Праздник Победы

DjVu

      К ЧИТАТЕЛЯМ
      В детстве я очень любил рассказы о гражданской войне. Готов был часами слушать, о подвигах бойцов и командиров Красной Армии и красных партизан, об отважных защитниках молодого Советского государства.
      Прошли годы.
      Как и многие мои сверстники, я по путёвке комсомола пошёл в авиацию.
      Кончил аэроклуб, потом училище лётчиков-истребителей. И в годы Великой Отечественной войны мне самому довелось, участвовать в освободительной борьбе советского народа, сражаться против врагов всего человечества — фашистов.
      Мы, лётчики-истребители, сопровождали наши штурмовики и бомбардировщики, наносившие сокрушительные удары по врагу, летали на разведку, доставляя нашему командованию ценные сведения о противнике.
      Не раз приходилось нам смотреть смерти в глаза, участвовать в жарких воздушных схватках.
      Мы отражали вражеские налёты, с воздуха охраняли наших братьев — советских пехотинцев, танкистов, артиллеристов, освобождавших родную землю.
      Мы были свидетелями их мужества, бесстрашия, стойкости. Их героизм вдохновлял нас на подвиги.
      Дорогие ребята!
      Вам я посвящаю эту книгу. Рассказываю о тех днях, когда советские люди вели справедливую, освободительную войну с фашистскими захватчиками во имя вечного мира на земле, во имя вашего счастливого будущего.
      И. Кожедуб
      22 июня 1941 года


      В то утро, с которого я начну свой рассказ, было пасмурно. Моросил дождь. Мы сидели в столовой после фузкультурной зарядки и с аппетитом завтракали. Мы — это молодые лётчики, недавно окончившие училище лётчиков-истребителей. Нас оставили работать инструкторами. И мы сами начали учить лётному делу курсантов — будущих истребителей.
      Итак, погода с утра скверная, но настроение у нас самое радужное. Мы беспечно шутим, весело строим планы на сегодняшний воскресный день.
      Вдруг раздаётся команда:
      — Боевая тревога! Боевая тревога! Все по самолётам!
      В столовую вбегает начальник штаба.
      — По самолётам! Боевая тревога! — кричит он.
      Выражение лица у него необычное, встревоженное.
      Мы вскакиваем, переглядываемся: очевидно, и в самом деле что-то случилось. Но что?
      Выбегаем врассыпную, бросаемся к самолётам. Техники уже запустили моторы.
      — Рассредоточить самолёты по окраинам аэродрома! — приказывает командир.
      Снова удивлённо переглядываемся:, такой «.учебной» тревоги у нас ещё не было. Но приказ быстро выполняем.
      Сидим с техником под крылом учебного самолёта. Ждём отбоя.
      Не переставая моросит дождь.
      — Странно, — замечает техник, — так долго тревога никогда не длилась.
      И тотчас же раздаётся команда:
      — Инструкторов вызывает командир!
      Выстраиваемся в центре лётного поля. К нам подходит командир и говорит:
      — Товарищи, отбоя нет. Боевая тревога продолжается. Сегодня на рассвете гитлеровские войска вероломно вторглись в пределы нашей Родины. Фашистские захватчики внезапно напали на Советский Союз — без объявления войны, несмотря на договор о ненападении. Гитлеровцы бомбардируют наши города, сёла, деревни... Советские войска ведут ожесточённые бои с врагом. В некоторых местностях и здесь, на Украине, объявлено военное положение. Призываю вас к спокойствию и бдительности: помните, враг коварен. Теперь мы будем жить в боевых условиях. Но распорядок дня у нас в училище не изменён.
      Фашисты навязали нам войну... Родина в опасности. Мирный труд в нашей стране прерван. Жизнь советских людей под угрозой. Быть может, многие наши пограничники погибли, приняв на себя первый удар!
      Ненависть к врагу растёт. Поделиться бы мыслями и чувствами с товарищами. Но командир продолжает:
      — Гитлеровцы рассчитывают на молниеносный удар. Но они просчитаются. Советский народ и его доблестная армия отстоят нашу социалистическую Родину. Коммунистическая партия вдохновляет наш народ на великие подвиги. И мы победим в справедлив вой, освободительной войне. Ура, товарищи!
      Мы в едином порыве закричали «ура!..»
      Хотелось скорее вылететь на фронт, стать в ряды защитников Родины! Каждый из нас, слушая слова командира, думал об одном: «Ведь я — лётчик-истребитель, и мне надо быть на фронте». Но командир словно прочёл наши мысли. Он сказал:
      — Товарищи инструкторы! Фронту нужны хорошо подготовленные лётчики. И ваша задача — ещё быстрее и лучше готовить курсантов. Вы должны и сами совершенствовать своё мастерство. Может, и вам скоро придётся драться в воздухе с врагом. А пока приступайте к своим каждодневным делам. Не теряйте ни секунды. И помните — дисциплина и бдительность прежде всего.
     
      В дни Великой Отечественной войны
      Наше училище по-прежнему жило размеренной жизнью. Но работали все мы ещё больше, ещё напряжённее.
      На аэродром привезли пулемёты. Курсантам были выданы винтовки.
      Как только выпадала свободная минута, мы слушали радио, читали газеты. По вечерам собирались в Ленинской комнате у карты Родины. Политрук читал нам сообщения с фронтов и из тыла.
      Ожесточённые бои. шли от Ледовитого океана до Чёрного моря.
      До нападения на нашу Родину фашисты поработили почти всю Европу. Они захватили промышленность покорённых стран, огромное количество танков, самолётов, оружие, боеприпасы. Вооружившись до зубов, фашистские разбойники заблаговременно стянули войска к нашим западным границам. А потом внезапно напали на нашу мирную страну.
      У меня, как и у многих моих товарищей, случилось большое горе: фашисты захватили село, где я родился. А там остались отец, сестра, мои школьные учителя, близкие...
      Сердце у меня сжималось, когда я слышал о зверствах врага. Гитлеровцы разрушали и грабили наши города и колхозы, дотла сжигали деревни и сёла, школы и больницы. Убивали и истязали наших мирных жителей, угоняли советских людей в рабство.
      Фашисты опустошали Белоруссию, Украину. Они вели артиллерийский огонь по улицам Ленинграда.
      Враг рвался к Москве, пытался ударами с воздуха разрушить нашу любимую столицу. Тысячи фашистских бомбардировщиков участвовали в налётах. Но наши лётчики, наши зенитчики отражали налёты воздушного врага. Бессмертные подвиги совершали советские воины, защищая столицу от гитлеровских войск.
      В это трудное для всех нас время Коммунистическая партия призвала советских людей к разгрому фашистов. Партия провозгласила: «Всё для фронта! Все силы — на разгром врага! Всё для победы!»
      И на защиту любимой Родины поднялись все народы наших братских республик. Вся Советская страна-стала единым боевым лагерем.
      Советские люди строили в глубоком тылу заводы и фабрики. Рабочие, выполняя заказы фронта, работали сутками. Они созда-
      вали отличные боевые машины — более совершенные, чем боевые машины фашистов. Да, незабываемые трудовые подвиги совершали советские люди в тылу!
      Вечерами мы долго беседовали о героических делах советских людей на фронте и в тылу. Нашу беседу прерывал гул фашистских самолётов: гитлеровцы предпринимали налёты на Харьков. Он находился километрах в тридцати от нашего училища. С ненавистью, сжав кулаки, прислушивались мы к гулу фашистских самолётов. Они пролетали неподалёку от нашего учебного аэродрома, над излучиной реки Северный Донец. Пролетали над мирными колхозными полями и сёлами. До нас доносились отдалённые раскаты наших зениток...
      После вражеского налёта мы говорили и думали об одном: «Скорее бы нас послали на фронт».
      Прощай, училище!
      Наступает осень. И наше училище переводится в глубокий тыл — в Среднюю Азию.
      Там курсанты моей группы успешно заканчивают обучение. Их отправляют на фронт.
      Перед отъездом они окружают меня. И мне вспоминается, как я сам ещё совсем недавно волновался, расставаясь со своим инструктором в училище.
      Как мне хочется вместе с ними вылететь на фронт! Моя ненависть к фашистским захватчикам так сильна, а я всё ещё в тылу. Говорю об этом, прощаясь со своими учениками.
      Грузовик увозит их на железнодорожную станцию. Долго я машу им вслед. Долго слышу их молодые бодрые голоса:
      — До скорой встречи на фронтовом аэродроме, товарищ инструктор!
      Мои друзья-инструкторы и я остаёмся в тылу. Целымиднями мы на аэродроме. Учим курсантов, учимся и сами. Мы стараемся сделать как можно больше полётов. Стараемся как можно лучше овладеть лётным мастерством. И никто из нас никогда не жалуется на усталость.
      — Мужество, настойчивость, самоотверженность, любовь к Родине можно проявить не только в бою, но в учении и на производстве. Мы работаем здесь, в глубоком тылу, чтобы приблизить час победы над фашизмом, — часто говорит нам политрук.
      Так в напряжённой работе прошёл почти год. И вот однажды меня и моего друга Петро Кучеренко неожиданно вызвал командир.
      Входим в штаб. Докладываем. Командир встаёт, внимательно смотрит на нас и говорит:
      — Лётчики вы неплохие, на фронте не подведёте. Вас вызывают в Москву. Выедете завтра утром поездом.
      Наконец-то!
      Командир пожал нам руки, пожелал боевых успехов. И мы вышли.
      Весть уже облетела аэродром: товарищи ждали нас у дверей.
      Утром я вскочил раньше всех. Ведь сегодня — в Москву! Говорили, что оттуда — прямо на фронт.
      Наступил час расставания. Друзья окружили нас, отъезжающих, тесным кольцом. Прощались мы долго и шумно.
      — Товарищи, пора ехать, — сказал командир.
      Мы ещё раз торопливо попрощались и влезли в грузовик. Он тотчас же тронулся с места. Ребята бежали за машиной и кричали:
      — Бейте врага покрепче!
      Потом они остановились. Они долго махали намь вслед, как не раз делали мы сами, провожая друзей на фронт. Машина завернула за холм, и учебный аэродром исчез из виду.
     
      В Москве
      Поезд идёт на запад. Год назад мы ехали по этим местам на восток.
      В вагоне едут ещё несколько летчиков. Перезнакомились все быстро. Горячо обсуждаем положение на фронтах. С волнением читаем о воздушных боях, о подвигах советских лётчиков.
      В вагоне против меня устроился комсомолец Лёня Амелин, тоже, как и я, — старший сержант. У него весёлые серые глаза и открытое смелое лицо. Он мой ровесник — ему двадцать два года. Он тоже инструктор лётного дела.
      Мы с Лёней быстро подружились. Он, так же как и я, рвался в бой.
      Несколько дней мы в пути. Наконец под вечер приезжаем. Москва!
      С каким волнением год назад мы слушали сообщение о великой битве под Москвой! Нашу дорогую столицу защищали представители всех народов Советского Союза.
      И здесь в декабре 1941 года Советская Армия разгромила гитлеровские полчища. Здесь она нанесла первое поражение фашистской Германий, развеяла миф о непобедимости гитлеровской армии.
      В глубоком тылу мы отвыкли от затемнения. А Москва затемнена. Ведь и сейчас возможны вражеские налёты. Днём и ночью её охраняют наши лётчики и зенитчики. На улицах — ни огонька. Окна домов завешены плотной тканью. Только в подземных дворцах метро всё залито ярким светом.
      И вот мы в здании, где собралось много лётчиков и авиатехников. Одни только что прибыли с фронта, другие — из госпиталей, где лечились после ранения. Но здесь встречаются и «необстрелянные», вроде нас.
      Нас вводят в просторный зал. Мы с Лёней стоим в сторонке у окна, смотрим на бывалых лётчиков, слушаем рассказы о воздушных боях.
      К н*ш подходит Петро.
      — Ребята, — говорит он оживлённо, — тут, слышал я, лётчик майор Солдатенко формирует полк. Вот бы попасть к нему! Он с фашистами ещё в Испании в тысяча девятьсот тридцать шестом году сражался. Чуть не погиб в горящем самолёте — у него лицо обожжённое. Командир, говорят, стойкий, строгий и душа человек. Воюет с первого дня войны. Одним словом, бывалый лётчик.
      — Да, но как к нему попадёшь?
      Час за часом ждём — вызовут и дадут назначение в полк. До ужина мы отправляемся в спортзал.
      Смотрю — навстречу быстро шагает какой-то майор. На лице у него следы ожогов — рубцы. Это, наверное, майор Солдатенко!
      Я шепнул Лёне:
      — Попроситься бы к нему в полк!
      Майор ответил нам на приветствие и прошёл мимо. Так мы и не решились к нему обратиться.
      А поздно вечером нас собрали и сообщили, что все мы, инструкторы училища лётчиков-истребителей, зачислены в полк к майору Солдатенко.
      Вот что сказал нам командир:
      — Товарищи! Все вы рвётесь на фронт. И я вас хорошо понимаю. Но сначала вам придётся ещё поучиться в тылу. Освоим наши новые отечественные самолёты — одноместные истребители «Ла-5». Лётчики слетаются друг с другом. Тогда и будем бить врага...
      Мы стали между собой называть своего командира «батей». Он действительно по-отечески относился к нам. Это был настоящий командир — учитель, наставник, воспитатель. Был он требователен, просто беспощаден к нарушителям дисциплины. Но был готов помочь делом и словом каждому. Мы любили и глубоко уважали своего командира.
     
      Дружба
      Итак, вместо фронта — снова учебный аэродром.
      По приказу командира был определён боевой расчёт. Это означало, что полк был разделён на эскадрильи, эскадрильи — на звенья. А звенья состоят из пар. В паре — ведущий и ведомый. Ведущий — это командир «боевой пары».
      Меня назначают ведомым к командиру звена — младшему лейтенанту Вано Габуния.
      Летал Вано смело, уверенно, красиво. И лицо у него было красивое. Ходил он легко, словно танцуя. И даже синяя военная гимнастёрка сидела на нём особенно ловко.
      Когда был оглашён приказ, мой ведущий подошёл ко мне, пожал руку и сказал:
      — Вот хорошо — вместе летать будем. Давай как следует знакомиться. Расскажем друг другу о себе. Ведь вместе будем бить врага...
      Я коротко рассказал о себе, о том, что мой отец и сестра в плену у фашистов. Братья — в армии, но я о них ничего не знаю.
      — Скорее бы в бой! — сказал он. — Скорее бы освободить твоего отца, изгнать врага из нашей страны!
      Он был искренне взволнован.
      Потом Вано рассказал о себе. Он был педагогом, закончил аэроклуб у себя в Грузии, а в дни войны — лётное училище. Он уже был членом партии.
      С этого дня мы — ведущий и ведомый — стали неразлучными друзьями. Рядом спали в большой зем-лянке, вместе ходили в столовую. Так уж повелось, что ведомый не отходит от ведущего. Он и на земле приноравливается к движениям, привычкам ведущего. Ведь всё это понадобится в воздухе!
      Крепла дружба боевых пар.
      — Дружба нужна везде и всегда, в любой работе. Но ведущему и ведомому она нужна особенно, — часто говорил нам командир. — В воздушном бою никогда не забывай о друге.
      Все мои новые товарищи — отличные дружные ребята и хорошие лётчики. Все, как и я, комсомольцы. Среди новых товарищей, живущих со мной в землянке, мне особенно пришёлся по душе старший
      сержант Кирилл Евстигнеев, весёлый, простой, выдержанный. Он очень способный лётчик. Все к нему относятся с большим уважением.
      Забегая вперёд, скажу: Кирилл Евстигнеев за свои боевые подвиги впоследствии получил звание дважды Героя Советского Союза.
     
      «Ла-5»
      Мы тщательно изучали конструкцию нового самолёта, его мощный мотор, вооружение, оборудование. Все хорошо сдали зачёты по теории. Старательно готовимся к полёгам. Не отхожу от машины.
      Мои учителя часто говорили мне, что к самолёту надо относиться с уважением. Мне всегда казалось, будто самолёт всем своим видом говорит-: «Изучишь меня — буду служить тебе. Станешь относиться небрежно — накажу тебя».
      Самолёт создан конструктором Лавочкиным, построен заботливыми руками наших рабочих, техников, инженеров. Могучие машины стоят в ряд, все одинаковые, одна к другой. Но у каждой свои особенности — с первого взгляда их не заметишь.
      Мне очень нравится надёжный, мощный мотор на «Ла-5», и я подолгу вожусь с самолётом. Товарищи, проходя мимо, кричат мне:
      — Ну, Ваня, на этих самолётах дадим фашистам жару!
      Утром, перед первым полётом на «Лавочкине», я подошёл к своему с-амолёту и приветствовал его по всем правилам.
      Мои товарищи стояли у своих самолётов, выражение лиц у всех было сосредоточенное. Наверное, все думали о предстоящем вылете. Каждому хотелось отлично выполнить полёт на новой машине.
      Когда мы начали вылетать, больше всех волновался командир полка. Он провожал и встречал каждого лётчика. Не успел я вылезти из машины, командир подбежал ко мне и сказал:
      — Поздравляю с успешным вылетом, товарищ старший сержант! Очень рад!
      Онпожал мне руку.
      — Все лётчики хорошо летают, — уже на ходу радостно добавил он и побежал встречать самолёт Лёни Амелина.
      Мы тренируемся, нам всё чаще говорят, что скоро вылет на фронт. Однако самолётов в полку недостаточно — на всех не хватает.
      — Не беспокойтесь, скоро к нам прибудут новенькие «Ла-5». Прямо с завода. На них-то мы и полетим воевать, — как-то сказал командир.
      Через несколько дней морозным утром в небе появились «Лавочкины». Не к нам ли на аэродром перелетают? Так и есть: начали приземляться. Но для кого они предназначены? Ведь тут есть ещё авиачасти...
      Новенькие «Ла-5» уже стоят стройным рядом, поблёскивая на солнце. Воздух наполнился запахом свежей краски. Читаем надпись на бортах самолётов: «Имени Валерия Чкалова».
      — А для какой авиачасти вы их пригнали? — спросил кто-то одного из лётчиков.
      К нашей неописуемой радости, последовал ответ:
      — Для авиачасти майора Солдатенко!
      Нам не верилось, что, это наши самолёты!
      Немного погодя нас собрал командир полка. Он сказал:
      — Самолёты построены на сбережения земляков
      замечательного лётчика Валерия Чкалова. Это дар трудового народа... Земляки Чкалова прислали нам наказ: быть такими же бесстрашными, каким был Чкалов. Поздравляю вас, товарищи!
      За каждым лётчиком закреплён самолёт. Мне достаётся пятибачный «Ла-5» № 75. У всех ребят — трёхбачные машины; они легче и послушней. А на пятибачном скорости быстро не разовьёшь, и в управлении он тяжеловат. Досадно!
      Друзья шутят:
      — Зато в полёте бензин занимать у тебя будем... Да ты не унывай: справишься.
      Первое испытание
      Мы на фронте. Сейчас — затишье. По-прежнему много и усиленно тренируемся. Я летаю в паре с Габуния. Знакомимся с местностью. Нас, молодых лётчиков, постепенно подготовляют к будущим воздушным боям.
      Тяжёлый пятибачный самолёт — источник моих огорчений. Мне хочется «выжать» из него самую большую скорость.
      Собираюсь в тренировочный полёт. У машины хлопочет механик Иванов. Он молод, но опыт у него большой. Подходит Лёня Амелин:
      — Ну, как твой аппарат? Бензину занять можно?
      Иванов отвечает за меня:
      — Не шутите, товарищ командир. Отличный аппарат.
      Неожиданно меня в паре с Габуния отправляют на дежурство в воздух. Солнце стоит низко — мы знали, что в эту пору дня гитлеровцы стараются совершать налёты. Они летят с запада, когда нас слепит заходящее солнце.
      Габуния взлетает. Я тоже. Мой пятибачный медленно набирает скорость и высоту. Теряю из виду своего ведущего. Пытаюсь связаться с ним по радио — ответа нет. С землёй я тоже связи не установил.
      Осмотрел воздушное пространство. Как будто всё
      спокойно. Противника не видно. Но и ведущего не видно! Что ж, буду один дежурить над аэродромом.
      Набрал высоту тысяча пятьсот метров. Ещё раз оглянулся — никого.
      «Вероятно, послали нас просто для тренировки», — думаю я. Начинаю проверять, какую же самую большую скорость может развить самолёт. И так увлекаюсь, что не отрываю взгляда от прибора скорости.
      Вдруг вспоминаю: ведь я не над учебным аэродромом, а над фронтовым; нужно следить за Воздухом.
      «Осмотрительность и ещё раз осмотрительность», — пришли мне на ум слова, которые я сам не раз твердил курсантам. Стал внимательно осматривать воздушное пространство. Посмотрел вниз — не очень ли далеко я отлетел от аэродрома. Вижу — какие-то самолёты снижаются на аэродром. Очевидно, наши. Но вдруг заметил разрывы бомб. Сердце заколотилось: «Противник! Надо его быстрее бить!»
      Их шесть, а я один!.. Вот оно, начинается настоящее! В памяти всплыло правило, заученное ещё в училище: «Чтобы внезапно атаковать противника, атакуй со стороны солнца».
      Стремительно разворачиваюсь. И сверху атакую заднее звено.
      Решаю сбить сразу два самолёта. Иду на сближение. Нас разделяют пятьсот метров. От нетерпения задыхаюсь. Сейчас собью!
      «Перед атакой посмотри назад — не атакуют ли тебя сзади самолёты противника», — вспоминаю ещё одно правило. Не успел я повернуть голову, как увидел, что ко мне приближается незнакомый самолёт. Приглядываюсь: да, это вражеский истребитель «Мес-сершмитт»!
      В воздухе что-то блеснуло: фашист открыл огонь. Сзади раздался взрыв. Кабина наполнилась дымом. Вражеский снаряд чуть не угодил в меня; от гибели спасла бронированная спинка сиденья. Резко бросаю машину в сторону. И вот я — в разрывах своей же зенитной артиллерии...
      Мимо меня пронеслись четыре истребителя противника. Они всё время находились на высоте трёх тысяч метров в стороне от аэродрома — прикрывали действия своих бомбардировщиков. Об этом я узнал потом, на земле, откуда за ними следили.
      Меня качнуло вправо. Снаряд попал в левый бок машины. Другой — в хвост. Я еле удержал самолёт на высоте пятисот метров.
      Вражеские самолёты ушли на запад. За ними погнались, взлетев с аэродрома, два наших самолёта. А я не мог к ним примкнуть. Куда там! Мой самолёт совсем изранен... Но обиднее всего, что даже не удалось открыть огонь по противнику. Как я был зол на себя! Действовать надо было решительнее...
      Мой самолёт еле держался в воздухе. Не выпрыгнуть ли с парашютом? Но я быстро отогнал эту мысль. Нет, во что бы то ни стало надо посадить машину!.. И я пошёл на посадку.
      Мной овладело удйвительное спокойствие — потом оно всегда появлялось у меня в трудную минуту.
      Я приложил все силы, всё своё умение, чтобы спасти машину.
      Самолёт коснулся земли. На душе стало легче.
      Я начал рулить к стоянке. До чего же выносливым оказался мой «пятибачный»!
      Ко мне спешат товарищи. Впереди всех командир.
      Выскакиваю из кабины. Первая мысль о ведущем — о Вано Габуния. Его самолёта не видно.
      — Ну как, не ранен? — ещё издали спрашивает командир.
      Я стал ощупывать себя. Пошевелил плечами. Боли нигде не ощутил. Постарался ответить поспокойнее:
      — Не волнуйтесь, товарищ командир. Как будто невредим, а вот машина...
      И тут я заметил, что одна рука у Солдатенко перевязана, сквозь бинт просочилась кровь.
      — Товарищ командир, вы ранены? Что случилось?
      Он ответил, посмеиваясь:
      — Пустяки. Царапнуло слегка.
      Мы столпились у машины. Она вся изрешечена.
      — Да как самолёт в воздухе не развалился! Глядите, какой прочный оказался! — заметил механик Иванов.
      А командир Солдатенко подошёл ко мне и сказал:
      — Главное — не унывай. Уцелел ты чудом да ещё машину посадил. Это твоё боевое крещение. Вечером разберём твой вылет. Многим на пользу пойдёт. Помни: сбить самолёт — не рукой махнуть.
      И командир пошёл встречать чей-то самолёт, приземлившийся в это время.
      Я долго думал о том, как мало у меня опыта и как всё быстро решается в воздухе.
      Мой «Лавочкин» был поставлен на ремонт.
      Жаль было самолёт. Впрочем, о самолёте сейчас я думал мало: очень беспокоился о Вано. И вдруг, когда я уже отчаялся, весь аэродром облетела радостная весть. Получено сообщение: Вано жив, здоров, сделал вынужденную посадку на одном из аэродромов по соседству.
      Мой друг прилетел на следующий день. Вот что он рассказал мне:
      — Я потерял тебя из виду. И по неопытности, как
      и ты, не знал, что надо делать. Вдруг замечаю — к линии фронта летят несколько наших истребителей — «Яков». Недолго думая пристроился к ним. Решил так: раз наши к линии фронта летят, значит, моя помощь пригодится. И досаднее всего, что помогать не пришлось. Гитлеровцы увидели нас и улетели. А я поспешил вернуться в часть. Но заблудился и сел на аэродром к нашим бомбардировщикам...
      Командир хорошо знал Габуния и понял, что мой ведущий нарушил дисциплину не из удали, а поддался благородному порыву. Долго беседовал с нами командир в тот вечер. Он по-отечески предостерегал нас от ошибок, говорил, что в воздухе надо быть осмотрительным, не торопиться, не терять самообладания. Его наставления я запомнил навсегда.
      Подвиг лейтенанта Габуния
      Наш аэродром находился недалеко от Валуек. Это крупный железнодорожный узел. Фашисты часто пытались совершать на него налёты. И наши истребители вступали в бой с воздушным врагом.
      А я оставался на земле: мой самолёт всё ещё был на ремонте.
      Один такой вражеский налёт я никогда не забуду...
      В то апрельское утро 1943 года в воздухе было тихо. И Вано Габуния предложил мне посмотреть, как идёт ремонт моего «Лавочкина». Мы отправились на окраину аэродрома к ангару — там техники ремонтировали самолёты.
      Ярко светило солнце. Небо голубело по-весеннему.
      Вано сказал:
      — У нас в Грузии сейчас всё в цвету... Скорее бы война кончилась! После победы мы сначала поедем в деревню к твоему отцу. А потом — ко мне, в Тбилиси. Тебя встретят у нас как родного...
      Любил Вано помечтать о том счастливом дне, когда наступит мир.
      И вдруг мы оба увидели множество вражеских самолётов. Они летели на большой высоте.
      — Бомбардировщики! — крикнул Вано.
      — Боевая тревога! По самолётам! Вылет всем, вылет всем! — раздался голос начальника штаба. .
      Мы с Вано побежали к стоянке самолёта.
      Вано крикнул мне, влезая в кабину:
      — Жаль, что не вместе летим! Но я за двоих постараюсь!
      Один за другим начали подниматься истребители нашего и соседнего полков. Враг приближался. И наши спешили. Взлетали с разных направлений. Потом строились в боевой порядок и мчались навстречу врагу.
      Аэродром опустел.
      Появились вражеские истребители с бомбами. Они летели низко — прокладывали путь своим бомбардировщикам. Но наши истребители перехватили их. В стороне от аэродрома завязался воздушный бой. До нас донеслись звуки стрельбы.
      Вражеским истребителям так и не удалось сбросить бомбы на наш аэродром.
      Высоко в небе волнами летели фашистские бомбардировщики — «Юнкерсы». Казалось, вот-вот они сбросят бомбы на аэродром.
      Враг направлялся к Валуйкам.
      Забили наши зенитки. Бой переместился к железнодорожному узлу. Стало трудно что-нибудь различить. Издали казалось, будто в небе висит какой-то огромный клубок...
      «Как там Вано?» — с тревогой думал я. Тяжело оставаться на земле, когда товарищи летят в бой!
      До нас донёсся грохот взрыва. Вероятно, часть бомбардировщиков прорвалась к Валуйкам, врагу удалось сбросить несколько бомб... Немного погодя снова раздался взрыв. И всё затихло.
      Наши самолёты стали возвращаться на аэродром.
      Взволнованные лётчики рассказывают, как вели бой. Сбито несколько вражеских самолётов. В бою отличились многие лётчики. Но двое погибли...
      И один из них мой ведущий, мой друг.
      Приземлился самолёт командира эскадрильи. Подбегаю к нему. Лицо у него осунулось, глаза лихорадочно горят.
      Он молча снимает с себя парашют. Молчу-и я. Чувствую недоброе. Он посмотрел на меня и отрывисто
      сказал:
      — Мужайся. Вано Габуния погиб. Погиб, совершив геройский подвиг.
      Слёзы полились из моих глаз.
      Горестная весть разнеслась по аэродрому. Нас окружили лётчики, техники. Все были взволнованы, опечалены.
      Командир эскадрильи, бледный от волнения, рассказывал:
      — Мы стремились прорваться к бомбардировщикам. Но нам мешали фашистские истребители. Надо было быстрее.с ними разделаться и пробиться к «Юн-керсам». Завязался бой.
      У меня на исходе боеприпасы, у Габуния тоже. И вдруг вижу — взрывы. Одной группе вражеских бомбардировщиков удалось сбросить бомбы на Валуй-ки... Вано передаёт мне по радио: «Прорвёмся к «Юнкерсам»!»
      Вот уже, кажется, от одной пары истребителей мы отвязались. И бомбардировщики уже недалеко. Устремляюсь к ним. Но на меня идёт в атаку вторая пара истребителей.
      Даю команду: «Отбить атаку».
      И Вано несётся им наперерез. Преграждает врагу путь. Но огня не ведёт. Или боеприпасы у него кончились, или он держит их про запас — для «Юнкерсов». Я кричу: «Смотри не столкнись!» А он не отвечает. Продолжает стремительно сближаться с вражеским истребителем — с тем, что ближе ко мне. Второй фашист удирает... А Вано в этот миг таранит «Мессер-шмитта». Некогда было ему прицеливаться, приглядываться. Раздаётся взрыв. И оба самолёта падают... А я прорвался к бомбардировщикам и сбил один — за Габуния...
      Тут нас атаковали вражеские истребители. Но в бой вступили товарищи из-другого полка — они тоже отражали налёт. Подвиг Габуния. придал нам силы. Мы яростно вели бой, и нам удалось рассеять эту группу бомбардировщиков. Мы не допустили её к Ва-луйкам...
      Да, геройский подвиг совершил наш боевой друг. Пожертвовал собой, спасая товарища. Не дождался Вано победы, о которой так мечтал...
      Велико было наше горе. Но ещё больше, кажется, велика была ненависть к врагу, навязавшему нам войну.
     
      Первомай
      Приближался второй военный Первомай.
      На нашем участке фронта было затишье. Мы усиленно готовились к боям. Кроме того, по-прежнему вылетали на отражение налётов врага, охраняли с воздуха наш аэродром.
      Вся страна заботливо готовила первомайские подарки бойцам и командирам Советской Армии. Эшелоны с праздничными посылками шли на фронт из тыла.
      Накануне праздника наша часть тоже получила подарки от незнакомых нам советских людей. Большая это была для нас радость. Мне достались мундштук и портсигар из небьющегося стекла от ученика ремесленного училища. В портсигаре лежала записка: «Прошу передать лётчику. Сделал сам. Бей врага, товарищ!» Получил я и кисет с табаком от старой работницы — ткачихи из Ивановской области. Тронут был несказанно.
      Вечером у нас торжественное собрание. Мы с волнением слушаем доклад парторга. Он рассказывает нам о героических делах наших соотечественников на фронте и в тылу.
      Парторг прочитал вслух письма, присланные в наш полк с разных концов Советского Союза. Задушевные письма от рабочих фронтовых бригад, учителей, научных работников, школьников, студентов...
      — Какие тёплые письма прислали нам труженики тыла! — говорили лётчики. — Как они самоотверженно работают!
      Многие из нас впервые встречали Первомай в боевой обстановке. И в тот день мы с особой силой почувствовали великую поддержку всего нашего народа.
     
      Поединок
      Однажды Лёня Амелин вылетел на дежурство над аэродромом. Только что взошло солнце. В оврагах и низинах ещё лежал туман. Казалось, вокруг всё спокойно. Но Лёня был начеку.
      Вдруг он заметил: в стороне от аэродрома летит вражеский бомбардировщик. Летит он низко, как говорят у нас, — прижимается к земле.
      Враг держит курс на север, к Орлу, занятому фа-шистами. Вот-вот бомбардировщик скроется из глаз.
      Лёня быстро настиг врага. Гитлеровский лётчик, очевидно, заметил его и стал уклоняться от атак. А стрелок открыл по Лёне огонь. Но Лёня не отступил. Зашёл в хвост вражескому бомбардировщику и открыл ответный огонь.
      Противник сбросил бомбы в поле. Должно быть, рассчитал, что взрывная волна отбросит самолёт Амелина. И самолёт действительно швырнуло в сторону. Но Амелин не потерял самообладания. Отважный лётчик быстро выровнял самолёт и стал ещё напористее преследовать врага.
      Тогда враг пошёл на другую хитрость: направил бомбардировщик на ветряную мельницу она стояла неподалёку на холме. Очевидно, фашист думал, что Амелин сгоряча врежется в строение. Но Лёня разгадал уловку врага. Он проскочил в стороне, осыпая снарядами фашистский самолёт. Стрелок перестал вести огонь: вероятно, был убит.
      Враг не сдавался. «Юнкере» неожиданно повернул к широкому и глубокому оврагу: Лёня понял, что фашист готовил ловушку, но не отставал. Впереди стеной возвышался край оврага. Казалось, «Юнкере» вот:вот врежется в эту крутую стену. Но он резко поднялся вверх. Лёня еле успел открыть по нему огонь. И вдруг услышал треск. А потом мотор как бы на мгновение захлебнулся. Самолёт затрясло. Он стал терять скорость. Лёня понял: самолёт винтом задел за землю.
      Фашистский разведчик уходил. А Лёне пришлось вернуться «домой». Ему с трудом удалось довести искалеченную машину до аэродрома. Обидно было после такого напряжённого поединка упустить врага!
      А вскоре на командный пункт пришло донесение: вражеский бомбардировщик . упал, пролетев восемь километров от оврага. Гитлеровцы взяты в плен. Оказалось, они хотели ранним утром перелететь напрямик из Харькова в Орёл. Они везли важные документы о взаимодействии фашистских войск. Но не довезли!
      Все однополчане горячо поздравляли Лёню, гордились его мастерством и отвагой.
      Множество побед потом одержал в воздушных боях Алексей Амелин. За свои подвиги он получил звание Героя Советского Союза. Но я всегда с особенным волнением вспоминаю то далёкое майское утро 1943 года, когда отважный комсомолец старший сержант Алексей Амелин одержал первую трудную победу.
     
      Утрата
      Однажды командир Солдатенко вызвал несколько лётчиков, в том числе и меня. Вот какое важное дело он поручил нам: вылететь на один из тыловых аэродромов, выбрать там новые самолёты и вернуться на них «домой».
      — Задание ответственное, товарищи, — сказал командир. — Надо воспользоваться затишьем. В тылу не задерживайтесь. Как только получите машины — немедленно назад. Быстрее действуйте.
      Мою радость разделял механик Иванов. Он ходил за мной по пятам и давал советы, на что, по его мнению, надо обратить особое внимание при выборе машины.
      Солдатенко тепло проводил нас, и через несколько часов полёта мы уже были на тыловом аэродроме. Там было много лётчиков из других частей. Они тоже сде-шили, им тоже хотелось поскорее получить новые самолёты и вернуться на фронт.
      Новеньких «Ла-5» было столько, что у меня разбежались глаза. А когда мы получили самолёты, я не раз обошёл облюбованный мной «Ла-5». Смотрел на могучий, грозный истребитель и думал: «Этот не подведёт!»
      И вот ещё о чём я думал, осматривая самолёт: «Как хорошо было бы встретиться с конструктором самолёта Лавочкиным, с конструктором вооружения самолёта Шпитальным. Поблагодарить их и весь коллектив рабочих, техников, инженеров, создавших в годы войны такие замечательные машины».
      Итак, самолёты приняты. Мы поздравляем друг друга, наперебой хвалим свои «Лавочкины» и, довольные, гордые, веселые, улетаем к себе в полк.
      Первым, кого я увидел, вылезая из кабины на аэродроме, был механик Иванов. Меня поразило печальное, суровое выражение его лица. Словно он не рад был новому самолёту.
      «Что-то неладное», — подумал я.
      Иванов подошёл ко мне.
      — В чём дело, Иванов? Вас словно подменили. — Пожимаю ему руку и ловлю его взгляд.
      — Товарищ командир, во время вражеского налёта...
      Иванов замолчал и опустил голову. Я крикнул:
      — Да говорите же! Что случилось?
      — Погиб наш командир...
      Я не мог выговорить ни слова.
      Вот что позже рассказали мне товарищи.
      Наш командир был в штабе, когда начался вражеский налёт. Услыхав взрыв, он побежал на командный пункт, чтобы, как всегда, дать необходимые приказания. Рядом в ангар попала вражеская бомба. Взрывная волна сбила с ног нашего командира и отбросила далеко в сторону. Он был смертельно ранен осколками.
      Гибель любимого командира была тяжёлой утратой для всего полка. В эти дни парторг Беляев всё время был среди нас, подолгу дружески беседовал с нами.
      — Коммунисты никогда не падают духом. Они стойко переносят все испытания, — часто говорил он нам. — И добиваются победы.
      Парторг учил нас мужественно преодолевать трудности.
      Гибель товарищей как будто ещё больше сплотила нас. Мы рвались в бой, чтобы приблизить час победы.
     
      Вступаем в офицерскую семью
      Наша часть невдалеке от линии фронта. Перед нами лежала Украина, временно захваченная врагом.
      В воздухе и на земле было тихо. Но, летая на.разведку, мы видели, что фашисты подтягивают свежие части. А на наши полевые аэродромы из тыла прилетали новые истребители, штурмовики и бомбардировщики. По земле к линии фронта бесконечным потоком двигались наши танки, артиллерия, пехота.
      По всему чувствовалось, что предстоят большие, решительные бои. И мы ждали их с уверенностью в победе.
      Продолжаем учебно-боевую подготовку. На тренировочные полёты командование обращает особое внимание. Наши знания тщательно проверяются.
      В мае 1943 года старшим сержантам — моим товарищам и мне — было присвоено звание младших лейтенантов. Мы влились в офицерскую семью.
      Комсомольское собрание в тот вечер прошло оживлённо и торжественно. Каждому хотелось выступить. Мы говорили о том, что нам ещё много надо учиться, чтобы стать настоящими испытанными офицерами Военно-Воздушных Сил. «Боевые качества куются постепенно», — вспоминали мы слова командира Солдатенко..
     
      Боевой счёт открыт
      5 июля 1943 года я проснулся на рассвете от грохота канонады. Проснулись и мои товарищи. Все вскочили с коек, словно сговорились. Не теряя времени, отправились на аэродром.
      Построились. Собрался весь личный состав.
      Вот что сказал нам командир:
      — Фашисты перешли в наступление на Белгородско-Курском направлении. Но враг должен быть уничтожен. И он будет уничтожен. Нам приказано прикрывать наши наземные войска от вражеской
      бомбардировки с воздуха... Задача ответственная. Все по машинам! Ждать приказа о вылете!
      Но весь день лётчики нашей части просидели в самолётах на земле. Командование не ввело наш полк в бой.
      Зато наутро, чуть свет, полк получил приказ вылететь на боевое задание.
      Нашу эскадрилью ведёт отважный лётчик старший лейтенант Семёнов.
      До линии фронта ещё далеко. А на земле уже видны пожары. Подлетаем ближе. Даже в кабине пахнет гарью. В воздухе разрываются зенитные снаряды.
      Идёт настоящее воздушное сражение. Ничего подобного я ещё не видел и не мог себе представить.
      В радионаушниках слышатся команды наших офицеров. Разобраться трудно. Товарищи из других эскадрилий уже вступили в бой. Иногда в наушниках раздаются чьи-то отрывистые команды:
      — Атакую, прикрой!
      — Внимание, слева вражеский истребитель!
      С земли доносится:
      — Соколы, атакуйте! Бейте фашистов, бейте!
      Зорко слежу за командиром. Вот он сообщает: «Подлетаем к линии фронта... Впереди ниже нас более двадцати самолётов противника. Атакуем!»
      И действительно, ниже нас по-воровски, сторонкой направляются к линии фронта фашистские бомбардировщики «Юнкерсы». Двадцать семь бомбардировщиков! Их охраняют вражеские истребители. Самолёт командира вихрем понёсся на бомбардировщики. И немного погодя горящий «Юнкере» рухнул на землю.
      Командир крикнул:
      — Орлы, бей их!
      Быстро захожу одному из «Юнкерсов» в хвост. Ловлю его в прицел. Расстояние подходящее. Нажимаю на гашетки — пушки заработали. Почти вплотную сближаюсь с противником. Неужели уйдёт -безнаказанно? Как во сне, слышу голос своего ведомого Васи Мухина:
      — Бей, Ваня, прикрываю!
      Стиснув зубы, продолжаю стрелять. Решил так: «Если не собью, то буду таранить. Последую примеру Вано Габуния».
      Дал несколько длинных очередей. И вдруг самолёт врага вспыхнул и пошёл вниз. С каким торжеством, с какой радостью взмываю вверх! Кричу своему ведомому:
      — Вася, друг, одного кокнул!
      Оглядываюсь по сторонам. Вижу, от меня «отвалил» вражеский истребитель — «мессер». Сразу понял, какая опасность грозила мне только что. Я и не заметил, как в хвост моей машины зашёл «Мессер-шмитт». Но ведомый был начеку. Он вовремя прикрыл меня, словно щитом, отбил атаку «мессера». Если бы не ведомый, гитлеровец расстрелял бы меня в упор. Наша дру&ба с Васей Мухиным выдержала испытание в этом жарком воздушном бою.
      Удар советских истребителей ошеломил врага. Строй бомбардировщиков рассыпался. Противник в беспорядке сбросил бомбы в расположение своих войск и ушёл на запад.
      Я ещё не успел опомниться. Губы у меня пересохли. Хотелось пить. Я был словно в горячке. Но вот снова послышалась команда:
      — На подходе группа бомбардировщиков. Атакуйте!
      Снова врезаемся в свежий строй фашистских самолётов. Они становятся в оборонительный круг. Вражеские стрелки открывают бешеный огонь.
      Пристраиваюсь к самолёту противника. Как говорят, сел ему на «хвост». Сейчас в упор расстреляю.., Отчётливо вижу чёрные фашистские кресты, намалёванные на плоскостях «Юнкерса». Пора открывать огонь. Нажимаю гашетки... Но. пушки молчат. Я и не заметил, что все снаряды уже израсходованы.
      По неопытности я за несколько секунд израсходовал все боеприпасы, атакуя первого «Юнкерса». Хороший урок! Нужно экономнее расходовать боеприпасы. А это значит — нужно действовать точно, быстро, с расчётом.
      Между тем противник резко шарахнулся от меня
      в глубь своего строя. И чуть не столкнулся с другим «Юнкерсом».
      «Так и без снарядов, — думаю, — можно сбивать самолёты врага!» И начинаю гоняться за самолётами противника, нарушая их боевой строй.
      Наконец они не выдержали атаки наших истребителей. Повернули на запад, суетливо сбрасывая бомбы.
      Мой личный счёт открыт: я сбил один фашистский самолёт!
      Мы благополучно, без потерь, вернулись на свой аэродром. И тут я ещё живее почувствовал радость первой победы. Меня обступили лётчики, механики. Мой ведомый Мухин, возбуждённо жестикулируя, рассказывал о нашем бое.
      Да, но мне надо доложить обо всём командиру
      эскадрильи Семёнову. Так бы и побежал! Однако я подтянулся и спокойно, медленно, как полагается бывалому лётчику, направился к командному пункту.
      Навстречу идёт командир эскадрильи. Какое у него хмурое, недовольное лицо! Я растерялся, запнулся, позабыв заранее приготовленные слова. А командир посмотрел на меня и сердито сказал:
      — Мне всё известно, видел. Я вами не доволен. Дерзости у вас много. Это хорошо, но в таких сложных условиях надо быть сдержанным. Не то самого, как куропатку, собьют. В бою нельзя горячиться.
      Он замолчал, а я стоял перед ним навытяжку, в полном смятении. Вдруг командир улыбнулся и протянул мне руку:
      — А в общем — молодец! Так и бей их! Но смотри не зазнавайся! Запомни мои слова...
      От сердца отлегло. Я был благодарен командиру за то, что он предостерёг меня, заставил быть скромнее, быть требовательнее к себе.
      ...Вечером в столовой было оживлённо и шумно, как никогда. Говорили все без умолку: ведь многие в этот день одержали свою первую победу над врагом — открыли боевой счёт.
      С каждым днём бои и на земле и в воздухе становились всё напряжённее. Великая битва шла к северу и югу от Курска.
      Немецко-фашистские захватчики бросали на поле боя дивизию за дивизией, эскадрилью за эскадрильей. Но враг встречал нашу мощную оборону на земле, наше мощное сопротивление в воздухе.
      Советская авиация наносила сокрушительные удары и по наземному, и по воздушному противнику.
      15 июля 1943 года Советская Армия перешла в контрнаступление.
      Летнее наступление фашистов, о котором они трубили на весь мир, было сорвано. Советская Армия за несколько дней боёв, в оборонительном сражении, разгромила отборные войска противника, погнала его на запад.
      Немецко-фашистские захватчики отступают. Наши войска не дают им возможности опомниться.
      Мы делаем по нескольку боевых вылетов в день, буквально не вылезаем из самолётов. Спим мало. Иногда досыпаем днём в землянке. А техники, механики день и ночь осматривают и ремонтируют самолёты.
      Наш полк перелетел на аэродром ближе к линии фронта.
      Ещё несколько дней назад здесь, на аэродроме, стояли вражеские самолёты. Вокруг следы ожесточённых боёв: развалины, обгорелые избы, воронки от бомб...
      На околице села — оно почти целиком сожжено фашистами при отступлении — нас встретили старики, женщины, дети. Встретили как родных, со слезами радости. Все мы были глубоко взволнованы.
      Впереди шёл старик с добрым усталым лицом. Он напомнил мне отца. Тоже, вероятно, стал совсем стареньким, седым. Только бы жив был...
      Старик подошёл к нашему командиру, молча обнял его. Потом с поклоном обратился ко всем нам:
      — Наконец-то дождались вас, сынки!
      Он показал на развалины, пожарище:
      — Тут линия фронта была. Ходите осторожнее, сынки, не подорвитесь: фашисты много мин при отступлении заложили.
      — Спасибо, дедусь, — отвечали лётчики. — Есть ходить осторожнее!
      А вечером я написал письма отцу и в сельсовет. Решил так: пока письма будут идти, войска соседнего. Центрального фронта выгонят врага из моей родной деревни!
      Как мне хотелось участвовать в её освобождении, поскорее узнать о судьбе отца, сестры, близких! По моей просьбе командование отправило бы меня на тот участок фронта. Но разве я мог оставить своих боевых друзей!
      Ведь мы на любом участке фронта сражались против общего врага. Вероятно, многие воины там, на Центральном фронте, с волнением следили за боями
      на нашем участке, с нетерпением ждали освобождения родного села.
      И цель у всех нас была одна: освобождение всей советской земли!
     
      Памятные дни
      Войска нашего фронта с боями продвигались к Полтаве, освобождая от фашистов родную советскую землю.
      В те дни я с волнением готовился к большому событию в моей жизни — приёму в ряды Коммунистической партии.
      С тревожным нетерпением ждал, когда же решится моя судьба.
      Наконец памятный день пришёл.
      Меня вызывают на заседание партбюро. Просят несколько минут подождать.
      И мне вспоминается тот день, когда мои сверстники и я были приняты в пионерский отряд. Мы выстроились во дворе нашей сельской школы. С волнением произносили слова торжественного пионерского обещания.
      Немало лет прошло с тех пор, а я хорошо помню эти слова и то далёкое солнечное утро, когда я стал пионером.
      С юношеских лет я, воспитанник комсомола, с глубоким уважением относился к коммунистам нашего села, смелым, благородным людям, строившим новую жизнь.
      На фронте примером преданного служения партии и Родине были для меня командиры-коммунисты. И в первую очередь — Солдатенко и Семёнов.
      Я хотел сражаться за Родину коммунистом, а после победы над фашистами коммунистом стоять на страже завоеваний Великого Октября. Иначе я не представлял себе своего будущего.
      Ко мне подходят несколько боевых лётчиков. Узнаю, что Амелин и Евстигнеев уже приняты. Радуюсь за друзей.
      Наконец слышу слова парторга:
      — Вы приняты в члены Коммунистической партии. Поздравляю вас. Отныне ваш долг ещё смелее, ещё искуснее драться с врагами нашей Родины.
      Взволнованно отвечаю:
      — Сделаю всё, чтобы оправдать доверие, оказанное мне партией.
      На душе у меня светло, празднично.
      ...С этого дня я всё ждал приезда начальника политотдела. Он должен был приехать на наш аэродром и вручить партбилеты. Каждый раз, вернувшись с боевого задания, я спрашивал механика Иванова:
      — А начальник политотдела не приезжал?
      Как-то утром, вылезая из кабины самолёта, я заметил необычное оживление у командного пункта. Там собралась большая группа офицеров.
      — Приехал начальник политотдела полковник Боев, — сказал мне Иванов, не дожидаясь моего во-» проса.
      Торопливо причёсываю волосы, свалявшиеся под шлемом, надеваю пилотку и направляюсь к полковнику — увидел его ещё издали. Еле сдерживаюсь, чтобы не побежать.
      Полковник разговаривает с лётчиками. У многих моих товарищей в руках партийные билеты.
      Начальник политотдела вручает мне партбилет, и тотчас раздаётся команда:
      — Все по самолётам!
      Опять вылет на боевое задание, опять будем сопровождать бомбардировщики.
      Прячу партийный билет в левый нагрудный карман. Бегу к своему самолёту, испытывая какой-то особенный душевный подъём. Начальник политотдела напутствует всех нас:
      — Желаю успехов, товарищи! Умело и бесстрашно бейте врага, как подобает коммунистам!
      Иванов меня поздравляет. Обнимаю его на ходу и влезаю в кабину. Сигнальная ракета! Наша часть дружно взлетает, быстро пристраивается к бомбардировщикам и занимает соответствующий боевой порядок.
      Приближаемся к цели. Противник открыл сильный зенитный огонь. Фашистские истребители пытались атаковать наши бомбардировщики. Но все усилия врага были тщетны.
      Мы, истребители, действовала как подобает коммунистам, и врагу не удалось помешать нашим бомбардировщикам выполнить важное задание.
     
      Первый боевой орден
      В горячих воздушных боях прошёл месяц.
      Наступил памятный день 5 августа 1943 года. В тот день войска нашего фронта освободили Белгород и и Орёл.
      А вечером столица нашей Родины Москва артиллерийскими залпами салютовала доблестным войскам, освободившим Белгород и Орёл.
      Это был первый салют в истории Великой Отечественной войны.
      Победоносно завершились бои под Курском. Советская Армия разгромила врага. Фашистские захватчики отступали.
      Настроение было праздничное. Радостно было сознавать, что наш полк в битве под Курском участвовал в разгроме врага.
      Хорошо запомнился день, когда многие молодые лётчики нашей части получили первые боевые награды. Было это на следующее утро после освобождения Белгорода и Орла. Как всегда, я поприветствовал своего «Ла-5» — это вошло у меня в привычку, — быстро влез в кабину и стал ждать сигнал на вылет. И вдруг услышал голос механика Иванова:
      — Товарищ младший лейтенант, вас зовут!
      В два прыжка я очутился на земле. Смотрю — к стоянке моего самолёта подходят командир авиасоединения и командир части.
      Докладываю о готовности к вылету. Командир соединения улыбается, что-то говорит командиру части. А потом мне:
      — Поздравляю вас, товарищ младший лейтенант, с высокой правительственной наградой — орденом Боевого Красного Знамени!
      — Служу Советскому Союзу! — отвечаю взволнованно.
      Командир соединения прикрепляет орден к моей гимнастёрке и идёт к другим лётчикам. А я спешу по« жать руку старым товарищам — лётчикам Амелину и Евстигнееву. Им уже вручена награда: у них на груди ордена Боевого Красного Знамени.
      — Да, мы должны приложить все свои силы, чтобы оправдать высокую награду! — говорят боевые друзья.
      Через несколько минут мы на своих могучих отечественных истребителях вылетаем на боевое задание.
      Разведчик
      Стоял ясный августовский день. Я только что возвратился с боевого задания и собрался идти в столовую. Вдруг меня срочно вызвали на командный пункт. Надо сказать, что к этому времени Алексей Амелин, Кирилл Евстигнеев и я получили новое назначение — 1 стали командирами эскадрилий.
      Моей шестёрке приказано прикрыть действия нашего воздушного разведчика — бомбардировщика. Встретиться с ним- мы должны в воздухе над нашим аэродромом.
      Лётчика я не знал. Мне был известен лишь его позывной. Знал я и то, что в самолёте три отважных воина: лётчик, штурман, стрелок.
      Тотчас же собрал лётчиков эскадрильи. Рассказал о задании. Мы разошлись, влезли в свои машины. Стали ждать.
      Прошло двадцать минут. Над аэродромом появился самолёт — наш бомбардировщик «Пе-2». Это и был разведчик.
      Мы взлетели. Я связался с лётчиком «Пе-2» по радио. Доложил, что готов к сопровождению.
      Летим на высоте трёх тысяч пятисот метров. Ниже нас облака. Разведчик летит впереди, моя шестёрка — позади.
      Пересекаем линию фронта. Вражеские зенитки открыли огонь, но мы благополучно их миновали.
      Летим к Полтаве, захваченной фашистами...
      Углубляемся во вражеское расположение километров на двадцать. И тут я замечаю фашистские истребители. Они направляются к нам.
      Передаю по радио лётчикам своей группы:
      — Ястребы, будьте внимательны! Сзади, ниже нас, двенадцать истребителей противника.
      Самолёты врага подходят ближе.
      Передаю команду:
      — Приготовиться к бою!
      Мы прикрываем разведчика, отгоняем врага.
      Но ясно, что фашисты пойдут на всё, лишь бы сбить разведчика. И действительно, один из «Мессершмит-тов» пытается его атаковать. Стремительно сближаюсь с самолётом противника. Длинной очередью сбиваю.
      Наша шестёрка вступает в ожесточённый бой с вражескими самолётами. А разведчик — в стороне.
      Я понимаю: он любой ценой обязан выполнить задание. Это его воинский долг. Мне нравится его смелость и напористость. Но положение создалось сложное, и я передаю ему:
      — Уходи домой... Уходи...
      А лётчик словно и не слышит. Очевидно, он должен ещё что-то выполнить, хотя время разведки подходит к концу.
      Истребители противника «наседают». Но наша шестёрка слаженно и чётко отбивает атаки.
      Вдруг вижу: молодой лётчик, наш общий любимец — Миша Никитин помчался за «Мессершмиттом». А за ним погнался второй «Мессершмитт».
      Не могу бросить разведчика и помочь Никитину. Передаю по радио своему заместителю Паше Брызгалову:
      — Прикрой Мишу!
      Поздно: враг настиг самолёт Никитина, открыл огонь. Машина нашего боевого товарища стала падать.
      И сейчас же мастерски, меткой очередью Брызгалов сбил «Мессершмитт».
      «Что с Мишей? Что ждёт его? Как он выберется с территории, занятой врагом, если ему удастся приземлиться с парашютом?» — с тревогой думаю я.
      А бой продолжается. Наш разведчик по-прежнему кружит неподалёку, как у себя дома. Я даже обозлился: «Вот сорвиголова! Ведь тебя сейчас собьют, чёрт возьми!» И вдруг замечаю, что к разведчику подкрадывается «Мессершмитт». А за ним ещё несколько вражеских истребителей.
      Сейчас фашист откроет огонь! Быстрее на выручку!
      Догоняю «Мессершмитт» сзади, сверху. Даю несколько очередей. Фашист переворачивается и падает в лес.
      Подлетаю к разведчику почти вплотную. Машу ему кулаком: «Поворачивай! Уходи! Не медли ни секунды!» На этот раз он послушался, и мы стали уходить в сторону нашего аэродрома.
      Фашисты повернули и врассыпную полетели на запад.
      Благополучно приземляемся. На наш аэродром сел и разведчик. Ну, думаю, сейчас отчитаю тебя как следует. Смотрю — вылезает из самолёта молодой румяный парень. Быстро направляется ко мне. Улыбается, глаза сияют. Невольно улыбнулся и я. Он протянул мне руку, поблагодарил. Нас окружили товарищи.
      — Спешу, во-первых, сообщить, — сказал он, — что задание я выполнил. А во-вторых, хотелось убедиться, все ли благополучно приземлились. Да и на вас, друзья, посмотреть! Вот я и сел на вашем аэродроме.
      — Ну, скажите, пожалуйста, чего вы кружились? Ведь враг мог сбить вас в два счёта!
      — Да я уже стреляный! Задание выполнили и решили послать фашистам «гостинец». Искали цель, пока вы возились с «мессерами».
      — Что же, цель-то нашли?
      — Нашли! Большое скопление фашистской боевой техники. И «гостинец» туда отправили.
      — Ну и смельчаки!
      Он засмеялся, а потом ещё раз крепко пожал нам руки и сказал:
      — Спасибо, товарищи! Прикрывали вы нас надёжно!
      Через несколько минут «Пе-2» пронёсся над нашим аэродромом и взял курс на восток. Я даже не успел узнать фамилию лётчика.
      В тот вечер мы долго не могли уснуть. Всё ждали Мишу Никитина. Не верилось нам, что он погиб.
      Паша Брызгалов твердил:
      — Я убеждён, что Миша вернётся. Наверное, он спасся на парашюте. Приземлился в лесу, там партизаны ему помогут...
      Когда все задремали, мне послышалось, что Паша Брызгалов всхлипывает, зарывшись лицом в подушку.
      Снова забегая вперёд, скажу, что наш боевой друг действительно вернулся в полк. Вернулся через полгода, к великой нашей радости. В тот день, когда, его сбил враг, он попал в плен: к фашистам. Бежал:: на ходу спрыгнул с поезда. Встретился с партизанами и вместе с ними воевал. Но тосковал без нас,, однололчан, без самолёта, и его перебросили в родную часть.
     
      Вести из освобождённого края
      Идёт общее наступление Советской Армии. Наши войска гонят немецко-фашистских захватчиков. Часто, летая на разведку, вижу, как враг откатывается к Днепру.
      Внимательно слежу по карте, за. продвижением
      войск соседнего фронта. Освобождённые города обвожу красными кружками. И вот наконец освобождены мои родные места.
      Однажды, под вечер, когда я вместе с механиком осматривал самолёт, мне принесли два письма. На одном из конвертов я увидел почерк отца. Буквы запрыгали перед глазами. Я крикнул:
      — Друзья, мой отец жив!
      Торопливо распечатываю письмо. Слёзы застилают глаза, мешают читать строчки, выведенные отцовской рукой.
      Дорогой сынок Ваня!
      Все мы вместе желаем вам, фронтовикам, удачи, победы над врагом, боевого и смелого духа. До чего же ты обрадовал меня своим письмом! Что тебе писать о нас? Где теперь Яков и Григорий — не знаю. Григория фашисты угнали в рабство. Яша с первых дней в боях... а Саша тоже прислал письмо, беспокоится о тебе. Высылаю его адрес. Сестра Мотя с ребёнком живы. Наше село фашистские захватчики не успели сжечь. А вот село твоей мамаши — Крупец — сожгли. Односельчан наших — тринадцать человек — убили.
      Нашего соседа и старинного друга Сергея Андрусенко фашисты замучили в здании техникума, где ты учился. Ещё там замучили восемьсот человек...
      Я знаю, что фашистам не быть хозяевами на нашей земле, потому что наша Родина — великая сила. Радуюсь, что ты бьёшь врага. Только, Ваня, не заносись и честно выполняй свой долг перед Родиной. Я, Ванюша, за эти тяжёлые годы сильно состарился, но сейчас снова работаю. Наш колхоз оказывает мне помощь. Жду от тебя письма, дорогой сынок. Передай от меня привет всем твоим друзьям!
      Твой отец Никита Кожедуб.
      Внизу отец приписал две стихотворные строчки:
      Вспоминай, Ваня, мамашу,
      Защищай ты страну нашу.
      Моей матери уже давно не было в живых. Но память о ней я сохранил на всю жизнь. И эти слова особенно тронули меня здесь, на фронте.
      Да, трудно передать, что я перечувствовал и передумал, прочитав письмо отца. С новой силой охватила меня ненависть к фашистским захватчикам. Они превратили в застенок техникум, в котором учились столько моих товарищей и я. Замучили там восемьсот человек... Погиб Сергей Андрусенко — бывший красный партизан. Вспомнилось детство. Как мы, ребята, любили дядю Сергея! Бывало, усядемся вокруг него, и он рассказывает нам о гражданской войне. Мы часами были готовы слушать рассказы красного партизана...
      Вероятно, братья Яков и Григорий погибли. Отец совсем состарился от горя и лишений за время фашистской оккупации.
      Перед глазами стояли лица родных и близких...
      Хорошее, тёплое письмо прислали мне и из сельсовета. Я знал, что мой отец не одинок, что о нём заботятся. И тут же, под крылом самолёта, написал ответные письма и письмо брату Александру.
     
      Над днепровскими переправами
      Идёт сражение за Днепр.
      Войска нашего фронта с боями переправляются через могучую реку. Фашисты пытаются остановить наступление Советской Армии. Они подтянули сюда истребители, множество бомбардировщиков. Но наши героические войска упорно продвигаются вперёд. С самолёта видно, как бесчисленные колонны советских войск, танки, артиллерия движутся к Днепру.
      Лётчикам нашей части приказано прикрывать переправы от вражеских налётов. Мы с утра до вечера в воздухе.
      Вспоминается октябрьский день 1943 года. Мне пришлось со своей группой сделать несколько вылетов, провести два трудных воздушных боя. Надо признаться, устали мы основательно. Только собрались отдохнуть — снова получаем приказ: группе подняться в воздух и прикрыть переправы.
      Мы — в воздухе. То и дело звучит команда:
      — Преследуйте, бейте врага!
      Вдали показалась группа вражеских бомбардировщиков. Расстояние между нами быстро сокращается. Пулемётные трассы проносятся мимо меня. Открываю огонь, и бомбардировщик вспыхивает. Проношусь над ним. И вдруг замечаю: с моим самолётом творится что-то неладное. Осматриваю плоскости. Вот оно что: с правой стороны из бензобака выбивается огненная струя. Ясно: вспыхнул бензин.
      Я быстро отстегнул ремни: хотел было выпрыгнуть с парашютом. Но ведь внизу — земля, занятая врагом. Нахожусь в двадцати километрах от своих. Если прыгну, могу попасть в плен. Нет, ни за что!
      Что же предпринять? Вспоминаю лётчика Гастелло. Он направил свой подбитый самолёт в фашистские автомашины. Деной жизни он нанёс большой урон врагу.
      Последую его примеру! Ищу цель, но борьбы с пламенем не прекращаю. Впереди село, поодаль, в овраге, множество вражеских машин. Фашистские зенитки открыли огонь. Медлить нельзя.
      Из домов высыпали гитлеровцы. Направляю самолёт прямо на них. Стремительно приближается земля.
      И вдруг происходит то, чего я не ожидал: у самой земли мощный поток воздуха срывает пламя на крыле.
      Сейчас же принимаю новое решение: уйти. Проношусь прямо над головами оторопевших фашистов. Чуть не задеваю их винтом.
      Гитлеровцы спохватились и открыли огонь. Прижимаюсь к земле — снаряды проносятся выше меня. Я ускользнул от них! Лечу, поглядывая вправо на небольшую пробоину в крыле. Крыло дымится. Сейчас будет взрыв... Я только что спокойно шёл навстречу смерти. Но после неожиданного спасения так не хотелось бессмысленно гибнуть!
      Показался Днепр.
      Значит, я уже над своими. Хотел было покинуть самолёт с парашютом, но стало жаль боевой машины. Не раз самолёт выручал меня в бою. Как же я его брошу!
      Спустя несколько минут я увидел наш аэродром. Захожу на посадку. Машина плавно касается земли. Заворачиваю на стоянку.
      Быстро выскакиваю из кабины. Товарищи окружили меня, у всех встревоженные лица.
      — Что случилось? Очень беспокоились за тебя...
      — Все ли тут? — спрашиваю вместо ответа.
      — Все тут, невредимы!
      Механик Иванов осматривает машину. Кричит нам:
      — Да вы только посмотрите! Какой самолёт живучий! Как не сгорел!
      Товарищи проводили меня на командный пункт.
      Я подробно доложил обо всём командиру. И он сказал, внимательно выслушав меня:
      — Самообладание спасло вас от гибели. Вы поступили правильно. Коммунисты никогда не должны терять уверенность в победе!
     
      Высокая награда
      Шёл февраль 1944 года. Войска нашего и соседнего фронтов наступали, освобождая Правобережную Украину.
      Наш аэродром «раскисал», Погода часто менялась. То шёл мокрый снег. То было ясно. И всё же мы по нескольку раз в день вылетали на боевое задание.
      — «Выкраиваем» погоду! — шутили лётчики.
      Ранним утром 4 февраля, как всегда, я пошёл на командный пункт.
      По дороге я встретил командира полка Ольховского, его заместителя Семёнова и парторга Беляева.
      Они о чём-то оживлённо разговаривали.
      Я услышал слова парторга:
      — Теперь в нашей боевой семье три Героя!
      Командир, увидев меня, протянул мне руку и сказал:
      — Сердечно поздравляю: вам присвоено высокое звание Героя Советского Союза!
      Уж не ослышался ли я? Хочется переспросить.
      А парторг улыбается, глядя на меня, и говорит:
      — Да, да, не сомневайся! Указом Президиума Верховного Совета СССР Ольховскому, Семёнову и тебе присвоено высокое звание Героя.
      Очевидно, новость уже облетела аэродром. Брызгалов, Мухин, Никитин подбегают ко мне.
      Сколько дружеских объятий! Сколько сердечных поздравлений! И вот я в воздухе. Меня качают. Качают Ольховского и Семёнова. С трудом вырываюсь:
      — Да подождите, ребята, что-то не верится!
      Друзья смеются. И я снова лечу вверх.
      Через несколько дней к нам на аэродром доставили газеты. Я был у своего самолёта, когда ко мне подбежал, размахивая газетой, Миша Никитин:
      — Ну, смотри сам! Видишь Указ? Вот красным карандашом подчёркнуты ваши фамилии.
      Да, среди фамилий награждённых я нашёл и наши!
      И мне вспоминается Курская битва, сражение за Днепр. С благодарностью думаю о своих учителях, о конструкторах наших отечественных машин и вооружения... Думаю я и о том, что в боях с фашистскими захватчиками я, рядовой лётчик, всегда старался выполнить свой долг перед Родиной... А теперь — теперь я должен действовать по-геройски!
      Несколько дней спустя к нам на аэродром прилетел генерал — командир корпуса.
      Вечером после боевого дня в столовой на аэродроме был устроен торжественный ужин в честь лётчиков, получивших звание Героя Советского Союза. Командир корпуса прочёл вслух Указ, поздравил нас троих и каждому прикрепил к гимнастёрке Звезду Героя. Затем он сказал:
      — Пожелаем нашим товарищам увеличить счёт сбитых вражеских самолётов!
      — Служим Советскому Союзу! — отвечали мы трое.
      — И пусть в вашей боевой семье появится ещё больше Героев!
      Просто и задушевно говорил Ольховский. Он благодарил партию и правительство за высокую награду, благодарил боевых товарищей, весь наш коллектив.
      Выступил Семёнов, затем и я. О многом хотелось мне сказать, но я очень волновался. Произнёс я лишь несколько слов: поблагодарил фронтовую семью, воспитавшую меня. И добавил, что не пожалею жизни во имя победы над врагом.
      Многие тысячи советских воинов проявили в боях за Днепр отвагу, упорство, самоотверженность.
      Больше двух тысяч солдат, сержантов, офицеров и генералов получили звание Героя Советского Союза, десятки тысяч были награждены орденами и медалями. Высокого звания Героя Советского Союза были удостоены и мы трое.
     
      Лекарша
      Наши наземные войска победоносно продвигаются вперёд. Ничто не может остановить их — ни дожди, ни половодье, ни весенняя распутица.
      Мы перелетели на новый аэродром. Когда мы приземлились, я вдруг почувствовал, что у меня отчаянно стреляет в ухе. Неужели выйду из строя? Медицинской помощи надо ждать несколько дней: санитарная часть отстала из-за распутицы. Да и болеть я нешри-еык. Вечером мы отправились на ночлег в посёлок, где нас расквартировали. Накануне его впопыхах оставили фашисты.
      Мухин, Брызгалов, Никитин провожают меня. Входим в отведённую мне хату. Небольшая, аккуратно прибранная комната. Нас радушно встречает хозяйка — старая, но ещё бодрая женщина. Здороваюсь с ней и сажусь на лавку, сжав голову руками. Меня знобит. Боль всё усиливается.
      — Что с тобой делать? — озабоченно говорит Мухин. — Рано утром нам надо на аэродром.
      — Сяду в самолёт — пройдёт.
      — Не пустим мы тебя, — замечает Брызгалов. — К командиру полка пойду, если будешь настаивать.
      В разговор вмешивается хозяйка:
      — Вы, сынки, идите по домам. А я попробую его своим способом вылечить.
      Я даже вскакиваю с лавки:
      — Делайте, мамаша, что хотите, лишь бы прошло!
      Старушка стелет мне постель:
      — Идите, сынки, с лёгкой душой. Наутро он поправится.
      — Вот что, хлопцы, — говорю я, — если на задание без меня полетите, не горячитесь... Никитин, это к тебе относится в первую очередь.
      — Не волнуйтесь, товарищ командир. Всё будет в порядке.
      Товарищи уходят. А гостеприимная хозяйка возится у печки и успокаивает меня:
      — Пройдёт, сынок, потерпи.
      Я прилёг — голова закружилась от боли и усталости. Перед глазами встаёт картина боя. Ясно вижу:
      Никитин оторвался от группы, гонится за «мессером». Кричу: «Мишка, назад!..» Очнулся. Около меня стоит хозяйка. Она смотрит на меня тревожно, как, бывало, смотрела мать.
      — Ноги у тебя, сынок, в постели, а думки в небе. Иди-ка садись к столу.
      Покорно сажусь за стол. Старушка ставит передо мной большой чугун. Он полон горячей разварившейся картошки.
      — Ну, сынок, лечиться будем. Наклонись-ка больным ухом к пару.
      И старушка заботливо укрывает мою голову тёплым платком. Пот градом льёт с меня, задыхаюсь.
      — Над вашим чугуном, мамаша, сваришься, пожалуй.
      — Ничего, потерпи. Скорее поправишься.
      И в самом деле боль утихает.
      Старушка сидит рядом и неторопливо рассказывает:
      — Мой сынок тоже с фашистами воюет. Пехотинец он. Вот теперь жду от него весточки. Когда наши освободили село, я всё сыночка своего искала. Может, кто и знает его...
      Она вздыхает, уголком платка вытирая глаза. Потом поднимается и ещё плотнее укутывает мою голову. И, вздохнув, продолжает рассказывать. Голос у неё дрожит от слёз:
      — Сколько наших колхозников фашисты замучили! Моего меньшого брата, партизана, повесили. Полдеревни в рабство угнали. Нас за людей не признавали. Злодеи! Хуже чем со скотиной обращались. Всё у нас отобрали. А требовали: «Давай курку, яйко!» Как войдёт фашист проклятый, так и думаешь: сейчас убьёт. Автомат наведёт, обшарит всю хату. Фашисты грозились сжечь село дотла. Да наши явились неожиданно. Выбили врага из села. За околицей фашистов окружили, всех в плен взяли. Вот радость была! Уж я хату мыла-мыла, чтоб и духу вражеского не осталось!
      Старушка помолчала. Потом сказала заботливо:
      — Ну, сынок, теперь в постель ложись.
      Наутро я проснулся почти совсем здоровым. Товарищи пришли навестить меня и очень обрадовались, увидев, что я на ногах. Они благодарили хозяйку. Старушка слушала с доброй улыбкой.
      Мы отправились на аэродром и тут же вылетели на боевое задание. Провели сложный воздушный бой: отбили налёт вражеских бомбардировщиков на наши наземные войска.
      В этот день в моей лётной книжке было отмечено, что я сбил тридцать второй вражеский самолёт.
      Этой победой я был обязан своей заботливой лекарше.
     
      Самолёт колхозника Конева
      Первого мая 1944 года в ясное тёплое утро мы перелетаем за рубеж нашей Родины, в Румынию.
      Идут ожесточённые бои. Наша армия освобождает румынскую землю от фашистских захватчиков. И мы в тот же день вылетаем на боевое задание.
      На следующее утро меня вызвал командир части:
      — Полетите на ближайший тыловой аэродром. Там вас ждут.
      И вот я подлетаю к тыловому аэродрому. Ещё издали замечаю в стороне ог других новенький самолёт. Он ярко блестит на солнце.
      На аэродроме сказали, что меня ждёт представитель штаба нашего авиасоединения. Ждёт у нового самолёта.
      Иду к новой машине, а лётчик, пригнавший её, шагает рядом.
      — Самолёт отличный, облегчённого типа, — говсн рит он. — Хорошо послужит лётчику, который будет на нём воевать!
      На корпусе самолёта стоит «№ 14». На левом борту выведена надпись; «Имени Героя Советского Союза подполковника Конева Н.», а на правом борту — другая: «От колхозника Конева Василия Викторовича». Крупные буквы аккуратно выведены красной краской.
      Навстречу нам идёт представитель штаба нашего авиасоединения.
      Вот что он говорит мне:
      — Вы уже, конечно, прочли надписи на бортах самолёта. У него замечательная история. Шестидесятилетний колхозник — пчеловод Василий Викторович Конев из колхоза «Большевик» внёс свои трудовые сбережения в фонд Советской Армии. По его просьбе на эти деньги и был построен самолёт имени Героя Советского Союза лётчика Конева. Василий Викторович Конев — односельчанин подполковника Конева. Отважный лётчик пал смертью храбрых в неравном бою с фашистами в начале войны. Вот послушайте, что пишет колхозник Конев...
      Представитель штаба соединения вынул из планшета письмо колхозника Конева и прочитал его.
      Старик колхозник просил лётчика,которому будет передан самолёт, беспощадно мстить фашистам за смерть Героя Советского Союза Конева, бить врага до нашей окончательной победы.
      — Самолёт имени Конева прислан в распоряжение командования нашего авиасоединения, — продолжал представитель штаба, — и оно решило дар славного советского патриота передать вам, капитан Кожедуб. Поздравляю вас, искренне желаю успеха!
      Я ответил с волнением:
      — Служу Советскому Союзу!
      Подошли военные корреспонденты. Один из них встречался на фронте с подполковником Коневым. Герой-лётчик летал на самолёте № 33. Однополчане сложили про него стихотворение. Вот эти фронтовые стихи, они незатейливы, зато написаны от души:
      Конев отважно дерётся с врагом За Родину, партию, отчий дом.
      Над краем передним летит самолёт,
      Конева каждый боец узнаёт.
      — Ну-ка, товарищ, вверх посмотри,
      Нас охраняет наш друг «33»...
      Подробнее бы расспросить о подполковнике Коневе, но нельзя задерживаться ни на секунду. Наспех прощаюсь со всеми и отправляюсь в путь на самолёте колхозника Конева.
      В тот вечер мне долго не спалось. Я всё думал о новой машине. К самолёту, к каждому прибору и винтику я всегда относился бережно и заботливо. А сейчас чувствовал особенную ответственность за машину. Представил себе далёкий колхоз «Большевик». С каким нетерпением колхозник-патриот будет ждать от меня писем с рассказами об успешных боях, проведённых на его машине! И в тот вечер я написал ему письмо:
      Дорогой Василий Викторович!
      С радостью сообщаю Вам, что сегодня, 2 мая 1944 года, на прифронтовом аэродроме мне передали ваш самолёт. Это новый, прекрасный отечественный самолёт «Лавочкин» с надписями, которые вы просили сделать.
      Позвольте заверить Вас, Василий Викторович, что я буду бить врага на вашем самолёте, как подобает советскому воину. Сейчас у меня на счету тридцать семь сбитых фашистских самолётов. Но это только начало мести врагу за убитых и замученных советских людей, за разрушенные фашистскими захватчиками сёла и города. Буду вач сообщать о каждой своей победе над врагом. Вас же прошу — пишите о своём житье-бытье.
      Хочется знать о трудовых успехах в Вашем колхозе, о том, кто из Ваших родных и близких находится на фронтах Отечественной войны.
      Желаю Вам здоровья и успехов.
      С боевым приветом Герой Советского Союза Иван Кожедуб.
      Много боёв провёл я на самолёте колхозника Конева, и никогда этот замечательный самолёт не подводил меня.
     
      С помощью тыла
      Расскажу об одном бое на самолёте колхозника Конева.
      Мы прикрывали с воздуха наши наземные войска. Рассеяли одну группу вражеских бомбардировщиков. Вижу — к линии фронта приближается вторая. Бомбардировщиков сопровождают истребители.
      Во главе нашей ударной группы врезаюсь в строй бомбардировщиков. Остальные лётчики атакуют вражеские истребители.
      Начинается воздушная «карусель».
      Нам удаётся рассеять и эту группу бомбардировщиков противника. Но несколько наших самолётов получили повреждения. Они вынуждены покинуть район боя.
      И вдруг появилось много вражеских истребителей. Смотрю и глазам не верю: вокруг мелькают одни лишь чёрные фашистские кресты. Своих самолётов не вижу.
      Невдалеке — маленькое облачко. Направляюсь к нему. Не успел как следует осмотреться — раздалась команда с земли:
      — Ястребы, ястребы, приближается третья группа бомбардировщиков противника. Сбить ведущего!
      Не так-то просто сбить ведущего. Но приказ надо выполнять немедленно. А сейчас тем более нельзя медлить.
      Передаю по радио:
      — Понял вас. Иду в атаку.
      Лечу навстречу противнику, скрываясь за маленьким облачком. Отчётливо вижу ведущего: он впереди. Противник, видимо, принимает меня за своего.
      Но не успел я открыть огонь, как мимо меня полетели десятки огненных трасс. Вокруг — огненная завеса. Враг опознал меня.
      Бью в упор ведущего. Кажется, он сбит... Но тут меня окружили вражеские самолёты. Надо проскочить сквозь боевой порядок фашистов. И я проскакиваю... Разворачиваюсь, лечу на аэродром. За мной погнались три вражеских истребителя.
      Ведущий вражеской тройки яростно обстреливает меня. А пара сверху прикрывает его действия. Гибель почти неминуема. Но я говорю себе: «Нет, не дамся, вырвусь!»
      Самолёт послушно выполняет каждое моё движение. Спокойный рокот мотора подбадривает.
      Вряд ли фашисту удастся меня сбить. Но неприятно, когда за твоей спиной враг.
      И вдруг фашисты повернули назад. Видимо, растратили все боеприпасы. Наконец-то я один в воздухе!
      С тревогой думаю о товарищах. Передаю по радио:
      — Орлы, соберитесь! Нахожусь в районе сбора.
      Не узнаю своего голоса: в горле так пересохло, что я не говорю, а хриплю.
      Горючего у меня в обрез, и я иду на посадку.
      Самолёт благополучно приземляется. Облегчённо вздыхаю: «домой» вернулись и всё лётчики группы»
      Но удалось ли мне выполнить приказ — сбить ведущего? Вот что меня беспокоит.
      На командном пункте застаю своего боевого друга, командира эскадрильи Кирилла Евстигнеева. Он заканчивает доклад.
      Под его руководством группа в восемь самолётов провела бой с тридцатью восемью вражескими бомбардировщиками.
      Мастерски был проведён этот воздушный бой! Наши лётчики сорвали налёт врага, сбили четыре фашистских самолёта. Лично Кирилл сбил два.
      Командир поздравил его. Я пожал руку старому другу и начал докладывать командиру о выполнении боевого задания. Сказал, что не уверен, сбит ли ведущий. А командир в ответ:
      Успокойтесь, ведущий сбит. Он упал невдалеке от наблюдательного пункта и разбился.
      У меня даже усталость прошла.
      Через неделю я написал рапорт колхознику Коневу:
      Дорогой Василий Викторович! Спешу сообщить, что на Вашем самолёте я сбил восемь самолётов врага, из них пять хвалёных «Фокке-Вульфов-190». Теперь на моём счету сорок пять лично сбитых фашистских самолётов.
      Позвольте закончить это письмо уверением, что мой боевой счёт будет ёсё время расти.
      С горячим приветом
      капитан Кожедуб.
      Так с помощью тружеников тыла — создателей наших боевых машин и вооружения — мы одерживали победу за победой над фашистскими захватчиками.
     
      На другой фронт
      Получен приказ: меня переводят в другой полк, на другой фронт. Никогда я не думал, что меня отзовут из родного полка.
      Тяжело мне покидать однополчан. За полтора года я так свыкся с ними! Ведь здесь, в нашем полку, я с первого боевого вылета.
      Мы, однополчане, жили дружной семьёй. Гордились победами товарищей.
      В полку, на фронте, многие мои однополчане, как и я, стали коммунистами. Партия Ленина воспитала из нас бесстрашных советских патриотов, сделала нас, рядовых лётчиков, командирами эскадрилий.
      Амелин, Евстигнеев и я — все мы пришли в полк в один и тот же день. Сейчас у командира эскадрильи Евстигнеева на счету сорок восемь сбитых вражеских самолётов. У моего ведомого Мухина, прибывшего к нам год назад, — пятнадцать сбитых.
      Испытанные боевые друзья провожают меня.
      Сколько я слышу тёплых слов, добрых пожеланий! Говорю однополчанам, с трудом сдерживая волнение:
      — Друзья! Где бы я ни находился, буду всегда вспоминать вас. Мне всегда будет казаться, что крыло к крылу с вами бью врага в воздухе. До встречи после победы!
      Товарищи идут к моему самолёту.
      — Ну, мой верный помощник, — говорю я, обнимая механика Иванова, — хорошенько следите за самолётом колхозника Конева!
      — Постараюсь, товарищ командир! А вы постарайтесь вернуться! — отвечает Иванов.
      Взлетаю. Друзья машут мне руками. Внимательно осматриваю воздушное пространство и беру курс на ближайший тыловой аэродром. Линия фронта осталась далеко позади...
      Новые товарищи
      Меня назначили заместителем командира полка на Первый Белорусский фронт. Полк принимал участие в освобождении польского народа из-под фашистского ига. Он находился недалеко от Варшавы, ещё занятой гитлеровскими войсками. Готовился к боям.
      Но я не сразу попал туда. Сначала меня направили на учебный аэродром. Там я изучил отечественный истребитель нового типа «Ла-7».
      Выбрал я из множества других таких же самолётов самолёт № 27. Он бессменно служил мне до конца войны.
      На нём я вылетел в часть с учебного аэродрома.
      Приземляюсь на новом аэродроме. К моей машине подбегают несколько лётчиков. Мы представляемся друг другу и все вместе идём на командный пункт.
      В каждой части свой уклад, как в любой семье, но чувство у меня такое, словно я попал домой!
      Навстречу нам быстро идёт полковник с Золотой Звездой Героя Советского Союза на груди.
      — Это командир части Павел Фёдорович Чупи-ков, — говорит кто-то.
      Подхожу к командиру. Рапортую:
      — Товарищ полковник! Капитан Кожедуб прибыл в ваше распоряжение для прохождения дальнейшей службы.
      Командир жмёт мне руку и говорит, доброжелательно глядя на меня:
      — Давно вас жду, товарищ капитан... Как долетели? Теперь будем воевать вместе. Пока у нас тихо. Но мы стоим на ответственном участке и готовимся к наступлению.
      Герой Советского Союза полковник Чупиков подтянут, спокоен. Чувствуется — он человек большой силы воли. Взгляд его серых глаз зорок и внимателен. Он ещё молод — ему лет тридцать.
      Мне много рассказывали о нём. Я знаю, что в полку его уважают. Человек он бесстрашный, готов на любой подвиг. В часы отдыха он любит поговорить о своём сынишке, помечтать о мирных днях.
      Командир представил меня однополчанам, собравшимся у командного пункта. Я вкратце рассказал им о себе. Затем командир повёл меня осматривать аэродром:
      — Покажу наше хозяйство.
      По дороге мы встречаем лётчиков, и Чупиков каждому даёт короткую меткую характеристику.
      Знакомлюсь с Героем Советского Союза майором Азаровым. Сразу видно, что он бывалый истребитель. Лицо у него смелое, открытое. Его ведомый Громов — отважный и искусный лётчик. Это замечательная боевая пара.
      Навстречу нам шагает подросток лет пятнадцати, в комбинезоне.
      — А это кто, товарищ командир?
      — Сын нашего полка, — отвечает Чупиков. — Давид, подойди представься моему новому заместителю.
      Мальчик подходит, вытягивается в струнку и рапортует:
      — Товарищ командир, моторист комсомолец Давид Хайт!
      Командир улыбается, ласково похлопывает его по плечу. Затем отпускает его и говорит мне:
      — Вот вам и ординарец, товарищ капитан. Давид бежал от фашистов, когда ему было одиннадцать лет. Его родители остались в неволе у гитлеровцев. Вероятно, погибли. Мальчик пережил много тяжёлого. У нас все его очень любят, а он горячо предан нашему полку. Он способный, смелый, дисциплинированный. Думаю, будете им довольны.
      «Сын полка» мне понравился — люблю я смелых и дисциплинированных ребят.
      Майор Титоренко, которого представляет мне командир, служит в части с первых дней войны, и его прозвали Стариком.
      Он из первых лётчиков, которые сбивали первые вражеские самолёты, прорывавшиеся к Ленинграду в грозные дни 1941 года.
      Мои новые товарищи — испытанные в боях лётчики.
      Они живут дружной боевой семьёй. Во всём чувствуется крепкая дисциплина, спаянность, взаимное уважение, стремление к победе над врагом.
     
      Баловень лётчиков
      Мы подходим к самолётам. Вдруг командир окликает кого-то:
      — Зорька, Зорька! Иди знакомиться!
      Оглядываюсь: к нам подбегает круглый косматый
      медвежонок. Глазки у него весело блестят. Он переваливается с боку на бок, забавно посапывает. От удивления останавливаюсь.
      Лётчики весело хохочут.
      — Это наш любимец, баловень, — говорит Чупи-ков, поглаживая медвежонка по широкому лбу.
      Медвежонок словно понял, что разговор идёт, о нём, завертелся и встал на задние лапы. Он был по пояс командиру.
      — Ну-ну, потом будем бороться. Сейчас некогда... Зорька у нас озорница, но бывает и послушной. Смотрите, просит у вас угощения...
      Зорька подкатилась ко мне и тычется влажным носом в руку.
      — Товарищ капитан, угостите медвежонка, — говорит Ти-торенко, протягивая мне кусок сахара. — У нас все в карманах таскают для Зорьки угощение.
      Медвежонок осторожно слизывает сахар с моей ладони и ложится на траву.
      — Зорька перелетает вместе с нами на транспортном самолёте «Ли-2» с аэродрома на аэродром, — говорит Чупиков. — Прекрасно знает распорядок нашего дня. Ходит с нами в столовую и ведёт себя там примерно. Подобрали её в карельских лесах совсем маленькой. У нас есть и другие зверушки. Кто-то принёс раненого зайца, вылечили его, и теперь он у нас совсем ручной. Один из лётчиков подобрал ворону с подбитым крылом. Хочет научить её разговаривать. Ворона кричит «кар, кар», а он радуется: «Слышите, ребята, как говорит!» А вот и Кнопка явилась. Сейчас будет потеха...
      Чёрная собачонка, поджав хвост, стоит поодаль. Медвежонок разлёгся, косо поглядывает на неё и сосёт лапу.
      — Хитрит Зорька! — смеются лётчики.
      Кнопка стоит в нерешительности. Вдруг тявкает, срывается с места и, быстро семеня, пробегает перед носом Зорьки. И тут Зорька её хватает. Кнопка пронзительно визжит.
      — Медвежонок её придушит! — говорю я. — Надо вызволить!
      — Что вы! Смотрите, как осторожно держит. Визжит Кнопка от страха. Зовёт на помощь. А потом опять полезет в бой.
      Майор Титоренко подбегает к Зорьке и вытаскивает Кнопку из её пасти. Собачонка лижет ему руки и дрожит с перепугу. А Зорька ворчит.
      — Ну, чего лезешь, Кнопка! Ступай на место... А ты чего разворчалась, драчунья?
      Лётчик спускает Кнопку на землю. И она снова, задорно тявкнув, кидается на медвежонка. Тот шлёпает её лапой, и Кнопка отлетает в сторону.
      Все хохочут:
      — Вот дерзкая собачонка! Очнуться не успела и уже атакует.
     
      Шестёрка против тридцати
      Наши войска с боями продвигаются вперёд. Фашистские захватчики отступают под натиском Советской Армии.
      Мы перелетаем с аэродрома на аэродром, следуя за войсками нашего фронта. И вот наконец наши самолёты приземляются в нескольких десятках километров от гитлеровского Берлина.
      Ведём воздушные бои в. районе Берлина. Фашисты сосредоточили там остатки своей потрёпанной авиации. Наша часть, как и десятки других советских авиачастей, готова к последним, решительным боям. Нами владеет одна мысль: скорее разгромить фашистов! Каждый готов совершить подвиг во имя Родины.
      Как-то в середине февраля 1945 года в паре с лётчиком Громаковским я вылетаю на западный берег Одера. Под нами район, занятый советскими войсками. Впереди фашистский Берлин.
      - С нами в воздухе боевые товарищи; Куманичкин в паре с Крамаренко и Орлов с ведомым Стеценко. Каждая пара ищет врага. Связь мы поддерживаем по радио.
      Погода плохая. Лишь в просветах между облаками виднеется синее небо.
      Невдалеке от линии фронта появляются тридцать вражеских самолётов «Фокке-Вульф». Они намерены бомбить наши войска.
      Нам предстоит неравный бой. Но наш долг — сорвать налёт противника. Ведь от нашего успеха зависит жизнь многих советских солдат и офицеров, наших боевых товарищей.
      Передаю по радио лётчикам — второй и третьей парам:
      — Все ко мне!
      Подаю команду своему напарнику Громаковскому:
      — Прикрой, атакую!
      Иду на сближение с противником. Громаковский надёжно прикрывает меня. Врезаюсь во вражеский строй. Веду огонь. И фашистский самолёт вспыхивает.
      Тут на меня сверху ринулся другой вражеский самолёт. Но Громаковский заметил, что я в опасности. Он дал заградительную очередь и тут же сбил фашиста.
      Обстановка напряжённая. Но вот рядом со мной Саша Куманичкин. Вовремя подоспел боевой друг! На душе стало веселее. Передаю ему:
      — Саша, бей фашистов!
      Он в паре с Крамаренко внезапно атакует ведущего вражеской девятки. И с первой же очереди сбивает его.
      — Молодец, Куманичкин!
      Стремительно атакуем врага, действуем быстро и слаженно. Вражеские лётчики в растерянности. Одни самолёты уходят в облака, другие поворачивают на запад. Фашистам, вероятно, кажется, будто их атакует большая группа самолётов.
      Подлетает Орлов. Он атакует и сбивает вражеский самолёт. Но и сам попадает под удар... Наш боевой товарищ сбит.
      Ещё яростнее атакуем уходящего врага. Последний «Фокке-Вульф» пытается уйти в облака. Сверху атакую его. Фашист спешит облегчить самолёт и сбрасы-
      вает бомбы на головы своих войск. Быстро настигаю его. Громаковский не отстаёт. Открываю огонь. И гит-леровец врезается в землю. «Вот тебе, собака, за Орлова!»
      Осматриваюсь: вокруг ни одного фашистского самолёта. Не удалось противнику с воздуха напасть на район, где находились наши войска!
      Время истекло. Возвращаемся домой.
      Подлетаем к линии фронта. Сейчас фашисты откроют огонь с земли. Ведь мы летим совсем низко — на бреющем полёте. Подаю команду:
      — Делаем противозенитный манёвр!
      И в самом деле со всех сторон начали бить зенитки. Снаряд пробил плоскость моего самолёта и радиомачту. Но могучий «Лавочкин» слушается меня.
      Мы благополучно прилетаем «домой».
      В этот же день мы узнали, что командующий сухопутной армией наблюдал за боем нашей шестёрки с тридцатью «Фокке-Вульфами». Пехотинцы видели, как мы отбили налёт врага, как фашистские лётчики сбросили бомбы на свои же войска. Видели они, как наша шестёрка сбила восемь вражеских машин, как смертью храбрых погиб наш боевой друг. Командующий прислал на имя нашего командира благодарность за помощь, оказанную пехотинцам.
      А благодарность пехотинцев была большой наградой для лётчиков-истребителей.
     
      Разгром врага
      На исходе был апрель 1945 года. Наши войска на всех фронтах вели наступательные бои. Фашисты яростно сопротивлялись, но ничто не могло остановить продвижение Советской Армии.
      Почти четыре года назад сильный и коварный враг навязал войну советскому народу.
      В декабре 1941 года Советская Армия разгромила немецко-фашистских захватчиков под Москвой. Зимой 1942 года разгромила их у берегов Волги, летом 1943 года — в битве под Курском. В 1944 году она нанесла сокрушительный удар врагу на всех фронтах, изгнала захватчиков за пределы нашей Родины.
      А сейчас, весной 1945 года, наши Вооружённые Силы, освободив от фашизма многие страны Европы, ведут бои на подступах к фашистскому Берлину.
      В этом городе Гитлер и его приспешники замышляли все свои преступления. Здесь они задумали поработить нашу великую социалистическую державу. Но советский народ и его славные Вооруженные Силы разгромили все их преступные, планы. Теперь фашисты расплачиваются за свои злодеяния, за всё то тяжкое горе, которое они принесли нашему народу и народам Европы.
     
      Во имя победы
      Чем ближе была победа, тем неудержимее рвались мы в бой. Каждый советский воин стремился выполнить свой долг перед любимой Родиной, приблизить час победы.
      Мы, лётчики, вылетали по нескольку раз в день. Но усталости не чувствовали — так велик был боевой подъём.
      Вспоминается мне один из тех напряжённых дней. Как-то под вечер я в пятый раз за тот день вылетел в паре с лётчиком Дмитрием Титоренко.
      Командир отпустил нас неохотно. Да мы иксами знали, что подвергаемся немалой опасности. В воздухе стояла дымка от пожаров. Иной раз с самолёта ничего не было видно буквально в нескольких метрах.
      У фашистов, как и прежде, под вечер было преимущество: они летели с запада, когда нас слепило солнце. И могли внезапно атаковать. Но об опасности мы не думали.
      Итак, вылетаем. Пересекаем линию фронта на большой высоте. Мы в тылу врага, над пригородом фашистского Берлина. Напряжённо вглядываюсь в даль. Мешает дымка, пронизанная лучами солнца. Да и облака появились. Только бы не пропустить гитлеровские бомбардировщики!
      Вот и Берлин рядом.
      Впереди появилась большая группа вражеских самолётов. Это «Фокке-Вульфы» с бомбамТи. Они летят навстречу нам. Собираются совершить налёт на наши войска.
      Фашисты тоже увидели нас. Они открыли огонь. В воздухе промелькнули трассы. Надо разобраться в обстановке, а потом уж и вступать в бой. Отлетаем в сторону ещё дальше в тыл фашистов, «прикрываемся» небольшим облаком. Обходим врага сзади.
      Передаю по радио на командный пункт:
      — В районе Берлина встретили около сорока «Фокке-Вульфов» с бомбами. Курс на восток. Высота три тысячи пятьсот метров.
      Противник, очевидно, решил, что наша пара ушла. Его самолёты спокойно продолжают полёт.
      Предстоит трудный неравный бой. Незначительная ошибка, и всё будет кончено. А наш долг сорвать вражеский налёт.
      — Готов к бою, Дима? — спрашиваю Титоренко.
      — Готов, — отвечает он.
      Не знаю, что он чувствовал в ту секунду, но голос у него был спокойный, уверенный.
      Атакуем верхнюю группу. Противник не ждал удара. Почти в упор открываю огонь по последнему самолёту. Он разваливается в воздухе над окраиной гитлеровского Берлина.
      Тут фашисты заметались, стали бросать бомбы, чтобы освободиться от груза. Боевой порядок врага нарушен.
      Резко взмываю вверх. Мой верный ведомый летит за мной. Вижу: в рядах вражеской группы явная паника. Несколько «Фокке-Вульфов» поворачивает назад. Но большая часть самолётов продолжает полёт. Как же сорвать замысел врага? Решение найдено: надо вклиниться в боевой порядок фашистов, расстроить его.
      Передаю ведомому:
      — Держись, Старик!
      И мы проносимся между вражескими самолётами. Стремительно атакуем их то справа, то слева. Очевидно, враг вообразил, что нас много. Фашисты сбрасывают бомбы, строятся в оборонительный круг.
      Но они, видимо, опомнились, приметили, что в воздухе всего два советских истребителя. И начали нас атаковать.
      В хвост к моему самолёту приближается «фоккер». Титоренко быстро отбивает его атаку. Вражеский самолёт вспыхивает в воздухе. Боевой друг спас меня...
      Вижу группу наших истребителей. Товарищи прилетели к нам на помощь. Они вступают в бой с врагом и обращают его в бегство.
      Теперь мы с Титоренко можем спокойно лететь «домой». Поворачиваем к линии фронта. Но, по обыкновению, продолжаем искать врага и после боя. И не напрасйо: впереди ниже нас показывается «Фокке-Вульф» с бомбой. Он незаметно отделился от своей группы и направляется к нашим войскам.
      Передаю ведомому:
      — Смотри-ка, у нас попутчик. Атакую.
      Настигаю врага. Очевидно, экипажу подсказали по радио о погоне. Враг сбрасывает бомбу на берлинский пригород и старается безнаказанно уйти. В упор его расстреливаю. «Фокке-Вульф» взрывается в воздухе.
      Первая моя мысль о ведомом. Оглянулся — он здесь. Вторая — о самолёте. Посмотрел на плоскости — пробоин не видно. Посмотрел на бензомер — горючее кончалось. Как всегда после напряжённого боя, во рту пересохло, нестерпимо жарко.
      — Ну как дела, Дима? — спросил я Титоренко.
      — Всё в порядке! — ответил он спокойно.
      На аэродроме нас окружили однополчане. Они знали, что мы вдвоём вели бой с четырьмя десятками вражеских самолётов, ждали нас с тревогой. Товарищи обнимали нас, засыпали вопросами,
      В этом бою Дмитрий Титоренко увеличил счёт сбитых вражеских самолётов, я же сбил шестьдесят первый и шестьдесят второй фашистские самолёты.
      Вели мы бой с Дмитрием слаженно, дружно. И, как каждый советский воин, готовы были на любую жертву, лишь бы приблизить час победы.
     
      Наказ боевых товарищей
      В четвёртый раз наш народ встречает Первомай в дйи войны. Ещё в мае прошлого, 1944 года советские войска вели бои с захватчиками, изгоняя их с советской земли. А теперь вся наша великая страна вновь свободна.
      Советская Армия громит остатки вражеских войск на улицах гитлеровского Берлина. Немецко-фашистские захватчики окружены, зажаты в центре города. Наши доблестные войска днём и ночью ведут последние, ожесточённые бои с врагом.
      Мы, лётчики-истребители, по-прежнему с утра до вечера в воздухе. И сейчас мои-товарищи на боевом задании. А я лечу на военно-транспортном самолёте как пассажир. Лечу в Москву. По приказу кохмандо-вания нашего фронта я выполняю мирное задание. И вот какое: в канун праздника я должен выступить но радио в Москве. Боевые товарищи — пехотинцы, артиллеристы, танкисты, лётчики — дали мне наказ: от их имени выступить по радио и передать советским людям, работающим в тылу, великую благодарность. Благодарность за неустанную заботу о нас, фронтовиках, за всенародную помощь и внимание.
      Необычайный приказ озадачил и взволновал меня. Кто из нас, фронтовиков, не хотел бы увидеть Москву первомайскую! Но как, пусть и ненадолго, покинуть фронт в такое горячее время? Да и задание непривычное. Шутка ли — во все уголки нашей Родины радиоволны донесут мои слова! А выступать мне доводилось только перед товарищами, лётчиками, в своей боевой семье...
      Но приказ есть приказ. И вот я лечу в Москву.
      Не отрываясь смотрю назад, на Берлин. Ведь там товарищи ведут последние бои с фашистами! И мысленно я с однополчанами.
      Если закрыть глаза, кажется, что лечу в бой и товарищи рядом...
      Берлин, окутанный дымом пожаров, совсем исчез из виду.
      Смотрю вниз, на немецкую землю, освобождённую от ига фашизма. Сколько событий оживает в памяти!..
      Не могу усидеть на месте. Перехожу от окошка к окошку. Вот тут пролегала линия фронта. Здесь дралась с врагом наша часть. Вон там мы шестёркой вели бой с тридцатью вражескими самолётами.
      Тут наши наземные войска с боями преодолевали фашистские оборонительные сооружения. И мы с воздуха охраняли своих от налётов врага...
     
      Снова Москва
      Лечу всего лишь несколько часов. А кажется, прошли годы.
      С волнением смотрю вниз: мы перелетаем нашу государственную границу. Наконец-то Родина!
      Там, где пролетает наш мирный самолёт, шли кровопролитные бои. А сейчас на местах боёв идут восстановительные работы.
      По привычке, внимательно оглядываю воздушное пространство. Какое спокойное небо! Как легко дышится!
      И вот я иду по оживлённым улицам столицы. Москвичи готовятся к празднику Первого мая — празднику трудящихся всех стран. С нетерпением ждут они сообщений о завершающих боях нашей армии-освободительницы, ждут мира.
      Смеркается. Сегодня в Москве отменено затемнение — впервые за годы войны на улицах, бульварах и площадях зажглись фонари. Во всех окнах, во всех витринах — яркий свет. Не надо больше опускать непроницаемые тёмные занавески.
      Да, не такой была Москва осенью 1942 года, когда мои друзья ия — старшие сержанты, ещё «необстрелянные» лётчики — ждали приказ о вылете на фронт. Тогда она была сурова, затемнена — ни огонька на улицах.
      Изменились с тех пор и мы. Стали испытанными боевыми лётчиками. Немало провели воздушных боёв с той поры. Немало сбили фашистских самолётов.
      У радиорупора собралась ликующая толпа. Передаётся радостное сообщение: сегодня советские войска штурмом овладели берлинским рейхстагом и водрузили на нём Красное знамя победы!
      Вечером выступаю по радио. О многом хочется сказать мне дорогим соотечественникам. Ведь мы все вместе — на фронте и в тылу — добивались победы. Вместе преодолевали невзгоды. Вместе защищали завоевания Великого Октября.
      Сказать бы об этом задушевнее, теплее! Передать бы всё то, что испытывает сейчас, в дни завершающих боёв, каждый фронтовик! Но выступление у меня короткое. Я выполняю наказ своих боевых товарищей: от их имени благодарю партию, весь советский народ, передаю сердечный фронтовой привет москвичам. Докладываю об успехах на нашем фронте. И волнуюсь так, как никогда, кажется, не волновался.
     
      Мирное задание продолжается
      Собираюсь вылететь в часть. Но получаю приказ задержаться.
      События разворачиваются стремительно. 2 мая наши войска разгромили в Берлине окружённую группировку врага.
      Берлинский гарнизон сдаёт оружие. Дни фашистской Германии сочтены. Приближается час победы, ради которой советские воины столько раз вступали в смертельный бой с врагом.
      Меня вызывают в Главное политическое управление.
      Поздравляют с великим событием — падением гитлеровского Берлина. И говорят:
      — Ваш полк уже не воюет, а ведёт мирную учёбу. Вы вернётесь в часть через несколько дней, а пока побывайте на заводах, фабриках. Расскажите рабочим, как советские лётчики добивались победы, как громили немецко-фашистских захватчиков.
      И несколько дней я в разъездах. Тепло, радушно встречают меня рабочие, техники, учёные, конструкторы.
      Рассказываю о боевых делах советских воинов .тем, кто совершал трудовые подвиги в тылу. А они делятся со мной своими мирными планами. Мечтают скорее восстановить то, что разрушил враг. Многие предприятия уже перешли на мирную работу. Заводы, выпускавшие боевые машины, выпускают комбайны и тракторы. Теперь советский народ одержит новые победы в мирном труде.
      Осуществилась моя давнишняя мечта: я побывал на одном из заводов, где создавались наши замечательные самолёты-истребители. Ведь все мы, фронтовики, с благодарностью и уважением думали о творцах нашей могучей техники. Героически трудились они, выполняя заказы фронта.
      Кончается смена, и меня окружают рабочие и работницы.
      Они просят рассказать о боях за Советскую Родину и о том, как лётчики воевали на самолётах, созданных их руками.
      Рассказываю о своих отважных товарищах, о боевых делах. И свой рассказ заканчиваю словами благодарности:
      — Ни разу за время воздушных боёв отличные отечественные истребители не подвели нас. Спасибо вам, дорогие товарищи!
     
      Праздник Победы
      Мне очень хотелось провести День Победы вместе со своими боевыми друзьями. Но довелось провести этот день всенародного торжества в столице.
      В тот день, 9 мая 1945 года, фашистская Германия безоговорочно капитулировала. Великую победу одержал наш народ в справедливой, освободительной войне. И день победы советского народа над германским фашизмом по Указу Президиума Верховного Совета был объявлен Праздником Победы.
      Тысяча четыреста семнадцать дней шла кровопролитная войнами с первого дня наш народ совершал подвиги во имя победы над фашистами — врагами всего человечества.
      Сколько лишений, сколько тяжких испытаний вынесли народы нашей Родины! Их нерушимая дружба выдержала все испытания. Она стала ещё крепче, ещё сильнее.
      Москва залита солнечным светом, украшена праздничными флагами. Люди идут плечом к плечу. Поют, обнимаются, поздравляют друг друга с Праздником Победы — словно все давным-давно знакомы. Военных встречают радостно, шумно, качают. На улицах и площадях ликование.
      Я смотрю на взволнованные лица москвичей, вижу слёзы радости на их глазах. У меня самого ком подкатывает к горлу. С трудом сдерживаю волнение.
      Иду рядом с теми, кто на фронте и в тылу отстаивали свободу и независимость нашей Родины. И гордостью наполняет нас всех сознание, что мы вместе добились победы, что настал долгожданный мир.
      Словно в ответ на мои мысли, танкист-казах — он идёт впереди меня — говорит своим спутникам:
      — Да, советский народ не хотел и не хочет войны. Мы за мир во всём мире!
      Какое прекрасное слово «мир»! Оно звучит сейчас по всей Москве, звучит во всех наших городах и сёлах, на всей земле. Его радостно повторяют и взрослые и дети.
      Никогда, кажется, я не был так счастлив. Жаль только, что нет со мной друзей-однополчан. Поделиться бы с ними мыслями, чувствами... Пройтись бы вместе по праздничным улицам столицы сплочённо, дружно, как летали мы на боевые задания.
      Мои раздумья были неожиданно прерваны. Танкиста — Героя Советского Союза — и меня подхватила ликующая толпа. И мы полетели вверх под возгласы:
      — Качать танкиста!
      — Качать лётчика!
      — Ура советским воинам!
      Уже вечереет, а на улицах так же людно, все идут на Красную площадь.
      Вот она, Красная площадь, Кремль, Мавзолей Лецина. Торжественное чувство наполняет меня. Вспоминается гвардейское знамя нашего полка с большим портретом Ильича, недавние бои за нашу Советскую Родину...
      Вспоминаются ноябрьские дни 1941 года. Фашистские полчища рвались к Москве, а на Красной площади был военный парад.
      Это было в- день двадцать четвёртой годовщины Великой Октябрьской социалистической революции. Здесь, мимо Мавзолея, проходили наши героические войска. С Красной площади они двигались прямо на фронт — на защиту Москвы.
      Многие герои обороны нашей столицы сейчас в Берлине празднуют победу над фашистскими захватчиками.
      На Красной площади вспыхивают огни праздничной иллюминации. Над Кремлём скрестились широкие, яркие лучи прожекторов. Словно возник огромный светящийся. шатёр.
      Ровно в десять часов вечера раздаются артиллерийские залпы — тридцать залпов из тысячи орудий. Это Москва от имени Родины салютует в честь Победы над злейшими врагами человечества — фашистами.
      Гремят праздничные салюты в столице нашей Родины. Они гремят во всех столицах наших братских республик, во всех городах-героях. Они возвещают счастье и мир для всех народов.