «выдающейся фигурой даже среди видных государственных деятелей мира...», который «довел до степени искусства умение сделать себя незаметным...». Что ж, поистине странным был бы образ генерала-шпиона, если бы он стремился еще и к саморекламе! Исмэй как бы находился в тени, но без его благословения британская разведка в годы второй мировой войны не осмеливалась сделать ни единого шага. Исмэй назначал и смещал шефов спецслужб, лично по старой памяти руководил всеми делами восточного департамента британской разведки.
      Это с ведома Исмэя в грозном 1941 году, когда народы нашей страны боролись с гитлеровцами, спасая не только свою Отчизну, но и всю Европу от фашистского порабощения, матерый английский шпион Джон Хилл был заброшен под личиной дипломата в английское посольство в СССР. Этот шпион-провокатор, возглавлявший с 1942 по 1945 год специальную военную миссию в Советском Союзе, пытался сколотить «информационный пул», куда привлекал послушных дипломатов из других посольств, а неподатливых секретарей и советников шантажировал и предавал за «некоммуникабельное поведение». На счету Хилла немало антисоветских диверсий и провокаций, которые он организовывал по приказанию СИС (читай: генерала Исмэя. — Примеч. авт.).
      Непосредственным шефом Хилла, который к концу войны получил чин бригадного генерала, был в то время уже известный нам по розыскам в 1938 году «Энигмы» Стюарт Мензис. Его имя неожиданно появилось в кричащих заголовках британских газет в 50-е годы, когда для этого «героя» наступила пора уходить в отставку. «Великобритания наградила Мензиса рыцарским и генеральским званиями. Да здравствует Великобритания!» О таинственной «Энигме» газеты даже и не вспоминали: для чего ворошить скандальную историю с Ковентри?! Зато во всех красках расписывали «рыцарские» заслуги Мензиса, который восемь послевоенных лет с «достоинством» провел в окопах «холодной войны» на самом переднем крае, усердно помогая генералу Исмэю.
      Устремления Исмэя оставались прежними: как бы потуже затянуть веревку шпионской сети вокруг Советского Союза и стран социалистического содружества. Лейбористское правительство, отмечая «особые заслуги» обер-шпиона, произвело Исмэя в лорды. Его приглашают на пост директора крупнейшего британского банка Ллойда. Затем он наряжается во фрак министра по делам Содружества наций, и, наконец, несостоявшийся кавалерист-рубака, но вполне заслуженный политический интриган и провокатор, доносчик и лицемер с ногами забирается в кресло генерального секретаря НАТО.
      Поприще пришлось Исмэю по нутру. Он осваивает жесты битого фюрера, копирует его позы и призывает к крестовому походу против мира социализма. Он намерен «в самом ближайшем будущем» зажать в тиски Европу и Азию, слюняво, взахлеб разглагольствует о создании «единого антикоммунистического блока» от Атлантики до Тихого океана. Люди к старости становятся краснобаями. Особенно те, кто молчал всю жизнь. От исмэевской неуемной фантазии, отдающей старческим маразмом, заболела голова даже у главарей НАТО. И вот пришел день, когда Вашингтон решил распрощаться с перегнувшим палку лордом. Его прогнали с кухни политических и шпионских интриг НАТО. Решили отмежеваться от Исмэя и в СИС. Как отмечал в
      своей книге «Заговор против мира» английский журналист Ральф Паркер, «...Сикрет интеллидженс сервис отрекается от своих агентов, когда они проваливаются».
      На этом можно было бы поставить точку. Но, к сожалению, приходится признать, что, хотя годы идут и мир соответственно изменяется не в пользу британского империализма, исмэи и их преемники из английских спецслужб остаются верными себе. Примеры? Их сколько угодно. Так, в самом конце октября 1979 года лондонская «Гардиан» опубликовала конфиденциальные циркуляры министерства внутренних дел Англии. Эти документы предписывают чиновникам иммиграционной службы «следить за теми, кто может представить интерес» для спецслужб. К одной из таких служб относится уже известное нам контрразведывательное ведомство МИ-5. Следить поручается за дипломатами и прочими официальными лицами, приезжающими из социалистических стран в Англию, за теми англичанами, которые выезжают в соцстраны, а также за активистами нижепоименованных общественных организаций: Всемирный Совет Мира, Между-
      народный союз студентов, ВФДМ, Организация солидарности народов Азии и Африки. Всего «подрывных организаций» подобного рода британские власти выделяют четырнадцать.
      Куда же должны сообщать о всех заподозренных британские стражи «порядка и справедливости»? «Гардиан» называет номер телефона и кодовый индекс телекса: «Табакерка». В конечном итоге, подчеркивает газета, любая переданная информация попадет в так называемый «Бокс-500», который является своего рода копилкой спецслужб Великобритании наших дней. МИ-5 в этом «благородном семействе» занимает почетное место. В его досье и досье особых отделов полиции уже занесено свыше миллиона имен «подозрительных англичан».
      Политическая слежка в Англии, столь кичащей ся своей демократией, продолжается. Власти не устают убеждать британцев в незыблемости гражданских прав и свобод на Британских островах, m
      тех самых, которые взрастили трубадуров «холодной войны» типа Черчилля, Исмэя и их преемников и последователей.
      ...Тот не утонет
      Он умер, этот добрейшей души человек, на долю которого выпала непростая миссия привести в исполнение высшую волю своего народа, его приговор...
      А тогда, несколько лет назад, после одной из международных встреч сторонников мира раздался телефонный звонок в гостиницу...
      — Где лучше встретиться?
      — Давай в галерее у «быка».
      Есть такое безошибочное место в шумном и суетливом городе, вроде как у нас на Пушкинской площади возле памятника. В старых миланских торговых рядах, правда, не памятник, а мозаика на полу в центре галереи, состоящая из гербов самых древних итальянских городов, Турин в этом созвездии представлен изображением быка.
      Ужин явно не клеился. Вальтер Аудизио, знаменитый полковник Валерио, вписавший одну из самых важных страниц в историю итальянского Сопротивления, сидел грустный. Да, это он по приговору итальянского народа 28 апреля 1945 года расстрелял Бенито Муссолини...
      — Что-нибудь случилось, Вальтер?
      — Нет, ничего особенного. Просто попала в руки очередная версия о последних часах Муссолини, которые он провел в моем обществе. Сколько этих историй появилось за последние десятилетия! И все разные. Написал очередной лжец. Американский...
      — Обвиняет в жестокости к Муссолини?
      — Нет. К его любовнице Кларетте Петаччи...
      ...Одному из авторов этой книги довелось услышать от Вальтера Аудизио все подробности поимки итальянского диктатора и его расстрела, подробности, которые не могли быть более достоверными, чем они звучали в устах свидетеля и исполнителя
      приговора. Но о Кларетте Петаччи в том, первом своем рассказе Валерио не сказал ничего.
      — Ведь имя Петаччи не упоминалось в приговоре?
      — Нет. А было это так... Мы нашли бывшего дуче вместе с Петаччи в крестьянском доме деревни Джулино ди Медзегра, неподалеку от швейцарской границы. Было известно, что представители американской и английской военных разведок получили приказ во что бы то ни стало взять Муссолини живым. Этого нельзя было допустить. Таков был приказ командования сил национального освобождения. Отряд союзников шел буквально по нашим следам. Времени не было. Мы усадили Муссолини и Петаччи в машину и привезли их к каменной ограде одной из вилл. К стене поставили только Муссолини. Я прочитал слова приговора: «По приказанию генерального командования корпуса добровольцев мне поручено осуществить акт справедливости от имени итальянского народа...» Я поднял автомат, и в этот момент Петаччи, стоявшая в стороне, рванулась под очередь. Мы не думали ее расстреливать. Она сама не захотела сохранить себе жизнь. Для нас ее гибель была случайностью, для нее, возможно, самоубийством... Кстати, американцы и англичане разыскивали Муссолини не для того, чтобы осуществить акт возмездия, а чтобы спасти его. Однажды в июле 1943 года английская военная разведка сорвала акцию против Муссолини, когда он встречался с Гитлером на «Вилле Гаджа», неподалеку от городка Беллуно.
      ...Об этой истории рассказал арендатор виллы, адвокат Эрнесто Таттони. Это версия, но версия, вполне соответствующая предположениям Аудизио о желании секретных служб союзников спасти Муссолини от справедливого возмездия итальянского народа...
      Итак, представим себе Беллуно — живописный городок на севере Италии. Неподалеку от него расположилась «Вилла Гаджа» — трехэтажный дворец из белого камня, окруженный вековыми линиями. В субботу 17 июля 1943 года здесь началась суматоха. Подъезжали и отъезжали крытые грузовики, из особняка выносили старую мебель и вносили новую, огромный, густо заросший парк прочесывали' патрули солдат в черных эсэсовских мундирах, по аллеям были расставлены часовые. В общем, что-то должно было произойти. Это «что-то» случилось через два дня. Рано утром заскрипели тяжелые ворота, и к дворцу потянулся кортеж легковых автомобилей. Каре эсэсовцев застыло по стойке «смирно». Распахнулись дверцы двух первых машин. Прикрываемые здоровенными телохранителями, вышли Гитлер и Муссолини. Они стали медленно подниматься по ступенькам парадного входа. И в этот момент... В этот момент по диктаторам должны были хлестнуть автоматные очереди. Должны были...
      Батальон «Валь Чизмон» из 3-го Альпийского полка, квартировавший в начале второй мировой войны в районе Беллуно, ничем особенным не отличался от других подразделений. Разве что укомплектован он был в основном за счет новобранцев, молодых парней, которые никак не могли привыкнуть к строгостям военной дисциплины. Парни подобрались в основном заводские, которым не чужды были крамольные в те времена идеи. Видимо, поэтому между солдатами «Валь Чизмон» и соседними чернорубашечниками нередко вспыхивали
      ссоры, заканчивавшиеся иногда кровопролитными драками.
      Рассказывали, что однажды из расположения батальона вышел осел и долго бродил по дорогам. По бокам у него висело по картонке. На одной написано: «Бенито Муссолини», на другой — «Не выпячивай подбородок». Так или иначе, но парней из «Валь Чизмон» в конце концов послали сначала в Грецию, потом в Россию. С русского фронта вернулись домой немногие: из тысячи двухсот
      всего полсотни. Для переформирования их перебросили опять же в район Беллуно. Однако спокойная жизнь кончилась. Ходили слухи, что оставшихся в живых из «Валь Чизмон» вольют в батальон, который отправляется на русский фронт. Но пятьдесят человек, успевших узнать, что такое «эта проклятая война», не хотели еще раз становиться под знамена дуче.
      Весной 1943 года майор Чезаре дель Веккио, один из пятидесяти, назначенный командиром батальона пополнения, уже встречался с представителями антифашистского подполья в городе Беллуно, возникшего в августе 1941 года. В него вошли люди самых разных политических убеждений. Во главе стояли адвокат Флавио Муле и профессор латыни Кончетто Маркези. Вокруг группировалась университетская молодежь: Джорджио Беттиаль, Альдо Пралоран, Эрнесто Таттони...
      Июль 1943 года. Таттони принес взбудоражившую всех новость. Один из его знакомых, служащий политического отдела полиции, сообщил по секрету, что где-то неподалеку от города должна в ближайшее время состояться беседа между Гитлером и Муссолини. Быстро созрело решение. План был прост, рассказывал потом майор дель Веккио. Речь шла о том, чтобы положить конец проигранной войне и сохранить миллионы человеческих жизней, совершив акт правосудия над главными преступниками — Гитлером и Муссолини.
      Через некоторое время стало известно, что встреча между фюрером и дуче произойдет на «Вилле Гаджа», расположенной в семи километрах от Беллуно. Более того, майор дель Веккио получил приказ подготовить группу из своего батальона для участия в почетном карауле. Майор выделил сорок человек. Сорок солдат и офицеров поклялись отомстить за своих друзей, бессмысленно погибших на фронте, поклялись честью своих матерей и жен быть верными до конца этой клятве. Они знали, что идут почти на верную смерть, но колебавшихся не было. Майор дель Веккио держал постоянную связь с представителями беллунского подполья. Было решено, что те, которые попадут в центр почетного караула, будут стрелять по фюреру и дуче из автоматов, фланговые приготовят ручные гранаты, чтобы создать панику и обеспечить отход покушавшимся...
      Между тем на виллу прибыли личный повар Муссолини и девять официантов из фешенебельного миланского ресторана. И тут майор дель Веккио вдруг получил приказ: сорок человек из почетного караула должны прибыть в день приезда Гитлера и Муссолини безоружными. Лихорадочно заработали головы участников заговора. Решили по ночам проносить и прятать в тайниках рядом с дворцом заряженные автоматы и ручные бомбы. С риском для жизни это удалось сделать. Но удар следовал за ударом. Еще через несколько дней пришел новый приказ: батальон майора дель Веккио отводился в летние лагеря за Беллуно. Охранять виллу поручили лишь одним эсэсовцам.
      Тогда-то и предложил свой план сержант Нино Пьяцца. Группа солдат во главе с ним после получения известия о приближении машин с Гитлером и Муссолини должна сесть на велосипеды, домчаться до расположения виллы, проползти около километра по открытой местности, чтобы добраться с тыла до дворца, а затем забросать кортеж ручными гранатами. Для выполнения операции Пьяцца отобрал пятнадцать человек, тех, в ком был уверен как в самом себе. Началась лихорадочная подготовка. Был проведен хронометраж: от лагеря до виллы на велосипедах двадцать минут. Подготовили запас противотанковых гранат. Замысел был, конечно, отчаянный. Но в тот момент никто не мог предложить ничего лучшего...
      Несколько человек из группы сержанта Пьяцца ожидали в условленном месте посыльного. Наконец он примчался, потный, с головы до ног покрытый дорожной пылью. Соскочив с велосипеда, заговорил задыхаясь:
      — Быстрее, ребята, уже три часа как заседают... Известие пришло с запозданием... Быстрее, как можно быстрее.
      Быстро собрались солдаты сержанта Пьяцца. Проверили гранаты. Молча пожали руки товарищам. Сели на велосипеды. Ехали гуськом, нажимая изо всех сил на педали. Наконец вдали показался заросший густым лесом холм, на котором стояла вилла. Велосипеды оставили на опушке леса. По-пластунски добрались до ограды виллы. Всех поразила удивительная тишина на «Гадже». Двое перемахнули через забор. Через некоторое время вернулись бледные:
      — Ребята, вилла пуста. Никого, кроме обслуживающего персонала.
      Гитлер и Муссолини с сопровождающими их лицами уехали... На утро следующего дня газеты на первых полосах сообщили: «Вчера в одном из северных городов Италии состоялась встреча дуче и фюрера. Во время переговоров были затронуты вопросы военного характера...»
      — Скажите, адвокат Таттони, а что же помешало акции?
      — Не знаю. Нас, конечно, очень обескуражила эта неудача. Что-то не сработало в организации связи. Посыльного направлял профессор Маркези... Разбираться с причинами неудачи тогда было некогда. Вскоре начались кровопролитные бои наших партизан против десятой дивизии гитлеровцев, во время которых погибли многие участники заговора. А потом уже было не до того. Гитлер отравился в бункере, Муссолини тоже получил по заслугам. Правда, перед смертью профессор Маркези сказал одному из своих близких друзей буквально следующее: «План заговора был плох. Он не гарантировал никакого успеха даже с чисто политической точки зрения. И в
      какой-то момент я посоветовал не проводить его в жизнь. Конечно, это не было запрещением, а лишь мнением наших английских друзей. И моим, естественно, тоже».
      — Маркези был связан с англичанами?
      — Да, он работал на Интеллидженс сервис. Об этом стало известно значительно позднее.
      Тогда дуче еще улыбался...
      Но в то время этому факту никто не придавал значения. Ведь англичане входили в антигитлеровскую коалицию...
      Стоп. Теперь вернемся к апрельским событиям 1945 года.
      Конец войны уже близок. Фюрер принял
      решение покончить жизнь самоубийством, чтобы уйти от возмездия. «Кровный брат» фюрера — итальянский дуче хотел жить любой ценой: или же сдавшись в плен союзникам, или даже договорившись с комитетом национального освобожде-ния Италии, или же бежав в нейтральную Швейцарию...
      Фотокопия шифрот еле граммы Муссолини, в которой он сообщил в Берлин о дате вступления Италии во вторую мировую войну.
      По приказу Гитлера в сентябре 1944 года Муссолини создал так называемую «Республику Сало», по имени городка, расположенного на берегу озера Гарда, возле которого предстояло создать новую штаб-квартиру дуче. Но уже и сам Гитлер не верил в возможности своего фашист-
      ского друга. В одной из бесед с Геббельсом, запись которой была найдена в фашистских архивах, фюрер так оценил перспективы «республики»: «Дуче, по-моему, не ожидает большое политическое будущее». Это понимал и сам Муссолини. И, как обреченные палачи, совершал одно преступление за другим. С благословения дуче чернорубашечники расстреливали, вешали, сжигали всех, кто попадался к ним в руки: партизан, мирных жителей, стариков, женщин, детей. На людей была организована настоящая охота с немецкими овчарками, с «загонщиками» в виде отборных эсэсовских частей и специальных отрядов чернорубашечников. Кровь лилась рекой, и Муссолини поэтому мало рассчитывал на то, что представители Комитета национального освобождения согласятся вести с ним переговоры. Дуче больше верил в возможность побега в Швейцарию. В последние месяцы существования «Республики Сало» он усердно набивал свою личную казну золотом, долларами, фунтами стерлингов и швейцарскими франками.
      До Гитлера, видимо, дошли слухи о тайных намерениях президента «республики». И вот в один из апрельских дней 1945 года в ставку Муссолини, специально выбранную для него немцами и круглосуточно охраняемую тридцатью эсэсовцами, неофициально прибыл из Берлина гаупт-штурмфюрер СС. Он встретился с капитаном СД Отто Киснатом, который возглавлял охрану Муссолини. Беседа между эсэсовским чином и Отто Киснатом была короткой и, как выяснилось уже после окончания войны из архивов гитлеровского абвера, имела форму совершенно секретного приказа начальнику охраны. «По приказу Берлина, — заявил гауптштурмфюрер, — Муссолини не должен ни под каким предлогом выезжать за границу. Если он попытается проникнуть в Швейцарию, вы должны помешать этому вплоть до применения оружия. Все телефонные разговоры дуче должны фиксироваться. Обо всем подозрительном немедленно сообщайте в Берлин».
      Муссолини, естественно, не знал об этом разговоре. Но кое-что ускользнуло и от глаз капитана СД. Как раз в тот день, когда он получал устные инструкции в отношении дуче, последний собрал министров своей марионеточной республики в помещении министерства внутренних дел. Под расписку каждому члену «совета министров» были вручены крупные суммы в иностранной валюте и золото. Никто ни о чем не спрашивал, никто ничего не объяснял. Все было ясно и без слов, особенно после краткой информации о том, что советские войска вступили в Вену, а американцы и англичане форсировали Рейн.
      На этом же совещании было решено постепенно перебираться всем в Милан. Как раз в тот день, когда машина дуче въезжала в этот северный город, командующий эсэсовскими войсками в Италии, находившийся в Берлине, спускался в бункер к Гитлеру. Он доложил своему фюреру о положении на итальянском фронте, хотя и умолчал, что дал указание военному коменданту Милана полковнику Рауффу договориться с представителями Комитета национального освобождения об условиях капитуляции гитлеровских войск в Италии...
      Катастрофическое положение, сложившееся на севере, не было, конечно, секретом. В понедельник 23 апреля Муссолини было доложено, что немецкое командование начало переговоры с англо-американцами о конкретных условиях сдачи гитлеровских войск. Одновременно пришли известия о том, что Генуя и Парма в руках партизан. Муссолини вызвал лейтенанта Шпеглера. «Я вам доверяю, — пробормотал дуче, — поэтому решил обратиться к вам с просьбой. Попытайтесь передать вот это письмо Черчиллю. Не спешите с ответом, сначала прочитайте письмо».
      Шпеглер взял письмо в руки. «Ваше превосходительство, — писал Муссолини, — события, к сожалению, подгоняют. Бесполезно игнорировать переговоры, которые ведут Соединенные Штаты и Англия с Германией. Исходя из условий, в которых оказалась Италия после пяти лет борьбы, мне не остается ничего другого, как пожелать успеха вашему личному участию в переговорах. Хотел бы тем не менее напомнить вам ваши же собственные слова: «Италия — это мост. Италия не может быть принесена в жертву...» Вряд ли есть смысл напоминать вам, какова моя роль в истории. Нет, я не прошу милосердия, а только справедливого суда и возможности справедливой защиты. Но даже сейчас сдача без всяких условий невозможна, потому что столкнет победителей и побежденных... Пошлите ко мне ваше доверенное лицо. Вас, видимо, заинтересуют документы, которые я могу передать в связи с опасностью, которая надвигается с Востока. Судьба будущего в значительной части зависит от вас. Да поможет вам бог».
      Шпеглер дочитал до конца. Дуче посмотрел ему в глаза.
      — Вы возьметесь за это поручение?
      — Да, эччеленца...
      После конфиденциальной беседы со Шпегле-ром Муссолини попросил прийти к нему капита-на Кисната. Дуче прохаживался около огромной карты Италии, висящей на стене.
      — Капитан, вы не получали никаких указаний из Берлина в отношении места, куда я должен скрыться в случае опасности?
      — Нет. Знаю только, что германские власти настаивают на вашем пребывании там, где находится немецкое посольство. Сейчас оно переехало из Фасано в Мерано, и мы должны последовать за ним.
      — Хорошо. Дорога туда проходит неподалеку от границы со Швейцарией. Если положение станет критическим, я смог бы быстро найти убежище в этой стране.
      — Немецкие власти настаивают на том, чтобы вы ни в коем случае не уезжали в Швейцарию. Кстати, швейцарцы не дадут вам убежища.
      — Значит, никакой Швейцарии... Нет, это только была моя идея. Конечно, я еще останусь здесь.
      Через несколько дней в связи с приближением войск союзников к Милану Муссолини вместе с министрами и фашистскими иерархами, забрав всю казну и документы, в поспешности покидал город в сопровождении эскортов СД и СС.
      Когда кортеж легковых и военных машин, покинув предместье Милана, помчался с максимальной скоростью по шоссе на север к озеру Комо, капитан американской разведки Эмилио Даддарио вместе с двенадцатью итальянскими агентами пересек швейцарскую границу, имея совершенно секретное и срочное задание разыскать Муссолини и взять его в плен. Непременно живым и непременно со всеми документами...
      А в семи километрах от Комо остановился на ночлег 41 самый дорогой друг» Муссолини — генерал СС Карл Вольф. Перед тем как отправиться в постель, полномочный представитель Гиммлера в Италии отдал приказ своему адъютанту майору Веннеру подписать любой акт о капитуляции, который будет предложен со стороны командования итальянского Сопротивления и американоанглийских войск.
      А потом началось настоящее бегство. Муссолини метался вдоль левого берега озера Комо, пытаясь найти щель, чтобы улизнуть от 52-й Гарибальдийской бригады, которая сжимала свое кольцо вокруг капитулировавших гитлеровцев. Впереди колонны ехал бронеавтомобиль, за ним «Альфа-Ромео-2500» Муссолини, затем «мерседес» капитана Кисната, продолжавшего «охранять» дуче, за ней автомашина офицеров СС, потом 26 грузовиков с гитлеровскими солдатами и, наконец, около десятка автомобилей с министрами рухнувшей «Республики Сало» и фашистскими иерархами...
      Над озером Комо занималась заря 27 апреля 1945 года. Неподалеку от городка Граведона немецкая колонна была остановлена патрулем 52-й Гарибальдийской бригады. Партизаны заявили, что они пропустят гитлеровцев, если представителям Сопротивления будут выданы все лица итальянской национальности, которые должны пройти особый партизанский контроль.
      Муссолини вместе с Петаччи перебрался из своего лимузина в бронированный автомобиль. Дверца его неожиданно открылась, и солдат-шофер громко позвал капитана Кисната. С ним желал говорить дуче.
      — Капитан, мне нужен мундир и фуражка, чтобы сойти за немецкого солдата во время проверки в Донго.
      — Великолепная идея, дуче!
      Через некоторое время немецкий солдат постучал в дверь бронированного автомобиля. Дверца открылась, и он бросил туда охапку обмундирования. Минут через десять оттуда вылез Муссолини в мундире солдата геринговского люфтваффе. Вновь подошел Киснат с несколькими эсэсовскими
      офицерами. Они окружили дуче, чтобы загородить его от глаз любопытных. Дуче устроился в кабине грузовика рядом с шофером...
      Один из партизан, запыхавшись, прибежал к заместителю командира подразделения 52-й бригады Урбано Лаццаро, носившего партизанскую кличку Билл.
      Последний снимок главарей СС, которые руководили деятельностью Муссолини в Италии.
      — Билл, я нашел главного ублюдка!
      — Тебе что, приснилось?
      — Нет, правда!
      — Где?
      — В кабине грузовика. Переодет немцем. Билл подошел к грузовику, открыл дверцу.
      Немцы отвернулись. Муссолини сидел, сжавшись, с надвинутой на нос фуражкой.
      — Камерат!
      Молчание...
      — Эччеленца!
      Молчание...
      — Бенито Муссолини!
      Дуче дернулся всем телом. Билл снял с него фуражку, очки, взял с коленей немецкий автомат.
      — Именем итальянского народа вы арестованы!
      — Я не сопротивляюсь...
      Муссолини вылез из кабины, пошел впереди Билла вдоль колонны. В десяти метрах стояли капитан Киснат и группа эсэсовцев. Проходя мимо них, дуче бросил по-немецки: «Так и отдаете меня?» Киснат положил руку на кобуру, потом опустил ее. Для него война кончилась. Он думал о своей шкуре.
      Через несколько часов у префектуры Комо остановился грузовик. Прибыл Валерио — Вальтер Аудизио и несколько его товарищей партизан...
      И вот вновь дословная запись того, что рассказал мне Вальтер Аудизио на последней встрече.
      «25 апреля дуче покинул свою штаб-квартиру в Милане и исчез. В этот же день перед командованием сил национального освобождения уже практически встал вопрос о том, как поступить с Муссолини, когда он будет пойман. Луиджи Лон-го, бывший в то время заместителем командующего корпусом добровольцев освобождения, внес предложение: казнить его, не теряя ни минуты времени. Это предложение на заседании Комитета национального освобождения было одобрено единогласно. Почему? Да потому, что мы знали, что и американцы и англичане получили задание взять Муссолини живым. Разве мы могли допустить, чтобы возмездие пришло со стороны? Итальянский народ должен был продемонстрировать, что он сам освободился от гнета фашистского режима. К тому же настораживал и случай с высадкой десанта Скорцени летом 1943 года, когда он «освободил» Муссолини. Мы не имели права допустить, чтобы и на этот раз дуче ускользнул от народного суда. Луиджи Лонго лично предупредил меня об этом».
      Остальное вы знаете. Поужинав, мы дошли с Вальтером Аудизио до площади Лорето. Она, конечно, изменилась с тех давних пор. В одном из ее уголков небольшой гранитный обелиск. На этом месте 10 августа 1944 года чернорубашечники расстреляли 15 партизан. «С высоко поднятой головой пали во имя свободы...» — начертано на обелиске. В этом же самом месте в апреле 1945 года на бензиновой колонке был повешен расстрелянный в местечке Донго Муссолини — виновник итальянской трагедии. Бензиновой колонки давно нет. Венки кладут только к подножию памятника партизанам. Вспомнилась старинная поговорка: «Кому быть повешенным, тот не утонет». А ведь действительно так. Возмездие неотделимо от преступления.
     
      Миновала вторая мировая война... Послевоенная история шпионажа связана в основном с американской секретной службой. Именно она захватила лидерство в тайной войне против Советского Союза, социалистических стран и национально-освободительных движений. Центральное разведывательное управление США часто называют «невидимым правительством». Свою историю это ведомство шпионажа и диверсий ведет с 1947 года. Именно тогда основатель ЦРУ Аллен Даллес провел через американский конгресс так называемый Закон о национальной безопасности. По его словам, этот закон дал право ЦРУ занять «более влиятельное положение в правительстве по сравнению с положением, которое занимает разведка в любой другой стране мира». Некоторые американские источники указывают, что лишь за последние 20 лет ЦРУ осуществило до девятисот вмешательств в дела других стран. Непосредственным проведением этих акций в ЦРУ занимается специальное подразделение — «отдел тайных операций». Работающие там умеют все: осуществлять тайные диверсии, совершать политические убийства, свергать неугодные правительства и, наконец, проводить военные вмешательства во внутренние дела иностранных государств. Более 20 тысяч сотрудников ЦРУ работают в самой резиденции
      разведки, находящейся в Лэнгли, тысячи агентов находятся за рубежом. Они прикрываются и дипломатическим паспортом, и карточкой журналиста, и мандатом бизнесмена.
      Все зависит от обстановки и обстоятельств. ЦРУ располагает за границей густой сетью резидентур и опорных пунктов, тайными аэродромами, школами по подготовке диверсантов. А внутри страны обладает миллиардным, практически бесконтрольным бюджетом.
     
      Глава III
      Хозяева и слуги шпионажа
     
      Тайная вечеря в отеле «Астория»
      В Овальном зале приморской гостиницы «Астория» в тот осенний промозглый вечер вопреки обычаю столы не накрывались. Официанты позевывали от безделья в обществе тучного швейцара и горничных, ворчливо сетуя на ненастье, которое Атлантика принесла на смену беспечному купальному сезону. Наступал мертвый сезон.
      Овальный зал, где обычно устраивались пышные свадьбы, помолвки, банкеты, приемы для иностранных особ, отмечались знаменательные события в жизни прославленных кинозвезд, руководителей фирм, банков, вмещал до ста двадцати персон. Его стены были обтянуты сиреневым бархатом, а пол устлан китайскими коврами.
      Побывать в Овальном зале пожелал бы, пожалуй, каждый, кто развлекался на модном побережье: рассказов потом об этом событии хватало на целый год. Была бы фантазия! Но прием, о котором пойдет речь ниже, до самой последней минуты держался от постояльцев отеля в особом секрете: на него не рассылались пригласительные карточки, а гости появлялись в зале поодиночке. Составленные по центру зала в одну линию столы девственно отражали не заставленными бутылками и яствами поверхностями яркий свет дорогих люстр. Общество было исключительно мужское — лица разных возрастов, но почти все принадлежащие одному ведомству: Центральному разведывательному управлению США.
      Сборище носило неофициальный характер. И все же его инициаторы умышленно выбрали отель «Астория», где в эту пору года не так уж много любопытных глаз. За столом почти все знали друг друга, разговор предстоял доверительный, а вызван он был несколькими обстоятельствами.
      Прежде всего со времени окончания войны и создания ЦРУ 18 сентября 1947 года минули десятилетия. Так сказать, юбилей. Во-вторых, вашингтонская администрация стала проявлять очевидное раздражение несостоятельностью ведомства «плаща и кинжала». (Провалы на Кубе, в Анголе, Никарагуа, Саудовской Аравии, Иране...) Конгресс ретиво взялся за выработку нового законодательства о ЦРУ, которое практически не пересматривалось с июля 1947 года, когда был принят Закон о национальной безопасности. В США сей документ считают точкой отсчета деятельности этого «государства в государстве». Ну а если копнуть историю поглубже, постараться прочитать все, что зашифровано между строк закона, то картина возникновения и назначения ЦРУ предстанет еще более ясной.
      Президент США Трумэн 1 октября 1945 года отдал приказ о роспуске Управления стратегических служб (УСС), которое в годы войны выполняло разведывательные функции. В условиях объявленной Соединенными Штатами «холодной войны» ему нужен был особый орган шпионажа и диверсий, который мог бы поддерживать усилия Вашингтона по борьбе с коммунизмом в международном масштабе. Помимо всего прочего, в США еще не могли забыть и позорного поражения под Пирл-Харбором, за что винят «несовершенную разведку». Вот почему сами американцы говорят, что если Пирл-Харбор явился отцом ЦРУ, то «доктрина Трумэна» была его матерью, а УСС явилось для него весьма подходящей моделью.
      Но за истекшие десятилетия мир разительно изменился, изменился в пользу сил мира, прогресса, социализма и демократии. Старые методы деятельности ЦРУ потеряли всякую силу, а скандальные разоблачения принесли ему дурную славу. Все это привело к идее о реорганизации шпионской империи. Цель? Активизировать проведение тайных операций, повысить их эффективность.
      Назначен новый директор ЦРУ Уильям Джозеф Кейси, который в свое время создал широкую
      шпионскую сеть в Германии и на территории оккупированной Франции. Создана «Рабочая группа по делам политической разведки». Уволены одни агенты, и набраны другие; в недрах Лэнгли появился новенький, с иголочки архисекретный отдел — «Московский комитет».
      Но при всем при этом даже сами американские наблюдатели, специализирующиеся в области спецслужб, считают, что «явного изменения в статусе американской разведки не произошло». Вся эта рекламная шумиха служит скорее стремлением обелить запачканный облик ЦРУ, напялить на него ангельскую маску «добродетели» и «гуманизма».
      А теперь давайте снова заглянем в Овальный зал отеля «Астория» и послушаем тех, кто стоял у колыбели ЦРУ, кто сам участвовал в подрывных акциях этого управления или считается экспертом в области шпионажа и диверсий. Разумеется, мы не имели возможности дать стенографический отчет заседания этого «клуба». Выбрали лишь высказывания отдельных лиц. Налицо разрозненность суждений, фактов, мыслей. Но, может быть, в них и надо искать истину?..
      Заседание открыл по традиции Аллен Даллес — тот самый Даллес, который стоял третьим по порядку в списке шефов ЦРУ, но был признанным шпионом № 1.
      — Господа, — начал Даллес, — я не хочу утомлять вас упреками. За меня это сделают другие. Хочу лишь подчеркнуть, что дело, которым мы занимаемся, не новое. Еще в VI веке до нашей эры китайский военный теоретик Сунь Цзы писал в трактате «О военном искусстве»: «То, что дает мудрому суверену и хорошему генералу возможность вести борьбу, побеждать и достигать таких результатов, которых не может достигнуть простой человек, называется предвидением». Сунь Цзы разъяснял, что такие знания даются не от бога, не в результате изучения истории и вычислений. Они должны быть получены от секретных агентов. В сочинениях, написанных две тысячи лет назад, Сунь Цзы определял различные виды агентов, включая тот, который мы называем теперь «агентами-двойниками» и «агентами на месте» (изменниками). В своих взглядах на организацию шпионажа этот стратег древности рекомендовал использовать все виды агентов, объединенных в искусно созданную сеть. Он излагал также основы ведения психологической войны, контршпионажа, использования обмана и другой тактики. Сочинения Сунь Цзы пользовались популярностью у самого Мао Цзэдуна, являясь настольной книгой пекинских правителей.
      — Похоже, что вы, сэр, неплохо изучили трактат Сунь Цзы, — заметил кто-то из присутствовавших...
      — Да, сначала Сунь Цзы был для меня загадкой Сфинкса, но потом его труды тоже стали настольной книгой...
      — Оно и видно, — продолжал с откровенным ехидством тот же голос. — Научились вы у него многому. Вспомнить хотя бы один эпизод из деятельности УСС, связанный в годы войны с вашим пребыванием в Швейцарии... Господа, кто может выступить свидетелем по этому историческому факту?
      — С большим удовольствием, — растягивая слова, откликнулся человек в роговых очках. — Вы, конечно, знаете, что ваш покорный слуга (легкий поклон головы) прослужил в ЦРУ около двадцати трех лет, был исполнительным директором ЦРУ, а ныне профессор политических наук Браунского университета. — Лиман Кирпатрик-младший обвел всех томным взглядом. — Так вот могу подтвердить, что мистер Даллес, в ту пору руководитель УСС в швейцарском городе Берне, направил в группу армий сообщение, в котором указывал, что, по его мнению, с немецким генералом фон Шверином, который только что принял на себя командование немецким корпусом в районе Аахена, может быть установлен контакт для ведения переговоров о мире. Несколько ранее мистер Даллес уже проводил активную деятельность по установлению контактов и ведению переговоров с представителями немецких войск в Италии, а фон Шверин был переведен в Аахен с итальянского театра военных действий, где он командовал 90-й танковой гренадерской дивизией. План перего-
      воров сорвался, однако будем здесь откровенны. Даллес намеревался провести переговоры с гитлеровцами о возможностях заключения сепаратного мира за спиной русских союзников...
      — Будем надеяться, что мистер Даллес не станет отрицать столь нелицеприятное сообщение, — поднялся с места профессор-историк Вандербильт-ского университета Гарри Рэнсом. — Я же хотел бы остановиться на ином аспекте... Известно, что книжные полки в библиотеках буквально прогибаются под тяжестью мемуаров и отчетов, часто представляющих собой смесь фактов и вздорных вымыслов о деятельности шпионов и агентов за минувшие три столетия. Особенно много белиберды сочинено о подвигах агентов военного времени. Видите ли, как функция государственной власти, сбор разведывательной информации об иностранных государствах в XVIII и XIX веках приобретал тенденцию стать случайным занятием профессиональных дипломатов и военных из генеральных штабов. И те и другие придерживались разных взглядов на шпионаж. Дипломаты, за исключением некоторых выдающихся представителей этой профессии, избегали заниматься шпионажем; военные были склонны уделять поменьше внимания дипломатическим последствиям деятельности шпионов, занимающих официальное положение. Конфликт в странах Запада между дипломатией и шпионажем продолжается и поныне. Вот почему, господа, созданная в 1979 году специальная «Рабочая группа политической разведки» одну из главных своих задач видит в улучшении координации между госдепартаментом и ЦРУ, снабжающими администрацию открытыми и тайными донесениями. Дипломатам и агентам секретных служб теперь придется работать вместе в приказном порядке, объединяя усилия, вместо того чтобы дробить их, как это имело место в прошлом.
      Хочу к сказанному дать еще одну небольшую историческую справку. Единственным и весьма существенным исключением из общего положения в неупорядоченной деятельности спецслужб былых времен был, как известно, шпионский аппарат Великобритании, созданный в XVI веке, во времена
      правления королевы Елизаветы. По некоторым оценкам, английская Сикрет интеллидженс сервис может рассматриваться как старейшая из всех существующих разведок мира. В более близкие к нам времена создание институционализированной секретной службы Запада, образующей стройную систему, обычно связывают с именем императора Фридриха Великого. В годы его царствования пруссаки тщательно развивали шпионскую деятельность, которая признавалась насущной функцией генерального штаба В конце XIX века прусская разведка достигла крупных успехов. Аналогичные спецслужбы образовались и в других странах Западной Европы, которые принимали военную разведку Пруссии за эталон. В то время в этом регионе оперировала колоссальная сеть шпионажа и контршпионажа.
      — Совершенно верно, — добавил известный исследователь, автор работы «Стратегическая разведка и политические решения» Роджер Хилсмен. — Тогда весь континент походил на сцену комической оперы, заполненную сотнями секретных агентов, действующих на сцене и за сценой и изображающих не слишком опасную в мирное время, но выгодную игру шпионов и агентов контрразведки...
      — Коллега, надеюсь, согласится с тем, — снова взял слово Гарри Рэнсом, — что в американской армии и ВМФ постоянно действующих разведорганов не было до самых тридцатых годов XIX века. Их создание и явилось, по существу, реакцией на развитие шпионажа в европейских странах. Именно тогда появилась должности военных и военно-морских атташе, которых направили в зарубежные миссии. Когда же в 1903 году был создан генеральный штаб армии США, военная разведка получила сокращенное наименование «Джи-2», которое она носит и поныне.
      — Смею с прискорбием заметить, — пробасил генерал Омар Брэдли, — что к началу второй мировой войны в деле разведки англичане далеко опередили своих американских коллег...
      — Присоединяюсь, — откликнулся автор книги «Цена власти» Хэнсон Болдуин, — значительный период войны мы зависели от англичан, так как получали от них большую часть необходимой нам секретной информации...
      — Война научила нас многому, — многозначительно вставил Уильям Донован, который возглавлял УСС в годы второй мировой войны. — Ну, во-первых, меня направили тогда в Англию для изучения всей британской разведывательной системы. Главное, что я уяснил, это то, что англичане создали центральный орган, координирующий шпионскую деятельность и подготавливающий информацию для кабинета министров. Что же касается практики, то мои агенты твердо уяснили: несколько минут, проведенных с тормозным кондуктором товарного поезда, который идет в оккупированную Францию, могут дать больше полезных сведений, нежели Мата Хари могла узнать за целый вечер. А заметка, опубликованная в разделе общественной жизни газеты германского военного городка, мгновенно раскрывала дислокацию немецкой дивизии, которая так была нужна верховному командованию...
      — Вы правы, коллега, — раскуривая сигару, многозначительно изрек эксперт в области американской разведки Эллис Захариас, который в годы войны был заместителем начальника управления военно-морской разведки. — В ВМФ, например, 95 процентов разведывательной информации поступает из открытых источников, 4 процента — из полуоткрытых и только один процент (а иногда и меньше) добывается секретными агентами. Добавлю: секретный агент может очень мало сообщить того, что недоступно бдительному разведчику-анали-тику, который знает, что он ищет и как это найти в открытых источниках.
      — Если мне не изменяет память, — вступил в дискуссию журналист из «Нью-Йорк тайме мэгэ-зин» Тэд Шульц, — мистер Захариас высказывался по сему поводу и в том же духе еще в 1946 году. Обратите внимание, господа, на то обстоятельство, что специальная сенатская комиссия по разведке в докладе, составленном весной 1978 года, также обнаружила, что социально-политический анализ, выполняемый спецслужбами США по открытым источникам, вроде отраслевых журналов, я цитирую: «был не хуже или даже лучше анализа (по своим результатам), проведенного агентами».
      — Берусь сказать как специалист: хотя за последние годы наши шпионские операции, проводимые секретными агентами, значительно расширились, можно еще спорить, увеличилось ли соответственно количество информации, которая поступает от них. Факт налицо: большая часть разведывательной информации добывается из несекретных источников или с помощью технических средств... И все же, допуская, что в 1981 году восемьдесят, а то и больше процентов общего «сырого» разведывательного материала собирается открыто, из несекретных источников, важность секретных источников все же недооценивать нельзя, — парировал Гарри Рэнсом.
      — Вы правы, коллега, сугубо секретные источники недооценивать, а тем более игнорировать нельзя, — повернулся к собравшимся лицом JI. Мой-зиш, автор книги «Операция «Цицерон». — Эффективно действующие агенты могут быть весьма ценными источниками. Вспомните: британский посол в Анкаре в годы войны сэр Хью Нэтчбулл-Хью-гессен был кадровым дипломатом. Он еще славился как писатель. А его слуга был известен всем лишь по имени Цицерон. Он добывал и передавал немцам за очень большое вознаграждение фотокопии особо секретных документов, часть которых содержала подробные сведения о стратегии англо-американских союзников и о переговорах между ними по различным вопросам ведения войны. Немцы покупали эти документы и оплачивали их, как выяснилось в финале, фальшивыми английскими фунтами стерлингов. Однако скептицизм, несогласие и конкуренция между соперничавшими фашистскими спецслужбами привели к тому, что нацисты недооценивали их значение. Похищаемые Цицероном бумаги рассматривались ими как материалы, которые англичане преднамеренно подбрасывали немцам с целью дезинформации.
      — Подписанный президентом США 24 января 1978 года приказ о реорганизации шпионского истэблишмента, — меняя русло беседы, обратился к присутствующим в Овальном зале журналист Тэд Шульц, — означает недостаточно высокий уровень долгосрочного планирования. В этой связи можно привести как пример последние события в Иране...
      В зале возник гул. Все заговорили вслух, прерывая друг друга и горячо жестикулируя. Когда оживление спало, Тэд Шульц продолжал:
      — Конспективно иранская история выглядела таким образом. В самый канун нового, 1978 года президент США поднял в Тегеране бокал за его величество шаха Мохаммеда Реза Пехлеви. Иран, подчеркнул президент, что «остров стабильности в одном из самых беспокойных районов мира». Ровно через год революция заставила шаха отречься от престола и бежать из страны...
      А ведь только в тегеранском отделении ЦРУ насчитывалось около 50 поднаторевших на спецопера-циях сотрудников. Управление имело в друщх горо-
      дах Ирана дополнительные центры плюс не поддающееся точному учету число тайных агентов. И ЦРУ, и другие спецслужбы поддерживали контакты в основном с самим шахом и его тайной полицией — САВАК, которая была создана с помощью ЦРУ. Даже послом США в 1973 году в Иране был назначен бывший шеф ЦРУ Ричард Хелмс! Действовала здесь еще одна наша подшефная шпионская организация — Моссад. Это израильское спец-ведомство обеспечивало посольство США дополнительной информацией, используя связи с 80-тысяч-ной еврейской общиной Ирана. И что же? В шифро-телеграммах посольства и ЦРУ, направляемых в Вашингтон, утверждалось, что, дескать, «у шаха все в порядке»... Более того, 16 августа ЦРУ в своем докладе президенту и шефу ЦРУ сообщало: «В Иране нет ни революционной, ни даже предреволюционной ситуации».
      В первую неделю января 1979 года, как вы помните, господа, забастовочное движение буквально парализовало Иран. Шах назначил премьер-министром Бахтияра. 16 января шах бежал в Египет...
      Теперь проанализируем ход дальнейших событий. Посол США Салливэн полагал, что бегство шаха деморализует иранскую армию. Он также считал, что под сильным давлением извне в армии произойдет раскол. Прибывший в Тегеран генерал Роберт Хайзер, наоборот, утверждал, что армия уже примирилась с потерей шаха и ее моральное состояние настолько высоко, что она «достойно ответит» на действия верховного вождя аятоллы Хомейни. Шеф ЦРУ в Иране Хорэйс Флейтман разделял точку зрения посла. Бывший помощник президента США по национальной безопасности Бжезинский принял оценку генерала.
      Первого февраля Хомейни с триумфом возвратился в Тегеран. Армия вернулась в казармы. Пришел конец: американский шпионский корабль получил еще одну пробоину, а вместе с ним потерпела очередное поражение вашингтонская админи-страция...
      — Мне думается, господа, в этой связи всем нам не мешает вспомнить хрестоматийный и весьма поучительный пример применения в шпионаже метода «предварительного планирования». Как гласит эта легенда, в 1927 году некий часовщик из Керкуолле был направлен разведкой в Скапа-Флоу. Его подробные сообщения об обороне английской базы, которые он посылал немцам, позволили им незаметно провести в строго охраняемую английскую базу Лэнгли — штаб квартира ЦРУ.
      Скапа-Флоу подводную лодку У-47. 14 октября 1939 года субмарина У-47 под командованием лейтенанта Приена потопила стоявший на якоре линейный корабль «Роял-Ок». Суть, полагаю, ясна: первое свое донесение часовщик направил за целых двенадцать лет до этого события... — сверкнув золотыми зубами, воскликнул Гарри Рэнсом и продолжал: — В этой связи я хотел бы задаться еще одним вопросом. Насколько мне известно, в «Словаре американских военных терминов общего употребления» сказано: «Разведка — это продукт, получаемый в результате сбора, оценки, анализа, сведения воедино и истолкования всей доступной информации, которая относится к одному или нескольким аспектам жизни и деятельности иностранных государств или районов проведения операций и имеет непосредственное значение либо потенциальную ценность для планирования политики». Эта мысль подтверждает, что первейшая цель разведки — предвидение событий. Ну а методы и действия для достижения этой цели могут применяться самые разные.
      Мне вспоминается скандальная история с двумя выпускниками Оксфордского университета, которых британские власти использовали в секретных операциях по организации «пограничных инцидентов». Англичане устраивали тогда настоящие провокации на границах социалистических стран. Схематично такие инциденты по зондированию можно представить таким образом. Наш самолет или корабль пересекает советскую границу. Целью провокации является получение разведывательной информации о системах русской обороны, о тактике, о процедуре осуществления связи и о секретных шифрах. Подобные провокации имели место на суше, на море и в воздухе. А ведь все эти инциденты, господа, вызывавшие ответные меры русских, освещались в прессе как «неспровоцированные» нападения русских на военные корабли или самолеты западных государств, якобы «случайно» проникших на советскую территорию. В действительности же эти инциденты преднамеренно провоцировались в шпионских целях... И эта опасная игра продолжается...
      — Вы слишком много берете на себя, мой друг, — неожиданно всполошившись, подал голос Аллен Даллес.
      В спор вступил бывший полковник ЦРУ Джон Стокуэлл:
      — После позорной роли, которую сыграли ЦРУ и лично я во Вьетнаме, мне поручили руководить подрывной программой ЦРУ в Анголе. Одновременно мы усиленно промывали мозги американской общественности, что привело к трагичным результатам — ослепленные пропагандой американцы отправлялись воевать в Анголу. А это было равносильно самоубийству. Я глубоко уверен, что подрывные акции ЦРУ никоим образом не служат интересам национальной безопасности США. Мне пришлось возглавлять в Анголе «оперативную группу». Я вербовал агентов, подслушивал телефонные разговоры в иностранных посольствах... На проведение тайной операции в Анголе нас толкал сам Киссинджер, который, как стало известно в 1979 году, работал в качестве тайного агента-доносчика Федерального бюро расследований. Киссинджер исходил из условий стратегического положения Анголы вблизи путей, по которым супертанкеры доставляют нефть в США с Ближнего Востока. Он лично поддержал идею о выделении «оперативной группе» 14 миллионов долларов для переброски по воздуху оружия и прочих диверсионных целей. 29 июля 1975 года первый самолет с оружием на борту выле тел из Южной Каролины в направлении Киншасы, откуда оно регулярно поступало в Анголу.
      Хочу также отметить, что ЦРУ придавало огромное значение пропагандистской шумихе вокруг гражданской войны в Анголе. По приказу ЦРУ в почтовые ящики жителей стали опускаться в массовом количестве листовки, нацеленные на подрыв авторитета Советского Союза и искажение характера советской помощи МПЛА.
      В течение двух месяцев ЦРУ забросило в Анголу 83 офицера в свои отделения в Киншасе, Луанде, Претории. 29 января 1976 года ЦРУ направило в Анголу 29 самолетов С-141 с оружием. Все заявления шефов ЦРУ об отсутствии в Анголе военных советников были откровенной ложью. По рекомендации французской разведывательной службы известный наемник Роберт Денар согласился за 500 тысяч долларов набрать головорезов для участия в ангольской войне на стороне ЦРУ. При помощи агентов ЦРУ в ООН и в печати была распространена «Белая книга», состряпанная в недрах Лэнгли. И все же ЦРУ потерпело очередное поражение в Анголе.
      Сегодня в Соединенных Штатах много говорят о реорганизации ЦРУ. Затрагивался этот вопрос и на нашей тайной встрече. Я считаю, что прежде всего неотъемлемым правом американского народа является право знать, чем заняты его руководители, прикрывающиеся именем Америки. Несмотря на все заявления администрации, конгресса, размеры деятельности ЦРУ не сокращены. Лишь в Африке орудуют 40 отделений и баз ЦРУ. Это ведомство, я знаю, не прекращает своих подрывных операций и против Советского Союза и других социалистических государств. Операции ЦРУ подвергают мир все большей опасности. Это позорная роль для великой нации. И знайте, господа, продолжая подобные секретные игры, мы неизбежно будем оказываться в проигрыше! Я закончил, господа. Благодарю за внимание.
      В Овальном зале воцарилось напряженное молчание. Мало кто ожидал, что здесь, в обществе столь авторитетных лиц, человек из их среды мог произнести такой силы обличительный монолог. Но шок продолжался недолго. Одни стали во всеуслышанье поздравлять оратора, другие перебрасывались словами порицания. Позиции участников сборища не сходились, не складывались в единую модель... Да это не могло произойти даже по чисто техническим причинам...
      Как уже, очевидно, читатель догадался, Овальный зал мы избрали для встречи «героев» описанной дискуссии довольно условно. С таким же успехом можно было бы провести эту дискуссию, скажем, в увешанном демонстрационными картами кабинете самого шефа ЦРУ Кейси на седьмом этаже штаб-квартиры этого ведомства в Лэнгли или в Овальном кабинете Белого дома... Словом, мест предостаточно. Действующих лиц не меньше. В нашем повествовании смещены, а порой умышленно нарушены временные масштабы: некоторых участни-
      ков «встречи» давно нет в живых. Другие полностью отошли от политики, предавшись экзерсисам на мемуарные темы. Немало среди названных имен и тех, кто с достаточной объективностью оценивает роль и задачи ведомства «плаща и кинжала».
      За последние годы в разных странах вышло немало книг, посвященных отдельным операциям или самой истории создания ЦРУ. Как правило, авторы этих работ в той или иной степени были причастны к деятельности ЦРУ. Но одни брались за перо, пытаясь доказать необходимость существования этого «государства в государстве», другие, выступая с поднятым забралом, стараются обнажить взрывоопасную, преступную роль ЦРУ в наши дни.
      Теоретически «тайная вечеря» могла бы состояться. В США апологеты ЦРУ уже сколотили свой «клуб ветеранов спецслужб». В него вошло, по данным печати, около 500 человек. Они проводят дискуссии, митинги и т. д. Что же касается бывших сотрудников ЦРУ, выступающих с разоблачениями этого ведомства, то они подвергаются остракизму со стороны властей, гонениям.
      Как следует из заявления на «встрече» Джона Стокуэлла, вся реорганизация ЦРУ отнюдь не нацелена на изменение существа деятельности ведомства шпионажа и диверсий. Наоборот, она должна подхлестнуть, активизировать работу спецслужб за рубежом.
      Не навязывая своего мнения, мы в этих записках привели отдельные, но, на наш взгляд, представляющие интерес взгляды авторов книг и статей на проблему ЦРУ в целом и по каким-то частностям. В них нет единой стройной системы, они не подчинены однозначной концепции. Но главное — мы сохранили документальность высказываний каждого из участников этой условной встречи в Овальном зале отеля «Астория».
     
      Операция «Зэт»
      Ранним утром 20 ноября 1941 года под покровом густого тумана оперативное соединение военно-морского флота Японии по приказу императорской ставки вышло из портов Йокосука, Сасебо и Куре, взяв курс на Гавайские острова. Соединением командовал адмирал Нагумо. Общее руководство по нанесению стратегического удара по американской военно-морской базе Пирл-Харбор было возложено на командующего флотом Исороку Ямамото. Операция имела кодовое название «Зэт».
      Но прежде чем перейти к рассказу о самой операции, совершим небольшой экскурс в прошлое. После захвата власти Гитлер назначил своим главным советником по делам шпионажа полковника Вальтера Николаи. В ряду его многочисленных планов был и план создания мощного немецко-японского шпионского союза. С помощью этого альянса нацисты рассчитывали убить сразу двух зайцев: постоянно черпать из японского колодца секретную информацию и добиться расширения собственной шпионской сети за счет финансовой поддержки Японии. Официально такое соглашение было достигнуто в 1935 году. Немецкие шпионы работали на японцев, японские — на фашистов.
      В США прибыл для исполнения своих обязанностей новый военно-морской атташе, капитан 1-го ранга Тамон Ямагути. Как отмечали впоследствии наблюдатели, появление Ямагути в Вашингтоне убедительно свидетельствовало об особых интересах Японии, направленных на выведывание планов развертывания боевых сил США в начале военных действий, добычу сведений о боевых действиях американских войск в ночных условиях, получение данных о новых артиллерийских снарядах и т. д.
      Не будем подробно останавливаться на весьма изощренной шпионской деятельности Ямагути в США — это предмет особого разговора. Заметим лишь, что некоторые секреты американцев Ямагути и его агенты заполучили в свои руки по оплошности самих американских стратегов. Так, незадолго до атаки на Пирл-Харбор одна из американских газет Среднего Запада умудрилась опубликовать окончательный вариант мобилизационного плана США...
      Все это придавало японским милитаристам уверенность в необходимости форсировать приготовления к боевым операциям. Конкретизируя давние планы нанесения первого удара по Пирл-Харбору, один из ближайших друзей адмирала Исороку Ямамото капитан 2-го ранга Миноби занялся секретной подготовкой летчиков военно-морской авиации для выполнения наступательных, агрессивных задач. По его приказу с острова Сиоку, который внешними очертаниями походил на гавайский остров Оаху, были насильственным образом эвакуированы все жители. Затем на острове японцы построили из старых досок и железа макет гавани Пирл-Харбор, со всеми прилегающими к ней жилыми домами, складами, заправочными станциями. В течение двух лет авиабомбы и авиационные торпеды обрушивались на Сиоку, который Ямамото уже тогда в доверительных беседах с друзьями называл «Пирл-Харбором». За это время из-за слабой подготовки летного состава, а зачастую из-за плохих погодных условий Ми-ноби потерял в районе острова Сиоку 300 боевых самолетов.
      Незадолго до нападения на гавайский Пирл-Харбор Ямамото присвоил Миноби чин адмирала. А за день до атаки Миноби перед строем пилотов сообщил ничего не подозревавшим офицерам, что остров-полигон, на который они сбрасывали бомбы, является точной копией Пирл-Харбора, где им в «час икс» предстоит «проявить чудеса героизма в войне за Великую Восточную Азию».
      Атака на Пирл-Харбор продолжалась всего два часа. Оперативный план предусматривал уничтожение американских кораблей авианосной авиацией. По завершении операции «Зэт» всему соединению предписывалось осуществить быстрый отход в территориальные воды Японии.
      В результате налета было потоплено 4 линкора, 2 эсминца и 2 вспомогательных корабля; повреждено 4 линкора, 3 легких крейсера, эсминец и 2 вспомогательных корабля. Уничтожено 188 самолетов. Потери в личном составе — более 3 тысяч человек. Потери с японской стороны: 28 самолетов не возвратились на авианосцы и 74 самолета были повреждены. Потоплены: 1 большая и 5 небольших подводных лодок.
      Как утверждает один из исследователей причин разгрома базы Пирл-Харбор, многие выводы из этой массы докладов, справок, протоколов могут оспариваться. Однако два момента представляются вполне достоверными: первый — японцы добились абсолютной внезапности нападения и второй — американская информационная система оказалась несовершенной.
      По сути говоря, оба момента тесно взаимосвязаны: не случись провала во всей разведывательной системе США, японцы не смогли бы использовать фактор внезапности.
      В декабре 1941 года мало кто в Вашингтоне верил, что Япония имеет серьезную возможность для нападения на Пирл-Харбор. А японцы как раз ее имели! Еще меньше находилось тех, кто верил, что японцы вообще намереваются совершить нападение. Иные лица считали, что Гавайские острова лежат слишком далеко от Японии, а японский военно-морской флот по чисто техническим причинам не в силах справиться с такой задачей, как нападение на Пирл-Харбор, равно как и авиация, у которой, по мнению Вашингтона, не было пилотов высокого класса.
      Из этих предпосылок становится понятной и реакция министра военно-морского флота США Фрэнка Нокса, когда он узнал, что Пирл-Харбор бомбят японские летчики. «Боже мой! — воскликнул министр. — Этого не может быть!» Для него, да и для других высших чинов армии США, стремительная акция Японии казалась невероятной, неправдоподобной. Они ожидали нападение где угодно, только не на Гавайях. Признаки того, что японцы готовят нападение, были, но высшие американские чины не придавали им значения.
      Задолго до начала второй мировой войны Япония уже готовила и внедряла в разных странах свою агентурную сеть. Она располагала шпионами довольно высокого класса. Руководили ими, как правило, дипломаты. В те же годы японский шпионаж добился некоторого успеха и в США, используя отдельных американцев, которых привлекала возможность зарабатывать доллары.
      В дни, предшествующие атаке на Пирл-Харбор, спецслужбы Японии разыграли самый настоящий спектакль. В одно из воскресений по центральным улицам Токио и в его пригородах вдруг стали разгуливать группами и поодиночке японские моряки. На телеграмму, поступившую из Вашингтона с требованием «уточнить дислокацию японского флота», американский военно-морской атташе из посольства США ответил, что, по всей вероятности, японские военные корабли находятся на своей базе в Йокосуке, так как «в окрестностях японской столицы и непосредственно в городе обнаружено много моряков в увольнении». На самом же деле это были не моряки, а наряженные в военно-морскую форму сотрудники спецслужб Японии.
      Японцы активно занимались и другой игрой — игрой в «войну шифров». Она, пожалуй, оказалась тогда в центре внимания всей шпионской деятельности спецподразделений. Станции подслушивания в Калифорнийском заливе позволяли японским штабам получать сведения об активности американского военно-морского флота вдоль всего побережья Тихого океана. Атаке на Пирл-Харбор предшествовала расшифровка американского морского кода. Радио-центры в Кантоне, Шанхае, Мексике щедро снабжали генеральный штаб Японии шифровками, перехваченными у американцев.
      Японцы в области применения радиосвязи стояли тогда выше своего противника. Успешные обманные маневры флотских подразделений, по мнению на-блюдателей, японцы могли осуществлять, лишь имея в своем распоряжении высококвалифицированный персонал и жесткую систему связи. Они очень часто меняли шифры, а чтобы еще больше вводить противника в заблуждение, дезориентировать его, применяли тактику «молчания» при продвижении кораблей в зону действия. Часто использовались радиофальшивки, посылаемые с японских кораблей в зону действия, а другие шифровки указывали совсем другой географический сектор возможной высадки десанта, находящийся за сотни миль от реально запланированных действий...
      Существенное значение при подготовке атаки на Пирл-Харбор имел и такой фактор, как местное население на Гавайях. Ведь на этих островах, в одном из самых важных опорных пунктов американского флота в районе Тихого океана, 30 процентов населения составляли японцы. Если в самих США японцы не допускались к работе на военных объектах, то на Гавайи это правило не распространялось. В подобной обстановке секретные службы Японии имели самые благоприятные возможности для вербовки агентуры.
      Результат? Японские летчики совершенно точно знали, где на Гавайях находились те корабли, которые им предписывалось отправить на дно. Они знали то, как проводят воскресенье или уик-энд американские военные моряки, где они живут, когда возвращаются на корабли, кто из офицеров к кому ходит в гости...
      Атака на Пирл-Харбор началась ранним утром 7 декабря. Тральщик военно-морского флота США «Кондор» в 3 часа 50 минут обнаружил японскую подводную лодку, находившуюся в полупогружен-ном состоянии в запретной зоне неподалеку от входа в бухту Пирл-Харбор. В 6 часов 45 минут того же утра эта лодка была потоплена эсминцем «Уорлд». Но доклад капитана эсминца не был направлен верховному командованию США. Офицерский состав военно-морской базы в Пирл-Харборе еще продол-
      жал горячо обсуждать это событие, когда на остров начали падать японские бомбы. Рассказывают и такую историю: радарные установки одного из американских армейских подразделений на Гавайях (учебная РЛС) засекли японские самолеты первой группы в 7 часов 2 минуты утра. Боевые машины приближались к островам с севера. Однако последовавший сигнал тревоги был встречен с явным недоверием. Малоопытный американский лейтенант, приняв армаду за свои самолеты, резко оборвал докладывающего сержанта и приказал «забыть этот идиотский эпизод».
      Приходится слышать, что главным аргументом, с помощью которого представители командования США в Пирл-Харборе пытались оправдаться за свой разгром в ходе расследования конгрессом, были ссылки на то, что к ним «не поступала та информация, которой располагал Вашингтон». Выяснилось также, что основные проблемы в распространении разведывательной информации были связаны с озабоченностью Вашингтона вопросами «обеспечения секретности информации». Как показал на расследовании бригадный генерал, бывший в то время начальником разведки, Шерман Майлз, действительно «за пределы Вашингтона не посылалось ни одно из расшифрованных японских дипломатических донесений». Это делалось в целях защиты системы криптоанализа «Мэджик» («Волшебство»). Иными словами, Вашингтон пытался предотвратить разглашение того факта, что американские специалисты уже расшифровали японские дипломатические коды. Желание защитить систему «Мэджик» от утечки информации и толкнуло, по мнению некоторых наблюдателей, генерала Дж. Маршалла на решение оповестить Пирл-Харбор о надвигающейся опасности не по телефону, а через коммерческую телеграфную линию. И что же произошло?
      Посыльный компании «Эр-си-эй», японец по национальности, который доставлял послание генерала Маршалла командующему базой в Пирл-Харборе, находился еще в пути на своем двухцилиндровом мотоцикле, когда началась бомбардировка острова с японских самолетов. Он был вынужден укрыться в убежище. Находившаяся в его сумке депеша, предостерегавшая командование базы о возможном нападении противника, была доставлена посыльным по назначению лишь после полудня 7 декабря. Над Пирл-Харбором еще стоял смрад пожарища. Похоронные команды извлекали из-под рухнувших домов, с корабельных палуб трупы погибших. А из репродукторов все еще доносился хриплый голос диктора местной радиостанции «Гонолулу адвертайзер», записанный на всякий случай на пластинку: «На нас совершено воздушное нападение. Все должны сохранять спокойствие и оставаться в помещении. Не выходите на улицу, чтобы не препятствовать быстрому продвижению военных к их постам. Нет оснований для беспокойства. Нет оснований для беспокойства...»
      Пластинку просто забыли выключить. Было не до нее.
      Несколько десятков лет минуло с момента нападения империалистической Японии на США и их союзников на Тихом океане. Ныне буржуазные историки пытаются представить эти страны в виде «невинной жертвы». На деле американские империалисты сами способствовали подготовке Японии к войне, стараясь направить весь ее агрессивный пыл против Советского Союза. Напав на США, Япония и не думала об отказе от военных действий против СССР. В Токио лишь на какое-то время отложили начало этой войны. На то самое время, которое, по мнению японских стратегов, было необходимо для победы гитлеровских полчищ над Советской Армией... Вот почему есть все основания утверждать, что за японскую агрессивную политику, всю полноту ответственности несут и сами Соединенные Штаты.
      В наши дни об этом в Вашингтоне не любят вспоминать хотя бы по той причине, что в послевоенное время взаимоотношения между Японией и США характеризуются как «особые отношения», в основе которых лежит так называемый «договор безопасности». Не довольствуясь своими 120 военными базами и объектами, дислоцированными на японской земле, Пентагон, используя местную реакцию, усиленно навязывает Токио роль своего «младшего партнера» в обширном регионе Дальнего Востока и Тихого океана.
      И еще одно немаловажное обстоятельство, относящееся к американо-японскому альянсу. Оно также не осталось без внимания военных и политических наблюдателей. Стало известно, что на Японских островах нашло пристанище одно из ведущих зарубежных отделений Агентства национальной безопасности США (АНБ) под кодовым названием «Дальний Восток».
      Развитие электронной вычислительной техники после второй мировой войны дало новые импульсы для стремительного развития криптографии. Обладающее мощным арсеналом новейших электронных средств для подслушивания, АНБ является в Соединенных Штатах наиболее важным поставщиком шпионской информации для вашингтонской администрации. В «Справочнике правительственных организаций» США упоминается лишь название этого сверхсекретного агентства. Однако опубликованная в журнале «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт» статья дает весьма наглядное представление об этом электронном «ухе» Вашингтона, которое, по мнению журнала, «позволяет подслушивать весь мир».
      АНБ занимает огромный комплекс зданий в штате Мэриленд в Форт-Миде, неподалеку от скоростной магистрали Балтимор — Вашингтон. Здесь, на площади в 2 миллиона квадратных футов, работает около 20 тысяч сотрудников. С момента своего создания по секретному приказу Трумэна АНБ по традиции возглавляется кадровыми военными. Ныне в кресле шефа АНБ восседает адмирал Бобби Р. Инман, уро-ясенец штата Техас, значительная часть служебной деятельности которого связана с разведкой в ВМС. Ежегодный бюджет АНБ составляет более чем 1,3 миллиарда долларов (3,6 миллиона долларов в сутки). АНБ поддерживает постоянные контакты со специальным Научным консультативным советом и Отделом исследований в области средств связи, который находится в рамках субсидируемого Пентагоном Института оборонного анализа США. АНБ действует также рука об руку со специализированными натовскими подразделениями, а также с органами «охраны связи» США, которые берут свое начало от так называемой «черной палаты» полковника Герберта Ярдли времен первой мировой войны, выполнявшей тогда роль «криптографического агентства» США.
      В наши дни АНБ занимается не менее черными делами. По свидетельству того же «Ю. С. ньюс энд Уорлд рипорт», днем и ночью тысячи операторов АНБ «напряженно вслушиваются в эфир на бесчисленных постах радиоперехвата, разбросанных по всему земному шару, — на кораблях, самолетах и наземных станциях». И дальше: «АНБ сравнивают с гигантским электронным пылесосом, который втягивает в свои недра поток информации, получаемый от перехвата всевозможных сообщений, какими бы средствами они ни передавались — по радио или по каналам проводной или кабельной связи. Весь этот пестрый поток информации вводится в электронную память мощных компьютеров, установленных в Форт-Миде, в 25 километрах севернее Вашингтона, а затем, пройдя обработку, систематизацию и анализ, краткая сводка секретов всего мира поступает президенту США, высшим правительственным чиновникам и военным».
      Все это свидетельствует о том, что, преследуя свои далеко идущие цели империалистического разбоя, военщина США вкупе со спецслужбами в попытке добиться военного превосходства грубейшим образом попирает суверенитет и национальные интересы других государств, создает угрозу миру и безопасности народов.
      Особняк на Роппонги
      Мало кто знает, что почти в самом центре японской столицы располагалась секретная американская военная база. Одна из многих на территории страны. Она именовалась «Вашингтон хайте» — американский закрытый городок. В скрытых от посторонних глаз казематах городка прятались тогда многие разведывательные подразделения США, в том числе и филиал Центрального разведывательного управления.
      В 1963 году «Вашингтон хайте» под нажимом общественности был передан токийским городским властям, а на этом месте выросла олимпийская деревня.
      Мало кто знает еще и то, что на втором этаже корпуса № 10 в трех смежных комнатах был смонтирован «детектор лжи», на котором ежегодно проходили тщательную проверку завербованные ЦРУ агенты японской национальности. Аналогичную той, какую проходят американцы — кадровые сотрудники ЦРУ — в своей штаб-квартире в Лэнгли.
      Бывший агент японского филиала ЦРУ, смело порвавший с организацией «рыцарей плаща и кинжала», М. Мацумото так рассказывал об унизительной процедуре-проверке на «детекторе лжи»:
      — Это самая настоящая пытка, целью которой было определить, верен ли данный человек ЦРУ или нет. В то время для меня, «верного агента ЦРУ», пройти испытание на «детекторе лжи», который определял степень доверия к человеку, не представляло большого труда. Подсоединив к моим рукам и груди в области сердца электропровода, ответственный за проверку американец прежде всего спрашивал: «Если вы верны США, вы не будете возражать против применения «детектора лжи»? Ну как? Не возражаете?» Он знал, что отрицательный ответ полностью исключен. Затем в быстром темпе задавались двадцать вопросов, повторявшихся в той или иной вариации по нескольку десятков раз. Так, например, спрашивали: «Не поверяли ли вы служебных тайн кому-либо из родственников или друзей?», «Есть ли среди ваших знакомых или родственников члены компартии?», «Любите ли вы деньги?», «Есть ли у вас друзья или знакомые в полиции?»
      Учитывая, что для этой экзекуции выбирали самый жаркий летний день, а в помещении, где подвергали испытанию, были наглухо закрыты все окна и не работали ни кондиционеры, ни вентиляторы, я обычно весь покрывался потом и до корней волос чувствовал себя преступником. Наибольшую сложность для меня представлял вопрос о связях с полицией. Я понимал, что не могу дать на него честный ответ, так как тем самым подведу своих знакомых. И поэтому мне невольно приходилось идти на обман...
      Мацумото это сходило с рук.
      Однако шефы ЦРУ в Японии скрупулезно следили за взаимоотношениями между рядовыми агентами ЦРУ и японскими чинами, стараясь не выпускать это важнейшее звено из своих рук. Именно с этих позиций они и проверяли агента Мацумото, который имел тайные контакты с полицией.
      Регулярно обманывая «детектор лжи» (сам факт подобного надувательства детектора подтверждают многие лица, которым приходилось иметь с ним дело. — Примеч. авт.), Мацумото все же задавался вопросом: в каких пределах шефы ЦРУ вообще доверяют ему? Нет ли за ним постоянной слежки?
      И вот однажды его непосредственный босс вызвался сделать Мацумото и двум коллегам по работе весьма странный подарок. Он сказал: «Хочу подарить вам по паре ботинок. Купите в счет оперативных расходов три пары».
      — Я выполнил поручение Брауна и вскоре вручил ему башмаки вместе с чеками, — рассказывает Мацумото. — Браун промычал: «Оставьте их у меня на некоторое время. Я распоряжусь, чтобы каблуки сделали пустотелыми: вам будет легче ходить. Да, приобретите, пожалуйста, еще три пары обуви. Для смены. Раз в неделю вы должны менять обувь, а те, что не носите, будете оставлять у меня в отделении».
      Все было ясно, — вспоминает Мацумото. — Вместо того чтобы в целях проверки устанавливать за нами дорогостоящую слежку, ЦРУ решило при помощи современной техники убедиться, насколько мы хорошо храним на досуге служебную тайну, со всей ли серьезностью относимся к заданиям и т. д. В каблуки наших ботинок начальство задумало вмонтировать микрофоны подслушивания...
      Организация такой невидимой слежки сводилась к тому, что приемник, находившийся в служебной машине ЦРУ, настраивался на ту же волну, что и миниатюрные микрофоны в каблуках агентов. Таким образом, курсируя в зоне слышимости этих волн, дежурные сотрудники ЦРУ могли контролировать все наши действия на расстоянии тысячи метров от объекта. С помощью этих средств японский филиал ЦРУ, зная, какие задания получили агенты, мог точно определить, куда они направлялись, где ведут наблюдение и т. д. Помимо всего прочего, люди, находившиеся в автомашине, получали возможность подслушивать и записывать беседы подчиненных. Но мало и этого, — продолжает Мацумото. —
      Придя домой, человек не только не освобождался от этих рабских кандалов, а, напротив, ощущал их об-ременительную тяжесть еще более остро. Вмонтированный в каблук микрофон улавливал все домашние разговоры.
      Мацумото подчеркивает:
      — По сути дела, ЦРУ подобно социальной заразе. Оно относится к своим сотрудникам как к рабам. Оно лишает их всякой свободы... И если кто-нибудь из агентов ЦРУ в знак протеста против такого обращения подавал в отставку, то после увольнения этого человека начинали преследовать и запугивать. Продолжалось это до тех пор, пока бывший агент ЦРУ не превращался в живой труп.
      И тем не менее сам Мацумото, получив секретное задание от ЦРУ похитить одного из членов советской олимпийской спортивной делегации, отказался выполнять его, а впоследствии решил порвать с этой организацией. Иные политические деятели Японии, вспоминая историю оставшегося в живых Мацумото, даже пустились разглагольствовать о том, что, мол, теперь американские спецслужбы оставили в покое Японские острова и не ведут ни в Токио, ни в Осаке, ни в Киото никакой шпионско-диверсионной работы.
      И вдруг сенсация: информационные агенты передали сообщение о создании в Управлении национальной обороны (УНО) Японии нового разведывательного центра. Японские журналисты, которые знают, что и до этого в их стране не было недостатка в спецслужбах (достаточно упомянуть так называемое Управление по проверке общественной безопасности или Исследовательский отдел при кабинете министров — разведорган по сбору секретной информации за рубежом), отмечают, что очередное разведывательное подразделение есть результат XVII сессии японо-американской консультативной комиссии по «договору безопасности». Именно на ней шла речь об обмене разведывательными данными между двумя странами.
      Главным действующим лицом в этой сделке японские наблюдатели видят ЦРУ, которое с давних пор использует разведывательный потенциал Японии в своих целях и прежде всего против Советского Союза.
      Однако шпионы из Лэнгли никогда не брезговали и секретными сведениями о самой Японии. Сбор политической и экономической информации, оказание давления на особо строптивых политических и военных деятелей страны — вот для чего заокеанскому партнеру Токио понадобилось еще одно шпионское ведомство. По мнению Вашингтона, и оно будет плясать под его дудку, поставляя разведывательные данные аналитикам из Лэнгли.
      В этой связи, нам думается, представляют интерес некоторые материалы, опубликованные на страницах «Асахи». «Есть ли в Японии агенты ЦРУ? — задается вопросом газета и продолжает: — Ответ следует дать утвердительный. Ведь эта организация имеет за границей около 4 тысяч человек. Полагают, что шеф токийского филиала ЦРУ имеет ранг советника посольства. Вместе со специалистами в области связи, охраны и т. д. в токийском филиале ЦРУ насчитывается 40 — 50 человек. В Японии, ФРГ, Южной Корее и других странах, где расквартированы американские войска, также имеются сотрудники ЦРУ под видом военных. Например, бывший сотрудник этой организации Говард Хант, замешанный в деле Уотергейт, в свое время являлся консультантом штаба американской армии в Японии».
      В 70-е годы в японской печати о деятельности ЦРУ почти ничего не появлялось. «Может быть, ЦРУ в нашей стране стало орудовать более осторожно? Или отпала необходимость в непосредственных исполнителях? Может быть, не хватает людей и денег? Скорее всего ответ следует искать в другом. Как заявил в американском конгрессе один из шефов ЦРУ, деятельность спецслужб в странах-союз-никах теперь почти целиком заключается в том, чтобы устанавливать сотрудничество с разведорганами и органами безопасности соответствующих стран и обмениваться с ними информацией», — писала «Асахи».
      И газета, и «один из шефов ЦРУ», видимо, забыли рассказать о грандиозном скандале, который разразился в 1979 году после публикации в японском еженедельнике «Сюкан гэндай» списков журналистов — платных агентов ЦРУ. 450 имен журналистов и обозревателей, которые в 53 странах мира сотрудничают с американскими спецслужбами! Японский специалист в области разведки, которого журнал просил прокомментировать эту информацию, заметил, что среди всех имен прежде всего он обнаружил так называемых «советологов», враждебно настроенных к Советскому Союзу специалистов по «черной» пропаганде. Именно эти наемные перья, отмечали тогда трезвомыслящие наблюдатели, и стряпают клеветнические статьи, нагнетая нервозность и страх в кругах общественности по поводу несуществующей «советской военной угрозы».
      Но вернемся на страницы «Асахи». Газета спрашивает:
      Каковы же возможные формы сотрудничества ЦРУ с разведорганами других стран? Оказывается, это можно делать путем приглашения руководителей указанных ведомств в США на каникулы или на учебу, путем «обмена информацией о деятельности советских органов безопасности» или о работе левых организаций и т. д. Таким образом, приходит к выводу «Асахи», хотя само ЦРУ в подобных случаях непосредственно в дело по добыче информации не включается, оно получает ее в самом широком ассортименте. Вот почему столь редко стали попадать в печать скандальные разоблачения шпионских акций ЦРУ, вот почему об этом ведомстве так скупо пишут с некоторых пор в Японии.
      А теперь давайте посмотрим, какие же развед-подразделения работают сегодня в Японии в тесном контакте с ЦРУ, кто непосредственно снабжает Лэнгли разного рода секретной информацией. Выше мы уже упоминали так называемое Управление по проверке общественной безопасности (УПОБ). Это управление стало преемником Особого исследовательского управления при министерстве внутренних дел Японии, которое в период американской оккупации обрушивалось с репрессиями на проживавших в стране корейцев и членов коммунистической партии.
      Чем же занимается ныне УПОБ? Вот что рассказал по этому поводу один из сотрудников управления корреспонденту «Асахи».
      — Прежде всего мы должны вербовать и готовить сотрудников-шпионов. Кандидаты проходят тщательную проверку. Изучаются биография, место работы, друзья, круг знакомых, положение в той или иной организации. Выясняются наклонности, привычки, сильные и слабые стороны характера. Тайно выявляются сексуальные аномалии, склонность к разного рода заболеваниям... До той поры, пока нет полной ясности и абсолютной уверенности в том или ином человеке, ему ничего не предлагают. В отличие от полицейского управления УПОБ считает своим главным оружием деньги. Было много случаев, когда управление переманивало осведомителей, прежде работавших на полицию. УПОБ платит вдвое больше, нежели полиция. Вся деятельность УПОБ регулируется кодированными предписаниями и циркулярами. Так, например, циркуляр под шифрованным заголовком «Контроль за деятельностью организаций» предусматривает, что объектом изучения на данном этапе являются СССР и другие страны социализма.
      Организационно УПОБ состоит из двух исследовательских отделов и семи отделений. Второе отделение 2-го отдела, которое якобы занимается предотвращением заговоров, убийств, в действительности ведет шпионскую работу за границей.
      А теперь мысленно перенесемся в Токио, в густонаселенный, всегда оживленный район Роппонги. Здесь за высоким белокаменным забором с давних времен обосновалось Управление национальной обороны. Каждое утро к нему стекаются сотни людей. Часовые у ворот. Постовые охранники внимательно проверяют служебные удостоверения лиц в униформе и штатском платье. Там, за пределами поста, в глубине двора, люди расходятся в свои кабинеты, комнаты, аудитории.
      Вот проходную миновал сам полковник Ямада. Он возглавляет Отдел исследований и изучений сухопутных сил самообороны. В его подчинении 220 человек. Это, пожалуй, самый главный орган Японии по систематизации, переводу и анализу так называемых открытых источников информации. В отделе несколько отделений. 1-е отделение занимается проблемами СССР и стран социалистического содружества. Если исключить различных технических сотрудников, специалистов в области электронно-вычислительных машин, то получается, что в подразделении полковника Ямады занято 150 спе-циалистов-разведчиков. Военнослужащие сотрудники отдела получают языковую подготовку и знания по другим специальным дисциплинам в токийской разведшколе «Тёса гакко».
      По свидетельству газеты «Асахи», сотрудники 1-го отдела особенно пристально изучают «Красную звезду», «Военный вестник». Из китайской прессы прежде всего «Жэньминь жибао». В основном все издания поступают с дипломатической почтой из японских посольств за границей.
      Подчиненные полковника Ямады отыскивают в газетах и журналах самое важное и интересное, а также все, что имеет отношение к Японии. Затем обработанные и систематизированные материалы помещают в сборники по сто страниц: «Ежемесячник информационных материалов» или «Ежемесячник технических материалов» и других. Ямада выпускает для высшего начальства и оперативную еженедельную сводку меньшего объема.
      Помимо сухопутных сил самообороны, исследовательские отделы есть и в составе японских ВМС и ВВС. Основные функции всех исследовательских отделов, как вытекает из вышесказанного, — интенсивный поиск информации, которая может содержаться в открытых публикациях. Видимо, излагая мнение какого-то специалиста по разведке,
      «Асахи» подчеркивает: «По расписанию движения поездов и прибытия самолетов можно вычислить, например, пропускную способность железных дорог и длину взлетно-посадочных полос аэродромов. В результате увеличения рейсов пригородных поездов, на которых многие ездят на работу, удалось, к слову сказать, уточнить местонахождение новых нефтяных полей в Китае. С помощью статей о различных персональных перемещениях в какой-то степени можно судить о дислокации воинских частей. После прочтения статьи о «спокойных и расчетливых действиях экипажа в аварийной обстановке» можно узнать слабые места системы подачи топлива на самолетах...»
      Бывший сотрудник ЦРУ Филипп Эйджи, рассказывая в своем дневнике о контактах ЦРУ с иностранными разведслужбами, называет их «операциями взаимодействия». Эти операции распространяются и на Японию. С нескрываемой иронией Эйджи замечает, что, например, «главное правило обмена информацией — это ничего не давать, если в этом нет необходимости. Но поскольку иностранные службы обычно настаивают на обмене, второе правило сводится к тому, чтобы в ходе обмена дать как можно меньше, то есть чтобы для ЦРУ складывался благоприятный баланс».
      Так выглядит на деле японо-американское сотрудничество. В этой связи японские комментаторы отмечают всю сложность такого сотрудничества, растущую глубину противоречий в экономических и политических взаимоотношениях Японии с Соединенными Штатами. Что же касается спецслужб двух стран, то и в этой области наблюдается, как вздыхают японцы, «оябункобун» — начальник и подчиненный. А в «начальниках» по-прежнему ходит ЦРУ.
     
      Заговор не по-итальянски
      Самоубийства не такое уж редкое явление на Апеннинах. Итальянская статистика открыла даже некую общую закономерность взлета кривой преждевременного ухода из жизни столь любящих земные радости обитателей древней средиземноморской страны, заключающуюся в том, что число самоубийств тем выше, чем ниже экономические показатели. Открытие, прямо скажем, неновое и отнюдь не сенсационное для буржуазного государства. Бывают, конечно, и частности и странности. В Риме печальная хроника начинает особенно регулярно появляться на газетных полосах в те месяцы года, когда дует сирокко — ветер, раскаленный солнцем пустынь и впитавший влагу Средиземного моря, превращающий Вечный город в круглосуточную парную...
      Что касается частностей, то одна из них произошла в итальянской столице, когда опять же дул влажный сирокко... В своей квартире был найден мертвым, с пистолетом в руке и пулей в сердце корпусной генерал Антонио Анца. Мы не стали бы тревожить прах генерала, если не одно обстоятельство. Уж очень много странных частностей начало происходить на Апеннинах после того, как на повестку дня уже не теоретически, а реально встал вопрос об участии Итальянской коммунистической партии в правительстве, в политическом управлении Италии. И особенно после того, как правящая христианско-демократическая партия (ХДП) впервые за три десятка лет дала согласие на образование в стране парламентского большинства вместе с коммунистами. Дала официальное согласие, несмотря на грубый окрик, последовавший от госдепартамента США, заявившего о «нежелательности» участия коммунистов в управлении государственными делами. Кстати, совершенно беспрецедентное заявление последовало и лично от самого президента Соединенных Штатов. «Мы не одобряем участия коммунистов, — сказал президент, — в европейских правительствах. Более того, мы хотели бы, чтобы влияние коммунистов во всех странах Западной Европы уменьшилось... У Соединенных Штатов и Италии общие демократические идеалы и интересы, которые, как мы полагаем, коммунисты не разделяют». «Никогда еще Белый дом, — резюмировал близкий к официальным кругам Италии еженедельник «Панорама», — не заходил в официальных заявлениях так далеко в своих предостережениях Италии».
      И вот тут-то и начались странности. Среди бела дня на одной из центральных римских улиц террористы из так называемых «красных бригад» похитили председателя национального совета ХДП, пять раз занимавшего пост премьер-министра Италии, Альдо Моро. Похитили, хладнокровно расстреляв всех его охранников. Словно по мановению палочки невидимого дирижера, заиграл слаженный оркестр молодчиков из ультраправых и ультралевых террористических организаций. Загремели взрывы, заполыхали пожары, начались уличные побоища в близких и далеких уголках Апеннин. Основная часть политических преступлений была совершена в столице. Невидимый дирижер? Впрочем, невидимый ли? Представители различных политических партий Италии, печать самых разнообразных направлений уже безо всяких туманных намеков называют имя этого дирижера, вернее, дирижера черной волны террора, захлестнувшего Апеннинский полуостров, в том числе организацию похищения и зверского убийства Альдо Моро. Это международная реакция, секретные службы НАТО и, естественно, Центральное разведывательное управление США, пытающееся не допустить «ослабления» южного фланга Североатлантического союза. «Италия как идеальная почва для выращивания бациллы терроризма, как идеальная почва для развертывания «стратегии напряженности»? — спрашивает буржуазный еженедельник «Эспрессо». — Италия как колония, где иностранные секретные службы действовали и действуют с необычайной развязностью, плетут заговоры, которые будут раскрыты лишь в ходе истории?» «Эспрессо» не только ставит вопросы, но и отвечает на них. «Отныне ни для кого не секрет (уже столько было написано черным по белому в докладе американского конгрессмена Пайка и в документах комиссии конгресса США, расследовавшей деятельность ЦРУ), что, по крайней мере, до появления «левого центра» (коалиционные правительства, включавшие социалистов. — Авт.) правящие кабинеты, официально формировавшиеся в Риме, на самом деле создавались в Вашингтоне. 150 миллионов долларов, предоставленных Трумэном Де Гаспри, финансирование центристских и правых партий (65 миллионов долларов за два десятка лет), раскол социалистов в 1948 году, раскол профсоюзного единства — вот первые этапы стратегии. В те годы отделение ЦРУ в Риме было одним из самых активных. При президенте Кеннеди... начали поговаривать о «левом центре», сняли запрет и начали заигрывать с социалистической партией. Но эта операция была всего лишь ловкой игрой. Ее острие было направлено все туда же — на раскол левых сил, на еще большую изоляцию коммунистической партии. В 1969 году при президенте Никсоне в Рим прибыл в качестве посла Грехэм Мартин... который оценивал средства вмешательства США в пользу антикоммунистических партий в следующем порядке: политическое поощрение, финансовая поддержка и активная помощь. Судя по формулировкам, даже военное вмешательство, включая государственный переворот, считалось вполне допустимым, если бы все остальные попытки остановить продвижение коммунистов к власти потерпели «неудачу». Неужели вмешивалось одно лишь ЦРУ?»
      Чтобы ответить на вопрос буржуазного еженедельника, вернемся вновь к обстоятельствам смерти корпусного генерала Анца. В военных кругах его считали человеком демократических убеждений, выступавшим за установление тесных связей армии с народными массами и с ветеранами движения Сопротивления, против кастовости руководящих кадров и их зависимости от натовских генералов. Но не это самое главное. Дело в том, что покойный генерал, как писала газета «Аванти», «был самым серьезным кандидатом на пост руководителя СИД». СИД — информационная служба обороны, то бишь итальянская разведка и контрразведка. Раньше она называлась СИМ, затем СИФАР, потом СИД, ныне, вернее, совсем недавно ее разделили на две организации: СИСМИ (информационная служба обороны) и СИСДЕ (служба информации и демократической безопасности). Смена названий не меняла, по крайней мере, до последнего времени сущности этой организации, в сейфах которой хранится немало документов и материалов, могущих пролить свет на многие трагические факты послевоенной истории Италии. Если однажды достоянием печати стало совершенно секретное двухтомное досье на бывшего президента Итальянской республики Сарагата, куда пунктуально заносилось все, начиная от его конфиденциальных приемов до количества выпитых за неделю бутылок шампанского, если не единожды выплывали на поверхность странные дела итальянской разведки и контрразведки, высшие чины которой были замешаны и в попытках государственных переворотов, и в покровительстве неофашистов, и в связях с мафией, не говоря уже о долголетней связи с ЦРУ, то станет понятной озабоченность, которую испытывают некоторые (и не только итальянские) круги, когда встает вопрос о новом кандидате на пост руководителя разведки и контрразведки республики...
      Официальная версия, которую дало министерство обороны внезапной смерти корпусного генерала, — несчастный случай. Генерал, мол, чистил свой пистолет и нажал на спусковой крючок, забыв о том, что в стволе находится патрон. Некоторые газеты писали о возможном самоубийстве, хотя видимых причин для этого не было. Газета «Аванти» решительно отклонила обе гипотезы. «Самоубийство? Вызывает недоумение тот факт, — утверждала она, — что такой человек, как он, решил покончить жизнь самоубийством выстрелом в сердце, в то время как он в одних трусах жарил себе бифштекс... Говорили, что генерал Анца был одним из кандидатов на пост командующего корпусом карабинеров или начальника штаба вооруженных сил. Но создается впечатление, что в действительности покойный генерал был самым серьезным кандидатом на должность руководителя СИД, поскольку адмирал Казарди уходит на пенсию по возрасту...»
      Добавим к сказанному, что многочисленные органы информации Италии отмечали, что «самоубийство» Анца (слово «самоубийство» практически все издания взяли в кавычки) далеко не первый в Италии случай смерти высокопоставленного военного при невыясненных обстоятельствах. В 1968 году произошло «таинственное самоубийство» начальника одного из отделов разведки и контрразведки полковника Ренцо Рокка. В том же году при странных обстоятельствах скончался генерал Манес, а в 1970 году тоже по невыясненным причинам погиб в дорожной катастрофе генерал Чильери... Все эти высокопоставленные покойники имели более чем непосредственное отношение к самой крупной, хотя и неудавшейся, попытке государственного переворота, в котором были замешаны и правые силы, и крупные финансово-промышленные круги страны, и бывший президент Италии Антонио Сеньи, и ЦРУ. Тогда впервые, пожалуй, за всю послевоенную историю уши американской разведки вылезли настолько явно, что даже самые проамерикански настроенные итальянцы схватились в ужасе за голову. Достаточно сказать, что подробный план военного переворота, получивший название «план Соло», был во всех деталях разработан в Лэнгли — резиденции ЦРУ. Шумный скандал, начавшийся в конце 1967 года, вылился в судебный процесс, возбужденный бывшим руководителем итальянской разведки и контрразведки, ныне умершим генералом Де Лоренцо против еженедельника «Эспрессо». Приведем лишь несколько строк из речи прокурора Витторио Оккорсио на процессе: «...В июне — июле 1964 года в связи с правительственным кризисом генерал Де Лоренцо подготовил «чрезвычайный план», не поставив об этом в известность компетентные органы, и тем самым превысил свои полномочия... СИФАР составил списки лиц, подлежащих аресту, которые по распоряжению Де Лоренцо были переданы командованию войск карабинеров вместе с приказом быть готовым к арестам и содержанию в концлагерях упомянутых лиц... Проводились секретные совещания с участниками высших военных чинов, во время которых генерал Де Лоренцо говорил о наличии сложной политической ситуации и необходимости принятия «чрезвычайных мер»...»
      Судебный процесс, как известно, закончился практически ничем. «Кто-то» приложил немалые усилия и средства, чтобы свести его на нет, несмотря на многочисленные комиссии по расследованию «дела СИФАР», секретные доклады и показания свидетелей. Кстати, свидетели начали отправляться в мир иной с 1968 года. Первым оказался уже упоминавшийся нами полковник Ренцо Рокка, который был найден мертвым в своей конторе за день до того, как должен был выступить в качестве свидетеля на процессе по «делу СИФАР»... Рядом с трупом лежал пистолет, дверь на балкон была открыта, на пыльном его полу остались торопливые следы... На пистолете не обнаружили отпечатков пальцев полковника, торопливые следы мужских ботинок тоже принадлежали не ему...
      Имелись ли причины для того, чтобы убрать полковника? Да, были. Он слишком много знал. Крупнейшая буржуазная газета Италии «Коррьера делла сера» писала в те дни, что Рокка «является хранителем всех секретов предпринимательского класса и раздираемых внутренней борьбой, постоянно ( нуждающихся в деньгах политических пар-тий...». Через бывшего полковника, как оказалось, проходили все заказы НАТО для итальянской промышленности, и его рекомендации в этих сделках играли первостепенную роль. Рокка был в курсе подкупа и шантажа многих итальянских политических деятелей, владел магнитофонными пленками, на которых тайно были ваписаны беседы бывшего президента Сеньи со многими политическими и государственными деятелями. А ведь Сеньи до сих пор считают одним из основных персонажей готовившегося июльского переворота 1964-го. И никто пока не опроверг этой версии.
      Так кто же такой полковник Рокка и каким винтиком он был в СИФАР? Чтобы ответить на этот вопрос, заглянем на римскую улицу Корсо. В центральной, самой древней части Вечного города эта улица самая прямая. Будто кто-то разрубил пополам массив мрачноватых дворцов и старинных зданий этой аристократической части города. По обеим сторонам улицы мелькают вывески крупнейших итальянских банков, всевозможных обществ и агентств с громкими титулами. Среди них неприметна скромная вывеска в доме № 303: СИАТИ, то есть «Итальянское акционерное общество по промышленно-техническим изысканиям». Фирма не пользовалась большой популярностью. В регистре итальянских акционерных обществ в разделе на букву «с» было отведено СИАТИ три строки. Одна говорила о более чем скромной сумме номинального капитала фирмы, а две другие о том, что главой и единственным акционером является некто инженер Роберто Рибери, основавший свое «дело» в 50-х годах. Возможно, прошло бы много лет нешумной деятельности СИАТИ, если бы не, такой случай.
      В январе 1967 года во время одного из бурных заседаний сената, когда обсуждались «странные» дела итальянской разведывательной службы, находившиеся в явном несоответствии с конституционными нормами, выступил сенатор-демохристианин Мессери. Его имя широко упоминалось в печати в связи с разными махинациями как СИФАР, так и американского ЦРУ. Мессери, видимо, решил на сей раз скомпрометировать своего давнего неприятеля, или, как итальянцы любят говорить, «дорогого врага», социал-демократа Роберто Тремеллони, занимавшего тогда пост министра обороны. Сенатор в весьма ехидной форме сделал министру запрос о характере деятельности РЕИ, основного отдела контрразведывательной службы по борьбе с промышленно-экономическим шпионажем, который, как подчеркнул Мессери, «черт знает чем занимается, то ли экономическим контршпионажем, то ли внутриполитическим шпионажем». Тогда министр ничего не ответил сенатору, поскольку, видимо, не был в курсе дел отдела. Клубок стал быстро разматываться. Сенсация следовала одна за другой. Во-первых, оказалось, что отдел РЕИ (то бишь «Отдел по промышленно-экономическим исследованиям») и акционерное общество с ограниченной ответственностью СИАТИ одно и то же юридическое лицо, а во главе обеих организаций в течение более двух десятков лет стоял полковник СИФАР Ренцо Рокка. Кстати, полковник имел не два имени, а целых три. Ренцо Рокка был не только «инженером» Роберто Рибери, но и «доктором» Пино Ренци. Дело, однако, не в трех именах — для профессионального разведчика это не такое уж необычное явление, — а в том, что «полковник Рокка, — как отмечал еженедельник «Эспрессо», — двадцать лет бессменно руководил одним из наиболее деликатных отделов СИФАР, потому что был ловким службистом и доверенным лицом тех христианских демократов, которые в течение этого периода занимали пост министра обороны страны. Он был лично известен советникам по крайней мере двух президентов республики — Гронки и Се-ньи. Полковника никто не снимал с его поста в те чение двух десятков лет, потому что он являлся обладателем самых больших тайн из истории республики и, в частности, совершенно секретных данных об экономических и политических связях христианско-демократической партии с наиболее мощными монополистическими кругами итальянского делового мира». Такова была фигура полковника Рокка, смещенного с поста начальника отдела РЕИ, как только началась скандальная история с несостоявшимся заговором против республики, и покончившего жизнь «самоубийством», когда его вызвали в суд в качестве свидетеля.
      Мы недаром отвели столько места полковнику. Жизнь его таинственно оборвалась много лет назад, а дела, которыми он занимался, увы, еще не закончились. Каждый раз, когда на Апеннинах разгорается очередной политический скандал, пресса вспоминает о Ренцо Рокка. «Одно из очередных вмешательств ЦРУ в итальянские дела, — писал еженедельник «Панорама», — датируется 1963 годом. Целью его было не допустить прихода к власти первого правительства левого центра, сформированного несколько позже христианским демократом Альдо Моро. В качестве непосредственного исполнителя своих директив американская секретная служба избрала тогда полковника Ренцо Рокка, начальника отдела РЕИ. Эту «пешку» приводил в движение генерал Вернон Уолтерс, который в начале 60-х годов возглавлял средиземноморский отдел американской контрразведки и весной 1963 года был послан по заданию ЦРУ в Ватикан для оказания нажима на папу Иоанна XXIII с тем, чтобы тот не давал согласия на создание левоцентристского правительства в Италии. На протяжении нескольких месяцев полковник Рокка искусственно и искусно раздувал недовольство в промышленнофинансовых кругах, с которыми у него были тесные контакты, и наводнял кабинеты политических деятелей паническими сводками о социально-экономическом положении страны...»
      Разве нынешняя ситуация, сложившаяся на Апеннинах, не напоминает ту, которая была при жизни полковника Ренцо Рокка? Разве не предпринимаются невероятные усилия для того, чтобы не допустить в правительство коммунистов, разве убийство одного из самых крупных и дальновидных государственных деятелей Италии Альдо Моро, возглавившего первое левоцентристское правительство, так не нравившееся поначалу американцам, не было приурочено к созданию правительственного большинства, в которое впервые за последние три десятилетия официально вошла компартия, разве террор, развязанный на апеннинской земле, не пахнет гнуснейшей провокацией, которой «кто-то» все время пытается прилепить «красный» ярлык?
      Впрочем, все знают, кто этот «кто-то». Застрелившийся или застреленный полковник Рокка был всего-навсего пешкой. Те, кто ее двигал, продолжают игру на политической арене Италии с другими пешками, ладьями и даже королями. «ЦРУ передало по крайней мере 6 миллионов долларов в форме тайных платежей наличными отдельным антикоммунистическим руководителям Италии, пытаясь помешать новым победам Итальянской коммунистической партии на национальных выборах...» — писала «Нью-Йорк тайме» в марте 1976 года. Во время поездки государственного секретаря США Киссинджера в Западную Европу он, как сообщали хорошо осведомленные лица, утверждал, что Соединенные Штаты полны решимости сделать все возможное, чтобы помешать коммунистам войти в западные правительства и подорвать НАТО. Несмотря на такие объяснения, решение правительства санкционировать прямые и тайные субсидии ЦРУ в Италии подверглись резкой критике, когда директор ЦРУ Уильям Колби официально информировал специальные подкомиссии палаты представителей об этой операции.
      А вот как прокомментировала эту «новость» итальянская буржуазная газета «Мессаджеро»: «Сейчас во всей этой истории можно выделить следующие факты. Во-первых, американцы официально признают, что махинации ЦРУ, направленные на то, чтобы с помощью подкупа руководить деятельностью антикоммунистических партий в Италии, постоянно осуществляются с 1948 года. Во-вторых, после выхода Греции из военной организации НАТО и событий в Португалии Италия стала для Соединенных Штатов своего рода Вьетнамом, и на нее, считают они, нужно оказывать всяческое давление, чтобы обеспечить американские интересы. В-третьих, деятельность ЦРУ на Апеннинах не только подтверждает, что США по-прежнему относятся к Италии как к своей «колонии», но и представляет собой настоящую провокацию с целью дискредитировать политические силы, борющиеся за «новую форму правления» на Апеннинах. Вместе с тем глубокое беспокойство вызывает то обстоятельство, что наше министерство иностранных дел до сих пор не предприняло никаких шагов и даже не вырази-ло публичного сожаления по поводу недопустимого вмешательства американского правительства в наши внутренние дела. Закулисные махинации ЦРУ в Италии окончательно развеяли миф о так называемом «оборонительном» характере НАТО».
      Прокурор Чезаре Терранова, один из тех, кто вмешал мафии и неофашистам.
      Еще большую ясность в эти вопросы внес бывший директор ЦРУ Уильям Колби в своем интервью итальянской журналистке, которое опубликовал французский еженедельник «Экспресс».
      Вопрос. Г-н Колби, назовите имена тех, кто получил деньги от ЦРУ в моей стране. Италия не относится к тем малым латиноамериканским государствам, которые находятся на содержании «Юнайтед фрут». И было бы несправедливо держать под подозрением всех политических деятелей. Как вы думаете, г-н Колби, известны ли эти имена председателю итальянского парламента?
      Ответ. Нет, поскольку американский конгресс проголосовал за неразглашение этих сведений. ЦРУ должно защищать своих агентов, людей, работающих на него. Решение о том, сообщать или не сообщать эти имена, входит, конечно, не в компетенцию ЦРУ, а в компетенцию правительства Соединенных Штатов. А я говорю не от его имени, а от имени ЦРУ. Я отвечаю «нет» и советую всем отвечать то же самое. Я не назову никого. Это невозможно, потому что я хочу выполнять соглашения, связывающие меня с людьми, с которыми я работаю...
      Вопрос Но существует только один тип людей, которые еще отвратительнее, чем продажные люди. Это те, кто подкупает.
      Ответ. Мы, работники ЦРУ, не подкупаем никого. Весьма возможно, что в Италии существует проблема коррупции. Но она возникла намного раньше, чем мы появились на сцене. Если вы считаете, что мы кого-то подкупаем, значит, вы считаете, что мы платим ради того, чтобы добиться какой-то выгоды для себя. Мы даем деньги, помогая людям, у которых нет средств добиться того, чего они хотят. Наша цель — поддержать демократию, и Италии следовало бы понимать это лучше, чем кому-либо, ибо именно Соединенные Штаты в течение 30 лет дают ей возможность избежать тоталитарного коммунизма.
      Вопрос. А результат, г-н Колби, таков, что коммунисты оказались накануне прихода к власти. На каждых выборах они собирают все больше и больше голосов. Признайтесь же честно. Вы и в самом деле считаете, что потратили деньги с достаточным основанием? Что действовали разумно?
      Ответ. Не в наших привычках расходовать деньги легкомысленно. Вы не можете судить на основе отдельных фактов, таких, например, как результаты последних выборов в Италии. Может быть, действия американцев в Италии со времен
      второй мировой войны не были идеальными. Во всяком случае они были полезными. Я бы сказал более того — позитивными. Речь идет о плане Маршалла, НАТО и ЦРУ.
      Вопрос. Всем нам известно, что СИД является базой ЦРУ в Италии. По какому праву, г-н Колби, вы шпионите за мной у меня дома? И пользуетесь для этого услугами разведывательной службы моей страны? По какому праву вы прослушиваете мои телефонные разговоры?
      Ответ. Я с вами согласен. Однако благодаря этому мне известно, что происходит в мире. Нет ничего плохого в попытке понять, что происходит, что делают или думают люди. Речь идет не о вмешательстве в частную жизнь, а о том, чтобы выяснить, не держите ли вы в руке пистолет, чтобы выстрелить в меня и помешать этому. Вы спрашиваете меня, имеет какая-либо страна право шпионить в других странах? Во всех странах это запрещено законом, но почти все этим занимаются. Итак, имею ли я право попытаться выяснить, что происходит в мире, для того, чтобы обеспечить безопасность своей страны? Я отвечаю: «Да». Морально я имею такое право, хотя это и незаконно.
      Вопрос. Посмотрим, правильно ли я вас поняла. Вы говорите, что шпионить за мной в моей собственной стране незаконно и вместе с тем законно. Даже посредством секретных служб моей страны?
      Ответ. Это зависит от обстоятельств. Бывает так, что нам помогает другая секретная служба. Это зависит от политики, проводимой в данной стране. Бывает так, что две страны, объединенные общностью интересов, сближаются, испытывая серьезное беспокойство в связи с возможным проникновением извне. В таком случае мы работаем вместе... Разведывательная служба не имеет права говорить о тех, кто на нее работает. Вы себе и представить не можете, какое зло во всем мире приносит утечка такой информации: зло это огромное. Люди спрашивают теперь: «Могу ли я и в самом деле доверить вам свою жизнь и свое положение? А не сообщите ли все это конгрессу?» — и уходят от нас. Люди, которые работали на нас, говорят нам: «Кончено». То же самое происходит и с другими секретными службами. Они упрекают нас: «Мы передавали вам сверхсекретную информацию. Теперь мы этого больше делать не будем». Таким образом, мы потеряли нескольких агентов, которые опасаются, что секрет будет разглашен.
      Вопрос. Агентов или еще и клиентов?
      Ответ. И тех и других — и новых и старых. Они почувствовали, что их предали. Мы приложили все усилия для того, чтобы не называть никаких имен. Мы сделали все возможное. И я должен признать, что мы победили. Но вся эта борьба нанесла нам немало вреда.
      Вопрос. Как вы поступите с нами, если коммунисты победят на выборах? Не накажете ли вы нас, устроив государственный переворот, как в Чили? Не будет ли у нас второй Чили?
      Ответ. Я этого не знаю. Это общеполитическая проблема.
      Вопрос. Нук нет, вы знаете. Еще одна Чили?
      Ответ. Необязательно. Вы требуете от меня гипотез. Я не могу дать ответа. Здесь играют роль слишком многие факторы...
      Факторов действительно очень много, и не всегда в них просто разобраться. Стоит ли ЦРУ за попытками государственных переворотов, направляет ли деятельность всякого рода экстремистских организаций, включая «красные» и «черные» бригады, стремясь создать внутри страны хаос, породить беспорядки и подготовить почву для очередного «плана Соло»? Ответить на эти вопросы взялся уже упоминавшийся нами буржуазный еженедельник «Панорама» в статье «Гипотеза ЦРУ». Он взял для дальнейшего анализа три факта, три события, по которым официальное расследование было закончено: неудавшийся путч «черного князя» Джулио Боргезе, таинственную смерть книгоиздателя Джан-джакомо Фельтринелли и заговор фашистской организации «Роза ветров».
      Путч Боргезе. Ромео Орландини, инженер-конструктор, правая рука «черного князя» Валерио Юнио Боргезе, сказал, что в ночь с 7 на 8 декабря 1970 года, в то время как в Риме путчисты заняли арсенал министерства внутренних дел, Ричард Никсон в Белом доме с нетерпением ожидал известий, Орландини сделал это признание в Швейцарии 22 июня 1974 года. Он беседовал с четырьмя сотрудниками СИД во главе с капитаном Антонио Ла Вруна. Он рассказал обо всем, потому что был убежден, что секретные службы находятся на его стороне и готовят новый государственный переворот. Заявления Орландини заполнили две мини-кассеты. Всего он говорил 71 минуту и 5 секунд, и, по крайней мере, четверть часа он посвятил бывшему президенту Соединенных Штатов и его представителю среди путчистов Эдварду Фендуичу, инженеру электронной компании «Селения». Вот часть его рассказа, записанного на пленку.
      Орландини. Мы поддерживали связи и по международному телефону. Из Рима кое-кто должен был позвонить лично Никсону. К этому делу имело отношение командование НАТО. Флот НАТО был готов подойти к итальянским берегам... Вы даже не представляете все масштабы и всю серьезность этой операции.
      Вопрос. Ты сам непосредственно мог связаться с Никсоном?
      Ответ. У меня были необходимые встречи с его доверенным лицом здесь, в Италии.
      Вопрос. Кто это, сотрудник компании «Селения»?
      Ответ. Да. Его зовут Фендуич. Это один из членов партии Никсона, республиканец. В Европе он курировал интересы Америки, но прежде всего лично Никсона и республиканской партии. Боргезе предъявил ряд требований. Я изложил их Фендуичу. Фендуич связался с Никсоном, Никсон согласился удовлетворить часть этих требований, вернее, почти все.
      Вопрос. Как ты мог быть уверен в том, что Фендуич действительно поддерживает контакт с Никсоном?
      Ответ. Он беседовал с Никсоном по телефону, причем в моем присутствии...
      Заявления инженера-конструктора вновь приобрели актуальность тогда, когда римская прокуратура решила выяснить историю с деньгами, выплаченными ЦРУ. Из архива был извлечен один из документов, конфискованных во время следствия по делу о неудачном путче. Это заявление, которое Боргезе в случае удачи переворота зачитал бы итальянцам по телевидению. В пункте 7 этого заявления говорится: «Назначение специального представителя, который должен постоянно поддерживать контакт непосредственно с президентом США, чтобы безотлагательно решить вопрос о конкретных сроках военного участия Италии в решении проблем Юго-Восточной Азии».
      Дело Фельтринелли. Джанджакомо Фельтринел-ли был убежден, что секретные службы ЦРУ ведут за ним слежку. Вечером 20 марта 1972 года, когда заместитель прокурора республики Антонио Бевере сделал это заявление в присутствии трех десятков журналистов, собравшихся в его кабинете во Дворце правосудия в Милане, Фельтринелли был уже мертв. Он погиб при взрыве опоры линии высоковольтных передач в Сеграте. Бевере так и не сумел обнаружить, имел ли Фельтринелли основания так опасаться секретных служб США. Когда он разговаривал об этом с журналистами, он, по сути, лишился возможности вести дело. Его передали главному прокурору Энрико Де Пеппо, который уже имел свою конкретную версию: издатель Фельтринелли погиб в результате «несчастного случая на работе», то есть потому, что он неосторожно вызвал взрыв динамита, с помощью которого хотел взорвать опору линии высоковольтных передач. Ни Бевере, ни Де Пеппо не знали тогда, что за месяц до гибели Фельтринелли в Италию из США были переведены деньги и что они попали в руки «одного высокопоставленного сотрудника секретной службы», который передал их сотруднику СИД. При этом почти с полной уверенностью можно сказать, что ему было поручено использовать их наиболее рационально в связи с предстоящими выборами. С самого начала было ясно, что дело Фельтринелли станет центральной темой избирательной кампании. После того как Бевере отстранили от расследования, о ЦРУ и о секретных службах вообще больше не упоминали. «И это было ошибкой, — заявила корреспонденту журнала «Панорама» Инге Шенталь, бывшая жена издателя. — Сообщения о средствах, предоставленных США, доказывают, что расследование нужно было вести именно в этом направлении».
      Фельтринелли рассказал о своих опасениях бывшей жене, с которой он поддерживал хорошие отношения.. «Если в один прекрасный день под мостом обнаружат убитого, раздетого человека, то этим человеком буду я», — сказал он ей. Он был убежден, что «ястребы» в Соединенных Штатах никогда не простят ему дружбу с Фиделем Кастро и его деятельность в поддержку освободительных движений в Латинской Америке.
      Заговор «Розы ветров». Полковник артиллерии Амос Спьяцци признался падуанскому следователю Джованни Тамбурино, что, будучи завербованным секретными службами, он установил контакт с группой неофашистов из Лигурии и Венеции, потому что был убежден, что его долг заключается именно в том, чтобы создать заслон на пути коммунизма, как это предусмотрено, секретными соглашениями НАТО. Поэтому и была создана организация «Роза ветров», одна из самых опасных среди подрывных групп.
      Но следователь Тамбурино, точно так же как и Бевере, был отстранен от следствия, как только он попытался заглянуть за кулисы. Следствие было передано в Рим по указанию кассационного суда, а операция «Роза ветров» была расценена чем-то вроде вульгарного мошенничества. Ее-де, мол, подготовила группа военнослужащих и штатских, стремившихся прежде всего выудить деньги у лигурийских промышленников. Но закрытое в столице дело получило неожиданно новое направление. Один из служителей миланского правосудия, Антонио Ломбарди, попытался доказать, что с «Розой ветров» был связан также анархист Джанфранко Бер-толи, который бросил бомбу перед миланской квестурой на улице Фатебенефрателли 17 мая 1973 года, в первую годовщину убийства полицейского комиссара Луиджи Калабрези.
      Ломбарди обнаружил связь между Бертоли и падуанским отделом организации «Роза ветров» и, когда пошел по следу тех, кто финансировал их деятельность, натолкнулся на генуэзское отделение этой организации. Затем ему удалось добиться от тогдашнего руководителя СИД адмирала Марио Ка-зарди признания, что Бертоли был осведомителем этой секретной службы. Миланский следователь очень скоро убедился, что члены организации «Роза ветров» отнюдь не шутят. Проверяя показания полковника Спьяцци, он вышел на след международных связей этой организации. Прямую ссылку на США и НАТО как на подстрекателей заговора он сразу же обнаружил в показаниях Роберто Ка-валларо, бывшего профсоюзного деятеля, связанного с полковником Спьяцци.
      И вот, наконец, очередное преступление террористов — похищение и убийство одного из виднейших государственных и политических деятелей послевоенной Италии Альдо Моро. Как известно, лидер христианско-демократической партии был похищен «красными бригадами» 16 марта 1978 года. Продержав Моро в заточении почти два месяца, террористы убили его. То, что «красные бригады» не были инициаторами злодейского преступления, ни у кого не вызывало никаких сомнений с самого начала. Кто же стоял за их спиной? По мнению видного итальянского католического деятеля Руджеро Орфея, как утверждал французский журнал «Франс нувель», в Италии существует группа, «состоящая из мафии, шефов государственных и частных предприятий, а также политиканов, которые с определенного момента решили, что Моро зашел слишком далеко в своих политических союзах».
      Действительно, лидер ХДП был похищен «красными бригадами» в тот день, когда произошло важнейшее событие в политической жизни Италии — был вынесен вотум доверия только что сформированному правительству, опиравшемуся на правительственное большинство, в состав которого вошли коммунисты. Создание этого правительства во многом было и личной заслугой Альдо Моро. Новый поворот событий на Апеннинах многим пришелся не по вкусу. Как подчеркивала сама итальянская печать, преступление «красных бригад» было направлено именно против нового парламентского большинства, против перспективы вхождения коммунистов в правительство, против тех демохристи-анских деятелей, которые решились наконец «попробовать» наладить отношения с ИКП, то есть, короче говоря, «красные бригады» преследовали те же цели, что и «черные» неофашисты. Ни у кого не вызвало сомнений и то, что к похищению и убийству Моро имеет отношение международная реакция. Незадолго до трагических событий бывший премьер-министр говорил своему ближайшему другу — сенатору от ХДП Витторио Червоне, что опасается за свою жизнь и за безопасность своих близких, что ему «не простят новой политики», что его «не понимают в Соединенных Штатах и кое-кто в ФРГ»...
      Конечно, ни террористам, ни тем, кто стоит за ними, вообще-то не удалось добиться того, что они задумали, осуществляя очередную кровавую провокацию. Правительство, опирающееся на поддержку коммунистов, осталось у власти. Это несомненная заслуга демократических сил страны. Однако реакционные силы в Италии все еще пытаются разыгрывать «карту Моро» в темных политических махинациях.
      ...Утверждают, что в бронированной комнате итальянской секретной службы, ключи от которой хранятся у министра обороны, находится немало документов, которые могут пролить свет на многие загадочные дела как прошлых лет, так и настоящего времени. Но никто не решается открыть эту комнату, и никто не знает, кому можно доверить ключи от нее. Может быть, в этом и следует искать разгадку странной смерти генерала Анца, который претендовал на пост руководителя разведслужбы Италии, будучи человеком прогрессивных убеждений, и имел твердое желание заглянуть в эту бронированную комнату...
     
      Шпионские сети Пекина
      За десять последних лет Китай спровоцировал целый ряд кровопролитных столкновений в различных частях своей 20-тысячекилометровой сухопутной границы.
      Судя по всему, пекинские руководители все эти годы проводили свои провокации по заранее разработанному сценарию. В равной степени это относится и к деятельности китайских спецслужб: Пекин расставлял свои шпионские сети там, где планировалась очередная «жандармская» акция, или внедрял своих агентов в странах, с которыми предполагал для своей выгоды устанавливать контакты.
      Пекин, который сегодня посылает свои делегации в страны Западной Европы и США с главной целью — добиться от правительств обещания на поставки современного оружия, еще вчера проводил против них шпионские операции. Впрочем, он занимается этим и поныне. И не случайно, видимо, китайским руководителям досконально известно, с какими портфелями прибывают к ним в гости высокопоставленные деятели Запада. Вспомнить хотя бы делегацию конгресса США, которую в 1979 году возглавлял член палаты представителей JI. Вулф. Поначалу эта фигура оставалась для Пекина в чем-то загадочной. Дешифровать ее было поручено китайской разведке, давно орудующей в Соединенных Штатах под самыми разными «крышами». В результате еще до того, как Вулф был вынужден признать, что члены его делегации инструктировались не только специальными службами Белого дома, но и сотрудниками Центрального разведывательного управления, китайское руководство уже имело на сей счет самую подробную информацию.
      «Китай, — пишет «Нью-Йорк дейли ньюс», — располагал собственной службой шпионажа с незапамятных времен. Сегодня в подчинении его разведывательного сообщества глобальная шпионская сеть. Среди пекинской агентуры — дипломаты, журналисты, военнослужащие, ученые, профессора университетов, предприниматели и моряки торгового флота. Шпионы Пекина проникли во все крупные
      китайские общины в Азии, Европе и на Американском континенте. Они также завербовали агентов-некитайцев в Австралии и в Африке».
      Разведывательная деятельность Китая за рубежом, по мнению западной печати, осуществляется прежде всего отделом международных связей и отделом «единого фронта» ЦК КПК. Последний выступает в роли главного связующего звена с многомиллионной массой « зарубежных китайцев» — хуацяо, проживающих в Юго-Восточной Азии, США и других странах. Именно этот отдел занимается привлечением зарубежных китайцев на сторону Пекина, вовлекает их в шпионскую деятельность, а при случае подогревает хуацяо на проведение мятежей, путчей.
      Одной из важнейших задач, стоящих перед «единым фронтом», является агитация среди наиболее талантливых, занятых за границей на ключевых постах в военной промышленности лиц китайской национальности за возвращение на родину в Китай. Наибольшим успехом в сфере этой деятельности пекинской разведки власти КНР считают переход на сторону Пекина инженера Цянь Сюесэня, проживавшего и получившего образование в США, создателя первой китайской ядерной ракеты.
      О многоэтажности спецслужб Китая свидетельствует еще одно звено — так называемый специальный отдел исследований при ЦК КПК. Английская газета «Гардиан», например, указывает, что отдел международных связей официально служит для контактов с компартиями других стран, но, по-видимому, «занимается еще и шпионской деятельностью». А японская «Асахи симбун», опубликовавшая достаточно подробные данные о разведорганах Китая, считает отдел исследований «самым важным разведывательным органом КНР». Газета подчеркивает, что «о нем ничего не было известно даже рядовым членам партии. В принципе этому отделу вменяется в обязанность заниматься сбором развед-информации об иностранных государствах. Во всех пограничных провинциях Китая работники этого отдела выполняют специальную задачу по получению секретных данных о соседних государствах».
      Эта же газета приоткрывает завесу еще над одним разведорганом Пекина — 2-м отделом генштаба НОАК. «Асахи симбун» указывает: «С помощью военных атташе, прикомандированных к различным посольствам, 2-й отдел осуществляет сбор военной разведывательной информации. Однако имеются также высокопоставленные служащие отдела, рабоКогда-то Пентагон готовил тайные планы против Пекина.
      тающие как гражданские лица. С точки зрения финансовых возможностей, этот отдел, как полагают, уступает лишь отделу исследований при ЦК КПК».
      Западная пресса уже не раз отмечала, что Пекин не гнушается никакими методами для проведения идеологических диверсий, шпионажа. И прежде всего китайские лидеры ориентируют на эту деятельность аппарат своих посольств (Китай установил дипломатические отношения более чем со 120 странами), торговые миссии, отделения информационного агентства Синьхуа. Когда невозможно использовать ни то, ни другое, ни третье, Пекин старается получить разрешение на поездки делегаций, которые могут пусть недолго, но все же выполнять шпионские задания Центра, а при случае заложить основу на будущее для чего-то более солидного.
      еАгенты Пекина прочно окопались в китайских посольствах в Оттаве, Мехико, в представительстве при ООН в США. Небольшая армия прекрасно подготовленных разведчиков двинулась в Нью-Йорк, как только Китай был принят в 1971 году в эту организацик», — сообщает «Нью-Йорк дейли ньюс». Так, например, Гао Лян, который прибыл тогда в Нью-Йорк в ранге второго секретаря китайского представительства при ООН, по мнению наблюдателей, разведчик высшего класса, который много путешествовал, знает ряд иностранных языков и который прежде работал, прикрываясь официальной должностью разъездного корреспондента агентства Синьхуа.
      В Кении действовал корреспондент Синьхуа разведчик Ван Дэмин, а его коллега Ян Сяонун представлял китайскую разведку во Франции и Швейцарии. Ван Вэйчжэн и Чжу Цзидун, корреспонденты того же агентства в Бразилии, были арестованы вместе с двумя переводчиками и пятью сотрудниками китайского бюро по содействию торговле. Шпионская компания была признана виновной, и суд приговорил каждого к десяти годам тюремного заключения. Этот список «журналистов» можно продолжать до бесконечности. Они проявляли и проявляют настырную активность на Африканском континенте, о чем следует сказать особо.
      Страной-плацдармом, откуда Пекин решил начать проникновение в Западную Африку в начале 60-х годов, стал Египет. Он был первым африканским государством, установившим с Пекином дипломатические отношения. После этого Китай стал направлять в Африку своих опытнейших дипломатов, шпионов и диверсантов. Пекин создал при военных академиях в Нанкине и Ухани специальные школы по обучению методам ведения партизанской войны, где занимались сотни новобранцев из Африки, включая Конго, ЮАР.
      Громкий скандал разразился в декабре 1965 года, когда пропекински настроенные левацкие элементы с благословения маоистов отважились на заговор с целью убийства президента Гамаль Абдель Насера, но потерпели фиаско. Когда же следственные органы Египта заинтересовались связями между посольством КНР и заговорщиками, китайский посол спешно покинул страну. За ним в пожарном порядке последовал заведующий отделением Синьхуа, обвиненный в финансировании операции.
      Газета «Нью-Йорк дейли ньюс» пишет: «Китайская разведка собирает информацию по весьма широкому кругу проблем — в области сельского хозяйства, торговли, средств связи, финансов, обороны, политической жизни и т. д. В настоящее время главное внимание уделяется электронным исследованиям вообще, и вычислительной технике в частности, Пекин твердо убежден в том, что рука, которая будет лежать на кнопке ЭВМ, в конечном счете будет контролировать весь мир...»
      В западной печати не раз публиковались сообщения об использовании китайскими спецслужбами канадской территории. Так журнал «Легион» писал, что Китай стал засылать своих шпионов в Канаду сразу же после установления с этой страной дипломатических отношений. А первый посол КНР в Канаде, подчеркивает журнал, сам возглавил китайскую секретную службу. Китайские агенты в Канаде действуют в тесном контакте с хуацяо, которые работают в частных научно-исследовательских лабораториях, институтах, правительственных учреждениях. Больше всего их интересуют секреты в области военной электроники Канады. Известен также случай, когда за шпионаж из этой страны был выдворен второй секретарь посольства КНР.
      В 1978 году японские журналисты подробно рассказывали о разоблачении китайского шпиона Ян Чжэна. Об этом сообщила газета «Майнити». Речь шла о магазине «Риогэн» по продаже китайских книг в токийском районе Канда, который внешне ничем не отличался от множества других торговых точек, лавок. Однако, как выяснилось, его служащие во главе с управляющим занимаются не только продажей книг. Сотрудники отдела общественной безопасности токийского полицейского управления, по сообщению «Майнити», установили, что под сводами магазина обосновалась пекинская шпионская группа. На протяжении последних десяти лет китайские «торговцы книгами» занимались сбором данных о результатах научных исследований и разработках в военной, электронной и других отраслях японской промышленности. О том, какого рода информация в первую очередь их интересовала, свидетельствует тот факт, что у арестованного китайского «торговца» обнаружили секретные чертежи сверхзвукового реактивного тренировочного самолета Т-2 японских ВВС, а также данные о последних достижениях в электронике.
      Подкупая высокопоставленных должностных лиц, пекинская агентура сумела получить доступ к секретной информации крупнейших японских компаний «Мицубиси», «Исикавадзима харима», «То-си ба». Газета отмечает, что таким путем китайцы получают информацию с предприятий 70 ведущих частных и государственных корпораций и из научно-исследовательских институтов.
      Американизация Китая идет вовсю. Кока-кола перескочила через Великую китайскую стену, в Сан-Франциско рекламируются
      Собранная информация переправляется в Гонконг, где, как указывают сотрудники японского полицейского управления, находится главный зарубежный шпионский центр Китая, в который стекается информация, собираемая многочисленными пекинскими шпионами-хуацяо в различных странах мира. Передача суммированной информации непосредственно в Китай, пишет «Майнити, осуществляется, в частности, через участников ежегодно организуемой Пекином кантонской ярмарки.
      Вот еще одно свидетельство грязной деятельности пекинских охотников за чужими секретами. Это произошло в США, где служба иммиграции, к своему немалому удивлению, обнаружила незаконно проживающих на территории Соединенных Штатов лиц китайской национальности и работающих в качестве обслуживающего персонала на одной... электронной фирме и в лаборатории космических исследований. В ходе расследования выяснилось, что ни у одного из них не было ни паспорта, ни удостоверения личности, а имелись лишь новенькие билеты... членов гонконгского профсоюза моряков.
      Стоит вспомнить другой случай, который закончился арестом завербованного китайской разведкой военнослужащего Хорста Шалитца. Он являлся служащим американского военного гарнизона в Западном Берлине и был специалистом по авиации и ракетам. Во время допросов шпион подтвердил, что сотрудник посольства КНР интересовался военной американской техникой. Этого сотрудника, по словам Шалитца, особо интересовали электронные устройства, применяемые для охраны американской штаб-квартиры в Западном Берлине, а также оснащение вертолетов новейшими ракетными установками.
      Западногерманская «Вельт», рассказавшая об аресте Шалитца, ссылаясь на «эксперта органов безопасности», пытается сыграть на том, что, мол, эти «великолепные электронные глаза» американцев понадобились Пекину исключительно для борьбы с... Советским Союзом, а данные о «новых вертолетах, оснащенных ракетными установками», нужны Китаю для тех же целей.
      Не беремся оспаривать компетентность вышеозначенного «эксперта», не станем дискутировать и с «Нью-Йорк дейли ньюс», которая считает пекинских шпионов «не менее компетентными и активными, чем агенты ЦРУ». Газете виднее. Считаем необходимым лишь высказать в связи со всем вышеизложенным собственное мнение. Милитаризация экономики и «укрепление материальной базы в целях ведения войны» остаются главными направлениями развития Китая на современном этапе.
     
      Свастика на кресте
      В тот тихий солнечный день, каким славится Япония осенью, на захолустном железнодорожном полустанке Хондзё царило несвойственное оживление. На электричках, автобусах и личных автомашинах сюда съехались сотни молодых людей.
      Все местное население высыпало на неширокую шоссейную дорогу посмотреть диковинный парад мод и причесок. А прибывшие спокойно шли в молчаливом безразличии к окружающему пейзажу, к людям, которые с любопытством провожали взглядами удаляющуюся процессию.
      Ее замыкал черный «мерседес». Задернутые на окнах шторки скрывали от посторонних глаз тех, кто в нем находился.
      За «мерседесом» следовала открытая спортивного типа машина, заваленная реквизитом, похожим не то на складную трибуну, не то на церковный мини-амвон. Малиновая бархатная дорожка была перекинута через спинку переднего сиденья. На нем восседал краснощекий, стриженный под бобрик крепыш с ручным мегафоном. Потрясая в воздухе увесистым кулаком, он изрыгал на толпу град бранных слов, требуя «немедленно убраться всем по домам».
      Убедившись, что местная публика наконец отступила, крепыш нажал на педаль акселератора и в одно мгновение оказался в авангарде нестройно двигающейся колонны. Через несколько сот метров он затормозил возле полуразвалившегося сарая, извлек из машины трибуну, малиновую дорожку, нечто похожее на корону, помятую в дороге хризантему и, разложив все это перед собой, грозно рявкнул в мегафон: «Всем войти под своды храма. Кто не уместится — остаться на лужайке. Наш отец господин Мун Сон Мён сейчас начнет церемонию бракосочетания. Церковь объединения дарует вам возможность вступить на путь истинной жизни во браке...» Эхо назидательно повторило: «Во браке, во браке, во браке...»
      Из «мерседеса» вышел тот, кого только что назвали «господином» и «отцом». В руках он держал изящную кожаную папку. Возложив ее на обшарпанную раскладную трибуну, прикрытую для порядка бархатной тряпицей, Мун без обиняков приступил к делу. Для начала «святой» поинтересовался, все ли прихватили с собой деньги, которые потребуются церкви «на мелкие расходы» (сто тысяч иен с каждого). Затем «пророк» зычно предупредил о необходимости отныне и вовек помнить завет «не прелюбосотвори». Пояснил, что всех собравшихся на церемонию бракосочетания он отныне причисляет к своим активистам. Это великое благо. И посему каждый активист обязан работать неутомимо, без выходных, по 16 — 20 часов в сутки, а всю выручку отдавать в казну «церкви объединения». Театрально воздев руки к небу, мессия напомнил, что деньги в руках простых людей — сущая грязь, зараза. Лишь в непогрешимых руках самого «отца» они очищаются и могут приносить добро.
      В немом повиновении слушала толпа «отца» Муна. А он вдохновенно продолжал: «Вы — армия, состоящая из верных солдат бога. Мы должны сколотить ударный кулак антикоммунистических сил и возглавить новый крестовый поход против мирового коммунизма. Моя воля — закон для каждого из вас. Я безгрешен. Отрекитесь от сатаны и поклоняйтесь пришедшему к вам спасителю Муну. Служите ему, привлекайте в наш клан новых членов. Бог поручил мне великую миссию — объединить воедино все христианские течения и изгнать «сатанинские силы коммунизма».
      Передав кожаную папку угодливо склонившему голову крепышу, Мун вернулся к машине. Мотор заработал на низких нотах, и «мерседес» в облаках пыли исчез. А «крепыш-бобрик» приступил к отправлению главного пункта повестки дня — впрочем, следует оговориться: церемония бракосочетания длилась в тот раз трое суток: 1600 пар молодых людей скрепили под его невнятное бормотание свой союз. Сам акт выглядел весьма странно. Крепыш держал в руках заключенные в кожаную папку списки девушек и юношей, которые никогда прежде даже не видели друг друга, и без разбора выкрикивал сначала мужское, а потом женское имя и громогласно объявлял: «От имени нашего господина Муна объявляю мужем и женой... благословляю..»
      Вряд ли нужно говорить, что за три дня этой «торжественной» церемонии бракосочетания сподвижник Муна искалечил жизни многих девушек и юношей. Мун вспомнил порядки феодальной Японии и с 1961 года стал практиковать здесь и в некоторых других странах, где он успел заманить доверчивую молодежь в свою секту, такого рода коллективные свадьбы. Хотелось бы привести любопытное свидетельство из «Асахи дзянару»: «Одна из свадеб Муна в Южной Корее имела весьма примечательную цель. Каждый верующий должен был тайно принести с собой не менее 500 тысяч иен. Затем все отправились в «свадебное путешествие» в Японию, откуда им было приказано вывезти по 20 пачек женьшеневого целебного чая. В целом же 790 пар новобрачных вывезли этого товара на 600 миллионов иен!»
      Вся сумма, разумеется, осела в сейфах Муна И его ближайших сподвижников по церкви.
      Откуда же появился доморощенный «пророк»? Он родился в 1920 году в Корее в глубоко верующей пресвитерианской семье. И надо же было случиться такому: когда Муну исполнилось 16 лет, ему однажды явилось «видение божественное», а еще точнее, сам Христос, который и попросил кроткого юношу взять на себя трудную ношу по завершению дела «преобразования мира», по восстановлению царства божия на земле.
      Через 12 лет мессия № 2 попадает под арест за подрывную пропаганду. 28-летний проповедник-уголовник бросает беременную супругу и опрометью бежит из КНДР в Южную Корею. Там он попадает на благополучную почву. И вот в 1954 году современный мессия, он же Мун, берется за «искоренение коммунизма».
      Штаб-квартира Муна сначала находилась в пригороде Сеула — Пукхактоне. Однако уже в следующем году ему пришлось срочно покинуть этот район и перебраться в другой — Еньсан. Причина весьма показательна: весной 1955 года из женского университета «Ихва» по обвинению в нарушении общественного порядка были уволены пять профессоров и изгнаны четырнадцать студенток. Одновременно был арестован и сам Мун: он использовал интимные связи для распространения своих «божественных воззрений». Шумный скандал отнюдь не способствовал укреплению новой секты, и Мун, заметая следы, начал свои переезды. Как отмечала тогда южнокорейская пресса, свой опыт подобного миссионерства Мун извлек из изучения тайной секты, к которой ранее принадлежал. В ее вероучении предписывается каждому сектанту передавать дух и веру через интимные отношения... Дважды отбыв сроки наказания за развратный образ жизни, Мун решил хотя бы внешне остепениться, испробовать другие методы своей новомодной христианской деятельности.
      Ловко используя чувства протеста против вседозволенности, насилия, возникающие в определенной среде буржуазного общества, Мун стал расставлять свои сектантские сети на самых оживленных житейских перекрестках. Его вербовщики, втираясь в доверие к набожным родителям, провоцировали молодых людей в принять приглашение самого мессии», уйти от пошлости жизни в мир доброты и отрешенности. Друзья, школа, коллеги по работе, соседи, родственники, рассуждают «муни-сты», — все это от лукавого. Нужно уйти от рядового, обыденного, забыться в бескорыстном труде на благо церкви. Ну а ежели нечистый снова попутает — лучше сразу наложить на себя руки...
      Формально секта призывает к отречению от лжи, стяжательства, внебрачной жизни. Формально она выступает за претворение в жизнь завета вне убий». Формально она стоит за то, чтобы любить ближнего своего. Однако за виртуозно сотканной из строчек туманных цитат и выражений, софизмов и псевдонаучных текстов ширмой скрываются совсем иные цели.
      Молодых рекрутов «мунисты» с первых же дней начинают обрабатывать в своем духе антикоммунистического психоза Им устраивают настоящую промывку мозгов, соединенную с неимоверно тяжелым физическим трудом. Лекции, в беседы по ду-
      шам», молитвы, песнопения, семинары. Вот-вот наступит конец света... Только один Мун может дать тебе избавление... Если ты не согласен с нашим учением — уйди из жизни, убей сам себя... «Убей... Убей... Убей...» — вдалбливает пастве Мун.
      — Нет, нет! — кричала изо всех сил Томико. — Я не хочу умирать! Оставьте меня в покое, убирайтесь все!
      Она падает на пол и бьется в истерике.
      Еще вчера Томико прилежно ходила на проповеди «мунистов». Но когда Томико обессилела от постоянного недоедания, невыносимых физических перегрузок и вдруг решила вернуться домой, «отец» хладнокровно предложил ей наложить на себя руки...
      Друзья успели спасти девушку. А вот студента из университета Васеда вернуть к жизни не удалось. «Мунисты» с целью проверки его выдержки и силы приказали парню зимой без верхней одежды совершить восхождение на священную гору Фудзи... Два других студента — Танигути и Урау-ми — с той же целью были оставлены в зимнюю непогоду на один час под ледяными каскадами водопада.
      Факты грубого насилия над человеческой личностью, принуждение к рабскому труду — все это не могло пройти мимо внимания японской общественности. Волна возмущения докатилась и до парламента. Примерно 60 процентов депутатов получили размноженный на копировальной машине текст петиции с требованием немедленно запретить деятельность «мунистов» в любой ее форме, будь то отправление обрядов, пропаганда или вербовка в ряды секты молодых людей.
      В 1966 году Мун основал так называемый «корпус просветительства за победу над коммунизмом», на базе которого была создана в Японии организация — филиал «мунистов» под названием «Секе рэнго». Это произошло в январе 1968 года. Во главе «Секе рэнго» стал некий Осами Кубоки, который по совету Муна в августе 1970 года самолично отправился в гости к южнокорейскому диктатору Пак Чжон Хи и нижайше просил его о помощи, посколькуде тот является «антикоммунистическим лидером».
      Однако появление посланцев мессии на Японских островах имеет более давнюю историю, и связано оно с южнокорейской разведкой, без которой, по свидетельству людей знающих, Мун не прожил бы и дня. В 1958 году, когда дипломатические отношения между Токио и Сеулом еще не были установлены, под покровом темноты на японском берегу из быстроходного катера высадился тайный агент южнокорейской разведки Чхве Сан Ки. Он был тщательно проинструктирован шефом южнокорейского ЦРУ и должен был действовать под японским именем и фамилией — Масару Ни-сикава. Вполне естественно, что Мун, тогда еще начинающий проповедник, лично присутствовал при инструктаже агента и по-отечески благословил своего будущего наместника в Японии.
      Однако не все шло гладко у миссионера-развед-чика, вплоть до того, что его деятельность навлекла на себя массовые нападки японской прессы. Скандал грозил пойти дальше, и тогда пришлось вмешаться самому Муну. Он был одним из организаторов подготовительного съезда «азиатской антикоммунистической лиги», который открылся в июле 1957 года на берегу озера Мотосу в префектуре Яманаси.
      Дальнейшую историю мы уже знаем. Упоминавшийся ранее Кубоки, которого Чхве Сан Ки сумел обработать одним из первых еще в конце 50-х годов, и по сей день представляет интересы милитариста Муна в Японии.
      В милитаристских наклонностях Муна нет осно ваний сомневаться хотя бы уже потому, что лично ему принадлежат предприятия по производству зенитных орудий, винтовок и пневматических ружей.
      Милитаристская пропаганда, идеи третьей мировой войны буквально не сходят с уст сектантов. Кубоки, например, так поучает свою паству: «Священное предназначение религиозных кругов — антикоммунизм». Японские «мунисты» издают журналы, газеты. Муну принадлежит радиостанция «Свободная Азия», которая имеет штаб-квартиру в Сеуле, но также вещает на регион и с территории США. Известен случай, когда министерство юстиции США попыталось было воспрепятствовать ее незаконной работе. Однако дружки Муна обратились в ЦРУ, и муновские бредовые мысли снова заполнили эфир. «Разве можно так расстраивать меня, — жаловался на министерство Мун. — Эти крючкотворы просто забыли, кем наша радиостанция была создана. Почетными членами ее правления стали: Эйзенхауэр, Трумэн и так далее...
      С первых дней миссионерской деятельности Мун взирал на мир не из будущего, а из прошлого, из мрачных глубин окопов «холодной войны», в которых провел вместе с личным другом Пак Чжон Хи значительную часть своей «божественной» карьеры. Свалив в кучу все шизофренические страхи, в том числе и о «советской угрозе», намалевав на своих обтрепанных знаменах вензель дичайшего гибрида антикоммунизма и христианства, Мун ринулся на покорение Японии.
      Сценарий похода был, как мы отмечали выше, разработан Муном с помощью южнокорейского ЦРУ. Добавим: не только южнокорейского, но и американского. Мун любит похваляться среди своих приятелей, как еще в 1962 году на первой встрече «мунистов»-активистов в Сан-Франциско его обласкал и посулил щедрую помощь тогдашний шеф южнокорейского ЦРУ Ким Чон Пиль, а вместе с ним и «один высокий чин» из ЦРУ.
      Сколотив по указке ЦРУ так называемую «международную лигу за победу над коммунизмом», ставшую «пятой колонной» в ряде западноевропейских стран и Японии, мракобес Мун и его активисты ратуют за ядерное вооружение Японии, за пересмотр японской конституции, за политику экспансии, за создание великой японской империи в Азии под лозунгом «великой восточноазиатской сферы совместного процветания», забывая о том, что именно эта экспансионистская политика старой Японии и предопределила неизбежность ее поражения.
      В активе Муна шесть наивысших призов от южнокорейского ЦРУ и 227 вымпелов и благодарностей от полицейских властей. Изображая на своем челе незапятнанную скромность, он любит повторять известную японскую мудрость: Возле маяка темнее, чем вдали от него, подчеркивая этим, что не он сам определяет себе цену, осыпает себя похвалами, а, мол, люди объективные, стоящие поодаль...
      Подсчитывая на карманном компьютере свои дивиденды, Мун проявляет не меньшую скромность и называет цифру годового дохода секты в 50 миллионов долларов. С некоторых пор торговец пневматическими ружьями пустился в более доходные авантюры. Так береговая полиция Хиого однажды ночью задержала южнокорейское судно «Чухэн-11 с грузом контрабанды дорогих наручных часов и фармацевтики. Попытка вывезти все это из Японии сорвалась, экипаж арестовали, дело передали следствию. И когда в Кобе начался процесс, заговорили не только свидетели, но и пресса.
      Оказалось, что эти конфискованные товары оплачивались наличными, полученными в обмен на чеки, которые были выставлены на ведущие банки Японии. Были арестованы директора фирм «Тоицу санге» и «Косэ сёдзи», которые и занимались незаконной переправкой чеков в Южную Корею на общую сумму около 700 миллионов иен. В ходе процесса один из свидетелей, генсек «лиги за победу над коммунизмом», Кадзикури был вынужден показать, что в этой своей деятельности он и некоторые высокопоставленные «мунисты» поддерживали постоянные контакты с политическим сыском Японии, так называемым исследовательским отделом при кабинете министров («Наикаку тесасицу»).
      Пресса сообщает еще об одном предприятии мессии — о создании «Дипломатического национального банка». В этой связи нам придется назвать еще нескольких действующих лиц муновско-го спектакля, которые являются, с одной стороны, крупнейшими акционерами банка, с другой — участниками так называемого сеульского «Уотер-гейта», агентами южнокорейского ЦРУ. Итак, будем знакомы: Пак Бо Хи — подполковник, бывший помощник военного атташе посольства Южной Кореи в США, связной между южнокорейской разведкой и ЦРУ, он же ныне личный представитель Муна в Соединенных Штатах, генеральный директор «фонда культуры и свободы». Лично занимается подготовкой материалов для радиостанции «Свободная Азия».
      Еще один Пак — Пак Тон Сун. Этот агент сеульской разведки работает под личиной бизнесмена. Основатель фешенебельного «Джорджтаунского клуба». В 1976 году оба Пака нанесли визит третьему — южнокорейскому диктатору и обсуждали с ним, как отмечает «Токио симбун», вопросы «финансового характера по обработке конгресса США».
      Свыше миллиона долларов роздали муновские сподвижники — агенты разведки американским конгрессменам. Они делали подарки и подношения, густо сорили деньгами в первоклассных ресторанах. По сведениям «Нью-Йорк тайме», у Пак Тон Суна был список 72 конгрессменов и 32 сенаторов, состоящих, так сказать, на его постоянном денежном довольствии.
      И самым примечательным в истории со взятками в вашингтонских коридорах власти является то, что влиятельных американцев Сеул и Токио покупают... на американские же деньги, чтобы они, в свою очередь, санкционировали без задержек новые субсидии для приобретения танков и самолетов — тоже своего рода покупки! — сеульскому режиму и японским «ястребам».
      В этой связи следует привести заявление японского депутата парламента коммуниста Ц. Найто, сделанное им во время прений в бюджетной комиссии верхней палаты 3 апреля 1978 года. Он сказал: «Япония стала базой для подрывной деятельности «Секе рэнго». Есть серьезные основания считать, что она играет важную роль в разного рода операциях в Соединенных Штатах. Только в списках акционеров «Дипломатического национального банка» значатся Осами Кубоки и другие японцы.
      Официальные Вашингтон и Токио, скажем прямо, выглядят в свете громких разоблачений в невыгодном свете. Уравновешенная атмосфера в дипломатических гостиных американской столицы, Токио и Сеула накалилась. Светские рауты пришлось директивно отменить и передать дело комиссии конгрессмена Фрейзера «по вопросам правил официального поведения» палаты представителей конгресса США.
      Видимо, памятуя известную японскую истину, что в этой стране верхом дурного воспитания считается раскрывать перед посторонним свои искренние чувства, комиссия сочла возможным уйти от прямых ответов на самые щекотливые вопросы и спустить дело на тормозах. Если судить по результатам почти двухгодичной работы комиссии, ее члены учли главное и непреложное: взяточники-конгрессмены действовали в четком соответствии с планами Пентагона и прочих спецслужб по укреплению «тройственной системы безопасности» в составе США, Японии и Южной Кореи. Упомянув в своем докладе в качестве отвлекающего маневра бывшего шефа южнокорейской ЦРУ и покровителя Муна Ким Чон Пиля, рассказав о связях Пак Бо Хи с ЦРУ США, комиссия через суд отправила (условно!) одного конгрессмена в тюрьму, а «пристяжной четверке» американских законодателей вынесла общественное порицание.
      Мун же не запятнан, Мун может продолжать свое дело.
      И все же следует подчеркнуть, что особенно в последнее время не все сцены играются гладко, по сработанному Муном сценарию.
     
      Тень над Африкой
      Известный ирландский политический и общественный деятель, лауреат международной Ленинской премии «За укрепление мира между народами» Шон Макбрайд интересный собеседник, человек высокой эрудиции. Объектом его внимания с некоторых пор стали американские спецслужбы. В качестве автора предисловия Шон Макбрайд выступает в книге-сборнике «ЦРУ в Африке. Грязная работа» под общей редакцией известного журналиста Ф. Эйджи, бывшего сотрудника ЦРУ.
      ЦРУ и другие шпионские ведомства США, пишет Ш. Макбрайд, до опасной степени близко подошли к тому, чтобы превратиться в секретное правительство Соединенных Штатов. ЦРУ нередко в сотрудничестве с ФБР «действуют как мафия». В арсенале их средств политические убийства, разжигание войн на иностранных территориях, вербовка наемников для свержения законных правительств, внесение раскола в общество, правительства и организации, чьи воззрения расходятся с их собственными. Цель подрывных операций ЦРУ — установление или поддержание у власти продажных, антинародных диктатур. Во многих случаях эти деяния пользуются молчаливой или открытой поддержкой американского правительства. Серьезную тревогу вызывает тот факт, что ЦРУ с ведома и, возможно, при участии Пентагона способствовало созданию южноафриканского ядерного потенциала.
      Считая методы ЦРУ и других соответствующих американских ведомств «подрывными преступными действиями», Ш. Макбрайд выражает надежду на то, что «эта книга поможет читателю создать более четкое представление о том ущербе, который наносят африканским государствам операции ЦРУ».
      Эти рассуждения, как эстафету, принимает составитель книги Ф. Эйджи. По его мнению, Африка стала предметом особого внимания ЦРУ начиная с 60-х годов, ознаменовавшихся крупными победами национально-освободительного движения на континенте. В то время как африканские народы повели борьбу с нищетой, неграмотностью, болезнями, этнической разобщенностью и другими наследиями колониализма, США поставили перед собой задачу насадить там зависимые режимы, которые не создавали бы угрозы традиционному влечению колонизаторов к ископаемым и дешевой рабочей силе, нефти и природному газу, к расширению рынков сбыта продуктов питания и промышленных товаров, сферы приложения капиталов, а также к водным путям через Суэцкий канал и вокруг мыса Доброй Надежды.
      Для этого США создали в Африке цепь военных баз, направленных на борьбу с освободительными движениями континента, которые получали поддержку со стороны социалистических стран. По мнению Ф. Эйджи, Соединенные Штаты относятся к Африке — как, впрочем, и ко всему миру — как к континенту, где необходимо уничтожить любое влияние радикальных и коммунистических идей. Чтобы достигнуть этой цели, предусматривается, в частности, осуществление таких мер, как предоставление военной помощи и насаждение угодных режимов, что, в сущности, препятствует продвижению африканских государств к подлинной независимости. США усматривает угрозу собственным стратегическим интересам в попытках африканских государств создать на своей территории в той или иной форме социалистическое общество, в укреплении связей африканских государств с Советским Союзом и другими социалистическими странами.
      Для осуществления преступных акций, отмечает Ф. Эйджи, ЦРУ содержит на территории африканских государств одновременно до 300 кадровых агентов, скрывающихся под официальными крышами посольств и консульских учреждений США. Они могут также выступать в роли неофициальных представителей торговых фирм и промышленных корпораций или посланников таких организаций, сколоченных по инициативе шпионского ведомства, как «африкано-американский профсоюзный центр». «Рыцари плаща и кинжала» могут подвизаться и в роли профессоров африканских университетов. Точное же число таких неофициальных шпионов ЦРУ определить практически невозможно.
      Стремясь подавить национально-освободительное движение на Африканском континенте, ЦРУ установило тесные контакты с южноафриканской разведкой. В пределах собственной территории и в других государствах мира южноафриканские агенты при прямой поддержке ЦРУ осуществили около 160 секретных подрывных операций, и, по мнению Ф. Эйджи, такое сотрудничество будет продолжаться и по мере необходимости расширяться.
      ...Джефф Коридон, год рождения 1929-й, в августе 1973 года — руководитель ЦРУ в Камеруне, «крыша» — советник посольства США по политическим и экономическим вопросам. По состоянию на октябрь 1978 года — руководитель ЦРУ в Джибути, «крыша» — советник посольства США по торгово-экономическим вопросам.
      Ричард Уайндер, год рождения 1934-й, по состоянию на август 1978 года — агент ЦРУ в Кении, «крыша» — сотрудник американского посольства.
      Дик Адамс, год рождения 1929-й, по состоянию на июнь 1976 года — руководитель ЦРУ в Бенине, «крыша» неизвестна.
      Роберт Эйткен, год рождения 1928-й, в июле 1966 года — руководитель ЦРУ в Сенегале, «крыша» — политический сотрудник посольства США, позже руководитель ЦРУ в Танзании, «крыша» — первый секретарь американского посольства.
      Этими именами открывается длинный список «рыцарей плаща и кинжала», подвизавшихся или все еще подвизающихся на службе шпионского ведомства США в африканских странах. Список опубликован в виде приложения к упомянутому нами сборнику.
      А теперь познакомимся с отдельными его главами. «Со времени создания в 1966 году в Южной Африке пресловутого бюро государственной безопасности (БОСС), — отмечает редактор калифорнийского журнала «Интернэшнл буллетин» Стефан Тэлбот, — Центральное разведывательное управление буквально не разлить с ним водой». Их роднят общая ненависть к Советскому Союзу, растущему революционному движению в Африке и расистские взгляды. Сотрудничество этих организаций идет по нескольким направлениям — обмен информацией, планирование совместных операций, заключение секретных сделок. Кроме того, как признал директор БОСС, его агенты получали высшее образование в Соединенных Штатах.
      Отдавая себе отчет в том, что на сегодняшний день раскрыты далеко не все тайные операции ЦРУ, Ф. Эйджи комментирует: «Ни одна книга не может во всех деталях описать все заговоры, государственные перевороты, убийства, вторжения наемников, бомбежки, пропагандистские манипуляции, подкупы, проникновение в профсоюзы, секретные сделки о поставках оружия. Но все эти виды деятельности продолжаются без какого-либо перерыва. Трудно также отыскать какую-либо африканскую страну, которая сумела бы в последние годы избежать вмешательства неоколониалистских сил, зачастую тормозившего национальное развитие».
      Об огромном размахе подрывных акций ЦРУ на Черном континенте говорит уже тот факт, что «годовой африканский бюджет» ведомства находится в пределах 25 — 30 миллионов долларов, а ежегодные расходы шпионских служб, действующих в отдельных государствах, превышают миллион долларов.
      Несколько разделов книги посвящены описанию деятельности спецслужб других западных государств в Африке. «С началом «холодной войны», — отмечает в своей статье европейский журналист Карл ван Метер, — капиталистические страны тщательно избегали конфликтов между собой, полюбовно улаживая споры, возникавшие из-за отношения к их клиентам в «третьем мире». Так, французская разведывательная служба и вооруженные силы, погрязшие в борьбе против национально-освободительных движений в Африке, лишь иногда вступали в конфликт с американскими коллегами из ЦРУ и Пентагона». «Париж, — продолжает он, — неизменно урегулировал все проблемы с ЦРУ». Напоминая об открытой вооруженной интервенции Франции в заирскую провинцию Шаба в 1977 и 1978 годах, автор отмечает, что «подобные важные операции координировались с США. Вооруженное вторжение в Шабу произошло с одобрения американских властей».
      Информируя об интенсивной разведывательной работе английской разведки в Солсбери, Джонатан Блоч, проживающий в Лондоне южноафриканский журналист, и его английский коллега Рассел Саут-вуд отмечают, что в Родезии в шпионских акциях ЦРУ замешаны по меньшей мере два человека — некий журналист Роджео Николсон и адвокат Тревор Галлахер. «Оба получали плату от Центрального разведывательного управления через банк «Чейз Манхэттен бэнк» в Нью-Йорке».
      В другом материале, вошедшем в книгу, Ф. Эйджи отмечает: «Деятельность секретных служб, подобных ЦРУ, по усилению и оказанию помощи специальным службам других государств (в виде денежных ассигнований, обучения персонала, поставок оборудования, соответствующей литературы и информации) также является подрывными операциями, поскольку она направлена на усиление организаций, а следовательно, и правительств или политических группировок, чьи интересы проводят в жизнь подобные службы. Поддержка Центральным разведывательным управлением тайной полиции САВАК в Иране, что в кругах ЦРУ считалось лишь «взаимодействием» и контрразведкой, в действительности представляла собой долгосрочную операцию по поддержке шаха». «В середине 70-х годов, — продолжает бывший сотрудник ЦРУ, — в результате резко проявившегося отвращения американской общественности к политическим интервенциям, политическим убийствам и другой «грязной работе» ЦРУ родилась надежда на то, что подрывные операции, по крайней мере, в мирное время будут сокращены или полностью прекращены. Эту надежду подогревала и забота администрации Дж. Картера о правах человека, ибо грубые нарушения этих прав происходят, как правило, в результате секретных интервенций ЦРУ. Ровно год понадобился для того, чтобы навсегда похоронить эту надежду. Многие американцы убедились, что подобные надежды были нереальны с самого начала. Президент Картер издал исполнительный указ, который вроде бы ужесточал контроль над секретными деяниями ЦРУ, но одновременно сопроводил его такими оговорками, которые позволяют президенту США отдавать приказы ЦРУ по проведению тех же операций, что и в прошлом, за исключением убийств глав государств».
      Конгресс, продолжает Ф. Эйджи, рассмотрел несколько законодательных предложений относительно деятельности американских разведывательных служб. «Однако, как представляется, — указывает он, — чаша весов склоняется в пользу ослабления ограничений, введенных в результате скандалов и разоблачений 1975 — 1976 гг.. и не только продолжения секретных операций, но и расширения их масштабов». Более того, в ходе обсуждения законодательных актов в конгрессе из поля зрения совершенно ускользнул тот безусловный факт, что все формулировки в них относились лишь к сбору информации, но ни в коем случае не к проведению самих подрывных операций. Ведь секретные политические манипуляции, продолжающиеся без какого-либо перерыва, нарушают принципы международного права, положения Устава ООН, законы отдельных государств и находятся в вопиющем противоречии с непрекращающимися здесь разглагольствованиями о невмешательстве во внутренние дела других государств (будь они «дружественные» или нет). Африканцы и другие народы, попавшие в сферу внимания Центрального разведывательного управления, имеют полное право не придавать значения этим дебатам, поскольку подобные грязные операции, бесспорно, не прекращаются. Однако американцы должны осознать, что проведение секретных операций, направленных на подрыв других государств, в конечном итоге всегда давало обратные результаты, способствовало дальнейшей моральной и политической изоляции США.
      «Необходимо всегда помнить о том, — указывает Ф. Эйджи, — что подрывная акция есть секретное использование добытой информации. До тех лор, пока ЦРУ засылает своих агентов в другие государства со слабыми контрразведывательными органами, собираемая шпионами информация будет применяться либо теми же самыми шпионами, либо другими, с целью манипулирования правительствами других государств и их свержения».
      Начиная с момента своего создания, пишет канадский журналист Барри Коуэн, ЦРУ уделяло много внимания «манипулированию» профсоюзами африканских государств. «Оно активно проводило свои подрывные операции, в частности, на территории Северной Африки, — отмечает он. — Агенты ЦРУ финансировали создание Марокканского союза труда, который впоследствии присоединился к так называемой Международной конфедерации свободных профсоюзов (МКСП), сколоченной ЦРУ, а затем вступил в тесные связи с профсоюзным объединением АФТ — КПП». В этой связи журналист замечает, что «Джей Лавстоун, который занимал пост руководителя отдела внешних сношений в АФТ (позднее в АФТ — КПП), являлся одним из важных деятелей Центрального разведывательного управления».
      «США и МКСП предпринимали массированное наступление на африканские профсоюзы, добиваясь от Них одобрения жестких антикоммунистических позиций, — продолжает Б. Коуэн. — Одновременно АФТ — КПП вело разнузданную кампанию против Всеафриканской федерации профсоюзов, утверждая, будто ею манипулируют коммунисты». «Для усиления американского контроля над африканскими профсоюзами ЦРУ сформировало в 1964 году Африкано-американский профсоюзный центр (ААПЦ). Прототипом его был американский институт по вопросам свободного профсоюзного развития — детище ЦРУ, которое по сей день успешно действует в странах Латинской Америки». По данным автора, с 1965 года «в 41 африканской стране ААПЦ осуществила буквально сотни проектов, направленных на развитие на континенте руководства рабочим движением. По данным на 1976 год, в Африке и Соединенных Штатах этими проблемами занимались 134 сотрудника ААПЦ».
      В книге также приоткрывается завеса над некоторыми операциями ЦРУ, которые до настоящего времени получили меньшую огласку. Уже в 1966 году, пишет, в частности, американский исследователь Джим Пол, Соединенные Штаты предпринимали попытки столкнуть между собой Алжир и Марокко. «В последнее время, — отмечает он, — Соединенные Штаты принимают активные меры, нацеленные на раздувание конфликта между этими государствами. Американское правительство заметно увеличивает объем поставок вооружений Марокко. Американская пресса изобилует сообщениями о растущей враждебности и вероятности войны между Алжиром и Марокко. Американские официальные представители продолжают выступать с заявлениями, которые лишь усугубляют напряженность. Хотя даже видимая часть этой кампании очевидна, ее невидимая часть может иметь гораздо более широкие масштабы».
      Кроме того, агенты ЦРУ готовят на территориях некоторых стран Африки террористов и наемников для засылки в другие государства. В частности, известно о такой работе спецслужб США в Египте. В марте 1980 года в Афганистане агентством Бахтар, например, было распространено заявление органов безопасности ДРА, в котором говорилось о задержании в провинции Кунар агента ЦРУ, гражданина Египта Зияутдина. Он проник на территорию страны для установления контактов с террористами и сбора шпионских сведений.
      Правящие круги Египта в лице Садата, предавшего интересы арабов, отмечалось в заявлении, вместо того чтобы защищать права египетского народа и братского арабского народа Палестины от посягательств сионистов, выступили вместе с американским империализмом и реакцией против афганской революции и законного правительства ДРА.
      Да, ЦРУ осуществляет тысячи тайных операций по всему миру весьма широкого спектра: от прямых вооруженных вмешательств до вербовки агентуры и наемников. В этом отношении Африканский континент не исключение
     
      Афганистан: необъявленная война
      Апрельская революция 1978 года в Афганистане стала важнейшим событием в истории этой страны, судьбах ее людей. Она явилась знаменательной вехой в общем процессе освободительной борьбы народов против колониального, феодального и империалистического гнета. Но враги свободы и независимости решили помешать Афганистану строить новую жизнь. С этой целью они стали организовывать заговоры местной реакции, готовить вмешательство извне, прибегая к услугам все тех же спецслужб.
      Однако, чтобы понять и лучше осмыслить последние события в Афганистане, есть смысл заглянуть в историю.
      Год 1919-й. В самом его начале на афганский трон вступил Аминулла-хан. Он провозгласил полную независимость Афганистана и обратился к Советскому правительству с предложением об установлении союзнических и дружественных отношений. Разгром английских войск в Закаспии облегчил борьбу афганцев с британскими колонизаторами, которые в мае 1919 года развязали третью анг-
      ло-афганскую войну. Но, потерпев, как и прежде, поражение, Великобритании пришлось подписать с Афганистаном мирный договор, признав его независимость.
      А между тем советско-афганские отношения развивались в самом благоприятном направлении. Это никак не устраивало Лондон. И вот в том же мае 1919 года английская разведка организовала нападение на миссию первого советского дипломата в Афганистане Н. Бравина. В ходе этой преступной операции подкупленные британскими спецслужбами бандиты ворвались на палубу парохода на реке Амударье, на котором находились Н. Бра-вин и члены его миссии. Им удалось убить двоих и ранить 18 советских сотрудников. Сам Н. Бравин все же добрался до Кабула.
      На этом подрывная деятельность английских агентов не кончилась. Они делали все, чтобы помешать подписанию между двумя нашими странами Договора о дружбе и о сотрудничестве. И все же их наглые старания не привели ни к чему, Договор был ратифицирован обоими государствами в 1921 году.
      Шли дни, месяцы. Лондон не оставлял надежд на возвращение утраченных позиций в Афганистане. Политиканам и агентам спецслужб удалось наконец активизировать в этой стране деятельность антисоветской белой эмиграции — басмачества. Это движение возглавил бежавший в Афганистан бывший бухарский эмир Сеид Алим-хан. Параллельно с этой акцией британские спецслужбы использовали методы террора. От рук наймитов погибло несколько советских дипломатических курьеров, под постоянной угрозой находились сотрудники советского посольства в Кабуле.
      Прибегал Лондон и к другим методам. Направо и налево раздавались взятки, подкупались феодалы, муллы, вожди родов и племен. А в конце 1928 года врагам афганского народа удалось спровоцировать восстание наиболее воинственно настроенных племен на востоке страны.
      Тогда же английским спецслужбам удалось организовать еще один мятеж на севере Афганистана. Им руководил некий Бачайи Сакао — головорез, подкупленный Лондоном. Он находился в контакте с английским послом в Афганистане Хэмфри-сом, о чем газета «Дейли мейл» в 1929 году писала: «Хэмфрис помог сильнейшему в данный момент человеку Бачайи Сакао стать у власти».
      Он действительно захватил Кабул и объявил себя эмиром Афганистана. Бачайи Сакао, выполняя указания Лондона, вкупе с басмачами и британскими агентами спецслужб организовывал разбойничьи налеты на земли советских Среднеазиатских республик, всячески терроризировал население сел, деревень. И все же Бачайи Сакао недолго удержался у власти. Патриотические силы сбросили марионетку. А полный разгром басмаческих формирований перечеркнул на время замыслы империализма об использовании территории Афганистана в качестве плацдарма для враждебной работы против нашего государства.
      С новой энергией за воплощение этой идеи в жизнь в 30-е годы взялась фашистская Германия. Гитлер отлично понимал, для каких целей Англия все предыдущие годы мутила воду и занималась провокациями в Афганистане. Теперь он решил создать в этой пограничной с Советским Союзом стране свой опорный пункт. Постепенно в Афганистан стали просачиваться агенты абвера. Они внедрялись в качестве «советников» или «экспертов» в различные ведомства, правительственные учреждения. От них требовалось одно: добывать любым способом секретную информацию, а заодно вести идеологическую обработку населения, подрывая советско-афганские отношения.
      В Афганистане тогда орудовали фашистские агенты Фишер, Кнерлейн, Шенк, Спауде, Лауфеберг и другие. С их помощью были сколочены диверсионные банды, которые проводили террористические акты, нападали на советские погранпосты, пробирались на территории советских республик Средней Азии. Гитлер решил также использовать опыт англичан: немецкая разведка стала налаживать связи с белоэмигрантами и недобитыми главарями басмачей. Им фашисты обещали восстановление буржуазно-помещичьего строя в Бухаре, а афганскому руководству делались заверения в том, что Германия-де сумеет увеличить территорию Афганистана за счет включения в его состав Белуджистана, Синда, Кашмира и Западного Пенджаба. Как отмечал в своем дневнике начальник немецкого генерального штаба Гальдер, Гитлер приказал собрать данные об Афганистане и доложить ему о возможностях ведения военных операций в этой стране и в Азии в целом.
      Чем закончилась гитлеровская авантюра, хорошо известно.
      После второй мировой войны начинается новый этап по созданию вокруг СССР военных баз, сколачиванию военно-политических блоков. Ведущая роль в этом стала принадлежать США. Не оставляли без внимания спецслужбы США и отдельные районы в самом Афганистане. Так, на севере страны в начале 50-х годов действовал не один сотрудник ЦРУ. Особое рвение проявил тогда американский агент Саммерауэр. Числясь специалистом по сельскому хозяйству, он занимался в зоне советско-афганской границы топографической съемкой, изучением состояния дорог, мостов, перевалов и переправ.
      ЦРУ и прочие спецслужбы Соединенных Штатов не прекращали своей подрывной деятельности в Афганистане и в последующие годы. Причем разработанный в недрах штаб-квартиры ЦРУ план не отличался большой оригинальностью. Ставку сделали на афганскую контрреволюционную эмиграцию, которая состоит из феодалов, помещиков, реакционной части вождей племен, ростовщиков, приспешников бывшего короля Дауда, словом, всех тех, кому пришлось распрощаться с привилегиями, лишиться былой власти и богатства.
      Основным претендентом на роль лидера эмиграции стал 35-летний Гульбуддин Экматиар. Он возглавляет реакционную организацию «Хезбе исла-ми» — филиал известной правой религиозно-политической организации «Братья мусульмане». Эти самые «братья» с помощью спецслужб США уже не раз выступали против патриотов Афганистана начиная с 1966 года.
      В июне 1978 года в городе Аннаполисе (США) происходил так называемый «симпозиум атлантической группы НАТО». Но ключевым вопросом, который на нем обсуждался, был Афганистан, где уже проводились демократические преобразования. Именно тогда ЦРУ установило более тесные контакты с афганскими контрреволюционерами, осевшими за границей. Газета «Нью-Йорк тайме» писала тогда по этому поводу: «В июне 1978 года — два месяца спустя после афганской революции — в Аннаполисе состоялся симпозиум атлантической группы НАТО, в повестке дня которого было обсуждение перемен в Афганистане и «вытекающих отсюда последствий для Америки и ее союзников по НАТО». В симпозиуме под кодовым названием «Морское звено» участвовало свыше 270 генералов,
      адмиралов, дипломатов, ученых и официальных лиц. В ходе встречи было единодушно подчеркнуто, что Запад не может позволить себе роскоши заниматься только европейскими потенциальными очагами конфликтов».
      В конце ноября 1979 года в Мюнхене состоялась встреча представителей эмигрантских группировок и военных деятелей, на которой обсуждался вопрос о координации и расширении интервенционистских акций. Именно здесь тогда было объявлено о создании так называемого «исламского совета спасения Афганистана». В него вошли военные и гражданские лица, настроенные против Апрельской революции, против афганского народа.
      Почему контрреволюция избрала для своего сборища Мюнхен? Да потому, что этот город с помощью Соединенных Штатов вскоре после окончания второй мировой войны превратился в крупнейшую базу ЦРУ за рубежом, в кузницу «кадров» для проведения «психологической войны». По сей день здесь орудуют около 200 эмигрантских организаций и спецслужб. Теперь к ним прибавилась еще одна. Вот что писала об этом в марте 1980 года западногерманская «Вельт»: «Мало кому известно,
      что с 1979 года в Европе и Северной Америке действует «исламский совет спасения Афганистана». Особая его активность ощущается в ФРГ».
      Костяк «исламского совета», продолжает «Вельт», составляют «немецкие афганцы» — все те, кто учился в ФРГ и остался здесь после Апрельской революции. Своей задачей они ставят координацию и поддержку извне «борьбы, идущей внутри Афганистана». Представители «совета» встречаются, консультируют всех афганских эмигрантов, прибывающих из Исламабада.
      Повсюду в ФРГ, повествует далее «Вельт», возникают благотворительные союзы, подобные уже действующему в Бонне «союзу помощи афганским беженцам». Цель сей деятельности «исламского совета» заручиться политической и финансовой поддержкой западных правительств и — а это, очевидно, и есть самое главное — «побудить их предоставить афганцам оружие и боеприпасы». Сеть
      курьеров для переброски этих «даров» в Афгани стан и распределения их внутри страны уже со здана.
      Враги демократического Афганистана, окопав шиеся в соседнем Пакистане, получают деньги, оружие от США, Китая и некоторых реакционных арабских режимов. Им хотелось бы вовлечь в свок преступную игру и западноевропейские страны, Англия, сообщает «Вельт», уже оказывает «гуманную помощь». Очередь теперь за ФРГ. Но вот вопрос: как быть с Уставом ООН и принципом невмешательства во внутренние дела других государств? Как избежать нареканий за покровительство контрреволюционным подрывным организациям, открыто провозглашающим своей целью вооруженную борьбу против законного правительства Афганистана? Ясно как день: бремя ответственности берут на себя те, кто потакает таким преступным замыслам, приходит к выводу газета.
      По единодушному мнению западной прессы, верховодит в «исламском совете» ЦРУ.
      Известно также, что в мае 1979 года в США находилась делегация «фронта национального освобождения» во главе с его шефом С. Моджадди. На средства ЦРУ заокеанские благодетели сколотили на территории США «ассоциацию американской помощи афганским беженцам». Ее возглавил бывший посол США в Афганистане Т. Элиот. При участии небезызвестного сотрудника ЦРУ Луи Дюпри создали еще одну организацию: некий «национально-освободительный фронт Афганистана». Любопытно отметить, что этот самый Дюпри не замедлил появиться в Афганистане сразу же после Апрельской революции. Он должен был установить контакты с афганской реакцией и подготовить контрреволюцию. Однако Дюпри потерпел фиаско и в ноябре того же года был выставлен из Афганистана как «персона нон грата». Выехав в Пакистан, Дюпри возглавил там группу «специалистов» из ЦРУ. В нее вошли Роджерс Брок, Луи Робинсон, Роберт Лессарт, Венан Дэвид и другие. Так появился своего рода штаб афганских контрреволюционных бандитских формирований.
      Вашингтонский журнал «Каунтерспай» отмечает, что в районе афгано-пакистанской границы — ее протяженность 2200 километров — агенты американской разведки действуют весьма активно. Они используют в качестве прикрытия шпионское агентство, которое называется «ЮС драг энфорс-мент эйдженси» (ДЭЗ). Среди его сотрудников много бывших агентов ЦРУ. Другой «крышей» для шпионов служит американская организация «Фонд Азии».
      В статье «Происки ЦРУ против Афганистана» индийский еженедельник «Блитц» пишет: «Стало известно, что руководитель ДЭЗ, сидящий в Вашингтоне некто Питер Бенсинджер, направил американскому послу в Пакистане письмо с уведомлением о том, что специальный агент Льюис Адамс, возглавляющий отделение ДЭЗ в Лахоре, выехал в Пешавар, и напоминает, что именно этот человек организовал и осуществил в Лахоре 18 января 1979 года «одно мероприятие», результаты которого оказались чрезвычайно полезными для США».
      Хотя Льюис Адамс, продолжает журнал, официально числится руководителем лахорского отделения ДЭЗ, он был особым распоряжением направлен ЦРУ в Пакистан в 1977 году с задачей помогать пакистанской секретной службе в организации разведывательных операций против Индии в пограничных районах. Однако то «мероприятие», за которое его особо похвалил Питер Бенсинджер, представляло собой встречу руководителей «повстанцев», которую он организовал 18 января. Позднее он устраивал встречи и в других городах Пакистана. Заслуживает внимания тот факт, что Адамса перевели в Пешавар, который находится намного ближе к границе с Афганистаном. В прошлом он работал под такой же «крышей» во Вьетнаме. Заметим кстати, что летом 1979 года ЦРУ перевело свою региональную штаб-квартиру из Тегерана в Пакистан.
      Далее журнал отмечает, что человек, который прежде был должностным лицом в ДЗЭ, но по вполне понятным причинам просил не называть его имя, сообщил корреспонденту «Блитц» различные акции и даты, раскрывающие ужасную картину одного дьявольского плана ЦРУ, которое, не сумев заманить Афганистан в американские тенета, подготовило почву для оказания широкой поддержки «священной войне», развернутой так называемыми повстанцами с территории Пакистана и Китая.
      «Вашингтон искал оправдание для подобных действий, и ЦРУ предоставило ему такое оправдание. Им послужило хладнокровное убийство посла США в Афганистане Адольфа Дабса, совершенное в Кабуле 14 февраля 1979 года. Говорят, что Дабса «принесли в жертву» по настоянию ЦРУ с целью добиться полного разрыва отношений между Вашингтоном и Кабулом, возложив при этом вину на правительство Тараки.
      Был ли Адамс причастен к этому? Что именно обсуждалось на встрече руководителей «повстанцев» 18 января? И почему Адамса перевели в Пешавар за два дня до того, как в одной из гостиниц Кабула была разыграна ужасная драма? Вплоть до сегодняшнего дня государственный департамент США не пролил света на многие неясные детали, связанные с убийством посла».
      Далее журнал излагает суть преступления, задаваясь рядом других вопросов. Например, почему послу Дабсу не предоставили ни телохранителя, ни полицейской охраны в таком напряженном месте, каким был в то время Кабул, хотя афганские власти предлагали такую охрану? Когда машина Дабса остановилась у светофора на красный свет, к ней подошел какой-то человек, одетый в форму сержанта полиции. Дабе открыл дверь, и, прежде чем он осознал, что происходит, этот «сержант» и еще трое мужчин ворвались в автомашину, пригрозили шоферу револьвером и заставили его ехать в одну из крупнейших гостиниц Кабула.
      Похитители установили крайний срок — до 01.00 ночи — для освобождения посла в обмен на освобождение нескольких мусульманских лидеров, которые, по заявлению афганских властей, вовсе не содержались у них под стражей.
      В сообщении газеты «Вашингтон пост» говорилось, что в 00.40 ночи афганские должностные лица, которые к тому времени прибыли в гостиницу «Кабул» и находились около гостиничного 114-го номера, попросили Брюса Флэтина, дипломата из посольства США в Кабуле, который их сопровождал, крикнуть Дабсу по-немецки, чтобы тот через десять минут ушел в ванную или лег на пол. Однако Флэтин отказался это сделать, хотя он знал, что афганцы готовились штурмовать эту гостиничную комнату. Афганская полиция штурмовала гостиничный номер в 00.50 ночи. Сильная перестрелка вспыхнула одновременно в коридоре гостиницы и на другой стороне улицы. Когда полицейские и американские должностные лица вошли в гостиничную комнату, они увидели, что и Дабе и его похитители убиты...
      Американские средства массовой информации, находящиеся под определенным влиянием ЦРУ, сыграли в то время сомнительную роль, подавая это убийство как дело, якобы сфабрикованное «кабульским режимом». Корреспондент еженедельника «Ныосуик», который оказался тогда в лагере «повстанцев» в Пешаваре, со ссылкой на заявление этих «повстанцев» сообщил, что правительство Афганистана спланировало эту акцию, чтобы вбить клин между «повстанцами» и США. Факты, однако, рисуют совершенно иную картину.
      Правительство США использовало убийство Дабса как повод для того, чтобы изменить свои отношения с Афганистаном и осудить его как «коммунистический режим». Все соглашения о предоставлении экономической помощи были расторгнуты, никакой замены Дабсу назначено не было, а Кабул стали обвинять в нарушении прав человека.
      Упомянутая выше встреча, организованная Адамсом, имела прямое отношение к убийству Дабса, поскольку она представляла собой элемент этого заговора. Вторую и более важную часть заговора осуществляла по поручению ЦРУ та группа афганских полицейских, которая была обучена ЦРУ в предшествующие годы.
      После того как в 1973 году принц Дауд сверг монархию, Иран по настоянию США прилагал энергичные усилия к тому, чтобы вовлечь Кабул в прозападную региональную экономическую сферу и систему обеспечения безопасности с центром в Тегеране, которая объединила бы Пакистан, Индию и государства района Персидского залива. Он также добивался проведения Афганистаном политики антикоммунизма.
      Шах разработал широкую программу помощи Афганистану на сумму 2 миллиарда долларов при условии, что Дауд разгромит обе марксистские группировки — «Хальк» («Народ») и «Парчам» («Знамя»). Обученная ЦРУ иранская тайная полиция САВАК начала вмешиваться во внутренние дела Афганистана, помогая выявлять в местных органах власти и в вооруженных силах лиц, подозреваемых в сочувствии к коммунистам, чтобы изгнать их оттуда. Так началась подрывная деятельность.
      Правительство Западной Германии выделило 2 миллиона марок на финансирование поставок оборудования и организацию инструктажа афганской полиции двумя высокопоставленными лицами западногерманской полиции. Именно здесь ЦРУ и взяло дело в свои руки. Как сообщает журнал «Шпигель», почти все старшие офицеры афганской полиции ездили на «обучение» в Западную Германию.
      Для того чтобы содействовать дальнейшему проникновению ЦРУ в такие важные правительственные ведомства, как полиция, пятеро специально отобранных афганцев были отправлены в США. Там они обучались по программе ЦРУ. Такую «специальную подготовку» прошли Абдул Самад Азер, Кадер Абдул Азизи, Абдул Вахид Назми, Миан Рафиуддин и Хавар Заман.
      Спустя несколько недель после убийства Дабса и после провала экономических, стратегических и политических планов США в Иране и распада СЕНТО (агрессивный военный блок между Англией, Турцией, Ираном и Пакистаном под эгидой США. — Примеч. авт.) заместителя государственного секретаря У. Кристофера послали в Турцию, чтобы он провел там переговоры о создании разведывательных центров США и изучил возможности сколачивания союза типа СЕНТО. Но необходимой предпосылкой для этого должно было стать учреждение дружественного США правительства в Афганистане — идеальном месте для размещения разведывательных центров, нацеленных на Советский Союз.
      Двое из так называемых афганских мятежников — Зия Незри и Зия Насери — в действительности являются гражданами США. Государственный департамент поддерживал с Незри прямой контакт. В начале марта 1979 года, как раз перед событиями в Герате, Незри посетил государственный департамент и попросил помощи в виде поставок тяжелого оружия. Он имел беседы с начальником отдела по делам Афганистана Рональдом Нортоном и другими должностными лицами государственного департамента, а также встречался с сенаторами Ф. Черчем и Дж. Джавитсом. Ни государственный департамент, ни сенаторы не пожелали сообщить результаты этих обсуждений. Добавим также, что Зия Насери встречался в Вашингтоне с помощником президента США Р. Мэддоком и обсуждал с ним вопрос о выделении 40 миллионов долларов для закупки оружия, боеприпасов, а также оплаты преступной деятельности террористов и диверсантов.
      Имеются сведения и о том, что в июле 1978 года старший сотрудник Центра стратегических и международных исследований при Джорджтаунском университете — организации, тесно связанной с ЦРУ, — писал, что, «учитывая очевидную заинтересованность Америки в этом районе, было бы желательно, чтобы правительство США консультировалось и сотрудничало с Ираном и Пакистаном еще теснее. Спокойная, но заметная демонстрация понимания их забот успокоила бы их и в то же время послужила бы косвенным предупреждением на тот случай, если бы новое правительство Афганистана (имеется в виду приход к власти Н. Тараки. — Авт.) попыталось создавать осложнения для своих соседей». Журнал «Блитц» так комментирует это заявление: «На деле все было совсем наоборот. Именно эти соседи создавали тогда осложнения для Афганистана и вмешивались в дела этой страны».
      Одному из авторов этой книги довелось находиться в Афганистане в январе — феврале 1980 года. Что нам, советским журналистам, приходилось слышать тогда? Процитируем: «Помощь и участие советских друзей пришла своевременно. «Рука Москвы», о которой трубят наши враги, — это рука друга, — говорил рабочий-текстильщик Назир Махак. — Судите сами: кто грубо вмешивается в наши внутренние дела? Советский Союз, который наше правительство на основе афганосоветского договора 1978 года попросило о срочной экономической, политической, в том числе и военной помощи — и он нам ее оказывает, — или же Соединенные Штаты, которых мы ни о чем не просили, разве что о том, чтобы они не лезли со своими ненужными советами и покровительством, явно преследуя свои корыстные цели?»
      Вспомним, юристы говорят: право оценки характера нападения принадлежит государству, которое ему подверглось. Ну а те, кто утверждает совсем обратное, просто ставят себя в положение, подобное абсурду! Законное правительство Афганистана, которое правомочно представлять ДРА на международной арене, авторитетно заявляет, что ограниченный контингент советских войск введен был для отражения внешней агрессии. А в это самое время за океаном доказывают, будто эта самая помощь и есть «акт агрессии» (?!).
      Кому же потребовалась эта антисоветская и антиафгансхая шумиха? Международной и питаемой ею внутренней реакции, врагам афганского народа, пытающимся всеми правдами и неправдами свергнуть народную власть в стране, покончить с идеями и завоеваниями Апрельской революции. Это подтверждается неопровержимыми фактами, которые свидетельствуют о висящей угрозе агрессии и грубых попытках задушить революцию. Здесь приложили и продолжают прикладывать руку и Вашингтон и Пекин. Показания взятых афганской армией в плен бандитов и диверсантов-террористов, обучавшихся в специальных лагерях на территории Пакистана американскими и пекинскими инструкторами, откровения самой буржуазной печати, попавшие в руки органов безопасности ДРА документы — все это безоговорочно свидетельствовало : над демократическим Афганистаном нависла угроза насилия.
      Среди тех лиц, которые привели к расширению акций ЦРУ, был и X. Амин, который, по свидетельству члена ЦК НДПА М. А. Ватанджара, еще в годы обучения в США подавал немалые надежды ЦРУ на то, что он будет работать на это ведомство. Ну а потом, после Апрельской революции, Амин продолжал сотрудничать с американскими спецслужбами. Министр внутренних дел республики С. М. Гулабзой рассказывал о том, что вскоре после злодейского убийства основателя НДПА и первого главы свободного афганского государства Н. М. Тараки Амин начал особенно активно устанавливать и расширять контакты и связи с внутренней и внешней контрреволюцией. Уже в конце сентября 1979 года эмиссар Амина провел с одним из главарей окопавшейся в Пакистане «исламской партии Афганистана» Гульбуддином Экматиаром тайную встречу, в ходе которой была достигнута договоренность «о прекращении конфронтации и возможном сотрудничестве». В тот же период старший брат Амина, Абдулла, начал все более активно и открыто выступать за то, чтобы «покончить с игрой в революцию и назначить на все высшие партийные и государственные посты родственников и верных людей». ЦРУ США констатировало, что «режим Амина с учетом его внутренней эволюции вполне отвечает долговременным интересам Соединенных Штатов».
      4 октября 1979 года X. Амин провел в Кабуле секретное совещание, на котором он и его приспешники обсудили и утвердили условия «союза» с «исламской партией Афганистана» и конкретные планы совместной подготовки государственного переворота. При этом было решено сразу же после переворота решительно отмежеваться от всех лозунгов, выдвинутых Апрельской революцией, ликвидировать НДПА, в короткий срок подготовить и осуществить физическую расправу над партийным руководством и активом. В «новом государстве Афганистан» агенту ЦРУ Амину отводилась роль «президента», контрреволюционер Гульбуддин Экматиар намечался на пост премьер-министра, а М. Якуб — на пост министра обороны. В состав «руководства» предполагалось включить также двух родственников Амина — брата Абдуллу и племянника Асадуллу, М. Эгбаля, Н. Сума, А. Джалили, бывшего министра информации и культуры X. В. Катавази, С. Д. Сахраи.
      В середине декабря 1979 года личный предста витель Амина на специальном самолете, принадлежащем афганской авиакомпании «Арияна», совершил полет по маршруту Кабул — Париж — Рим — Карачи, чтобы встретиться в этих городах с агентами американских спецслужб и информировать их о ходе подготовки к перевороту. 22 — 24 декабря специальный «гонец» Амина выезжал с той же целью в пакистанский город Пешавар — один из центров зарубежной антиафганской эмиграции и контрреволюции, неподалеку от которого находится штаб-квартира Г. Экматиара. Из определенных кругов Вашингтона в Кабуле были получены заверения, что «в случае необходимости» инициаторы переворота будут поддержаны «мощью вооруженных сил США».
      Только благодаря тому, что партия, все патриотические силы бдительно стояли на страже завоеваний революции и в решающий момент разоблачили и ликвидировали X. Амина, этого агента ЦРУ, — только благодаря этому день 29 декабря 1979 года не стал еще одной трагической датой в списке подобных дат.
      Да, этот день не стал полной трагедией для народа Афганистана. Но реакция не сложила оружия. Как известно, 21 февраля силами внешней и внутренней реакции была осуществлена попытка саботажа в Кабуле. Ее можно назвать одним из рецидивов необъявленной войны против Афганистана. Незадолго до этого президент США потребовал вывести из Афганистана иностранные войска к 20 февраля.
      Афганское телеграфное агентство Бахтар так комментировало этот ультиматум. «Президент США заявил, что если к 20 февраля не будет сделано то, что ему угодно, то в ход будут пущены новые планы ЦРУ... Учиненные в Кабуле после 20 февраля беспорядки прямо связаны с датой, которой Афганистану угрожали Соединенные Штаты».
      Да, эти беспорядки были инспирированы за сланными извне контрреволюционными бандами и агентами иностранных спецслужб. В частности, бы ли задержаны с поличным многочисленные пакистанские диверсанты и агент ЦРУ.
      ...Трясущиеся пальцы рук, свинцовый, тяжелый взгляд из-под подергивающихся век, да и весь облик этого человека, сидящего перед следователем, никак не вяжется с разрекламированным детективными бестселлерами образом «рыцаря плаща и кинжала». Какое там! Обыкновенный, пойманный за руку бандит и злоумышленник. Хотя тут и университетский диплом, и знание языков вкупе с приличным костюмом. И еще... гражданство Соединенных Штатов Америки и принадлежность к их Центральному разведывательному управлению.
      Итак, Роберт Ли, 29 лет, уроженец штата Ка лифорния, по профессии инженер-химик. Университет в Беркли, который он закончил, известен как «кузница» шпионских кадров ЦРУ.
      На допросе Роберт Ли показал, что очередные визиты он нанес сюда в октябре — ноябре 1979 го да, а нынешний с особым «секретным заданием» — 19 февраля 1980 года. Прибыл прямо из пограничного с ДРА пакистанского города Пешавар.
      Именно в Пешаваре сосредоточена большая группа сотрудников ЦРУ, замаскированных под видом всевозможных «торговцев» и «устроителей фирм». Разворачиваются там и пакистанские органы разведки, впрочем, к этим известным из западной же печати сведениям Роберт Ли добавил, что мог наблюдать и за тем, как американский посол в Пешаваре чуть ли не лично раздает представителям бандитских шаек, проживающим на территории Афганистана, оружие. Правда, не американского образца. Видимо, исключительно в целях 4 конспирации» после разоблачений в прогрессивной, в том числе афганской, печати. Она, как известно, неоднократно публиковала фотоснимки изъятого у террористов и диверсантов на территории ДРА оружия: пулеметов, пистолетов, автоматов с маркой «Сделано в США».
      Роберт Ли медленно и путано отвечает на вопросы, касающиеся его враждебной деятельности против ДРА. Его усилия вывернуться, затемнить факты, присущие любому преступнику, оказываются тщетными. Он арестован на месте преступления в числе других агентов империалистических спецслужб, пытавшихся вместе с контрреволюционными элементами спровоцировать в афганской столице антиправительственное выступление.
      Незадолго до этих событий дирижерская палочка ЦРУ привела в состояние повышенной активности и разные радиоголоса. Даже «Интернэшнл геральд трибюн» была вынуждена признать, что, с той поры как вашингтонская администрация взяла курс на обострение международной обстановки, вещание радиостанций на зарубежные страны значительно усилилось. При этом особое внимание было обращено на «пропагандистское прикрытие» этого внешнеполитического курса США.
      Подобная реакция не является какой-то неожиданностью. События в Афганистане империалистические круги используют как повод для дальнейшего наращивания борьбы против сил мира и социализма, стараясь еще крепче пристегнуть к своей колеснице и послушные радиоголоса. Как заявляет исполнительный директор «Голоса Америки» Ханс Тач, передачи его станции в связи с событиями в Афганистане прежде всего преследуют две цели. Во-первых, они должны постоянно настраивать исламский мир против Советского Союза и, во-вторых, подстрекать советских людей против своего правительства. Примеров, как осуществляются эти «заповеди», великое множество. То они вещают, что новое правительство ДРА «разрушает мечети Кабула», то заявляют о том, что февральские беспорядки в афганской столице были организованы, дескать, мусульманами-шиитами, которые «ныне подвергаются массовым репрессиям со стороны властей». Однако достоверно известно, что ни одна из 446 мечетей Кабула не была разрушена, а их настоятели вообще отказались поддерживать заговорщиков и террористов. Полной ложью является и другой тезис, связанный с инициаторами и устроителями самих беспорядков. Документально установлено, что мирную жизнь Кабула решили нарушить наемники сил империализма, вооруженные и обученные за пределами ДРА и нелегально заброшенные в страну извне. Их готовили в лагерях на территории Пакистана агенты ЦРУ, «инструкторы» Пекина и некоторых других стран.
      Следует также сказать и о другом рупоре, содержащемся на средства ЦРУ, — мюнхенской радиостанции «Свобода». Она удвоила число своих программ на языках народов советских Среднеазиатских республик. Вот так!
      Распространением фальшивок под руководством ЦРУ занимаются и другие ведомства США, которые входят в сообщество так называемой «черной» пропаганды. Как отмечал в своей книге «Война умов» кадровый сотрудник ЦРУ Ладислав Фара-го, распространение «черной» пропаганды является одной из основных обязанностей секретных служб не только потому, что она в качестве оружия использует исключительно шпионские материалы, но еще и по той причине, что она независима и действует тайно. «Черная» пропаганда всегда должна утверждать, что распространяемые ею материалы получены с вражеской территории или прилегающих к ней районов... И что они «поступили от бунтарских антигосударственных элементов непосредственно из вражеского центра».
      Теперь давайте проследим, каким образом сей рецепт ЦРУ применяется в Афганистане.
      Один из руководителей института изучения политики в Вашингтоне, Фред Холлидей, подверг резкой критике позицию, активно занятую администрацией США в связи с событиями в Афганистане.
      В своей оценке этих событий, пишет он на страницах газеты «Нью-Йорк тайме», Соединенные Штаты стремятся выдать «желаемое за действительное». Американская печать всячески раздувает масштабы военных действий в этой стране, преувеличивает боеспособность банд наемников и принижает способности афганской армии. И это не удивительно. Посольство США в Кабуле, например, пишет Холлидей, на пресс-конференциях систематически занималось фабрикацией сообщений. Западные корреспонденты хранят молчание по поводу того, что наемников обучают в специальных лагерях пакистанские и китайские инструкторы, но усиленно распространяют слухи о трудностях афганской армии. А между тем именно она во время возникших беспорядков в Кабуле, которые, как известно, были спровоцированы контрреволюционными элементами, патрулировала улицы этого города.
      В качестве одного из наиболее ярких примеров подобных журналистских «уток» Холлидей приводит опубликованное в январе 1980 года в западной печати сообщение о том, что якобы «одна из советских дивизий вышла на подступы к иранским нефтяным месторождениям». Советские части, о которых шла речь, указывает он, находились в это время в тысяче миль от иранских нефтяных месторождений. Вот каким образом, констатирует он, первой жертвой афганских событий «становится истина». Ф. Холлидей призывает «скептически» относиться к утверждениям, поступающим из «источников в Кабуле».
      Ф. Холлидей высказывает твердую уверенность в том, что развязанная вашингтонской администрацией кампания вокруг афганских событий не пользуется никакой поддержкой за рубежом.
      «Ни одна европейская страна, — продолжает он, — не хочет объявлять экономические санкции против Советского Союза. Как выяснилось в ходе поездки в Западную Европу государственного секретаря США, союзники по НАТО продолжают выражать недовольство непостоянством внешней политики администрации Вашингтона».
      Касаясь отношений арабских стран к событиям в Афганистане, Ф. Холлидей пишет: «Для мусульманского мира главная забота не Афганистан, а Палестина. И если Америка всерьез собирается поддерживать свои связи с производителями нефти, ей лучше посоветовать употребить свое влияние на Израиль, чтобы добиться приемлемого решения арабо-израильского конфликта».
      «В этой связи, — пишет в заключение Ф. Холлидей, — многие основополагающие предпосылки, на которых базируется нынешняя внешняя политика США, сомнительны. Они равнозначны официальному санкционированию подмены фактов иллюзиями и не могут заменить основанную на фактах реальную оценку международной обстановки, которую следует сделать Соединенным Штатам».
      К сказанному следует добавить еще несколько примеров из работы современных дезинформаторов. Обосновавшаяся в Париже так называемая «международная федерация прав человека», объединяющая различные эмигрантские группировки, в со ставе которых немало лиц, находящихся на службе Центрального разведывательного управления США, распространила очередную антисоветскую фальшивку. На сей раз насчет того, что советские войска яксбы применили в афганской провинции Кунар некий «нервно-паралитический газ»...
      Апрельская революция победила.
      Первый день свободы для политических заключенных кабульской тюрьмы Пули-Чархи.
      Сочинители этого явно провокационного «сообщения еще только собирались передать его в печать, а государственный департамент США уже начал раздувать вокруг него шумиху, выражая свое «возмущение» и «озабоченность». При этом официальный представитель госдепартамента вынужден был признать, что он «в настоящее время не может с уверенностью сказать, что отравляющие газы действительно применяются в Афганистане». Иными словами, госдепартамент, с одной стороны, сам фактически подтвердил, что никаких «данных» о применении неких «газов» в Афганистане у него нет, а с другой стороны, тот же департамент делал и делает все, чтобы использовать фальшивку, явно состряпанную по указке ЦРУ для нагнетания антисоветизма. Сколько во всем этом цинизма, недостойного внешнеполитического ведомства такой державы, как Соединенные Штаты!
      В этой связи телеграфное агентство Бахтар сделало заявление, в котором решительно отвергло подобную ложь, распространяемую западными органами массовой информации, и особенно радиостанцией «Голос Америки».
      Агентство Бахтар считает также необходимым заявить, что вопреки утверждениям западной пропаганды ни одно подразделение советских войск не участвовало в подавлении банд контрреволюционеров, поскольку советские войска были приглашены в Афганистан для отражения империалистической агрессии и для защиты национального суверенитета ДРА от угрозы извне. Вооруженные силы Афганистана сами уничтожают банды диверсантов и контрреволюционеров.
      А чем еще занимаются специалисты из ЦРУ и прочих подобных ведомств? Оказывается, они уже разделили Афганистан. Разделили на географической карте, и все! Восточная и южная части страны должны, по их замыслам, отойти Пакистану, а северная и северо-восточная превратиться в сферу влияния Китая. Что же касается центральных районов, то там наметили создание некоего «террористического режима», который мог бы служить базой для подрывных действий против революции в Иране и других национально-освободительных движений в этом регионе.
      Так намерены в Вашингтоне решить «афганский вопрос».
      Что ж, всем этим стратегам «необъявленной войны» можно ответить: не выйдет, господа!
     
      Особое место в подрывной деятельности империалистических разведок занимают ныне так называемые «идеологические диверсии». Нет, это отнюдь не новое изобретение американских «рыцарей плаща и кинжала». Они действуют по старому рецепту, придуманному еще гитлеровским холуем от шпионажа Геленом, который поучал, что «щепоткой цианистого калия, брошенной в колодец, можно отравить все население деревни, а хорошо сработанной ложью — миллионы...» Для идеологических диверсий нужны и диверсанты, кадры, одним словом. Их поисками западные спецслужбы занимаются и в нашей стране. И название им придумали соответственное — «диссиденты», то бишь инакомыслящие...
      Их мало, таких людей. Буквально единицы. И иначе не назовешь их, как идеологическими диверсантами, ибо они распространяют злостную ложь о положении в нашей стране, сеют слухи, пытаются организовывать различные антиобщественные вылазки. Основное их занятие — снабжение западных центров «психологической войны» клеветнической информацией. Основное, но не единственное, так как некоторые из потерявших стыд и совесть отщепенцев становятся лакомой добычей секретных служб, превращаются в платных агентов империалистических разведок. Эти мелкие людишки пытаются представить себя как некую «организованную» силу, иногда им удается попозировать перед теми из иностранных журналистов, которым по душе дешевые сенсации, или перед дипломатами, в круг обязанностей которых входит охота на «инакомыслящих» в Советском Союзе. Но эти отщепенцы чрезвычайно боятся встреч с советскими людьми. Они знают, чем могут кончиться эти встречи и «дискуссии», чем вообще кончаются подобные инициативы для провокаторов.
      Об этом наша последняя глава.
     
      Глава IV
      Отщепенцы в тоге «правозащитников»
     
      Три аршина земли
      Есть ли место на свете тише и печальнее, чем кладбище? Переступаешь черту, отделяющую мир живущих от последнего прибежища тех, которые были когда-то людьми, и сразу же все меняется. И вокруг тебя, и в самом тебе. Кажется, что и птицы поют здесь сдержаннее, и деревья шелестят зелеными плащами своими с осторожностью, и, сам того не замечая, невольно переходишь на шепот...
      Откуда это? Может, с тех давних, очень давних, забытых даже Историей времен, когда остающиеся искренне верили в то, что громкой речью могут потревожить сон ушедших? Или с тех тоже древних времен, когда из уважения к мертвым о них нужно было говорить «хорошо или ничего»? А может быть, из-за неодолимого страха перед смертью, вернее, перед неизбежностью прихода зловещей старухи с косой, которая открывает окованные железом ворота замков королей с такой же легкостью, как и ветхие двери хижин бедняков?
      О смерти думали всегда, ее стремились осмыслить все. И великие и не великие мира сущего. Одни с покорностью рабов, другие с бессильной яростью бунтарей, третьи с легким скепсисом все-понимающих философов. Древнеримский император Марк Аврелий считал, что «смерть похожа на рождение, ибо есть такое же таинство Природы, и о ней не надо думать плохо». Не противоречит диалектике и библейское изречение о том, что «живая собака лучше, чем мертвый лев». Бессмертный Данте видел в жизни «лишь быстрый бег к смерти», а Мольер с тонким ехидством успокаивал современников: «Умирают всего лишь один раз и при этом надолго». Английский поэт Франклин Бенжамэн говорил, что в «современном мире нет ничего более постоянного и устойчивого, чем смерть и налоги», а его французский коллега Франсуа Шатобриан дал жизнь не умирающему и по сей день каламбуру, который, может быть, не совсем и не всегда соответствует истине. «...Если кто-нибудь и вернется в этот мир через несколько лет после своей смерти, я очень сомневаюсь, что его встретят с буйной радостью те же самые люди, которые горько рыдали на его похоронах...»
      Но мертвые не возвращаются. И потом разве дело в смерти? Видимо, все-таки не высота памятника и не редкость камня, из которого высекли его, венчают человеческую жизнь, а те дела, что оставил смертный на земле. Добрые дела, которые только и дают бессмертие. Во всяком случае, не сговариваясь, пришли мы к этому, конечно же, неновому выводу, когда оказались по ту сторону ворот русского кладбища в Сент-Женевьев де Буа, что раскинулось зеленым островком в нескольких десятках километров от Парижа. Здесь действительно похоронены одни русские. Или те, которые покинули Россию более полувека назад, или те, что оказались вне пределов Советского Союза в наше время.
      Кладбище оглушило безмолвием. Батюшка из маленькой церквушки уехал, как нам сказали, по срочным делам в Париж, двери белого домика с душеспасительной надписью: «Отдохните. Укрой тесь от непогоды. Молитвенно помяните подумавшего о Вас» — были закрыты на большой висячий замок. Заглянув в окошко домика, мы узрели, что там идет ремонт. Гида у нас не было, и мы медленно пошли по аллеям, читая столь знакомые глазу русские фамилии на памятниках и крестах с короткими и длинными эпитафиями. Не очень известный широкому кругу читателей итальянский публицист Уго Ойетти незадолго до смерти писал в одном из своих последних опусов: «Кладбища
      меня не пугают. Напротив, они навевают скуку. Будто бы идешь по огромной ночлежке, где каждая эпитафия — сплошное вранье». Очень категорично, хотя... Весь вопрос в том, с какой стороны взглянуть на дела усопших и на то, что написано о них. Краткая эпитафия на скромном обелиске, что стоит по правой руке, если пройти немного по центральной аллее: «Вика Оболенская, урожденная Вера Макарова. Лейтенант Ф. Ф. К. 24.VI 1911 — 4.8.1944. Убита нацистами в Берлине».
      Княгиня Вера Аполлоновна Оболенская. Очаровательная Вики, как называли ее многочисленные поклонники. Когда началась война между Францией и фашистской Германией, ей еще не было тридцати. Она, не раздумывая, вступила в ряды Сопротивления, хотя, казалось, ничто не толкало ее на опасный путь. В подпольной организации Вика заняла пост ответственного секретаря. Она вела разведку, организовывала побеги военнопленных, принимала добровольцев во французские войска, формировавшиеся в Англии и Северной Африке, организовывала прием из-за границы оружия, бое-припасов, техники, денег... Когда гитлеровские полчища вторглись на советскую землю, борьба для Вики Оболенской приобрела особый смысл. Она никогда не переставала считать себя русской, хотя большую часть жизни прожила во Франции. Вику схватили вместе с подругой-подпольщицей в декабре сорок третьего. Восемь месяцев допросов. Но ни одного слова признания.
      Адреса, явки, фамилии, клички связных, все, что ответственный секретарь держала в своей памяти, все осталось «вещью в себе». Один из гестаповских следователей назвал ее «Княгиня — я ничего не знаю». Оболенскую судили отдельно от всех. Военный трибунал приговорил ее к смертной казни. Она отказалась подавать прошение о помиловании. «От врагов моей Родины я ничего ни просить, ни получать не желаю», — сказала она прокурору, который предложил ей написать это прошение. Вера Аполлоновна Оболенская мужественно встретила смерть. Страшную смерть. Ей отрубили голову.
      Мы стояли перед обелиском, под которым не было могилы — тело казненной фашисты уничтожили, — смотрели на овальную фотографию очаровательной Вики, лейтенанта войск «Сражающаяся Франция», кавалера ордена Отечественной войны I степени, ордена Почетного легиона, Военного креста и медали Сопротивления, и думали о том, сколь сильно было развито чувство патриотизма, мужества и честности в этой хрупкой, элегантной, обаятельной женщине, родившейся русской...
      На помпезном монументе, венчающем братскую могилу в центре кладбища, золотыми буквами выведено: «Генералу Дроздовскому и дроздовцам.
      Спасибо вам, рыцари духа, пришедшие издалека, чтобы влить в нас новые силы».
      Мы не знали, когда и где Дроздовский получил генерала. Но мы знали из истории гражданской войны, как на Дону бесчинствовали «рыцари духа» полковника Дроздовского. Как жгли деревни, как убивали детей и стариков, насиловали женщин, грабили имущество, угоняли скот. И как потом удирали в панике к черноморским портам, чтобы избежать возмездия.
      Нет, у нас разное отношение к Вике Оболенской и дроздовцам. Разное даже после их смерти... Мы положили букетик весенних цветов рядом с обелиском лейтенанту-княгине. Мы прошли, не задерживаясь, мимо убийц, которыми командовал генерал Дроздовский.
      А навстречу между тем высыпала небольшая стайка школьников — мальчишек и девчонок. С ними морщинистая старушка в пенсне в роли экскурсовода. Одета на французский манер, а обличье русское. «Иси ля томб дю гранд экривэн рюсс Иван Бунин», то бишь похоронен здесь великий русский писатель Иван Бунин. Что же, хорошо, если французские школьники узнают о русском писателе Бунине. И в нас старушка узнала, видно, соплеменников.
      — Простите, господа, вы русские?
      — Да, из Москвы.
      — О, ля-ля... Москва, как она?
      — Стоит и строится.
      — Господа хотят кого-нибудь найти здесь?
      — Нет, никого.
      — Здесь недалеко похоронен Галич, ваш поэт. Следующая аллея направо... Трагически погиб.
      Да, погиб трагически. В собственной парижской квартире от «неправильно включенной телевизионной антенны...» — согласно версии, распространенной «Голосом Америки». «В результате несчастного случая при опробовании звукозаписывающей аппаратуры, только что полученной Галичем из Соединенных Штатов...» — согласно версии, опубликованной во французских газетах. «Эта проклятая аппаратура убила его. Саша так ждал ее из Америки...» — согласно версии жены Галича, которая дала интервью репортерам в день этого самого несчастного случая.
      Нам удалось встретиться в Париже с некоторыми русскими эмигрантами. Одни утверждали, что Галич покончил жизнь самоубийством, другие уверяли, что его убили. Кто? «Те, которые не хотели его возвращения в Союз...» — «А он хотел вернуться в СССР?» — «Хотел? А кто не хочет из тех, кому стало неуютно здесь?» — «А Галичу стало неуютно?» — «Да. Он очень тосковал по Москве, по оставшимся друзьям. И потом, здесь у него накопилось много долгов, Александр запутался в делах — ив финансовых, и в любовных. Но он хотел иметь гарантии от вас». — «Какие?» — «Что его не будут преследовать...»
      Человек может ошибаться. Но одно дело — ошибка, другое дело — предательство, Александр Галич стал предателем. Официально вступил в члены НТС — бандитской антисоветской организации, официально подошел к микрофону радиодиверсионной станции «Свобода» с клеветническими опусами против своего народа на устах. Середины здесь быть не может. Или друг, или враг. Имел ли он право на прощение? Кто знает? Но что об этом говорить сегодня... Галич мертв. И не будем о нем говорить ничего. Мы подошли к его могиле под скромным деревянным крестом, на котором нет эпитафии. И две старенькие женщины в шляпках, из бывших, так сказать, россиянок, поведали нам о том, что и после смерти Галича не оставляют в покое неприятности. Говорила одна, высокая, в черном платье, которая назвалась Верой.
      — Вы, вероятно, слыхали, господа, что Галич незадолго до своей кончины принял православие. Да, да, крестился. А когда умер, то долго искали место для него на кладбище. Земля здесь стоит безумно дорого. Недавно скончался один генерал, из бывших наших друзей, и его похоронили в мо гилу денщика, который ушел из жизни раньше. Смерть-то, она всех приравнивает, с чинами не считается. Да... Так вот, с трудом отыскали местечко для Галича — наследникам-то он оставил одни долги — заброшенную могилку бывшей фрейлины, одинокой старушки. А когда похоронили его, начался большой шум в эмигрантских кругах. Зачем, мол, иудея положили на прах православной? Ну а какой же он иудей, раз крестился? Смерть-то, она всех приравнивает... Вот мы с Любой каждую неделю сюда ходим. А всех знакомых за один раз никак обойти не можем. Сил уже не хватает. Скоро и нам перед господом ответ держать надо будет. Натворили дел, набедокурили, а теперь вот ложись тут. Разве это справедливо?
      — А кто же вам велел уезжать?
      — Кто? Врагами мы были, милостивые государи. Врагами. А теперь что? Какие мы враги? Господь всех друзьями сделает на небе.
      — Мы предпочитаем быть друзьями на земле.
      — На земле труднее... Вернее, тогда было труднее, в семнадцатом. А теперь — до свиданья, господа коммунисты.
      Старушки медленно пошли по аллейке с традиционным обходом знакомых превосходительств и сиятельств. Друзья, враги? Могут ли мертвые быть врагами? Конечно, нет. Потому что нет уже всех этих превосходительств и сиятельств. Но врагами остаются их кровавые дела, которые они оставили на земле, врагами остаются их идеи, которые сеют рознь и ненависть между людьми.
      Во время своей поездки нам довелось встречаться и с бывшими врагами, и с нынешними, и просто с неразумными людьми, погнавшимися бог знает за какой жар-птицей. Впрочем, будем более конкретными и перенесемся на время с французского кладбища Сент-Женевьев де Буа в западно-германский город Мюнхен...
      Мюнхен был заложен в 1158 году. Тогда это было небольшое поселение с соляными лабазами, стоявшее на дороге, ведущей к известному в те времена ордену монахов. Так и окрестили это поселение: «Мюнхен» — монахи. В нашу эпоху с этим городом стало ассоциироваться самое страшное зло человечества — фашизм. Буквально на другой день после прибытия в Мюнхен нам показали «пивной дом», где Гитлер со своей камарильей горланил песни и произносил в безумном неистовстве речи, зовущие к походам и насилию. Это питейное заведение, хорошо сохранившееся по сей день и выполняющее, как и прежде, свои функции пивной, расположено в старой части города, может быть, именно в тех самых местах, где когда-то стояли лабазы с солью, по соседству с другим символом города — церковью Богоматери. Двуглавая кирка обращена фасадом внутрь стесненной громадами домов площади. От нее мрачные узкие проулки ведут на залитую солнцем широкую «пешеходную тропу» — торговый центр Мюнхена.
      Мы тоже не раз бродили в вечерние часы по мюнхенской торговой артерии. И вот однажды, когда уже было собрались на ночлег в гостиницу, нас неожиданно нагнал легко одетый (было довольно прохладно), суетливый, тщедушный субъект с раздутым желтым портфелем. Ноша оттягивала его руку, от чего субъект выглядел перекосившимся на правый бок — одно плечо ниже другого.
      — Здравствуйте, похоже, что из Союза? — при этом он стал делать своим портфелем маятниковые движения.
      — Добрый вечер, кем же будете, если не секрет?
      — Да вот понимаете, — незнакомец изъяснялся без малейшего акцента, на хорошем русском, — жил благополучно, учился. Рано обзавелся семьей. Взбалмошная супруга вдруг задумала уехать в Израиль по вызову родственников. Она еще до свадьбы затаила такой план. Мне вроде бы как стало неловко, не бросать же ее по этой причине. Я тоже подал документы в ОВИР на выезд. Получил разрешение. И вот уже который год маюсь, проклиная тот день и час, когда покинул Родину...
      — Выехали, говорите, в Израиль, а разгуливаете по Мюнхену, как это понять, в командировке, что ли?
      — Нет, нет, — растерянно улыбнулся субъект. — Николай Васильевич я, Шувалов — так и называйте Николай Васильевич, — видимо, рассчитывая на нашу заинтересованность в его судьбе, заискивающе поспешил он представиться. — Какие уж тут командировки! Израиль — рай для идиотов. Место себе ищу. Работы, одним словом. Всюду бывал. До Америки добрался. А ведь я с высшим... Все мои пожитки здесь. — Он снова качнул раздутым портфелем.
      — Понятно, господин Шувалов...
      — Да какой я господин! Горе одно. В этой загранице и жена от меня ушла. Бросила, стало быть. Вот пристроился на побегушках к одному специалисту, частная фотолаборатория. Пока не гонит. Я и тому рад. Ухватился и держусь. Знали бы, как я натерпелся! Только бы домой, только бы домой... — На его бледном лице застыла судорожная улыбка. От неона лицо обрело зеленоватый, неземной цвет.
      Он еще долго маячил под тусклым фонарем, глядя нам вслед, одинокий, никому не нужный — ни завсегдатаям пивной «Хофбройхауз», ни владельцам кафе и закусочных на пешеходной тропе, ни прихожанам церкви Богоматери. Никому. Покинув Родину, он не обрел новой, но, надо думать, понял, что отныне даже не смеет заслуживать того уважения, на которое мог бы претендовать в Москве или Киеве, Ленинграде или Таллине.
      В любом обществе вполне закономерно стараются избегать тех людей, которые пренебрегли своей Отчизной...
      В общем-то мы поняли, что Шувалов пытался надрывно-горестным рассказом о собственных мытарствах разбудить в нас жалость к своей персоне, а может быть, и заручиться обещанием походатайствовать о нем, поговорить о его возвращении домой. В разговоре с нами он так и определил свое видение будущего: «Без Советского Союза я ноль без палочки. Простите меня...» Что ж, точнее не скажешь — абсолютный ноль. А ведь ему уже за тридцать...
      А вот нашему другому знакомому, но уже из Кёльна, около семидесяти. Алексей Михайлович... Впрочем, не будем называть его фамилии. Он сам попросил нас об этом. Почему? Это станет ясным в конце рассказа. Так вот, Алексей Михайлович родился и вырос в Ленинграде. Он тоже хлебнул за свой век немало всякого. В то время, когда войска германского вермахта гуляли по Франции, когда гитлеровский «план Барбаросса» — план нападения на Советский Союз — был уже разработан, Алексей Михайлович преподавал в одном из ленинградских учебных заведений. Был он человек способный, вдумчивый. Молодой преподаватель выделялся среди коллег повышенной пытливостью. С возрастом пришла бы мудрость, и, как считают его близкие, Алексей Михайлович, может быть, теперь был бы уже академиком...
      Однако эта самая мудрость явилась к нему не легкой волшебной музой на Родине, а на чужбине, в Западной Германии, как выхолощенный продукт моральных срывов, адских поисков, духовных разочарований. Ему знакома гитлеровская биржа труда, где вербовали иностранных рабочих для немецких фирм, знакомы и серые, бесконечно длинные очереди за похлебкой, и зловонные лагерные бараки.
      Где-то в начале Великой Отечественной войны наш знакомый был призван в Красную Армию, направлен в числе других на фронт, а там окружение, плен, угон в Германию. После победы Алексей Михайлович домой не вернулся.
      Мы беседуем в скромном ресторанчике, где подают «комплексные» обеды без изысканных приправ, без подчеркнуто обходительных «оберов». Не спеша толкуем о запоздалой весне, автомобильных пробках на автобанах.
      — А мне машина если и угрожает, то лишь косвенно, как пешеходу, — улыбается одними глазами наш собеседник. — Потому что я никогда ее не имел. Моя зарплата разрешала пользоваться исключительно городским транспортом, не более того.
      — Позвольте, но ведь вы же сами рассказывали, что работали после войны на радиостанции «Свобода», где сотрудники получали, да и теперь получают, солидные гонорары... Что ж вы-то, так не смогли скопить даже на малолитражку?
      — Это правильно, деньги получал. Но у меня на PC очень быстро разладились отношения с руководством редакции, и я ожидал, что не сегодня, так завтра буду изгнан. Собственно говоря, так оно и произошло: только не они меня уволили, а я
      распрощался с ними. Не мог вынести атмосферы взаимной грызни сотрудников и американских шефов, постоянной слежки. Не мог жить все время под подозрением, до печенок зависеть, в общем-то, от недалеких, ограниченных людей. Ну и главное — я же видел, каким образом подготавливаются радиопередачи: старые газеты, ножницы, клей плюс горсть клеветнических приправ — и винегрет готов! В старой России дворники-фискалы отличались более высоким уровнем сочинительской работы.
      Приходилось Алексею Михайловичу за свою жизнь в чужих краях общаться и с «нацмальчиками» — членами Национально-трудового союза нового поколения (НТСНП), любителями доносов, «разоблачений», блефа и конспирации. Но сам он никогда не состоял в НТС, и как его ни агитировали близко знавшие энтээсовцы, он отбил все их наскоки и не полез в антисоветский бункер.
      — «Нацмальчики» до сих пор грезят о «свободной России» без большевиков. А посмотреть в упор, так все они давно изъедены молью. Нафталинить и то поздно, больше дыр, чем доброй материи, а туда же...
      Мы оказались в Кёльне как раз в те дни, когда Западная Германия буквально гудела от возмущения, вызванного двумя обстоятельствами. Газеты, которые мы покупали по утрам в гостинице, пестрели броскими заголовками: «Фотографии паспортов граждан ФРГ передаются БНД» (западногерманская разведка). «Чем занимаются чиновники федеральной пограничной охраны?» Речь шла о
      том, что в нарушение всех правовых норм эти самые чинуши в течение многих лет фотографировали в поездах паспорта граждан ФРГ, направляющихся в ГДР и другие соцстраны, и передавали эти снимки в БНД. А власти по данному поводу дали такой ответ: «Сия практика будет продолжаться, так как полученные в ходе фотографирования сведения являются необходимыми для контрразведки». Вот так!
      Наш собеседник понимающе кивает головой, соглашаясь с выводом: каких «чудес только не бывает в этом «свободном» обществе». Ну и второй шок общественности был вызван в те дни инспирированными выступлениями прежде всего «Мюнхен Меркур» по поводу «новых козней Москвы». От этого сочинительства за три версты несло миазмами типично шпрингеровской прессы. Характерно, что сие открытие принадлежит политиканам штраусов-ского Христианско-социального союза. И заключается оно в том, что «рука Кремля», оказывается, два десятка лет назад искусственно насадила по всей Западной Германии... семена фашизма. «Коричневой чумы», мол, в ФРГ никогда и в помине не было, а вот в СССР задумали скомпрометировать в глазах международного общественного мнения честных западных немцев и подбросили в их стан этакую мерзость! Другая мюнхенская газета — печатный орган бывших завсегдатаев пивной «Хофбройхауз» — «Дойче национальцайтунг» подхватила эту «новость» и преподнесла ее под сенсационным заголовком «Коричневые привидения».
      Вся эта пропагандистская возня имела под собой совершенно определенную подоплеку: поддержать призывы западногерманских правых об амнистии нацистских преступников. Перед продажной прессой силы реакции поставили задачу любым способом доказать, что фашизм если и существовал, так лишь в прошлом, да и то в Италии. А раз так, то и сами нацисты — опасная бацилла, искусственно выделанная где-то в «недрах Советов» и тайно завезенная в Мюнхен и Гамбург, Кёльн и Дортмунд.
      — Понимаете, — размышляет Алексей Михайлович, — в целом каждая подобная кампания рассчитана подорвать веру западных немцев в добропорядочность русских, убедить обывателя в том, что Советский Союз угрожает миру, накапливает в сеоих арсеналах ракеты и ждет момента, чтобы обрушить их на головы своего бывшего противника по второй мировой войне. К сожалению, антисоветизм кое-где все еще не устаревает, устраивает тех, кто высасывает из пальца разного рода чушь о Советской России.
      — А как сложилась ваша судьба после того, как вы ушли с радиостанции?
      — Скажу лишь, что последние пятнадцать лет, до самой пенсии, я проработал рядовым грузчиком на одной из небольших фирм. Труд не для барышень, но более подходящей работы не нашлось. Специальность моя, надеюсь, вы понимаете, здесь не прокормила бы. Я уже давно обзавелся семьей. Одно время у меня не было никаких контактов с Родиной, и я не знал, что сталось с моей первой женой, с моими детьми, с оставшейся родней. Я волновался, переживал. Но думаю, что не существует непереносимых положений, к которым человек не мог бы приспособиться. Я добился своего: регулярно получаю сведения из Ленинграда.
      — Переписываетесь?
      — Разве почта единственная форма информации и общения? Я уже побывал в Ленинграде, и не раз. Снова собираюсь навестить близких и старых приятелей. Их у меня предостаточно. Мне говорят: «Приезжай насовсем, Алеша, брось ты к черту свой Кёльн! Не получишь сразу квартиру, не волнуйся — если даже будешь по очереди жить у друзей, по одному дню целый год — все равно 360 дней не хватит!»
      Алексей Михайлович неожиданно громко засмеялся: вот сколько у него там, в городе на Неве, близких людей с открытыми сердцами! Но тут же вдруг посерьезнел, над переносицей появилась глубокая складка, погасли коричневые огоньки глаз.
      — Нет, отвечаю я ленинградскому радушию и гостеприимству. Нет уже моих духовных сил вернуться к тем далеким временам юности, В Кёльне у меня семья. Первая жена, та, что в Ленинграде, не осуждает. Я говорю ей спасибо за это. Вправе ли я бросить сложившуюся здесь семью? Если бы еще моя первая супруга в свое время вышла замуж, я без раздумья перебрался бы на Родину. Но она так и не устроила свою судьбу. IV ворят, все великие изгнанники были одержимы поисками утерянных ощущений. А я не хочу называться великим. Нет, не могу я вернуться. Так и умру, видно, здесь. Не могу...
      Он совсем сник. Какие мысли роились в седой голове этого человека, о чем сокровенном думал наш собеседник, можно было лишь догадываться.
      — Но мы не ропщем. Ведь не может быть, чтобы страдание и радость ни к чему не вели. А на Праздник Победы вы здесь не останетесь, случайно? Приходите к нам 9 Мая, это особый праздник. Здесь, в ФРГ, его не числят официальным днем. Немцы отмечают день окончания войны 8 мая. А мы считаем себя патриотами. И, поверьте, не на словах, на деле. Знаете, с момента последнего отъезда из Ленинграда я не живу, а лишь дожидаюсь той минуты, отсчитываю дни, чтобы не сказать — часы, которые отделяют меня от новой встречи. Если я во что-то верю — я верю сердцем. Если люблю — люблю сердцем. Я, поверьте, не способен существовать на поверхности вещей. У меня, извините, свой почерк... — И добавил: — Кланяйтесь России. Низко. От всех нас, соотечественников...
      Мы поклонились России, когда приехали. И передали привет от соотечественника Алексея Михайловича соотечественнику Николаю Федоровичу Гункину, который проживает ныне в городе Иваново. Почему именно Гункину? Да потому, что его ошибки в жизни аналогичны ошибкам нашего кёльнского знакомого, хотя жизненный путь Николая Федоровича и более длинен, и более извилист, и более поучителен. Так получилось, что, имея на руках заграничный паспорт с выездной визой, плюнул Гункин на прелести и комфорт зарубежной жизни и остался в Иванове. Почему? Об этом лучше рассказать ему самому, ибо ни в какой литературной правке и корректировке его повествование, вернее исповедь, не нуждается. Он так и сказал нам: «Хотите послушать исповедь бывшего антисоветчика?»
      Николаю Федоровичу сейчас 76 лет. Не так мало. Жизнь прожита большая и сложная. О первой ее половине наш собеседник рассказывает кратко, почти анкетно. Родился в небольшом украинском городишке Купянске. Отец, мелкий чиновник, всеми силами пытался дать сыну образование. А он, шестнадцатилетний Коля, попавший в водоворот непонятных ему событий, рвался в белую армию.
      — Вот подумаешь теперь на старости лет: почему именно к белым потянуло меня? Отец был бедняком. От революции он не терял ничего: ни титулов, ни поместий, ни богатств. Он думал лишь об одном: как бы прокормить свою семью. Ну а я в свои шестнадцать лет разбирался в политике как свинья в апельсинах. К белым влекла меня не политика, а форма кавалериста-улана, звон шпор...
      Но Колю в уланы не взяли. Не прошел по зрению. А потом началась поголовная мобилизация, и наш герой оказался в армии генерала Корнилова. Пятым номером первого орудия пятой батареи. Потом врангелевская армия. Крымская эпопея. Перекоп и безоглядное бегство от наступавшей Красной Армии.
      А дальше эмиграция. Голодная и бесправная. Сначала в Турции, где собравшимся белогвардейским сбродом командовали генералы Кутепов и Врангель, еще надеявшиеся прийти на русскую землю с огнем и мечом. Эмигранты стали разъезжаться: кто во Францию, кто в Южную Америку, кто в иностранный легион. Надежды на то, что «Россия скоро позовет своих сынов», постепенно улетучивались. Надо было устраивать жизнь, идти на чужие хлеба. Николай Гункин попал в Болгарию. Работал извозчиком, но был выгнан за разбитый на пролетке фонарь, попал в мастерскую по изготовлению проволочной сетки, но и там не повезло. Затем были лесопилка, учеба в болгарской гимназии на деньги сердобольной жены командира батареи, где когда-то воевал Николай. Короче говоря, эмиграция,
      она и есть эмиграция, без дома, без семьи, без идей.
      — Я, как и большинство бывших белогвардейцев, большевиков не любил, поддерживал связь с однополчанами, еще надеялся, что кто-то что-то сделает, что народы России свергнут большевиков и позовут нас наводить порядок. А какой порядок — это мне было неизвестно. Я видел, что эмиграция разбита на множество группировок. Недаром шутники говорили: там, где сошлись два эмигранта, уже представлены, по крайней мере, три организации.
      А затем началась война. Вторая мировая война, которую французы со свойственным им остроумием назвали «странной войной». Но странности продолжались недолго. Гитлер показал свои зубы. Была оккупирована Бельгия, затем Чехословакия. Николай Гункин к этому времени уже успел вступить в Национальный союз нового поколения, который позже был переименован в НТС — Народно-трудовой союз.
      — В НТС с началом войны настроение поднялось. Чувствовалось, что война начнется и на Востоке. Мы крепко верили в то, что население Советского Союза воевать не захочет, что оно не простит колхозов и тридцать седьмой год. Самое большее через пару недель Красная Армия развалится, развалится и Советский Союз. Ну а от немцев, думали мы, избавиться будет легко, если народ пойдет за нами. В общем, делили шкуру неубитого медведя. А вышло все не так просто, как думали мы. А вышло все наоборот.
      Да, действительно, вышло все наоборот. Но Николай Гункин продолжал оставаться энтээсовцем, продолжал оставаться убежденным врагом Советской власти. Он сотрудничает с гитлеровцами, помогает им вербовать советских военнопленных в так называемую армию предателя Власова, работает в оккупационных управах, в частности в городе Витебске...
      — Мне могут сказать, что я пошел к немцам в услужение. Да, пошел. Да, я служил у немцев, да, я боролся против Советской власти. Но это была не месть. Мстить мне было не за что. Я и несколько таких же «антисоветчиков» вроде меня были эдакими «карасями-идеалистами», которые из своего заиленного дна видели Родину сквозь мутную воду. Нам другие караси, покрупнее, а часто и щуки вдолбили в голову, что чистое дно и свежая вода нехороши и что воду надо мутить. Я и такие, как я, были наивными чистоплюями, ввязавшимися в грязную игру.
      Вот именно. Но всякая игра рано или поздно кончается. Кончилась она и для Николая Гункина. Накануне капитуляции гитлеровской Германии, уже будучи в Берлине, попал он вместе с немцами в руки советских солдат. Всякое преступление заслуживает наказания. Заслужил его и Гункин, а потом пришла амнистия.
      Как развивались события дальше? Думаем, что лучше предоставить возможность самому герою поведать о тех перипетиях, которые выпали ему на всю оставшуюся жизнь. Кстати, Николай Федорович неторопливый рассказчик. Сначала внутренне взвесит все то, что собирается изложить, а потом уже начинает вести рассказ...
      — Когда в 1956 году специальный выездной суд сбросил мне несколько лет, я начал мечтать о том, как уехать после освобождения за границу. Примерно через месяц после суда собрали нас, «лиц без гражданства», объявили, что мы амнистированы, и спросили, куда бы мы хотели отправиться. Большинство ответило — за границу. Нам сказали, что местные власти этот вопрос разрешить не могут, но мы можем выбрать какой-либо город в СССР и уже оттуда хлопотать о выезде. Я и Е. И. Дивнич, с которым мы решили ехать вместе, помчались в клуб лагеря и там на карте Союза стали искать город поближе к Москве (туда въезд на жительство нам не разрешался) с тем, чтобы оттуда хлопотать о выезде за границу. Почему-то остановились на Иванове.
      Вместе с нами был амнистирован один инженер-швед. Его почему-то тоже сразу не отпустили на Родину, и он уехал в Калинин, но вскоре связался со шведским посольством и получил разрешение на выезд. Еще в лагере мы были в хороших отношениях, и он обещал дать знать обо мне в Бельгии. Действительно, примерно через месяц после его отъезда я получил письмо от одного из членов НТС, и завязалась переписка. Вероятно, там я ходил в « жертвах большевизма», которую надо вызволить. Стали хлопотать о разрешении для меня на въезд в Бельгию.
      Тянулись эти обоюдные хлопоты долго, годы, а у меня все меньше и меньше оставалось желания покинуть Советский Союз. Я уже работал на заводе конструктором, и эта работа меня увлекала. Окружающие меня люди с такой добротой и вниманием относились ко мне, так старались помочь чем могли, что я уже с меньшей злобой присматривался к окружающей меня обстановке. Я впервые увидел, всесторонне увидел жизнь в Стране Советов.
      Все-таки какое это необъяснимое чувство — любовь к Родине, тяга к ней. Я почти двадцать семь лет проскитался по Европе, и образование получил за границей, и в последнее время перед войной жил неплохо, а вот глаза все время поглядывали на Восток, за ту таинственную для меня границу, в страну, о которой я знал только плохое. Что бы отвернуться, забыть. Так нет, влекла какая-то необъяснимая сила. Уже в Иванове, особенно вначале, жилось не ахти как хорошо, а вот поди ж ты, стремление уехать постепенно угасало. И как-то так вышло, что, когда я получил извещение из бельгийского посольства в Москве о разрешении мне выехать в Бельгию, я окончательно решил остаться здесь. Материально, может быть, будет и хуже, но зато кругом родные лица, родной язык. Да и помереть как-то лучше на родной стороне. Через некоторое время я обратился в Президиум Верховного Совета с просьбой о предоставлении мне советского гражданства, и моя просьба была удовлетворена. Я перестал быть безликим 4елицом безгражданства».
      Принял ли я советский строй слепо, безоговорочно, стал ли если не формально, то в душе коммунистом? Должен честно сказать — нет, не стал. Слишком въелись в меня западные понятия о государстве вообще. Но ведь и западные демократии не идеальны, в них уйма недостатков. Да это и понятно — ведь все мы люди, человеки и все совершаем ошибки, одни больше, другие меньше. И министры и дворники. Даже величайшие гении человечества не были от ошибок избавлены.
      Все мы люди со всеми качествами и недостатками, людям присущими. К идеалу можно стремиться, но вот достигнуть его, не усовершенствовав человека, пожалуй, нельзя. Да и понятие «идеал» у разных людей разное. Для одних это благоденствие всего человечества, а для других — обильная выпивка с хорошей закуской. Поэтому я, окунувшись в советскую среду, старался различить, понять, что здесь хорошо и что не очень, старался спокойно, беспристрастно, насколько, конечно, такая беспристрастность мне была доступна, разложить по полочкам все «за» и «против». Вот это, по моим понятиям, было хорошо, а вот это плохо, но явно прослеживалась одна магистральная линия — стремление все больше и больше улучшать благосостояние народа, своих граждан.
      Здесь как-то уже не замечают, что их лечат, что их учат бесплатно, а на Западе это ох как отзывается на кармане рядового человека. Здесь созданы тысячи здравниц, в которые едут и большие начальники, и совсем рядовые люди, причем или бесплатно, или за совсем малую плату. Здесь детишки весь день проводят в яслях или садиках, где их кормят, за ними ухаживают. Здесь люди считают, что так и должно быть. Ведь для большинства из них, когда они родились, все это так уже и было.
      ...Как я уже говорил, приехал я в Иваново с Дивничем. В прошлом он председатель Белградского отделения НТС, одного из наиболее крупных, был близок ко всей верхушке организации, во время войны формально ушел из нее. Но энтээсовцем Дивнич оставался, были только разногласия в тактике. Еще будучи в заключении, он старался организовать других бывших энтээсовцев для дальнейшей работы против советского строя.
      Выйдя из заключения, Дивнич связался со своим большим другом Околовичем, пытался что-то делать в Союзе по «солидаристской» линии и был снова осужден, но ненадолго. Жизнь делала свое, предвзятость таяла под напором жизненной правды. Он увидел, что об НТС здесь почти ничего не знают, а если и знают, то из советской печати. Рассылаемые из-за границы «Посевы» всходов не дают. У Дивнича в конце концов произошел перелом, и он написал книгу «НТС, нам пора объясниться».
      Я присутствовал при рождении этой книги, мы не во всем с ним сходились, спорили, и я знаю, как тяжело было Дивничу расставаться с былым, убедиться в своих ошибках, убедиться, что Советский Союз совсем не та Россия, которую он видел из-за рубежа. Вот отрывок из последней страницы книги Дивнича:
      «...Так прости же меня, Советская власть! Долго я ненавидел тебя и пакостил из-за угла! Но пойми, ей-богу, я делал это без злого умысла. Я безумно люблю Россию, и мне тяжело быть отщепенцем... Я почувствовал, что люблю тебя в подсознании, когда думал, что тебя ненавижу. Люблю и чту тебя за твердость, за размах, за дерзкую веру в будущее человечества, за торжество человеческого разума...»
      Дивнич давно умер, но знаю я еще многих бывших энтээсовских, которые влились в советское русло и трудятся или, как я, пенсионерствуют.
      Прошли годы, как дурной сон, ушла эмигрантская жизнь. Я убедился в беспочвенности антисоветской возни. Никаких признаков влияния НТС не чувствовалось. А ведь там, на Западе, нам твердили, что его идеи широко известны в Союзе. В газетах, правда, иногда появлялись заметки о попытках некоторых приезжих распространять энтээсовские брошюрки, но почему-то этим как будто русским делом занимались иностранцы.
      А ко мне пришла старость. Известно, что молодость смотрит вперед, а старость — назад. Так и мне захотелось заглянуть назад, вспомнить прожитое и, пользуясь жизненным опытом, хотя бы попытаться подвести итоги, хотя бы попытаться что-то
      исправить. Но тут приходит в голову старинное присловье: «Кабы молодость да знала, кабы старость да могла». Прошлое ушло, что было, то было. Теперь каяться поздно, надо было раньше мозгами шевелить.
      Ведь что же получилось? Глупый, полудетский шаг перевернул всю жизнь вверх тормашками. Ведь не было у меня серьезных оснований для ухода в белую армию. Был только мальчишеский задор и то, что доказывает происхождение рода человеческого от обезьяны, — подражание другим. А потом жизнь подхватила и понесла, набивая на каждом повороте довольно серьезные синяки и шишки. Хотя бы натура у меня была авантюрная. Так нет. Даже в детстве я не собирался бежать в Америку на помощь индейцам, а в те времена среди мальчишек моего возраста это было в большой моде. Я всегда был из «сидячих», пожалуй, похож на гоголевского Афанасия Ивановича, разумеется, в более современном исполнении. Мне по характеру заниматься инженерной работой, к которой меня тянуло с детства, а вечером читать книгу и пить чай с домашним вареньем. А тут взял и сглупил. Ну и жизнь наказала за это. Почти все годы активной жизни оказались загубленными. Таким «вареньем» кормила жизнь все время, что и недругу не пожелаешь. Да, «кабы молодость да знала». А ведь и у молодости есть мозги, надо только ими пользоваться как следует. Правда, известно, что в молодости чаще следуют велению сердца? а не головы. И это неплохо — веление сердца, но все же и голова дана для того, чтобы думать.
      Ведь как бывает. Сделаешь что-либо сдуру и чувствуешь себя героем, а во что выльется этот «героизм», не подумаешь. Может, все останется как было, а может, дело так обернется, на лбу выскочат такие шишки, что в глазах помутится. Что бы сначала мозгами пошевелить, послушать советы людей постарше, поумнее, умудренных жизненным опытом! Так нет, мы сами с усами, и никто нам не указ. И пошла жизнь скакать по кочкам : минула пуля красноармейца — пришел голод, удалось продлить учебу — и снова голод,
      наладилась жизнь — пришла война, выступил против Родины, но не как друг, а как враг и только случайно избежал пули, зато получил лагерное «сидение». И лишь на старости выбрался на ровную допогу. А ведь эта дорога существовала все время, не надо было только сбиваться с нее, послушать отца, еще в зеленые годы положить на весы те самые «за» и «против».
      Вот уже больше двадцати лет живу в Иванове, в том самом, который выбрал как отправную точку для выезда за границу. Интересно получилось: я, антисоветчик, сам того не подозревая, попал в город, который издавна известен своими революционными делами, город Иваново-Вознесенск, в котором еще в 1905 году был «красными ткачами» образован первый в России общегородской Совет рабочих депутатов.
      До революции заштатный город Шуйского уезда, Иваново-Вознесенск славился своими ситцами. Теперь это «столица текстильного края» с почти полумиллионным населением, с университетом и еще пятью высшими учебными заведениями.
      По улицам идут люди. Много веселой, жизнерадостной молодежи — студентов. Особенно летом в глазах рябит от пестроты нарядов. Теперь уже не стараются просто хорошо одеться, не носят годами одежду одного и того же фасона, как это было, когда я сюда приехал. Царица-мода захватила всех, особенно женщин и молодежь. Свежие, здоровые лица, и не видно на этих лицах никакой подавленности, угнетения. И завтрашний день и послезавтрашний всем так же обеспечен, как и сегодняшний. Отработавших свое с почетом провожают на пенсию.
      И это не только в Иванове. Каждый год свой отпуск я проводил в путешествиях, хотелось посмотреть, как живут люди в других местах. Изъездил почти всю европейскую часть Советского Союза от Ленинграда до Тбилиси, от Карпат и Калининграда до Волги и по ней спустился до Астрахани. И всюду одно и то же. На местах, по которым прошел военный шквал, где все было разрушено и выгорело, выстроены новые современные города.
      И все это сделано за тридцать с небольшим лет после войны, отнявшей двадцать миллионов жизней, превратившей Украину, Белоруссию и часть России в пепел, сделано руками, энтузиазмом «угнетенного» народа. Теперь он продолжает строить и все больше и больше пользоваться плодами своего труда.
      И думаешь про себя: какого же дьявола я лез на рожон, барахтался в эмигрантской грязи, слушал продавшихся отщепенцев, в то время как Родина руками своих сынов и дочерей росла и превращалась в одно из самых могучих на Земле государств, на которое с почтением смотрят другие народы?
      И как хорошо, что я здесь, на своей Родине, и как благодарен ей за то, что она приняла своего блудного сына и простила ему все его прегрешения...
      Нет, никуда не уйти от ностальгии по родной земле. Она будет преследовать и мучить тебя днем и ночью, не давая покоя ни на минуту. Сколько мы встречали людей во время своих зарубежных командировок, которые из-за страха перед наказанием за совершенные преступления или просто по собственной глупости покидали отчий дом! И как страдают, мучаются они сейчас под старость, когда жизнь почти вся позади, когда каждый день тебя терзает совесть. Конечно, разные люди выражают это состояние по-разному. Но как отчаянный крик души запомнилась нам последняя фраза исповеди еще одного старого эмигранта, оставшегося за рубежом. Он сказал: «Я отдал бы все, без исключения все, что имею, за три аршина земли на любом погосте родной земли».
      Но, к сожалению, не все понимают, что значит предать или покинуть свою Родину...
     
      Анатомия предательства
      Еще древние философы, не знавшие законов диалектики, отлично понимали, что повторение случайностей чаще всего превращается в закономерность. Семен Волгин, изучавший диалектический материализм в институте, даже после вынесения ему приговора так и не уразумел, что «случайная» встреча его с двадцатидвухлетней американкой Викторией Хаммер была заранее предусмотрена и запрограммирована так же, как и «страстная любовь», нежданно-негаданно вспыхнувшая между двумя молодыми людьми. Для неискушенных людей вся история грехопадения молодого советского инженера, направленного после окончания высшего учебного заведения на работу в небольшую африканскую республику, могла бы показаться на первый взгляд поистине цепью роковых случайностей» приведших к драматической ситуации и трагической развязке. Примерно так же она, эта история, излагалась и самим Волгиным на первых допросах предварительного следствия.
      ...Семен считал, что ему повезло. Не успел получить диплом, как последовало предложение поехать на работу за рубеж. Впрочем, везение сие молодой специалист воспринимал как явление вполне закономерное: как-никак институт закончил с отличием, помимо диплома по своей специальности, получил диплом переводчика английского и французского языков, характеристики были отличными, прошлое — чистым, как стеклышко.
      В африканском городе жизнь советских специалистов шла своим чередом. Работа, конечно. Отдых по субботам и воскресеньям, вечера в клубе, спортивные соревнования, экскурсии, встречи со специалистами из социалистических и иных стран — научные и ненаучные, где можно было подискутировать по разным проблемам, приемы и так далее... Короче говоря, бурная и интересная жизнь небольшой советской колонии, когда дни летят быстро и незанятого времени практически не остается. Но Семену жизнь в своем, советском коллективе показалась несколько скучноватой и однообразной. Потянуло, так сказать, на сторону. На одной из фирм со смешанным капиталом работали американцы, англичане и французы. С сотрудником этой фирмы, английским подданным Гордоном Каррэном, Семен познакомился случайно. Но, наверное, уже не случайно оказался у него дома, сначала на чашке чая, затем на рюмке аперитива. Каррэн и его жена пришли в неописуемый восторг от нового знакомого на первых же встречах. 41 Как вы непохожи на других советских, с которыми нас знакомили! — наперебой тараторили они. — Такой молодой и такой талантливый! Нет, ты послушай, Гордон, какое у него произношение! Выпускникам Кембриджа не снилось такого... Да, дорогая, ты совершенно права. В Лондоне его не отличили бы от отпрыска одного из старинных английских родов. И потом, какая смелость и независимость суждений! Я не слышал, чтобы кто-нибудь из советских с такой глубиной раскрывал причины несовершенства демократических институтов в Советском Союзе и истоки социалистического бюрократизма... Кстати, Сэм, как ты относишься к Солженицыну? Считаешь его подонком? Да, да, конечно... Тогда поговорим лучше о Шекспире. Его сонеты просто восхитительны, не правда ли? Говорят, что в переводе Бориса Пастернака они звучат еще более певуче, чем на английском... Что? Ах, сонеты переводил Самуил Маршак? Да, да, но Пастернак тоже гениален. «Доктор Живаго», особенно американский фильм. Ты смотрел его?»
      С Гордоном Каррэном и его женой было легко. Еще легче оказалось со знакомыми супругов: Дональдом Стирлингом, Кэтрин Рединг, семьей Шредеров. Не смутило и то обстоятельство, что отец Шредера, один из видных эсэсовцев, был за свои кровавые преступления казнен союзниками вскоре после окончания второй мировой войны. «Что особенного, — рассуждал Семен, — дети не отвечают за родителей. Кроме того, супруги считают меня очень талантливым человеком, который в два счета смог бы сделать карьеру в Соединенных Штатах...»
      Рождество Семен встречал в доме Каррэнов. Он пришел первым. Гордон пригласил выпить по аперитиву в ожидании остальных гостей.
      — Кстати, Сэм, у нас для тебя рождественский сюрприз...
      — Но я уже получил от вас сувенир.
      — Это дополнительный. Так сказать, вне программы. В тебя влюбилась одна прелестная девушка. Ее зовут Виктория. Приехала к водителям из Штатов. Надо же так случиться: приходит она как-то к моей жене и рассказывает, что увидела одного русского, который играл в волейбол на стадионе. Описывает, какой он из себя, этот стройный, мускулистый красавец. И жена просто ахнула от удивления: «Так это же Сэм, наш друг!»
      — Но я ее не знаю... Ни разу не видел...
      — Разумеется. Сегодня увидишь и... оценишь. Ее отец работает на нашей фирме, мать домохозяйка. Отличная, скажу я тебе, семья.
      Виктория оказалась на редкость обаятельной девушкой. Ее глаза, наивные и загадочные, неотрывно смотрели на Семена. А когда они пошли танцевать, девушка, прижавшись к нему тонким телом в плотно облегающем фигурку серебристом платье, шепнула ему на ухо: «Сэм, считайте меня самой безнадежной дурой или окончательно испорченной женщиной — как хотите. Но я безумно люблю вас и готова на все...»
      На все Виктория готова не была. Это сразу же стало ясно и в ночь под рождество, и потом, во время все более и более участившихся встреч. «Милый мой, — повторяла не раз она, — все было бы очень просто, если бы я не любила тебя так искренне, так по-настоящему, так впервые в жизни. Не расплескивай вина из бокала, лучше выпей его залпом. Я рассказала о наших отношениях отцу, и знаешь, что он мне заявил, ты просто упадешь в обморок от удивления. Он сказал: «О чем этот парень думает? Ему надо идти к американскому консулу и решить с ним вопрос о женитьбе и выезде в США».
      Любил ли Викторию Семен? До самого своего последнего слова в зале Военного трибунала он утверждал, что да, любил. Что накатила на него темная волна слепых чувств и заставила забыть все: и Родину, и отчий дом, и долг, и совесть... Так ли это? Не будем спешить с выводами и продолжим дальше наш рассказ.
      Волгин стал частым гостем в доме родителей Виктории. Они принимали его уже как жениха своей дочери и ждали от него предложения. Отец семейства не успевал повторять: «Вы с Викторией отличная пара. Ты парень с головой, быстро сделаешь карьеру в Штатах, да и я помогу». — «Мы ни в чем не можем отказать нашей дочери, — вторила мамаша. — Значит, судьба. Виктория не может жить без вас, а нам счастье дочери превыше всего». Семен робко сопротивлялся: «Но мне не дадут разрешения жениться на американке...» — «Вне всякого сомнения, — убежденно поддерживала его мамаша. — Стоит лишь вам заикнуться об этом в советском посольстве, и вас мо ментально отправят домой, а Виктория умрет от горя... Нет, об этом не может быть и речи. Лучше обратиться в швейцарское посольство. Оно представляет здесь интересы Штатов, где работает наш знакомый американский дипломат. Он без труда оформит въездную визу для вас в Америку».
      Вскоре Семен официально попросил у папаши и мамаши Виктории руки их дочери. Родители дали свое согласие, огорчив его, правда, непременным условием последующей жизни молодых в Соединенных Штатах и наличием «благословения» на брак со стороны матери Волгина — Валентины Васильевны. Семену надо было найти достаточно веский предлог для внеочередного выезда в Москву. Поэтому он написал матери, чтобы она прислала срочный вызов. Пришла телеграмма: «Болен твой брат Женя. Если можешь, приезжай. Мама». Младший братишка действительно болел в то время: у него открылась фолликулярная ангина. В Москве Волгин находился недолго. Трудно сказать, в каком направлении шли диалоги между сыном и матерью. Но компромисс был достигнут. Вместе с Валентиной Васильевной Семен купил дорогие подарки невесте и ее родителям, перевел свои денежные сбережения на имя своей матери, оставил ей завещание на все движимое и недвижимое, на случай своей непредвиденной кончины и оформил документ о передаче родительнице и брату своей части кооперативной жилплощади...
      Но в африканском городе Волгина ждала неожиданность. Родители невесты встретили его довольно прохладно, хотя и оживились несколько, получив московские сувениры. «А Виктория улетела в Штаты, — как бы между прочим сказала мамаша. — От нее пришло письмо для вас». Конверт был не вскрыт. Семен разорвал его, достал сложенный вчетверо листок. Послание было коротким. «Май диа — мой дорогой, — писала Виктория, — я передумала. Вряд ли нужно связывать наши судьбы. Слишком много трудностей и неясностей впереди. Как бы ни была сильна любовь, она со временем пройдет и оставит нас с тобой у разбитого корыта. Кроме того, у меня маленькая дочь от прежнего брака. Я не говорила тебе об этом, но ведь ничего не скроешь и от нее никуда не денешься. Итак, прости меня, забудь и не приезжай...»
      Неудавшийся кандидат в мужья оторопело глядел на родителей столь коварно поступившей «невесты». Они не без любопытства — на него. Первым прервал молчание несостоявшийся тесть:
      — Что-нибудь случилось, Сэм?
      — Она не хочет выходить за меня замуж.
      — Да? Надо же как... Виктория всегда была взбалмошной девицей. Н в прошлый раз не успела выскочить замуж, как сразу же развелась, наградив нас внучкой.
      — Я должен все равно лететь в Штаты, поговорить с ней, переубедить. Ведь она же любит меня!
      — Как хочешь, Сэм. Мы, к сожалению, не можем принудить Викторию выйти за тебя замуж, хотя ты нам очень нравишься.
      В разговор вступила несостоявшаяся теща:
      — Конечно, вам надо обязательно лететь. Может быть, удастся поколебать ее скоропалительное решение...
      — Да, но как же с визой?
      — О, я уже говорила с мистером Грином, нашим знакомым американским дипломатом. Он согласен помочь. Когда вы могли бы встретиться с ним?
      — Когда угодно.
      — Тогда послезавтра на площади возле почты. Сообщите только, как вы будете одеты, чтобы наш знакомый американец смог бы вас опознать.
      — В светлой куртке с цветком в петлице.
      — О’кэй!
      На площади возле почты, куда Волгин пришел с цветком в петлице, было немноголюдно. Не успел брачный неудачник оглядеться, как к нему быстрыми шагами подошел среднего роста и плотного телосложения кривоногий человек. Коротко остриженные светлые волосы, зачесанные набок, с глубокими залысинами на висках, водянистые голубые глаза. Все это Семен схватил сразу, ибо приметы эти были четкими, несмазанными, запоминающимися, самыми, кстати сказать, что ни на есть нежелательными для профессионального разведчика.
      — Вы Сэм?
      — Да.
      — Я Грин. Идите прямо, не оборачиваясь.
      Волгин пошел прямо. Сзади метрах в пяти шаркали подошвы американца, слышалось его прерывистое дыхание. Он продолжал вполголоса командовать:
      — Сверните в переулок. Так... Видите справа машину? Откроете дверцу и сядете на переднее сиденье.
      Проходя мимо ворот одного из домов, Волгин заметил стоящего в них человека в арабской национальной одежде. Он сделал в направлении американского дипломата успокаивающий жест рукой — все, мол, в порядке...
      Сев за руль, Грин включил зажигание и на небольшой скорости, часто посматривая в переднее зеркало, двинулся вперед. Покрутившись по городу, он притормозил у тротуара одной из тихих улочек.
      — Ваши документы.
      Волгин достал из кармана и дал в руки американцу свой загранпаспорт. Перелистав все страницы документа, дипломат вернул его Семену.
      — Так в чем существо вопроса? Постарайтесь покороче.
      Волгин начал рассказывать о перипетиях своей любовной истории, о неожиданном отказе Виктории выйти за него замуж, о необходимости срочного выезда в США для того, чтобы выяснить причины разрыва и урегулировать конфликт... Дипломат
      слушал невнимательно, часто перебивал, торопил, — О’кэй... Мне все ясно. С американской визой задержки не будет, но вот местные власти... Ведь они моментально сообщат в ваше посольство, и все полетит к дьяволу. Да, да, именно в преисподнюю. Ваша карьера, молодой человек, на этом закончится... А что, если спокойно вернуться в Советский Союз и поработать на нас?
      У Семена язык приклеился к нёбу. Он долго не мог обрести дара речи.
      — То есть на кого, на вас?
      — На Америку, на Центральное разведывательное управление, если хотите. Слыхали о таком?
      — Слыхал. Вы предлагаете мне стать шпионом?
      — Нет, ни в коем случае. Просто я предлагаю хорошо оплачиваемую работу. Мы поможем вашей карьере в Советском Союзе, а вы, заняв соответствующее место на службе, будете давать нам некоторую информацию. Потом вы постараетесь, с нашей помощью конечно, выехать в долгосрочную командировку за рубеж. Пять-шесть лет работы, и вам не нужно думать о хлебе насущном. Денег будет очень много. Ведь вы неоднократно высказывали свое недовольство существующими в Советском Союзе порядками, отсутствием демократии, фактами нарушения прав человека — мне это все известно... По сути дела, ваши взгляды мало чем отличаются от взглядов диссидентов, которые действуют в Советском Союзе... А ведь они первые наши помощники. Так что соглашайтесь...
      — Нет. Я просил лишь помочь с визой, чтобы выехать в США, и совершенно не собирался становиться агентом американской разведки.
      — Как хотите. Но подумайте. Давайте встретимся через две недели в китайском ресторане. Что касается Виктории. Стоит ли из-за девушки выезжать в Штаты? Любовь — дело ненадежное. Сегодня женился, завтра развелся. Учтите, Виктория — это еще далеко не победа, хотя слово это и переводится так...
      Сейчас, когда все стало на свои места, романтическая история представляется как весьма примитивная схема сначала изучения, а потом вербовки молодого советского специалиста американской секретной службой. Нет, отнюдь не случайно Кэтрин Рединг стала любовницей Волгина. Нет, отнюдь не случайно чета Каррэнов пела ему дифирамбы и дарила сувениры. Нет, отнюдь не случайно родители Виктории так вот сразу с американской деловитостью согласились на брак Семена с их дочерью...
      Когда председательствующий Военного трибунала спросил Волгина, через кого, по его мнению, лучше всего могла изучать американская разведка свою кандидатуру на вербовку, он ответил; «Лучше всего она могла это сделать через Гордона Каррэна... И его друзей, разумеется». Именно так. Кэтрин Рединг, дама бальзаковского возраста, не только предавалась любовным утехам с Волгиным, но снабжала его антисоветской литературой, расспрашивала о родных и друзьях и несколько раз фотографировала Семена «на память» в анфас и в профиль. Дональд Стирлинг не только делился с Волгиным своими идеями о специфике современной поп-музыки, но и не раз, находясь в подпитии, предлагал свою помощь, если Семен решит покинуть пределы «фатерланда». Родители Виктории не только отдавали со всеми потрохами свою дочь в жены «советскому парню», но и очень активно подталкивали этого парня в объятия «дипломата» из Центрального разведывательного управления. Короче говоря, наводчики шаг за шагом делали свое грязное дело, а вербовщик ждал своего часа.
      Он настал, этот час, на четвертой встрече. О первой мы рассказали. На второй и третьей, проходивших в ресторанах, Грин сорил деньгами и рассказывал анекдоты. Как бы между прочим он поинтересовался, не надумал ли Семен податься в ЦРУ. «Нет, не надумал, — ответил Волгин. — Но вы же обещали мне помочь с визой». — «Конечно, конечно, — похлопывал по плечу своего собеседника американский дипломат, — я сдержу свое слово. Есть кое-какие трудности, но все разрешится лучшим образом. А вы, Сэм, думайте...»
      Сэм уже подумал. Во время судебного процесса он скажет: «Виктория не ответила на мое посла-
      ние. Да и, честно говоря, она мне уже и не виделась столь необходимой, столь желанной. Отправил ей короткое письмо, где сообщал, что освобождаю ее от данного мне слова и что она вольна делать все, что хочет. Внутренне я уже видел себя агентом ЦРУ, а в этом качестве мне лучше было жить без Виктории. Почему я решился пойти на вербовку? Во-первых, мне очень импонировало то обстоятельство, что выбор пал именно на меня. Значит, я — исключительная личность. Во-вторых, привлекала сама необычность ситуации. Я всегда мечтал о приключениях, о путешествиях, о таком, чего еще не было в моей жизни. Мне, в-третьих, было совершенно очевидно, что многочисленные контакты с иностранцами, интимная связь с Кэтрин Рединг могут стать известными, и тогда прощай карьера. И конечно же, не последнюю роль сыграла корысть. Мерещились солидный счет в солидном банке, фешенебельная вилла на аристократическом курорте, гоночные машины последних марок, яхта и, конечно же, шикарные женщины...»
      Четвертая встреча, состоявшаяся в ресторане, была короткой. Не успел Грин углубиться в изучение меню, как Волгин нарушил благопристойное молчание неожиданным вопросом.
      — А каким образом вы собираетесь меня тренировать как шпиона американской разведки?
      Челюсть дипломата отвисла. Водянисто-голубые глаза стали белесыми. Можно было подумать, что он очень перепугался.
      — Вы согласны? Серьезно?
      — Да. Серьезно согласен.
      — Тогда встреча через неделю. Принесите краткую биографию на английском языке с изложением основных данных о себе и о семье, две фотокарточки и на отдельном листочке свои антропологические данные, то есть рост, вес и основные приметы...
      Потом было еще пять встреч, проходивших на вилле у Грина. Так сказать, блицкурс шпионской подготовки. Американский разведчик обучил Волгина изготовлению тайнописных писем, рассказал о способах приема шифрованных телеграмм из
      разведцентра ЦРУ по односторонней радиосвязи, показал, как зашифровываются и дешифруются радиограммы при помощи шифроблокнотов, открыл «секреты» пересылки, и чтения микроточечных сообщений, и работы через тайники, определил в общих чертах линию поведения новоявленного агента ЦРУ по возвращении его из загранкомандировки в Советский Союз.
      — Прежде всего заруби себе на носу, парень, что дело, которое мы затеяли, не игра в кошки-мышки. Если ты по возвращении в СССР разгласишь факт вербовки и назовешь людей, которые с тобой работали, и тебе и твоей семье будет плохо. Совсем плохо, понимаешь, парень? Мы не прощаем легкомыслия. Ты должен легализоваться у себя дома и неукоснительно, слышишь, точно и неукоснительно следовать тем инструкциям, которые будешь постоянно получать как в микроточках, так и шифротелеграммах. Запомни линию своего поведения. Прежде всего поступить на работу, затем завести обширные знакомства, поддерживать хорошие отношения со всеми товарищами, встречаться с девушками, короче говоря, жить нормальной для твоего возраста жизнью советского человека. Ясно?
      — Ясно. Но поскольку я являюсь агентом ЦРУ, не могли бы вы походатайствовать о присвоении мне воинского звания?
      — Об этом я посоветуюсь, парень. А теперь нам нужно выбрать кличку, то есть, черт возьми, псевдоним для тебя. Есть предложения?
      — Тигр.
      — Тигр? Это почему же тебя потянуло на хищников?
      — Вы же сами назвали меня тигром, когда я быстро зашифровал телеграмму на тренировке в прошлый раз.
      — Ах так? Ну что же, парень, тигр так тигр. И котята становятся тиграми в конце концов.
      Волгин не только обучался шпионскому делу. Он передал Грину некоторые данные политического и экономического характера, составляющие государственную и военную тайну Советского Союза.
      На одной из последних встреч американский разведчик вручил Волгину японский транзисторный приемник «Сони», сообщив, что дважды в неделю после возвращения его в Москву («Мы узнаем, когда ты приедешь», — заявил Грин), во вторник и четверг, в десять часов вечера на двух частотах из Франкфурта-на-Майне будут передаваться шифрограммы.
      — Ты сможешь принимать их на немецком языке?
      — Смогу.
      — Тогда слушай. Ровно в двадцать два часа по московскому времени на одной или другой частотах, которые я назвал, раздастся характерный писк. Затем женский голос два раза повторит: «Группа. Группа» — и начнет передавать группы цифр, например: айн, цвай, драй, фюнф, зибен... и так далее.
      — А когда я получу дешифровальный блокнот?
      — Это вопрос второй. Через две-три недели после приезда домой ты отыщешь по этой схеме тайник. Вот смотри: здесь улица Палиха, так? А вот здесь на углу железный ящик — автоматическая трамвайная стрелка. Между ящиком и стеной дома в промежутке внизу будет валяться деревяшка в форме сломанного топорища с ржавым загнутым гвоздем. Это и есть тайник. В нем найдешь все необходимое, включая инструкцию и деньги. Изымай тайник со всеми мерами предосторожности. О конспирации мы с тобой говорили предостаточно...
      Произошло еще одно событие. Накануне отъезда Волгина в Москву в связи с окончанием загранкомандировки Грин поздравил его с присвоением звания лейтенанта. «Теперь ты лейтенант «Си-ай-эй» (то бишь ЦРУ. — Примеч. авт.). Старайся, парень. А в ознаменование этого события получай от нас швейцарские часы «Ролекс» последней марки и тысячу долларов на подарки родным и друзьям».
      Вернувшись на Родину... впрочем, нет, не на Родину, ее у Волгина уже не было. Вернувшись в Москву, агент ЦРУ с соблюдением всех правил конспирации изъял тайник в форме сломанного топорища на улице Палиха. Вскрыв тайник на балконе своей квартиры, Вол1ин обнаружил в нем намотан ную на деревянный стержень прозрачную пленкз с напечатанной на английском языке инструкциег агента, два шифроблокнота, оптическое устройстве из двух пулевидных линз для чтения микроточеч-ных сообщений, два листа специальной копировальной бумаги для изготовления тайнописных посланий и 500 рублей десятирублевыми ассигнациями.
      Согласно инструкции, которую Волгин незамедлительно изучил, ему следовало подтвердить факг благополучного изъятия контейнера тайнописной открыткой, которую следовало отправить на подставной адрес Центрального разведывательного управления. Таких адресов было два. Один во Франции, другой в США. На парижский адрес открытый текст (на шпионском жаргоне сие называется письмо-прикрытие) должен был составляться от имени студента-африканца, обучающегося в одном из московских высших учебных заведений. На американский — от имени пожилого бизнесмена, находящегося в Москве по коммерческим делам.
      Первая тайнописная открытка, изготовленная Волгиным, которой он подтверждал факт изъятия контейнера в видимой части, выглядела так: «Привет, старина! Вот наконец-то у меня есть время, чтобы послать тебе маленький привет из Москвы, которая, как всегда, прекрасна...» Вторая, отправленная в США, была несколько длиннее: «Дорогой Тедди! Наконец-то у меня есть возможность написать тебе письмо. Все время был занят. Погода стоит нехорошая. Часто идет дождь. Дела продвигают ся медленно, так как русские очень придирчивые покупатели...» После проявления тайнописи на открытке проступили следующие строчки: «Получил вашу «деревяшку». О’кэй. Адрес тот же. Живу с моей (матерью) и (братом). Уйду в армию (5-го) (ноября). Повторяю (ноября). (ВВС). Повторяю (ВВС). (На землю). Повторяю (на землю). (Рядовым). Повторяю (рядовым). Место службы неизвестно. Вернусь обратно в (ноябре). Надеюсь написать тайнописное послание в следующем (декабре). Прошу установить мне (денежное) содержание. К вашим услугам. Тигр. Конец. Конец. Конец».
      Слова в скобках Волгин опять-таки согласно инструкции зашифровал при помощи цифрового шифроблокнота и вынес за текст. Повторив три раза слово «конец», он тем самым давал понять, что тай
     
      Волгина призвали на действительную службу в ВВС, где он пробыл ровно год в должности рядового (на земле). Никакой шпионской деятельностью Семен не занимался, да и не мог заниматься. Перед уходом в армию агент американской разведки собрал все полученное им шпионское оборудование (за исключением двух листов специальной копирки для тайнописи), вложил его в алюминиевый футляр от кубинской сигары и поздно вечером, тайком зарыл этот самодельный контейнер в лесопарке, неподалеку от своего дома...
      Вернувшись из армии, Волгин попытался найти зарытый им контейнер, но все его усилия были тщетны... Он словно в воду канул. В 22 часа по московскому времени во вторник и четверг женский голос начинал передачи на немецком языке: «Труп-па...Группа... Айн, двай, драй, фюнф, зибен...» Но агент не слушал этих передач. Это было бесполезным делом. Без дешифровального блокнота, который был утерян, колонки цифр оставались всего лишь колонками цифр и для него...
      Во время судебного процесса Волгин скажет:
      — Когда я зарывал контейнер, то дрожал от страха и, видимо, запамятовал то место, где его оставил.
      — А скажите, Волгин, — спросил обвиняемого председатель Военного трибунала, — если бы сохранилось шпионское оборудование и вы получили бы задание ЦРУ, то выполнили бы его?
      — Да, выполнил. Конечно, выполнил. Меня же предупредили, что будет со мной и моей семьей в случае нарушения инструкции.
      — Значит, трусили?
      — Трусил.
      — А не появлялась ли мысль о том, чтобы прийти с повинной в соответствующую организацию и попытаться смыть с себя позорное пятно?
      — Сначала не появлялась. Потом стала приходить эта мысль все чаще и чаще. Но я гнал ее от себя, так как считал, что слишком далеко зашел и прощения мне не будет. Потом решение повиниться в тяжком преступлении стало более конкретным. Но я хотел прийти в соответствующую, как вы говорите, организацию с вещественными доказательствами и поэтому продолжал искать контейнер...
      Приехав в Москву, Волгин устроился на работу в одну из лабораторий, и через некоторое время его избрали секретарем комсомольской организации.
      Американский шпион решил восстановить утраченную связь. Он изготовил тайнописное послание и направил его на парижский подставной адрес. «Здравствуй, Жак, — писал Волгин видимый текст. — Самые искренние приветы из Москвы. Я извиняюсь, что долго не писал тебе, но у меня были трудности с занятиями. У меня появилась новая знакомая девушка. Ее зовут Таня. Она красива. Скоро у меня экзамены...» Тайнописью под копирку Волгин сообщил: «Со мной все в порядке. Инструкция потеряна, но у меня сохранились копирки. Пожалуйста, пришлите «деревяшку» в то же место. У меня остались только копирки. К вашим услугам. Тигр. Конец. Конец. Конец».
      «Деревяшку», то есть новый контейнер с инструкцией и шпионским оборудованием, ЦРУ не прислало. Прекратились и шифрованные передачи: «Айн, цвай, драй...» После соответствующей расшифровки цифры превратились в полные тревоги слова, обращенные к «дорогому Тигру», который замолчал и исчез...
      Волгин был арестован. На первых же допросах предварительного следствия он рассказал все, абсолютно все. С помощью солдат из одной войсковой части, которые с лопатами в руках вместе с Волгиным вскопали небольшой участок земли в лесопарке, был найден и контейнер в виде футляра из-под кубинской сигары со всем шпионским снаряжением.
      На одном из первых судебных заседаний Воен ного трибунала обвиняемый Волгин сказал:
      — Я должен откровенно заявить, что совершенное мною тяжкое преступление против Родины и народа, преступление, которому нет прощения, было обусловлено не факторами моральной распущенности и легкомыслия, а явилось следствием ложного понимания сущности «преимуществ» так называемого «свободного мира» и его «демократии». Эти мои настроения были усилены тем, что я не видел возможности жениться на американке, что в конечном итоге привело к ложным обобщениям и озлоблению против существующих в Советском Союзе порядков...
      В своем последнем слове подсудимый заявил:
      — Качества моего характера, качества, недостойные советского человека, были использованы американской разведкой, чтобы склонить меня на грязное сотрудничество со злейшими врагами моей Родины. Я понимаю всю тяжесть содеянного, глубину совершенного преступления. Я раскаиваюсь, что встал на путь измены, на путь предательства интересов моего народа. Мне стыдно перед вами, сидящими здесь, перед родными, перед друзьями, перед самим собой. Я постараюсь, если мне представится такая возможность, искупить свою тяжкую вину, вновь обрести Родину и доверие советских людей.
      Учитывая полное признание вины и искреннее раскаяние в совершенном преступлении, Военный трибунал счел возможным применить к подсудимому минимальную меру наказания, предусмотренную статьей 64, пункт А УК РСФСР для такого рода преступлений.
      А теперь зададим не очень легкий для ответа, но очень необходимый для повествования вопрос. Почему, собственно, Волгин? Действительно, почему? Почему именно Семен Волгин попал в поле зрения американской разведки и так легко был завербован ее представителем в лице мистера Грина, причем на территории третьего государства?
      Когда начала раскручиваться спираль предательств? Нет, конечно, не за рубежом, не в загранкомандировке...
      Человеческий характер формируется под воздействием многих факторов, и главных и второстепенных, но, наверное, все начинается с семьи, той самой ячейки, которая не только дает маленькому человеку понимание первооснов жизни, сформулированных поэтом коротко и ясно, «что такое хорошо и что такое плохо», но и воздействует на все последующие поступки и деяния человека до самого его последнего дня.
      Свидетель Валентина Васильевна Волгина сказала на процессе:
      — Семен рос спокойным, тихим и примерным мальчиком. Все его хвалили, даже захваливали. Сначала в школе, затем в университете. Когда родила второго, Сема стирал, гулял с братишкой, все делал по дому, что просила. Обстановка в семье была нормальной, С мужем прожили двадцать два года, а потом он ушел к другой женщине. Сын очень осуждал отца, но что поделаешь. Сам Сема девушками никогда не увлекался... Уехал за границу. Был очень доволен. Потом прислал телеграмму, вызови, мол, меня срочно. Вызвала. Приехал радостным, весь светится: «Влюбился, — говорит, — мама, в американку, хочу жениться на ней». Я в слезы: «Наверное, тебя окрутили...» — «Нет, — отвечает, — мама, там все хорошие люди, и я женюсь на Виктории...» Поплакала я, поплакала, а что поделаешь? Взрослый уже сын, пусть делает как хочет, он сам кузнец своего счастья...
      Спросили Валентину Васильевну, не явилась ли у нее мысль обратиться за помощью к людям, видя, какая беда творится с сыном. Нет, не явилась такая мысль. Наоборот, постаралась, чтобы никто ничего не узнал. И наверное, тревогу души успокоили сертификаты и деньги, которые передал сын, и завещание на все будущее имущество, которое намеревался приобрести, проживая за океаном. Впрочем, почему «наверное»? Даже выступая в качестве свидетельницы, пыталась Волгина объявить своими те грязные деньги, которые сын получит от американской разведки за свое предательство.
      Обвиняемый Волгин показал:
      — Семья у нас была неблагополучная. Нет, не в материальном отношении, а в моральном. Не было единства взглядов и интересов, что и привело к ее развалу. Отец полюбил другую женщину. Может случиться такое. Но тогда уходить надо достойно. А он, бывший фронтовик, вел себя как последний сквалыжник при разделе имущества, кастрюльки считал. Разочаровал меня отец. И вообще моя жизнь была цепью разочарований. Семья мною не интересовалась и не занималась как надо воспитанием, в школе мне было скучно, в институте заедал формализм казавшихся тогда бессмысленными бесконечных собраний... Находясь дома, в своей стране, я не горел патриотизмом к своей Родине. За границей это чувство исчезло совсем. Причины измены Родине, предательства интересов своего народа? Прежде всего мое плохое патриотическое воспитание. Потом ошибочное понимание преимуществ «западного образа жизни», родившееся под влиянием буржуазной пропаганды и враждебных радиопередач, которое было ловко использовано американской разведкой, и, наконец, такие мои отрицательные качества, как эгоизм, чрезмерно раздутое самолюбие и корысть, жадность к деньгам, к материальным благам.
      Отец подсудимого не выступал на процессе в качестве свидетеля. Он вообще был суров и немногословен, в перерыве между заседаниями Военного трибунала.
      — Как же вы упустили своего сына?
      — А какое я к нему имел отношение?
      — Наверное, если бы были рядом, он обязательно пришел бы к вам посоветоваться.
      — А почему он не пришел?
      Действительно, почему? Не только к своему отцу, находящемуся в разводе, вообще к советским людям, к своим друзьям, товарищам по работе и своим подругам, далеким и близким, которых, кстати, было значительно больше, нежели предполагала мать Семена...
      «У меня не было друзей и подруг. Я имею в виду настоящих, — скажет в одном из своих покаянных выступлений Волгин. — Будучи молодым и самоуверенным, не имея достаточного жизненного опыта, я легко поддался на вражескую пропаганду и явился жертвой собственной глупости. Меня тянуло к иностранцам, мне импонировали кажущиеся легкость и свобода их суждений, которые отличались от тех, что доминировали в советском коллективе».
      Вот именно. В коллективе. Не поленимся повторить еще раз давно известную истину о том, что коллектив — это не только воспитующая, но и направляющая и защищающая от ложного шага сила. И только диву даешься, как легко, мягко говоря, относился коллектив, где обучался, а затем работал Семен Волгин, и коллектив советской колонии к, так сказать, странностям в его поведении, явно бросающимся в глаза, оторванности от советских людей, отчужденности и замкнутости. И нельзя не согласиться с мнением адвоката подсудимого, которому было совсем нелегко защищать изменника Родины, что Волгин, работая за рубежом, находился не на необитаемом острове и отнюдь не в роли Робинзона Крузо. Удивляет и то обстоятельство, что все характеристики на Волгина, подписанные совершенно конкретными людьми, с похожими фразами вроде «в коллективе уживчив», «пользуется авторитетом» и «морально устойчив», не раскрыли ни одной из присущих именно ему, Волгину, человеческих качеств. Нет, в коллективе он не был общителен, а, наоборот, замкнут и высокомерен. В приобщенных к уголовному делу двух записных книжках Волгина, помимо адресов многочисленных иностранцев, фигурировали телефоны и адреса множества Ирочек, Наташ, Олечек, Ниночек, Кать, Галин и так далее, с приписками вроде «подруга жизни», «кандидатка в жены», «будущая невеста», «почти жена», что свидетельствует отнюдь не о «моральной устойчивости» молодого человека, а о его тоске по «лаврам» распутного Джакомо Казановы...
     
      Может возникнуть вопрос: стоило ли писать так много по в общем-то нетипичному для нашей действительности и выходящему за рамки нашей морали случаю предательства? Думаем, что стоило. И дело, конечно, не в Волгине. Кстати, мы изменили имена и фамилии действующих лиц, не назвали страну, где происходили описанные события, все ио той же причине нетипичности. Дело не в Волгине. Таких подонков, как он, единицы. Дело в другом. Уж очень благодушными выглядят подчас некоторые люди, думающие, что «эпоха шпионов» продолжает свою жизнь только на экранах кинотеатров и телевизоров. Это очень опасное благодушие. В мире идет ожесточенное противоборство идей. Оно не ослабевает, а, наоборот, усиливается. И в этой борьбе со стороны наших противников активную роль продолжают играть и Центральное разведывательное управление, и другие секретные натовские службы.
      Ошибиться в человеке...
      Нет ничего трагичнее, чем ошибиться в человеке. Из зала суда я вышел совершенно разбитый, внутренне опустошенный и решил отправиться в Сокольники, забраться подальше от людских глаз, туда, где мы раньше не раз гуляли вместе, остаться наедине с самим собой. Я все еще не мог как-то поверить, что его уже не стало физически. Всего несколько дней назад, когда я по долгу службы оказался в зале суда, он перестал существовать для меня чисто духовно. Сегодня в 13 часов 25 минут — я успел бросить взгляд на электрические часы, висевшие над судейскими креслами и высокими резными спинками, — конвой вывел его через боковую, охрой покрашенную одностворчатую дверь. Она бесшумно закрылась за ним в последний раз. Слишком тяжкое преступление он совершил. Слишком далеко зашел в своих гнусных связях и делах. Ему и воздали по заслугам...
      Иван Николаевич Сорин, а для меня он был просто Ваня Сорин, родился в Сибири, там же успешно закончил среднюю школу, имея, по заключению педагогов, явные склонности к иностранным языкам. Без особых усилий он поступил в университет.
      Помню, мы встретились с Иваном, когда он был уже на четвертом курсе. Шла научная конференция по проблемам народонаселения стран Юго-Восточной Азии и Дальнего Востока. Для меня этот форум был очередным собранием специалистов. Иван в нем видел своеобразный «трамплин». Я не случайно беру это слово в кавычки, не желая присваивать себе оценку, которую он сам дал конференции. Еще в девятом классе Иван Сорин разработал свою «трамплинную теорию», рассматривая каждый свой шаг в жизни как некий маленький плацдарм для взятия очередного рубежа. Было бы в этой «теории» все допустимо, если бы не одно обстоятельство. Сорин в любой ситуации прежде всего видел себя. Будто и не существовало вокруг школьных товарищей, студентов, наконец, людей постарше его, с опытом.
      Так случилось и на конференции. Его доклад, посвященный этнографическому исследованию племени мяо, попал под перекрестный огонь оппонентов, не вошел в сборник научных работ, который был издан после закрытия форума. О выступлении Сорина редколлегия лишь упомянула в общем перечне докладчиков, даже не предложив опубликовать реферат в усеченном виде в университетском ежегоднике. Он болезненно перенес фиаско, свалив всю вину на научного руководителя, который «подсунул» ему «не ту тему».
      Времени для выяснения причины неудачи Сори-на у меня тогда не было. И хотя мы были хорошо знакомы — я хорошо знал отца Ивана, так как учился вместе с ним еще в годы войны в артиллерийском училище, — я улетел в Москву, даже толком не попрощавшись с парнем. А месяца через два Иван прислал мне письмо, в котором сообщил тему диплома, которую наметил себе для предстоящей защиты. Я был немало удивлен: она называлась примерно так, как и тот злополучный доклад, с которым он публично провалился на конференции. «Этнографические особенности и современное развитие племени мяо». Что это? Нарочитое желание доказать научному руководителю свою непогрешимость или смелый вызов ущемленному самолюбию? Я терялся в догадках, но ответил ему как и подобает, что, мол, тему одобряю, сам когда-то занимался изучением племен, населяющих районы Китая, Вьетнама, Лаоса, что для научного поиска эта проблема сущий кладезь.
      Минуло еще какое-то время, и снова письмо: «Как хорошо, что я вовремя понял: знание французского языка не профессия. Только в комбинации с какой-либо наукой язык может принести пользу, став подсобным инструментом для более глубокого изучения той или иной проблемы. Я не ошибся, избрав для себя этнографию. В профессии этнографа есть что-то от авантюризма. Она увлекательна и таит в себе риск, массу неожиданностей, потенциальных открытий. Она позволяет, с другой стороны, как по отлогой лестнице, подниматься все выше и выше, взирая с новых горизонтов на тех, кто плетется где-то за тобой, позади с бухгалтерскими скучнейшими отчетами под мышкой или дипломами сереньких инженеров в кармане...»
      Иван Сорин блестяще закончил университет. Перед ним лежала широкая дорога научной деятельности в вузе, где ему предложили место в аспирантуре. Но он вдруг заартачился и решил свою судьбу по-иному.
      У Сорина никогда не было близких друзей. То ли он считал сверстников «недостойными» своего общества, то ли ребята не переносили его заносчивости, но я никогда не слыхал от него ни одного доброго слова о ком-либо из его сверстников. И вот однажды, когда Иван приехал по каким-то своим делам в Москву, он пригласил меня побродить по Сокольникам. Была суббота, и я согласился. Мы условились встретиться возле станции метро. Сорин пришел в легкой спортивной куртке на молнии, щеголеватых лакированных ботинках, брюках по последней моде в искорку. «Все иностранное, — пояснил он, перехватив мой взгляд. — Вот и собираюсь приобщиться...»
      Мы долго бродили по аллеям Сокольнического парка. Сорин — он с детства отличался, я бы сказал, повышенной начитанностью — рассказывал мне какие-то любопытные истории о парке. Мы зашли в шашлычную, утолили голод и разошлись. Я так и не понял, что вдруг так потянуло Сорина ко мне. Пожалуй, единственное его доверительное сообщение состояло в том, что Иван крупно поссорился с отцом, который порвал с ним все отношения.
      И вот прошло целых 20 лет. Я снова здесь, в Сокольниках. Только что закончился суд...
      Я уже говорил, что у Сорина никогда не водилось друзей. Но в тот самый приезд в Москву он неожиданно для меня упомянул одно имя — Леня Карасев. Прибавив: «Мой приятель». С Карасевым-старшим я тоже учился в военном училище. Потом как-то потерял его из вида: он стал дипломатом, работал за рубежом, и мы после фронта так ни разу и не повстречались. Сын Карасева закончил переводческий факультет и тоже проходил, как говорили, по протекции отца практику где-то в Латинской Америке. Обо всем этом я узнал из очередного письма Ивана Сорина, которого Леонид пообещал устроить «в загранку» при условии, если Иван поможет ему «без шума развестись с женой-простушкой». Сорин-старший работал юристом и слыл крупным докой в бракоразводных делах. После долгих препирательств Иван добился своего. Отец развел Леонида с женой, но одновременно отвернулся от собственного сына. Сорин не особенно горевал: его сделка с Карасевым завершилась для него вполне успешно — он приобщился к новой жизни и тут же забыл о своем благодетеле, которого вскоре за моральное разложение исключили из комсомола. У Со-рина, наоборот, все шло как нельзя лучше — отличное знание французского языка плюс университетский диплом с отличием и протекция открыли перед ним двери советского посольства в одной из стран Юго-Восточной Азии.
      Он уехал в сентябре, а в декабре я получил сразу несколько писем. Запомнилось самое первое, где он, как мне показалось, находясь на седьмом небе от радости, забыв о крупной размолвке с отцом, сообщал об успехах, утверждая, что, если у него появится когда-либо своя семья, он непременно станет обучать сына или дочь иностранному языку. Помню, что я отметил в письме нотки самовосхваления. И, во-вторых, меня где-то задело его нравоучение, которое он, сравнивая свое служебное положение с моим, вольно или невольно прочитал мне, процитировав письмо Фридриха Энгельса, который в 1889 году в письме к Конраду Шмидту так высказался о журналистах: «Журналистика... очень полезная школа: благодаря ей становишься более гибким во всех отношениях, лучше узнаешь и оцениваешь свои собственные силы, главное, привыкаешь делать определенную работу в определенный срок. Но с другой стороны журналистика толкает к поверхностности, потому что из-за недостатка времени привыкаешь наспех справляться с такими вопросами, о которых сам знаешь, что полностью ими еще не овладел».
      Так чем же «овладел» Иван Сорин? Искусством предателя? Авантюризмом изменника Родины? Я сидел на облупившейся, давно не крашенной садовой скамье, задавался подобными вопросами, вспоминал заключительное слово прокурора, который говорил :
      — Каждый новый шаг Советского Союза, направленный на разрядку международной напряженности, вполне закономерно вызывает положительные эмоции во всем мире. Однако мы должны помнить — силы реакции не сидят сложа руки. С участием порой самых высокопоставленных лиц продолжается не имеющая никаких оснований клеветническая кампания о мнимой «советской угрозе», используемая в целях «оправдания» продолжения гонки вооружений.
      Факты показывают, что ведущая роль в этой пропаганде и особенно в ее переводе на практические рельсы отведена органам спецслужб и разведок ряда крупных капиталистических держав.
      Они продолжают вести активную подрывную работу против Советского Союза. Планами этих служб и разведок предусматривается провоцирование и шантаж граждан с целью толкнуть их к измене Родине: внедрение агентуры со шпионскими целями и для организации провокационных акций, инспирирование выступлений с протестами против якобы существующей дискриминации национальных меньшинств в социалистических странах и обработка в соответствующем духе разного рода отщепенцев, а также интеллигенции (в том числе и технической), использование церкви в грязных пропагандистских и шпионских целях, вербовка агентов.
      ...Небо затянуло тучами. Стал накрапывать дождь. Парк в этом месте был почти пустынен. Я подумал: в горькую минуту откровения подсудимый Сорин признался: «Да, они знали обо мне даже слишком много. Информация в их руках была детальной...»
      На скамье подсудимых ему осталось об этом лишь запоздало сожалеть. Но от истины не спрятаться, не убежать. В начале 70-х годов агент иностранной разведки показал Сорину фотографии, сделанные в середине 60-х, многозначительно добавив: «Вот ваши снимки, вглядитесь, надеюсь, узнаете себя? Мы давно наблюдаем за вами...»
      Именно в те 60-е Сорин уже работал в советском посольстве одной из стран Юго-Восточной Азии в качестве переводчика. Особенно льстило его самолюбию то обстоятельство, что ему предложили преподавать русский язык на «домашних» курсах для сотрудников расположенного по соседству западного посольства.
      Казалось маловероятным, что агентура западных разведок обратит внимание на малоопытного молодого человека. И все же он оказался в их поле зрения. На то, видимо, были свои причины.
      Требовательный к себе, постоянно контролирующий свои поступки человек едва ли станет объектом шантажа иностранной разведки. А случись недоброе, он с достоинством сумеет пресечь попытки провокации или подкупа. Для этого существует немало способов. Однако, не забегая вперед, скажу, что через некоторое время срок командировки Со-рина закончился и он возвратился в Москву. К этому времени отец Ивана, овдовев, перебрался в Ленинград к сестре, оставив сыну, с которым он таки не возобновил прежних отношений, трехкомнатную квартиру в Лужниках. Мы опять стали изредка встречаться с Иваном. Зимой совершали лыжные вылазки за город или бегали в Сокольниках, посещали выставки собак на ВДНХ, бывали в кино, театрах. Он в целом импонировал мне, этот сумасброд и способный лентяй. Чем-то он был похож на своего юного отца, с которым мы дружили. С другой стороны, его «зигзаги», несколько эксцентричные выходки вообще напоминали мне годы собственного становления, и одно это уже давало повод для приятных воспоминаний о днях собственной молодости... А в об-щем-то мне его было где-то жалко: ссора с отцом не лучший помощник в жизни молодого человека.
      Я порекомендовал Ивану продолжить учебу в аспирантуре — не отмахиваться от того, что ему предлагали до «загранки». Он ухватился за эту идею. Все пошло хорошо, принимая во внимание и его скорую женитьбу. Его избранница оказалась лет на шесть моложе Сорина, миловидная, с застенчивым мягким характером. Она неплохо шила, подрабатывая на дому. У нее был свой круг знакомых, друзей. Сорин ее не ревновал, предоставив молодой женщине полную свободу. Как мне казалось, в нем жила только одна главная мысль — научная карьера.
      И вдруг на горизонте, как и в прошлые годы, по явился злой рок: Сорину предлагают место старшего переводчика в Африке. Выезд немедленно, при добром согласии.
      На семейном совете решили: диссертацию, дай бог, удастся завершить и под африканским солнцем. Шитью и кройке командировка тоже не помеха. Быстро оформили выездные документы, собрались — и в путь.
      Другой континент, иная обстановка. Нет выстрелов, нет бомбежек, но есть все те же «длинные руки молчаливых служб». Внешне он доволен интересной работой, доволен тем, что рядом с ним жена. Но еще больше рады нежданной встрече те, кто пристально следил за каждым шагом Сорина тогда, в середине 60-х, в ЮВА. Они терпеливо ждут, проявятся ли в его характере едва уловимые, но верно подмеченные ими тогда черточки: тщеславие и заносчивость, высокомерие и эгоизм.
      Наблюдения иностранных агентов позволяют сделать вывод: любой из этих компонентов с годами не только не исчез, а, напротив, обострился; появились и дополнительные: обидчивость, раздражительность, легкомыслие. Иностранную разведку все это вполне устраивает. Остается уточнить, не изменились ли внеслужебные увлечения переводчика. Те, кто должен войти с ним в контакт, обязаны учитывать любую мелочь. Рыбак знает, сколь важна для улова соответствующая приманка. По профессии Сорин этнограф, стало быть...
      Несколько элементарных тестов в книжных магазинах, куда он частенько наведывался, и на столе у западного резидента уже лежит справка: «По-прежнему проявляет интерес к этнографической литературе».
      Значительно позже Сорин признается: «Как-то я возвращался домой по одной из улиц столицы. Неожиданно рядом со мной остановилась машина. За рулем сидела молодая привлекательная женщина. Она предложила подвезти меня. Говорила по-французски с заметным американским акцентом. Я не отказался от любезности. Более того, согласился заехать к ней домой и выпить чашечку кофе.
      В ее библиотеке нашлось немало книг по проблемам этнографии. Дня через три-четыре наша встреча повторилась. На столе стояла бутылка коньяка. Беседа затянулась, мы танцевали, и я согласился провести вместе с ней остаток вечера.
      Прошло еще некоторое время, И вот однажды поздним часом на улице ко мне подъехала автомашина. Ее владелец распахнул дверцу и довольно требовательно предложил занять место рядом с собой. Тут же представился, протянув визитку, на которой значились его имя, фамилия и дипломатическое звание одного из посольств западных стран.
      И пока они колесили по улицам алжирской столицы, Сорин уразумел весь ход в общем-то нехитрой игры. Подстроенная близость с хозяйкой «этнографической библиотечки» стала козырной картой в руках иностранной разведки. У него на коленях лежали компрометирующие фотографии. Ему без обиняков предложили деловое сотрудничество: секретная информация — деньги. «У вас, мой милый, нет иного выхода, — цинично рассуждал собеседник. — Сами понимаете — интимные отношения с сотрудницей нашей разведки вряд ли будут положительно восприняты вашим начальством. Я хочу, чтобы отныне мы регулярно встречались...» Они встречались на вилле «дипломата» и в скромных кафе, на улицах и в темных переулках. Но чаще всего на конспиративной квартире. «Они шаг за шагом втягивали меня в сотрудничество с разведкой», — рассказывал в ходе следствия Сорин. И каждый его шаг являлся шагом по пути предательства.
      И вот уже позади сам судебный процесс. Бледное, осунувшееся лицо, потерявшие блеск, жутко смотрящие в одну точку глаза. Сорин полностью признал, что иностранная разведка долго изучала его поведение, выискивая компрометирующие сведения о его моральной неустойчивости, и что агенты склонили его к шпионской деятельности, шантажируя фотографиями, которые были тайно сделаны на квартире «любительницы этнографии».
      Имея в руках достоверный неопровержимый материал следствия и судебного разбирательства, давайте задумаемся и порассуждаем. Доказано, что Сорин вступил в преступную связь с западной разведкой. Доказано, что он уже был подготовлен ею для последующей работы. Но если бы он тут же явился с повинной и чистосердечно изложил соответствующим органам ситуацию, в которой оказался, все могло бы принять иной оборот. На сей счет статья 64(6) УК РСФСР прямо гласит: «Не подлежит уголовной ответственности гражданин СССР, завербованный иностранной разведкой для проведения враждебной деятельности против СССР, если он во исполнение полученного преступного задания никаких действий не совершил и добровольно заявил органам власти о своих связях с иностранной разведкой».
      Однако Сорин вместо этого целиком оказался на поводу у агентов и пошел на документальное оформление своей вербовки. Заносчивость, корыстолюбие, тяга к спиртному, моральное опустошение привели его к рубежу тягчайшего преступления — измене Родине. Он внутренне отрекся от жены, родителей, сослуживцев. Он превратился в волка-одиночку. Именно так характеризуют его те, кто видел, как все последние годы он метался, опасаясь быть схваченным в любую минуту при выполнении заданий.
      В жизни моего бывшего знакомого переводчика-предателя начался, скажем прямо, гнусный этап. Используя свое служебное положение, он передавал органам иностранной разведки разного рода информацию, в том числе и совершенно секретную. Сорин своими действиями нанес прямой ущерб Советскому государству.
      Дело усугубляется тем, что, и вернувшись в Советский Союз, Сорин не только не раскаялся, но и продолжал активное сотрудничество с завербовавшими его агентами. Незадолго до отъезда из Африки его познакомили с одним человеком, который, по его словам, прежде работал в посольстве западной страны в Москве. Сей господин доставил полную шпионскую экипировку, которая предназначалась для «работы» Сорина в СССР.
      По приказанию своих хозяев Сорин обманным путем получил справку, с помощью которой ему удалось цровезти в своем багаже, минуя таможню, все шпионские принадлежности.
      На судебных заседаниях, где я присутствовал уже как журналист, Сорин подробно рассказал, что в арсенал его снаряжения входили: во-первых, так называемые «письма-прикрытия» для шифрованных тайнописных донесений. Согласно инструкции подобна из схем тайниковой операции, которую хотели провести западные спецслужбы в Москве.
      готовленные сообщения нужно было отправлять из Москвы через любой почтовый ящик. На конвертах уже значились подставные адреса разведорганов.
      Во-вторых, тот самый «дипломат»-шпион вручил Сорину шифроблокноты, микрофотоаппарат, вмонтированный в зажигалку, специальную копировальную бумагу для тайнописи, блокнот с текстом инструкции. В-третьих, Сорину передали детальное описание двух тайников, оборудованных в разных районах Москвы, и, наконец, высокочувствительный транзисторный радиоприемник. Использовав специальную приставку, которая обеспечивает точную настройку на нужную волну, Сорин и принял на него радиограмму-инструкцию.
      Хочу заметить, что, поскольку связь была односторонней, шпион (теперь его только так и можно было называть), получив задание, обязан был тут же уведомить об этом своих хозяев, пользуясь так называемыми «сигнальными метками». Например, в январе 1977 года Сорину надлежало поставить такую метку на стене торгового ларька, расположенного в одном из районов Ленинграда. Приведу дословный текст одной расшифрованной радиограммы (здесь и далее язык, равно как и стиль агентурных специалистов по русским делам, на их совести): «Привет. Желаем Вам и семье счастливый новый год. Будем искать сигнал теперь у «Овощи». Ожидаем ваше первое тайнописное сообщение в феврале. Из-за неожиданного удаления живой изгороди «Дружба» тайник непригодный. Выбрали новый тайник. Уверены, что он подходящий. Скоро сообщим новое место по радио».
      Захватив мелок, поздним вечером Сорин отправился по означенному адресу. Однако из-за огромных сугробов, выросших у стен павильона, он так и не смог поставить метку. Шефы не учли, что в летних павильонах снежной зимой в Ленинграде овощами не торгуют! Просчитались и забили тревогу, как бы не потерять шпиона.
      «В конце концов, — дал позже показания шпион, — связь была налажена. А в феврале я выполнил их указание опустить в ящик, прикрепленный к стене одной из станций метро, первое тайнописное донесение».
      Затем пришла вторая кодированная радиограмма. Разведка требовала дать полные сведения о работе, разъясняла условия пользования новым тайником под зашифрованным названием «Река». Подчеркивалось, что через этот тайник Сорину передадут несколько новых писем-прикрытий и дополнительные инструкции.
      В деловом, почти телеграфном стиле послания или инструкции нет-нет да и звучала фальшивая нотка ободрения, сочувствия. Вот, мол, какие мы хорошие, понимаем, что хлеб шпиона нелегок, беспокоимся, проявляем заботу о своем человеке... Чтобы еще крепче держать предателя «на крючке», периодически сообщалось, сколько долларов переведено на его заграничный счет из казны западных спецслужб. Но, с другой стороны, чтобы замести следы, не оставлять обличающих документов, боссы нередко заканчивают послание следующей фразой: «Это письмо мы написали на бумаге, растворимой в воде. Уничтожьте ее, положив в стакан воды».
      Вот что должен был получить от американских диверсантов их агент...
      В одной из инструкций Сорину строго напомнили: «Все вопросы по контрразведке на блокнотике 2 действительны. Просим пересмотреть их и по возможности ответить на любые из них. Просим это сделать путем тайнописных писем или через тайник». Напрасно старались, господа, напрасно ждали ответов на вопросы из «блокнотика»! Чекисты напали на след завербованного шпиона уже вскоре после его возвращения из африканской командировки и держали под бдительным наблюдением. Как ни изворачивались поднаторевшие на нечистой игре диверсанты во фраках дипломатов, их задания Сорину ставились на контроль, а его сообщения соответственно били мимо цели.
      «Нам не удалось доставить у «Реки», т. к. за нашим человеком была слежка и ясно, что он даже не подходил к месту...» — жаловались в радиограмме Сорину господа «дипломаты». Но и этого слезливого послания шпион не получил. Наблюдение за лицами, занимающимися недозволенной деятельностью — будь то агент иностранной державы или завербованный отщепенец, — велось нашими контрразведчиками всеми, в том числе и самыми высокотехническими, средствами.
      Сколько раз после задержания очередного сотрудника зарубежного посольства у тайника или в расположении военных объектов, в вагоне поезда или темном чужом подъезде при встрече с агентом руководство дипломатических служб иных государств Запада пыталось начисто отвергать причастность своих сотрудников к подрывным шпионским действиям. На защиту шпионов под маской дипломатов обычно поднимается, как по команде, буржуазная пресса, «общественные» организации, органы власти. Но дело всегда заканчивается одним — вынужденным признанием вины, извинениями и заверениями.
      Мне много раз приходилось беседовать на эту тему с иностранными дипломатами, бизнесменами, журналистами. Кое-кто из них пытается порой обвинить нашу страну в «шпиономании», излишней «подозрительности». А ведь если вникнуть в суть проблемы, то вывод напрашивается сам собой — делу вредит непрекращающаяся засылка в СССР шпионов и вербовщиков. Нередко с дипломатическими паспортах™. И пусть те, кто подставляет голову под этот хомут, пеняют на себя: конец их карьеры один — разоблачение. Советская контрразведка всегда на боевом посту. В Советском Союзе есть надежный заслон на пути подрывных тайных спецслужб. Он складывается из двух взаимосвязанных компонентов: патриотизма советских людей и четкой работы органов государственной безопасности.
      А теперь мне хотелось бы еще раз вернуться к обстоятельствам, связанным с тайником «Река», где западная агентура планировала осуществить бесконтактную связь со своим шпионом. Приведем текст радиограммы: «Не могли доставить у «Реки», но место еще надежное. (Блажен, кто верует!) Просим быть терпеливым. Доставим у «Реки». Позвоните между 13.30 и 14.00 по номеру (напоминается коммутатор иностранного представительства), скажите 338 (такого добавочного номера вообще не существует, и этот «ляп» должен был служить своеобразным паролем Сорину, подтверждающим, что он может выйти на бесконтактную связь. — (Примеч. В. К.). Подождите секунду и повесьте трубку. Пакет будет: темная промасленная ткань... Привет».
      Однако и «Река», и другие тайники, разбросанные в разных районах города, уже были хорошо известны органам советской контрразведки. Известны были и прочие ухищрения западных спецслужб. Все держалось под контролем.
      ...Однажды вечером, когда Сорин находился уже под арестом, о чем еще не ведали его зарубежные хозяева, на набережной Невы появился лимузин с дипломатическим номерным знаком. Он мчался с недозволенной скоростью. Когда машина поравнялась с местом, где находился тайник «Река», из машины был выброшен предмет, оказавшийся контейнером, завернутым в сильно промасленную тряпку. Остальное, как говорится, было делом техники.
      Перед оперативной группой предстали сотрудники посольства одной из западных стран. Именно их машину работники контрразведки неоднократно фиксировали в этом районе. Цепь замкнулась. Дешифрованные радиограммы и визуальные наблюдения позволили чекистам воссоздать картину преступной акции, столь необходимой для следствия.
      «Дипломат» и его жена вели себя нагло, агрессивно, пытались оказать физическое сопротивление. У мужчины в специальном поясе была обнаружена и изъята миниатюрная радиоаппаратура. Выброшенный из машины контейнер содержал очередные инструкции для шпиона Сорина, новые условия конспиративной связи, разведзадания, шифровлокноты, средства тайнописи, советские денежные знаки. Иностранную разведку на сей раз интересовало, каково назначение учреждения, в котором Сорин намеревался защищать диссертацию на звание кандидата исторических наук, его точный адрес, фамилии руководителей; запрашивались сведения об организации гражданской обороны в СССР, бомбоубежищах и т. д.
      «Дипломату» с женой пришлось срочно покинуть Советский Союз.
      Что же касается Сорина, то разоблаченный шпион признался во всем. С первого до последнего дня судебных заседаний я наблюдал за этим человеком и не переставал думать: я знал его сумасбродность, наклонности эгоиста, определенную черствость... Но как он мог до такой степени переродиться?! Как мог оказаться заодно с теми, кто лютой ненавистью ненавидит всю нашу страну, весь советский народ? А может, все его вывихи прежних лет и стали почвой, на которой он взращивал собственный «талант» предателя?! И я снова вспоминаю ту сакраментальную фразу Сорина: «Вот собираюсь приобщиться...»
      Да, он испил полной чашей свое «приобщение» ко всему иностранному. Сперва им овладело тщеславие, упоение собственными «успехами». Мало-помалу детские забавы и внешне невинный флирт с жизненными хитросплетениями превращались в увлека-
      тельную гонку, азарт игрока. А он, азарт, перерастал в хроническую болезнь алчного стяжателя, которому грезились триумфальные победы над женщинами и горы денег. Он потерял политическое чутье, перестал разбираться в тонкостях буржуазной пропаганды, не смог вовремя разглядеть во всей нечистой возне провокацию, примитивный шантаж, в которых были запрятаны пружины механизма западных спецслужб.
      На суде Сорин ничего не опровергал. Он только подтверждал. Он признал как принадлежащие ему представленные суду вещественные доказательства — шпионское снаряжение и экипировка, а также изъятые из тайника на отцовской квартире деньги, которые он получил от иностранной разведки в качестве вознаграждения за передаваемые секреты.
      — Тратили ли вы эти деньги и если да, то на какие нужды? — спросили Сорина в ходе служебного разбирательства.
      Он ответил, что «боялся к этим деньгам прикоснуться».
      — Тогда для чего вы их брали?
      Ответа не последовало.
      У читателя может возникнуть вопрос: какие «секреты» мог передавать иностранной разведке Сорин? Откуда он их добывал? Из следствия стало известно, что после возвращения Сорина из последней загранкомандировки он стал проявлять необычную активность, лихорадочно расширяя круг своих знакомств. На первый взгляд могло показаться, что он знакомится с новыми людьми совершенно без разбора. Но на поверку Сорин бил точно по цели, выискивая среди массы людей нужные источники информации. Легко и быстро завоевывал доверие человека игрой в «рубаху-парня» и тут же начинал злоупотреблять доверием новых приятелей, посещая их вроде бы невзначай по месту работы, приглашая в гости домой, на ресторанные застолья. За рюмкой водки путем целенаправленных вопросов или исподтишка он выведывал у легковерных секретные сведения, к которым сам никогда не имел доступа.
      Сорин подтвердил, что по заданию иностранных разведок он тайно фотографировал и передавал им ряд секретных документальных данных, а также устно и письменно информировал их о политических, экономических и военных сведениях, составляющих государственную тайну Советского Союза. Он также признал, что, находясь уже в Советском Союзе, принял от иностранной разведки несколько десятков радиосообщений с указаниями о характере необходимой информации.
      Кроме поддержания связи с разведкой по радио, почтовому каналу и через тайники, как показал Сорин, с ним была обусловлена конспиративная личная встреча в Москве в районе Ленинградского шоссе с разведчиком, находившимся в СССР под видом иностранного дипломата.
      Как говорится в таких случаях, за все свои акции Сорин получил по заслугам. А я сильно, непоправимо ошибся в человеке. Кто пережил это горькое чувство, знает ему цену. Остается ко всему сказанному добавить несколько слов. У Сорина остались жена, дети. Они невиновны, и мне не хотелось бы, чтобы люди знали их подлинную фамилию. Этим соображением я руководствовался в предлагаемом документальном очерке.
     
      Падение
      Как бы ни прожил жизнь свою человек, рано или поздно наступит момент, когда явится неодолимое желание оглянуться назад, взвесить все, что совершил, и подумать о том, что еще надо сделать для того, чтобы оставить достойный след на земле. Достойный для народа, из которого вышел, для детей, которых родил, да и для себя самого, для своей совести. Потребность эта естественна, ибо жизнь не бесконечна.
      Человеческие судьбы несхожи между собой. У одних жизнь подобна стремительному взлету, а у других — долгому путешествию по нехоженым тропам и крутым склонам гор. Но кто не стремится достичь вершины в работе, творчестве, в сознании до конца выполненного долга?
      Достичь вершины и славно и почетно. Но ведь и сойти с нее, когда придет время, надо достойно. Так, чтобы естественный путь этот не стал бы падением в трясину позора.
      Вряд ли мог Андрей Дмитриевич Сахаров сетовать на свою судьбу. Любимая работа? Да. Он занимался ею большую часть своей жизни и небезуспешно. Родина более чем щедро отметила его труд. Сахаров стал академиком в 32 года, ему присвоили высшее трудовое звание страны, его неоднократно называли среди лауреатов Государственных премий. Все это было. Сегодня Сахаров лишен звания Героя Социалистического Труда, государственных наград и званий лауреата. Почему? Если в двух словах, то потому, что перешагнул ту черту, за которой кончается гражданственность и начинается предательство. Мы не преувеличиваем. Мягче слова не придумаешь.
      Сахаров превратился в убежденного противника социалистического строя. Вот уже в течение многих лет он проводит подрывную работу против Советского государства. Эта враждебная деятельность находит свое выражение в открытом подстрекательстве агрессивных империалистических кругов к вмешательству во внутренние дела социалистических государств, к военной конфронтации с Советским Союзом, к срыву внешнеполитических акций нашей страны, направленных на разрядку международной напряженности. Она, эта враждебная деятельность, проявляется в попытках объединить отщепенцев внутри нашей страны и антисоветчиков всех мастей за рубежом, для того чтобы направить их деятельность в экстремистское русло. То, что мы сказали, лишь краткое изложение основных направлений нынешней деятельности бывшего ученого, начисто оставившего чистую науку ради грязного политического бизнеса. Расшифруем сказанное и приведем конкретные факты.
      За последние годы Сахаров был более чем частым гостем во многих дипломатических представительствах капиталистических государств в Москве, отдавая предпочтение американскому посольству. Нет, он ходил не на официальные приемы и рауты. Егс устраивали частные встречи и конфиденциальные беседы с дипломатами и корреспондентами. Сахаров не настолько близорукий человек, чтобы не заметить среди дипломатов и корреспондентов, особенно заокеанских, и таких, под цивильным платьем которых угадывалась бравая военная выправка. И интерес у этих специалистов в штатском был специфический. Их привлекали не бредовые идеи академика о «сближении социализма с капитализмом», не его вздорные протесты о «нарушении прав человека» в Советском Союзе, не антисоветские пасквили. На этот товар имелись другие покупатели. «Специалистов» больше всего интересовали секретные сведения военного характера, имеющие самое непосредственное отношение к обороне нашей страны. Сахаров в свое время был в курсе некоторых проблем такого характера. И он выболтал все, что знал...
      Не будем, конечно, и преувеличивать. Обычных, если можно так выразиться, контактов с профессиональными западными дипломатами и журналистами у Сахарова было значительно больше. Впрочем, чего же тут странного? «Специфическая» область, как правило, предполагает и весьма узкий круг людей, имеющих к ней доступ. Так вот за те же самые годы академик сочинил и передал через разных лиц на Запад целый ряд антисоветских документов, «заявлений», «обращений» и «протестов».
      О чем говорилось на «пресс-конференциях», о чем писалось в «документах», «заявлениях», «обращениях» и «протестах»? Остановимся на некоторых из них, наиболее характерных, чтобы наши читатели смогли бы сами оценить взгляды Сахарова на такие узловые проблемы жизни, как советская действительность, мир и разрядка, права человека и гуманность...
      «Русские никогда не жили в демократической обстановке, — утверждает Сахаров. — Был такой период только при Керенском, но это был очень недолгий период».
      В вышедшей на Западе книжке «О стране и мире» Сахаров предлагает осуществление «внутренних реформ в стране». К ним он относит частную денационализацию в промышленности, деколлекти-визапию в сельском хозяйстве... валютную реформу и т. д. и т. п. Короче говоря, Сахаров желает «подлечить^ социалистическое общество с помощью «частной инициативы» и «свободного предпринимательства», то бишь самых что ни на есть классических «лекарств» капитализма. Начав с внедрения капиталистических порядков в сферу производства и создания кулацких хозяйств в сельской местности, Сахаров предлагает затем продвинуть «расширение возможностей частной инициативы» и в другие области: здравоохранение, образование, культуру и печать... Почему? Да потому, что доморощенный философ считает, что процесс сближения, а затем взаимного проникновения двух антагонистических систем — социалистической и капиталистической — неизбежен. Об этом он ничтоже сумняшеся пишет в другой своей «программной» брошюре, изданной за рубежом, которая называется «Размышления о прогрессе, мирном сосуществовании и интеллектуальной свободе». «Капиталистический мир, — пишет он, — не мог не породить социалистического, но социалистический мир не должен разрушать методом вооруженного насилия породившую его почву... Социализм должен облагодарить эту почву своим примером... и слиться с ней». Слово-то какое, прямо как в святом писании. А за что, позвольте, «облагодарить»? И ведь уже были такие, которые советовали в 30-х годах Максиму Горькому тоже «облагодарить» врагов своих. Напомним, что сказал великий пролетарский писатель в своем ответе американским корреспондентам, который он назвал «С кем вы, «мастера культуры»?» : «Упрекая меня в том, что я «проповедую ненависть», вы советуете мне «пропагандировать любовь». Вы, должно быть, считаете меня способным внушать рабочим: возлюбите капиталистов, ибо они пожирают силы ваши, возлюбите их, ибо они бесплодно уничтожают сокровища земли вашей, возлюбите людей, которые тратят железо ваше на постройку орудий, уничтожающих вас, возлюбите негодяев, по воле которых дети ваши издыхают от голода, возлюбите уничтожающих вас ради покоя и сытости своей, возлюбите капиталиста, ибо церковь его держит вас во тьме невежества...»
      Сахаров тоже предлагает возлюбить капитализм. Капитализм для него единственная опора сохранения мира на Земле. «Переговоры, которые ведутся сегодня, — заявлял он не так давно, — все соглашения приносят пользу только Советскому Союзу. Единственная возможность приостановить опасную военную политику СССР заключается в том, чтобы Запад обладал огромной мощью».
      Трудно поверить в то, что слова эти принадлежат человеку, который в графе «Национальность» пишет «русский». Еще труднее понять, как может сказать подобное тот, который родился в советское время, ходил в советскую школу, окончил советский институт и получил от народа все, что можно было получить?.. А ненависть ко всему советскому переливается у Сахарова прямо-таки через край. Когда были приняты печальной памяти «поправки» американского сенатора Джексона к вопросу о предоставлении Советскому Союзу статуса наибольшего благоприятствования, академик восторженно заявил: «Соглашение между конгрессом и правительством США о предоставлении статуса наибольшего благоприятствования СССР и другим социалистическим странам в зависимости от их эмиграционной политики является историческим актом, крупной победой свободолюбивых традиций американского народа... Необходимо использовать все возможные рычаги воздействия: тайную и явную дипломатию, прессу, демонстрации, другие действенные средства — временный отказ от сотрудничества в той или иной области, законодательные ограничения торговли и контактов». Обращаясь к другому американскому «ястребу» из сенаторов, небезызвестному Бакли, Сахаров советовал: «Страны Запада должны быть готовы на определенные жертвы для достижения задач, которые поставила перед ними история, в особенности глобальный вызов социализма. Давить на СССР, ограничивая его в экспорте продовольствия, давить в политике цен, заставить его перейти к вывозу продовольствия...»
      Как не вспомнить обо всем этом сегодня, когда в Америке развязана грубая антисоветская кампания в масштабах, невиданных со времен «холодной войны», когда американская администрация буквально повторяет идеи и мысли Сахарова.
      Все, что совершается и делается в ущерб Совет ской власти, советского народа, вызывает немедленную реакцию Сахарова. Ты помнишь, читатель, ту трагедию, которая разыгралась на борту советского самолета, когда литовские бандиты отец и сын Бра-зинскасы застрелили бортпроводницу, ранили летчиков и под угрозой оружия заставили их приземлиться на турецком аэродроме? Сахаров тогда умолял Запад не выдавать советскому правосудию потерявших человеческий облик убийц. Он обратился к бывшему шаху Ирана в 1976 году, когда предатель Родины Засимов угнал военный самолет и посадил его на территории Ирана. «Засимов осуществил свое право на свободный выезд из страны, — заявил тогда Сахаров. — Советские власти не имеют права требовать его насильственного возвращения в СССР». Осуществлением «естественного права на выезд из страны» квалифицировал академик попытку захвата самолета, предпринятую Кузнецовым. Даже когда пролилась кровь женщин и детей в результате взрывов, учиненных в московском метро человеконенавистником Затикяном и его подручными, даже в этом случае неслыханного вандализма Сахаров не смог усидеть на месте. С пеной у рта начал кричать о «нарушении прав человека» в Советском Союзе: взял на себя роль защитника убийц, чьи преступления могли сравниться разве что с деяниями гитлеровских молодчиков. Впрочем, может быть, в этом нет ничего парадоксального? Может быть, столь позитивное отношение к кровавому терроризму началось у Сахарова значительно раньше? Разве не удивил мировую общественность академик, когда столь шумно и радостно приветствовал он профашистский режим чилийской военной хунты? «Приход к власти Пиночета, — во всеуслышание заявил он, — является надежным фактором стабилизации и консолидации нации». Нет, это отнюдь не экстравагантность впавшего в политический маразм академика. Он упорно защищает черное, выдавая его за белое. В уже упоминавшейся книжке Сахарова «О стране и мире» он публично встал на защиту нациста Рудольфа Гесса, рейхсфюрера гитлеровской Германии, отбывавшего пожизненное заключение в западноберлинской тюрьме Шпандау. «Судьба несчастного Гесса, — откровенничает Сахаров, — не может не потрясать. Я пишу о Гессе, зная о его соучастии в создании преступной системы нацизма...» И разве не известно, что Гесс наряду с Гиммлером выступил в роли создателя тех эсэсовско-полицейских организаций германского фашизма, которые впоследствии осуществили наиболее жестокие преступления против человечности? Может быть, академик Сахаров не знает о том, что творили на нашей земле двуногие в черной эсэсовской форме? Ничего не знает и не слышал о массовых расстрелах мирных жителей, о душегубках, крематориях, газовых камерах? Или уже настолько ослеплен антисоветизмом академик, что готов защищать любых палачей и карателей времен второй мировой войны, предателей и изменников, а также отщепенцев всех мастей?
      Не потому ли Сахаров является вплоть до сегодняшних дней «духовным отцом» всякого рода антиобщественных элементов, которых он пытается «организовать», связать с зарубежными подрывными центрами? Именно в этих целях Сахаров создал в 1970 году так называемый «комитет прав человека». За преступную деятельность, осуществлявшуюся под прикрытием этого самого пресловутого «комитета», при прямом подстрекательстве академика одиннадцать человек были привлечены к уголовной ответственности и осуждены. Сахаров постоянно выступал в роли как инициатора, так и организатора различных пропагандистских кампаний, откровенная цель которых состояла в нагнетании антисоветизма и подрыве международного авторитета нашего государства. Именно этим целям служили так называемые «сахаровские слушания», которые были проведены в Копенгагене (1975 год), в Риме (1977 год) и, наконец, недавно в Вашингтоне. К копенгагенскому «слушанию» Сахаров подготовил в качестве «показаний» свой пасквиль «О стране и мире», к римскому и вашингтонскому сборищам — специальные приветствия и «повестку дня». Нельзя не заметить, что сахаровские «инициа-
      тивы», наверное, не только по инициативе самого академика приурочивались к периоду подготовки и проведения таких крупных и важных политических мероприятий, как Совещание по безопасности и сотрудничеству в Европе, к 60-летию Советской власти, принятию новой Конституции СССР, заключению советско-американского договора об ограничении стратегических вооружений. Кстати говоря, не обошлось без очередного «приветствия» Сахарова и такое взрывоопасное для дела мира «мероприятие», как решение НАТО о размещении американских ракет в Европе...
      Теперь зададим самый главный вопрос, который, наверно, уже задали себе наши многочисленные читатели. Почему именно академик Сахаров? Почему именно он, ученый, занимавшийся, казалось бы, сугубо теоретической проблемой ядерной физики, встал на скользкий путь антисоветчика, скатился в болото предательства интересов своего государства, своего народа? Почему? На первый взгляд ответить на этот отнюдь не сакраментальный вопрос трудно. А может быть, не очень? Попробуем все-таки разобраться.
      Один американский журналист (не будем называть его имени, довольно часто встречающегося на страницах заокеанских газет и журналов, ибо не в этом суть. — Примеч. авт.), рассуждая о «диссидентстве» в Советском Союзе, которое не может существовать без «лидера», обронил короткую, но запомнившуюся фразу: «Если бы в вашей стране не нашлось Сахарова, его бы мы выдумали». Любопытно, не правда ли? И тут же на память пришла книга бывшего аденауэровского дипломата В. Греве, которого на Западе считают одним из видных «теоретиков» международных отношений. Вот что он писал: «Политика разрядки является, в конце концов, выражением перехода к модифицированным целям и методам: отказ от всяких краткосрочных усилий, направленных на «освобождение» народов Восточной Европы от коммунистических режимов... Ориентация на длительные процессы внутренних перемен в восточном блоке, в ходе которых будет оказано возможное содействие постепенной перестройке общественно-политической системы восточных государств...»
      Такова программа. Нужны исполнители, в том числе и те, которых можно назвать «внутренней оппозицией». Прямое вмешательство в дела суверенного государства ныне не в моде. Не получается. Поэтому необходимо найти фигуру, могущую играть роль запала во взрывном устройстве, которое империалисты хотели бы подложить под фундамент социализма. Разглагольствования Сахарова о необходимости «слияния» социализма с капитализмом в целях якобы устранения угрозы термоядерной войны привлекли внимание недругов нашего государства...
      Зададим еще один вопрос. Родились ли философские, социологические и иные упражнения Сахарова, так сказать, из головы физика или были привнесены в нее извне? Итак, первоначально «слияние» социализма и капитализма Сахаров видел как панацею термоядерной войны. Но разве, во-первых, социализм несет эту угрозу? Разве всему миру не видно, что за мир, за разрядку, за разоружение борется именно социалистическое государство, родившееся более шести десятков лет со словом «мир» на устах? И разве, во-вторых, миллионам и миллионам людей на нашей планете не ясно, что угроза миру, источник войн в современную эпоху заложены в агрессивной природе империализма, в органически присущем ему стремлении к экспансии и насилию. И наконец, в-третьих... Как примирить позицию «противника» термоядерной войны Сахарова с позицией физика Сахарова в связи с рождением нейтронной бомбы? Ведь ей он посвятил если не оду, то, во всяком случае, прозу в стихах. Послушайте, что он говорил: «Нейтронная бомба возникла не случайно. Ее создание было продиктовано превосходством СССР и стран Варшавского Договора в классическом вооружении, и особенно в танках... Представьте себе, что советские танки, прорвав оборону, неудержимо проникают в глубь западной территории. Чем их можно остановить? Классическим оружием это невозможно сделать. Можно было бы применить обыкновенное ядерное оружие, но это повлечет за собой колоссальные потери. Особенно на территории Европы. Вот почему и была создана нейтронная бомба. Она обладает ограниченным радиусом действия, не разрушает зданий и технического оборудования, не оставляет долговременной радиации и поэтому особенно подходит для войны на территории Европы».
      Следовательно, дело не в термоядерной войне, а в страстном желании академика попахать на ниве «слияния» социализма с капитализмом вообще, независимо ни от чего. Но ведь эти идеи тоже не новость, и родились они отнюдь не от Сахарова. Авторами теории «конвергенции», самой модной на Западе реакционной, утопической теории, были такие буржуазные идеологи, как У. Ростоу, Р. Арон, П. Сорокин и некоторые другие, в том числе и уже знакомый нам Збигнев Бжезинский. А ведь высказывания Сахарова — это от начала до конца конспективный перепев теории «конвергенции». В чем ее суть, если в двух словах? Все в том же: в якобы неизбежном «сближении», «слиянии» капитализма и социализма. Почему родилась эта теория? Она родилась как реакция на изменение расстановки сил на мировой арене, как вынужденное приспособление империализма к новой исторической обстановке. Если «конвергенция» есть закон развития современного общества, рассуждают буржуазные идеологи, следовательно, капитализм не так уж плох — он развивается в сторону «сближения», «слияния» с социализмом. А следовательно, продолжают они, зачем революционная борьба против империализма, когда можно искать «компромиссы», когда можно отказаться сначала от некоторых, а в конечном счете от всех основных принципов социализма... Такова суть далеко не безобидных намерений буржуазных идеологов.
      И вот одним из шумных рупоров этой враждебной идеологии стал в нашей стране академик Сахаров. Стал, как видим, не случайно. Его падение нельзя объяснить дилетантизмом в вопросах политики, тем-де, мол, что физик взялся не за свое дело. Сахаров — орудие в руках врагов социализма и разрядки, орудие, которым умело, профессионально управляют уже в течение ряда лет.
      Что заставило Сахарова встать на путь предательства. Конечно, не добродетель, а самые низменные чувства. Злоба, корысть, зависть, себялюбие, эгоизм, трусость... Предатель — это всегда патология.
      Не будем гадать, какое из отрицательных человеческих качеств превратило Сахарова в то, чем он стал. Об этом лучше знать ему самому. Духовное сословие предков академика по отцовской линии и дворянское сословие — по линии матери — вряд ли могли сыграть решающую роль в формировании антисоветского мировоззрения Сахарова. Не верим мы и в утверждения западной пропаганды в бескорыстность антисоветчика. Сахаров отнюдь не Христос, пошедший на Голгофу. Его услуги врагам со-циалргзма и нашего государства оплачивались более чем щедро.
      Согласитесь, нелегко мириться с присутствием врага в родном доме. Длительное падение академика Сахарова не осталось без внимания. Его пытались образумить, спасти от человеческого и политического банкротства. С ним беседовали и крупные ученые, и представители общественных организаций, и, наконец, Прокуратура СССР. Ничего не помогло. Наоборот, антисоветский пыл Сахарова продолжал нарастать. Поэтому, помимо лишения полученных званий, компетентные органы решили в административном порядке выселить его из Москвы.
      Падение академика Сахарова, конечно, в первую очередь было заложено в нем самом. Но вступить на тропу предательства интересов своего народа ему помогли профессионалы из американского ведомства «плаща и кинжала». План использования Сахарова в роли «главного антисоветчика» провалился. Теперь специалисты из ЦРУ ищут новых «кандидатов» в такие же «запевалы». Активность американских диверсантов и мастеров шпионажа еще более усиливается. Свидетельство тому — перестановки, которые произошли под крышей ЦРУ в Лэнгли. Об этом наша последняя глава.
     
      Глава V.
      Смена караула в Лэнгли
     
      «Новые назначения в Центральном разведывательном управлении США прошли практически незамеченными для широкой публики», — сделала неожиданный вывод газета «Крисчен сайенсмонитор».
      Факты, на наш взгляд, говорят об обратном. В том числе и многочисленные комментарии в американской печати, появившиеся в ходе смены караула и после нее в ведомстве «плаща и кинжала». Американская общественность, народы других стран с беспокойством восприняли сообщение агентства ЮПИ о том, что бюджет спецслужб Соединенных Штатов «еще больше возрастет», что нынешняя вашингтонская администрация намерена «вдохнуть новую жизнь в деятельность американских шпионских институтов». Агентство подчеркивает, что те 13 миллиардов долларов, которые согласно проекту бюджета на 1982 финансовый год предназначены на разведывательные цели, — всего лишь «верхушка айсберга». Реальные ассигнования спецслужбам, по самым скромным подсчетам, составляют 17 миллиардов долларов.
      Дело в том, что расходы ЦРУ, Агентства национальной безопасности (АНБ), службы контрразведки ФБР, разведывательного управления Пентагона тщательно скрываются под видом ассигнований на другие цели и помечаются грифом «Совершенно секретно». А ведь стало уже известно, что, например, ЦРУ в 1981 году намерено значительно расширить сеть своих агентов, что, естественно, потребует значительного увеличения его бюджета. Из сообщения печати можно сделать еще один вполне определенный вывод: интересы ЦРУ, специализирующегося на подрывных операциях против суверенных государств и народов, возведшего акты международт ного терроризма в ранг «законной деятельности», ни в коей мере не будут ущемлены объявленной администрацией республиканцев программой «экономии» средств.
      Не осталась без внимания американской общественности и двухчасовая телепередача «ЦРУ: секретная армия», в которой было подробно рассказано о террористических акциях ЦРУ, подготовке агентов и наемных убийц. Известно, что после того, как в 1975 году конгресс США провел расследование некоторых «грязных дел» ЦРУ, террористические вылазки против иностранных государств были запрещены. Но это официально, на бумаге, чтобы успокоить общественное мнение. А на деле? Телефильм насыщен кадрами интервью автора этой документальной ленты, американского журналиста, с «человеком в маске», а точнее, с кубинским эмигрантом-наемником. Он утверждает, что вместе со своими дружками снова готовится с оружием в руках вернуться на Кубу, что «все они связаны с ЦРУ»...
      Подрывная деятельность ЦРУ вызывает протесты на всех континентах. Индийская «Джана Югам», например, отмечает, что ЦРУ не жалеет денежных средств, чтобы с помощью сепаратистских элементов и реакционных сил внутри Индии подорвать национальное единство страны, отторгнуть от нее стратегически важные северо-восточные штаты. Именно ЦРУ занимается подготовкой и засылкой в Индию агентуры и диверсантов для дестабилизации внутриполитической обстановки.
      Вопреки утверждениям «Крисчен сайенс монитор», не прошло незамеченным и бурное заседание сенатской комиссии по вопросам разведки новой администрации. Оно состоялось в конце января 1981 года с целью утверждения нового шефа ЦРУ Уильяма Кейси. Возглавляет ныне эту комиссию небезызвестный республиканец от штата Аризона сенатор Барри Голдуотер. Кейси и Голдуотер встречались и раньше. В 1966 году Кейси предпринял попытку пролезть в конгресс, но потерпел поражение от сторонника Голдуотера, члена палаты представителей С. Деруняна. Тогда Кейси припрятал камень за пазухой, решив при случае подставить ножку Голдуотеру и его сторонникам. Сейчас он выбросил его, так как и Голдуотер и сенатор Мойнйхэн в своих выступлениях выдали Кейси солидные авансы, обещая «возродить ЦРУ», создать по-настоящему «действенную спецслужбу», содействовать «осуществлению всех замыслов». Более того, Голду отер порекомендовал Кейси взять себе в заместители вице-адмирала Бобби Инмена, который возглавлял до этого АНБ. О нем мы расскажем чуть позже, а пока познакомим читателей с У. Кейси — шефом ЦРУ.
      В официальных кругах Вашингтона директор ЦРУ рассматривается как фигура, входящая вместе с государственным секретарем, министром обороны и помощником президента по национальной безопасности в мозговой трест по выработке и реализации внешнеполитической линии США. Пост шефа ЦРУ является внепартийным. То есть новый президент Р. Рейган мог бы оставить на этом посту С. Тэрне-ра. Однако он предпочел посадить в кресло главы шпионского ведомства своего человека. Правда, «своим» он стал для Рейгана лишь в феврале 1980 года, когда в день первичных выборов в штате Нью-Гэмпшир будущий президент пригласил Кейси руководить своей предвыборной кампанией. Кейси неплохо справился с этой ролью. Но не это послужило, по мнению обозревателей, решающим в его назначении на пост руководителя ЦРУ. Печать подчеркивает, что у нового президента США и мистера Кейси совершенно идентичные взгляды на деятельность спецслужб США. Они сообща выступают за их укрепление, расширение полномочий, ослабление контроля над ними со стороны различных сенатских комиссий, особенно при проведении тайных подрывных операций за рубежом.
      Газета «Нью-Йорк тайме» пишет, что в своих высказываниях и выступлениях глава новой администрации не раз выражал пожелание, чтобы спецслужбы «осуществляли свои операции более жестко и решительно». Уильям Кейси, по мнению обозревателей, вполне подходит для осуществления подобных задач.
      У. Кейси родился в 1913 году в Нью-Йорке, в 1934 году закончил юридический факультет. После нападения Японии на Пирл-Харбор поступил в военно-морские силы США, но из-за плохого зрения был направлен в службу тылового обеспечения. Затем он перебирается в Управление стратегических служб (УСС), когорое как разведорган функционировало до создания ЦРУ. К концу второй мировой войны Кейси имел должность начальника европейского отдела УСС.
      После войны он подвизался в роли проводника «плана Маршалла», занимался юридической практикой в области налогового обложения. Здесь он сумел нажить немалый капиталец — сегодня Кейси входит в число мультимиллионеров — членов кабинета Рейгана.
      До знакомства с Рейганом Кейси выступал в разных ролях, включая чиновничью службу в государственном департаменте. По свидетельству американской прессы, Кейси был даже не в ладах с законом: обвинялся в плагиате и нарушении правил обращения с ценными бумагами. Почти все его назначения «проходили со скрипом», отмечает пресса. И лишь на этот раз он выступил не в качестве просителя, а милостиво приглашенного и был введен в узкий круг ближайших советников главы вашингтонской администрации.
      Американские наблюдатели много пишут об одиннадцатом по счету шефе ЦРУ. Его называют « му жчиной-неряхой», « косноязычным», считают «недипломатичным», «грубым», но «решительным аналитиком». По мнению «Ньюсуик», Кейси призван играть в ЦРУ роль «человека снаружи», которому гарантировано благоприятное отношение Белого дома, причем не только со стороны президента и вице-президента Джорджа Буша (Буш сам был шефом ЦРУ), но и со стороны старших помощников Рейгана — Эдвина Миза, Джеймса Бейкера и Майкла Дивера.
      Ну а кто же в таком случае должен выполнять роль «человека внутри»? Журнал называет еще одного деятеля, назначенного в ЦРУ. Это упоминавшийся нами адмирал Бобби Инмен. На нем будут лежать обязанности по руководству повседневной работой ЦРУ. «Ньюсуик» заключает: правда, «Кейси станет уделять особое внимание «агентурной» работе, опираясь на собственный опыт в качестве
      шпиона УСС в годы второй мировой войны. Б. Инмен сосредоточит свои усилия на «рационализации» административного аппарата ЦРУ и на поддержании теплых отношений с конгрессом».
      Кто же такой Б. Инмен и почему именно он занял в ЦРУ кресло № 2? Есть в США, по меткому выражению журнала «Каверт экшн», «всевидящее око и всеслышащее ухо» — одно из самых секретных спецведомств страны, именуемое Агентством национальной безопасности. Рассказывая о его неприглядной деятельности, журнал подчеркивает, что хотя АНБ было учреждено еще президентом Трумэном в 1952 году, сам приказ о его создании остается секретным по наши дни. Дело в том, что это ведомство ведет широкомасштабную слежку как за американскими гражданами, так и за интересующими Вашингтон представителями иностранных государств с помощью перехвата частных телеграмм и подслушивания телефонных разговоров по международным и внутренним каналам связи.
      Журнал «Каверт экшн» пишет, что различные засекреченные объекты АНБ для осуществления тайной слежки расположены и на территории самих США. Один из них дислоцирован в Суитлэнде, близ Вашингтона, всего в сотне метров от микроволновой релейной станции концерна «Америкен телефон энд телеграф компани». Посредством этой станции ведутся телефонные переговоры между столицей и другими городами страны. Этот электронный спрут — АНБ — как раз и возглавлял до своего назначения в ЦРУ вице-адмирал Б. Инмен. Об объеме выполняемых АНБ операций можно судить хотя бы по тому, что за сутки в его штаб-квартире сжигается примерно 20 тонн бумаги с отработанной информацией. Бюджет агентства, по мнению специалистов, составляет около 15 миллиардов долларов.
      Б. Инмен родился в 1932 году в городе Ронсборо (штат Техас). Он окончил университет и поступил на службу в ВМС США. С 1961 года Инмен начал специализироваться на разведке: сначала был начальником разведки 7-го флота, затем военно-морским атташе в Швеции; с 1974 по 1976 год возглавлял разведуправление ВМС. В 1976 — 1977 годах занимал пост заместителя начальника разведуправ-ления министерства обороны. В июле 1977 года Инмена назначили директором АНБ.
      Журнал «Ныосуик» в статье «Новый супершпион ЦРУ» приводит любопытные сведения о взаимоотношениях ЦРУ и АНБ, Журнал пишет, что от штаб-квартиры ЦРУ, расположенной на берегу реки Потомак в Лэнгли (штат Вирджиния), до штаб-квартиры АНБ в Форт-Миде (штат Мэриленд) всего лишь 20 миль, но порой кажется, что эти два ведомства разделяет расстояние в несколько световых лет, поскольку оба они являются соперниками в борьбе за престиж, влияние и деньги в сверхсекретном мире шпионажа. О ЦРУ известно намного больше, но АНБ — это мир элиты, имеющий больший вес в правительстве. Соперничество этих институтов таково, что в Форт-Миде ЦРУ называют ЭПЗР (сочетание первых букв слов, означающее «эти подонки за рекой». — Примеч. авт.). И вот теперь старый шпион Кейси завербовал молодого адмирала, и тот перебрался под его крылышко на другой берег реки Потомак...
      Многие органы печати США не упускают случая прибавлять к имени Кейси слово «шпион» или «старый шпион», отмечая при этом, что «список лиц, с которыми он сейчас встречается, выглядит как реестр членов ассоциации ветеранов Управления стратегических служб». В частности, называют «опытного шпиона» Джона Бросса, которЬго Кейси уже «привлек к делу».
      Как будут складываться в новых условиях взаимоотношения между ЦРУ и АНБ, вряд ли стоит гадать. Важнее отметить другое: судя по самым общим и осторожным высказываниям средств массовой информации, шпионские ведомства США не только не отказались от своих грязных акций, но намерены держать курс на обострение международной обстановки. Обращает на себя внимание один проект, подготовленный специальной группой под руководством бывшего министра ВМС США Джона У. Миддендорфа. Смысл этого документа сводится к тому, чтобы активизировать тайные операции, протащить через конгресс ряд законов, которые могли бы еще больше развязать руки американским спецслужбам.
      Все эти мероприятия направлены на усиление идеологической борьбы, на подрыв социалистического мира, его «разрыхление». Ложь о «советской угрозе», попытки выдать освободительную борьбу народов за проявление «терроризма», о чем трубят содержанки ЦРУ — «Свобода», «Свободная Европа» и прочие радиоголоса, — имеют одно назначение: свалить все с больной головы на здоровую. Ведь и в былые времена, когда нацисты совершили разбойничье нападение на СССР, они горланили на весь мир о «советской угрозе». «Черная пропаганда» в наши дни, как и прежде, крепко повязана с ведомством «плаща и кинжала».
      А что из этого получается? Вот последний пример: бывший директор ЦРУ У. Колби в интервью итальянской газете «Стампа» утверждает: «Первоисточник международного терроризма — СССР». Ни больше ни меньше! Вот ведь какое коленце выкинул мистер Колби! А что по сему поводу думает «Нью-Йорк тайме»? Газета пишет, что официальные лица в ЦРУ, разведывательном управлении Пентагона и государственном департаменте, оказывается, не имеют данных, подтверждающих, что Советский Союз якобы вооружает, обучает и оказывает финансовую помощь международным террористам. Все эти бредни — сплошная липа. Так не лучше было бы Колби оглянуться вокруг себя и убедиться в справедливости суждений реально мыслящих американцев, которые не хотят больше жить в городах, превратившихся в адское «царство террора»?!
      И напрасно утверждает «Крисчен сайенс монитор», что перестановки в ЦРУ «прошли незамеченными». Все люди доброй воли внимательно следят не только за непрекращающейся чехардой в руководстве ЦРУ США, но и за подлой деятельностью этого логова рыцарей «плаща и кинжала». И напрасно рассчитывают все эти деятели на то, что преступные акции ЦРУ не будут встречать все более возрастающего отпора со стороны народов планеты.
     
      Заключение
     
      Итак, дорогой читатель, перевернута последняя страница этой книги. Мы стремились на конкретных примерах и фактах помочь лучше понять, что происходит за кулисами империалистических разведок, как планируются и осуществляются подрывные акции против Советского государства, стран социалистического содружества, национально-освободительных движений. Используя документальные данные, мы дали возможность вспомнить историю секретных служб, проследить за их эволюцией, познакомить с методами, применяемыми западными диверсионными центрами в наши дни.
      Как свидетельствуют неопровержимые факты, враги социализма, мира и прогресса, все те, которые люто ненавидят советский строй, ни на один день не оставляют попыток вмешиваться во внутренние дела нашей страны, ведут против нее не только явную, но и тайную борьбу. На эти зловещие цели ассигнуются огромные средства, используется многочисленный аппарат разведывательных служб, который возглавляет и которым бессменно дирижирует Центральное разведывательное управление Соединенных Штатов Америки.
      Вполне понятно, что жизнь не стоит на месте и каждый день приносит все новые и новые факты усиливающейся идеологической борьбы между двумя социальными системами. Почему? Да потому, что капитализм одряхлел, скомпрометировал себя в глазах народов, как общество без будущего. Технический прогресс, которым похваляются за океаном и в других «развитых» буржуазных государствах, выбрасывает за ворота предприятий все большее число рабочих. Неоновые витрины и кажущееся изобилие товаров не могут затушевать небывалого в истории роста цен, безудержного развития инфляции, обнищания миллионов и роста богатства кучки власть имущих. То в одной, то в другой стране Запада вспыхивают скандалы, связанные со злоупотреблением властью, с коррупцией, растет преступность, разлагается аппарат правящего класса — буржуазии. Да, именно трудности, которые переживает капитализм, делают столь непоследовательной и авантюристической его политику, в том числе политику внешнюю. Обострилась борьба вокруг основных вопросов внешнеполитического курса капиталистических стран. Зашевелились, стали более активными противники разрядки, ограничения вооружений, улучшения отношений с Советским Союзом и другими социалистическими странами.
      Авантюризм, готовность поставить на карту интересы всего человечества во имя узких своекорыстных целей — вот что особенно обнаженно проявляется в политике наиболее агрессивных империалистических кругов. Демонстрируя полное пренебрежение к правам и чаяниям народов, они пытаются изобразить освободительную борьбу народных масс как проявление «терроризма». Они поистине задались целью достичь недостижимого — поставить барьер на пути прогрессивных изменений в мире, вернуть себе роль вершителей судеб народов.
      Глубокий, неизлечимый кризис, подобно раковой опухоли, поразил капиталистическое общество, он буквально на глазах разлагает устои буржуазной «демократии». Именно поэтому так истошно вопят апологеты капитализма о «нарушении прав человека» в странах социализма, именно поэтому и стремятся они отвлечь внимание общественности этой вздорной шумихой от своих собственных провалов и неурядиц: от безработицы, социального неравенства, преступности, страха за завтрашний день.
      В нашей книге мы уделили особое внимание замечательным делам разведчиков-интернационалистов, которые в тяжелейший период второй мировой войны и после ее окончания вступили в ряды бойцов «тайного фронта» для того, чтобы, не жалея жизни своей, бороться против фашизма, против империалистической реакции.
      Рассказали мы и о тех преступных элементах, которые вели и ведут подрывную работу против сил прогресса. Ныне наши идеологические противники испытывают острый дефицит в «кадрах», ибо старый контингент изменников и предателей отжил свой век. Нужны новые провокаторы. Их ищут, используя самые изощренные методы вербовки, среди тех, кто оступился, потерял бдительность, стал тунеядцем.
      Не оставили мы без внимания и тему «о правах человека». Ведь когда на Западе кричат о свободе и демократии, о правах человека, это всего лишь камуфляж, с помощью которого определенные круги пытаются замаскировать попытки вмешательства во внутренние дела социалистических стран, прикрыть империалистические, гегемонист-ские цели их политики. В социалистическом обществе в качестве официально признанной меры свободы личности выступает закон. Те ограничения, которые существуют в социалистических государствах, основываются на общепринятых принципах и нормах международного права, на международных соглашениях. В этой связи нелишним будет напомнить положение Всеобщей декларации прав человека, которое гласит, что «каждый человек имеет обязанности перед обществом, в котором только и возможно свободное и полное развитие его личности».
      Грязные, непрекращающиеся провокации империалистов, «психологическая война», которую они развернули, вынуждают нас всегда помнить о первостепенной необходимости разоблачать и пресекать любые попытки идеологических диверсий, ставящих целью помешать мирному, созидательному труду советского народа, других народов, строящих новое, самое справедливое общество на Земле — социализм. Мы хотели бы предостеречь от опасного В наши дни благодушия всех тех, которые считают, что время шпионов и диверсантов кануло в Лету и империалистические разведки действуют лишь на экранах кинотеатров и телевизоров.
      Именно в силу указанных причин мы взялись и подготовили эту книгу к печати.

|||||||||||||||||||||||||||||||||
Распознавание текста книги с изображений (OCR) — творческая студия БК-МТГК.