Совет знаменосцев

DjVu

      Полный текст книги

      Глава первая
     
      Друг!
      Где твое знамя?
      Оторвись от книги. Замедли в пути шаг. Проснись ночью.
      Где твое знамя?
     
      Ты хорошо знаешь об этом? Ты уверен, что оно в надежном месте? Стоит, опустив алое крыло, защищенное кольцом бесстрашных сердец.
      А вдруг со знаменем что-то случилось! С красным знаменем. С твоим знаменем.
      И если сердце забьет тревогу днем, ночью, в походе, дома, — прислушайся. Знамя зовет. Знамя в опасности.
      Знаменосец Володя Бубенец вспомнил о знамени ночью, накануне отъезда в Москву.
      Вчера был последний день перед каникулами. Вечером Володя с активистами дружины пришел на слет. Знамя было с ним. Он хорошо помнит, как запели раскатистые голоса горнов и прозвучала команда ведущего:
      — Знамена внести!
      Володя Бубенец развернул полотнище, крепко взялся за древко и поднял над собой знамя. Вместе с другими знаменосцами Володя вошел в зал. Он нес знамя через притихшие ряды ребят: белые — от рубах, алые — от галстуков. Ребята вскинули руки для салюта, и казалось, что одновременно взлетела целая стая птиц.
      Потом Володя Бубенец очутился на сцене и поставил древко к ноге, как солдаты ставят оружие. Володе казалось, что полотнище, древко и он сам были одним целым. Когда Володя делал глубокий вздох, знамя легонько вздрагивало, словно тоже дышало.
      После слета ребята расходились по домам, а Володе Бубенцу еще нужно было зайти в школу, отнести знамя.
      — До свиданья, Бубенчик! — кричали ребята, переходя на другую сторону.
      — Пока! — буркнул под нос Володя и зашагал быстрее.
      Ему было досадно, что он напоследок не может побыть с друзьями, не может вприпрыжку бежать с ними, размахивать свободными руками. Руки были заняты: он нес знамя.
      Сначала свернутое знамя лежало на плече.
      Потом Володя взял его под мышку. Он оглянулся, грустно посмотрел вслед уходящим ребятам и позавидовал им. И от этого знамя показалось ему тяжелым и нескладным. Володя перекладывал его из одной руки в другую, с одного плеча на другое и незаметно ускорял шаг.
      «Сейчас дойду до школы, — думал он, — поставлю знамя и... свободен!»
      Ночью, лежа с открытыми глазами в постели, Володя хорошо представлял себе, как он вошел в школу, стянул шапку и сказал нянечке, тете Зине: «Раздеваться не буду. Только поставлю знамя и назад!»
      Было поздно. Школа опустела. На этажах уже погасили свет. Володины шаги гулко отдавались в безлюдном коридоре. Он подбежал к пионерской комнате и дернул за ручку. Дверь не открывалась. Держа знамя под мышкой, Володя Бубенец зашагал к канцелярии. Надавил на дверь плечом. Дверь не подалась. Володя зашагал дальше по коридору. Знамя мешало ему идти. Оно своим длинным древком задевало за выступы, застревало в дверях. Потом оно застучало по ступенькам: Володя пошел на следующий этаж.
      Дверь одного из классов оказалась открытой. Володя вошел в класс и, не зажигая свет, поставил знамя в угол. Потом хлопнул дверью и опрометью помчался вниз...
      В каком классе он оставил знамя? На третьем этаже или на четвертом?
      Ночь. За окном синий снег. Кажется, что в окна вставлены синеватые стекла. Тихо. И только сквозь двойные рамы слышно, как дворник орудует скребком: хррр, хррр... Володя лежит в постели с открытыми глазами. Сердце бьет тревогу.
      Где знамя?
      «Завтра найду. А сейчас пора спать!» — сам себе говорит Володя Бубенец, хотя прекрасно понимает, что завтра искать будет некогда. Он ложится на правый бок. Натягивает одеяло. Закрывает глаза.
      Сон не приходит.
      «На третьем этаже или на четвертом?»
      За окном хрустит морозный снег под скребком дворника: хррр, хррр...
      «В 7 «А» или в 10 «Б»?»
      «Спи! — сам себе приказывает Володя. — Спи!»
      Но этот приказ никак не выполнишь. Часы в соседней комнате пробили шесть раз. Разве ночь уже прошла и наступило утро? Шесть часов утра. До поезда остается три часа. «Время есть! — подумал Володя, — сбегаю в школу, найду знамя, уеду со спокойной совестью».
      Володя оделся и на цыпочках вышел в коридор.
      И вдруг его одолело сомнение: «Стоит ли бежать в школу за три часа до отхода поезда? Ведь так можно и опоздать. Тогда прощай, Москва!.. Знамя не иголка, найдется. А если не найдется?..»
      И тут Володя вспомнил магазин, где на витрине красовались знамена, вымпелы, транспаранты. Знамена — большие, маленькие, шел-: ковые, кумачовые, бархатные, с тяжелыми золо-s тыми кистями и без кистей. Магазин знамен. Здесь можно раздобыть знамя. И какое знамя! Не то что старенькое дружинное: оно выгорело на солнце, мокло под дождями. Нет, в магазине знамена новенькие, с иголочки. Даже лучше будет, чем старое.
      Деньги? Деньги есть. Вот уже полгода Володя Бубенец копит деньги на велосипед.
      В копилке немало денег. На знамя хватит.
      Жалко? Сам виноват, не будешь раззявой.
      «Возьму и куплю знамя!» — подумал Володя, и покой возвратился к нему.
      Он уже стал было стягивать с себя пальто, но в это время щелкнул замок, дверь тихо отворилась, и на пороге показался Володин сосед по квартире Игнат Петрович. Его пальто и шапка были покрыты таким густым слоем снега, будто он принес на плечах с улицы полметели. Усы у него были щеточкой, скулы острые. Глубоко посаженные, умные, с хитринкой глаза смотрели на Володю с недоумением.
      Игнат Петрович снял шапку, отряхнул с нее снег и потер замлевшее на морозе ухо.
      — Куда это ты собрался ни свет ни заря? — спросил он Володю.
      — К отъезду готовлюсь, — невпопад ответил Володя и тут же подумал: «Игнат Петрович человек бывалый, все знает. Возьму и спрошу его о знамени».
      — Игнат Петрович, а сколько стоит знамя? — обратился он к Игнату Петровичу.
      Игнат Петрович был так удивлен этим вопросом, что не сразу понял его и даже спросил:
      — Какое знамя?
      — Как — какое, — в свою очередь, удивился Володя, — красное!
      — Красное? — Старик внимательно посмотрел в глаза мальчику.
      Чувствовалось, что вопрос мальчика заставил его призадуматься и неожиданно разбудил в нем какие-то далекие воспоминания.
      — Могу сказать... Дорого! Впрочем, давай подсчитаем, — сказал старик и выставил одну руку вперед, словно собирался подсчитывать и загибать пальцы.
      Вот что рассказал Игнат Петрович Володе.
     
      РАССКАЗ О ДОРОГОМ ЗНАМЕНИ
      Было это много лет назад, в 1905 году.
      В воздухе пахло грозой — приближалась первая русская революция. Рабочие запасались оружием для боев с царем. Тогда-то большевики Харьковского депо Южных дорог решили, что им не обойтись без красного революционного знамени. А для этого нужны были деньги.
      Вот и встали сборщики в день получки у окошечка с короткой надписью «Касса». Получает рабочий деньги, а сборщик пальцем манит его к себе — «Должок!» Рабочие уже знали, что это за «должок». И каждый совал в кулак сборщику кто пятак, кто пятиалтынный, а кто и серебряный полтинник с головой царя вместо решки. А ведь каждая такая монета была недоеденным ломтем хлеба, потому как у рабочих каждая копейка на счету.
      И все же к концу дня в шапке у сборщика оказалось около двадцати рублей денег. Их вручили слесарю Николаю Коваленко:
      — Вот, держи двадцать целковых. Чтобы к завтрашнему дню было знамя!
      Коваленко принял деньги, пересчитал их до последней копейки и отправился в магазин. Он купил алого шелку и золотой канители. Покупку принес домой и отдал жене.
      Никогда не приходилось жене рабочего шить знамена. Всю ночь вместе с подругой просидела она за работой. Подрубили полотнище, на нижнем краю вышили золотые зигзаги. А на рассвете золотой ниткой по алому шелку написали слова: «Да здравствует социализм». И чуть пониже поставили золотую дату: «1905».
      Отправляясь в депо, Николай сложил новенькое знамя вчетверо и спрятал его под куртку. Ему не терпелось развернуть знамя и показать его всем своим товарищам, но было еще не время.
      Когда кончился рабочий день, над Харьковом вдруг запели хриплые тревожные гудки. Рабочие стали собираться на митинг. И тут Коваленко вскочил на паровоз, развернул знамя и поднял его двумя руками над головой. Он держал над собой знамя и во весь голос выкликал слова:
      — Настало время. Пора в бой!
      Он произносил эти слова громко, с расстановкой, словно они были написаны на знамени, а он читал их вслух.
      Увидев знамя, рабочие обрадовались. Десятки рук потянулись к нему. Казалось, что знамя сразу наполнило сердца людей уверенностью, сплотило их. Они теснились вокруг знаменосца, и каждому хотелось коснуться рукой алого полотнища. Теперь с красным знаменем им уже ничего не было страшно.
      Откуда-то появилось древко. Застучал молоток. И вот первый рабочий-знаменосец Николай Коваленко встает впереди колонны рабочих, держа в руках красное знамя. Колонна вышла из ворот депо с песней и со знаменем. Народу в городе было много. Все были возбуждены и пели революционные песни. Но никто еще не успел обзавестись знаменем, а у рабочих Харьковского депо было красное знамя.
      Через несколько дней в городе начались баррикадные бои. Николай сражался на баррикаде вместе с братом. А рядом с ним развевалось знамя, потому что он никогда с ним не расставался. К концу дня из-за угла выскочили казаки. Увидев красное знамя, они озверели. «Эгей-гей-гей! Вперед!» — крикнул есаул и пришпорил коня. Казаки лавиной неслись на баррикаду и стреляли.
      Однако и рабочие не остались в долгу: они встретили казаков меткими залпами. Один казак упал с коня, другой... Казаки повернули. Но и на баррикадах проливалась кровь. От казачьей пули замертво упал брат Николая. Сам знаменосец был ранен, но красное знамя не выпустил из рук. Слишком дорого было ему знамя, поднявшее рабочих на бой с царем.
      Когда стихли последние выстрелы, тут же на Соборной площади, на баррикаде рабочие решили сделать знамя — памяти павших бойцов. И снова жена Николая всю ночь сидела с иглой над шелковым стягом. Только шелк был не алым, а черным. А на другой день на баррикаде рядом с красным знаменем появилось черное. На нем было написано: «Слава павшим борцам за-свободу». И опять год «1905». Жена знаменосца была малограмотной и «за свободу» вышила в одно слово. Но исправлять ошибку было некогда.
      Баррикада продолжала сражаться. Над ней по-прежнему развевалось красное знамя. Только на него теперь уже смотрели не как на новинку. Солдатам революции казалось, что они всю жизнь сражались под этим знаменем. С каждым днем оно становилось все дороже и дороже защитникам баррикады... С опаской издалека поглядывали на красное знамя казаки: нет, его не возьмешь голыми руками!
      А когда царю удалось, наконец, подавить первую русскую революцию, знаменосец Николай Коваленко принес домой оба знамени. Как спрятать их подальше, чтобы никакие жандармские ищейки не могли их найти? И опять на помощь знаменосцу пришла его подруга.
      — Давай зашьем знамена в одеяло, — предложила она.
      — Верно! — сказал Николай. — Там их никакие шпики не найдут.
      И действительно, когда однажды в дом Коваленко нагрянули с обыском жандармы, им так к не удалось найти славных знамен.
      Зато когда товарищам было особенно трудно, Николай доставал знамена из тайника и приносил их в депо. Рабочие рассматривали красное знамя и вспоминали о том, как трусливо бежали казаки от их баррикады. Трогали рукой черный шелк траурного знамени — вспоминали павших товарищей. И снова уверенность возвращалась к товарищам Николая. «Знамена борьбы живут. Значит, будет последний и решительный бой!»
      В 1913 году Николая сослали. Покидая родной город, он успел передать знамена матери. А когда после революции 1917 года вернулся домой, то увидел родные знамена в руках демонстрантов. Теперь знамена реяли не над гребнем баррикады — они развевались над свободным городом.
      Но испытания славных знамен на этом не кончились. На Украину хлынули войска Деникина, немцы, и славный знаменосец Николай Коваленко снова надежно спрятал знамена. Ведь теперь цена этих знамен исчислялась не медяками и серебряными, а кровью павших бойцов-революцио-неров. А когда Деникин и немцы были выбиты из Украины, рабочие Харьковского депо поставили свои дорогие знамена в красный уголок на самое почетное место.
     
      *
     
      — Дедушка Игнат, а вы откуда знаете про эти знамена? — спросил Володя, внимательно слушавший всю эту историю.
      — Как же мне не знать, — ответил старик, — ведь я при этом знамени тоже знаменосцем состоял. А тебе для чего понадобилось узнать цену знамени, а?
      Но Володя уже не слышал его слов. Он сбегал по ступенькам вниз.
      Володя выбежал на улицу и от ветра у него перехватило дыхание. На улице было безлюдно. Только дворники и почтальоны уже начали свой ранний рабочий день. Володя шел по пустынному городу, и как-то невольно на память ему пришел рассказ старого большевика, бывшего гостем на сборе дружины. События, о которых он рассказывал, тоже произошли в холодном, безлюдном городе.
     
     
      РАССКАЗ О ЗНАМЕНИ ТОМСКИХ БОЛЬШЕВИКОВ
      Далеко от Томска до Петербурга. Но залпы кровавого воскресенья были услышаны томскими большевиками, и они призвали всех рабочих выйти на демонстрацию. Во главе огромной колонны шел рабочий-большевик Кононов с красным знаменем. Медленно и грозно двигалась колонна по городу.
      И вдруг наперерез безоружным рабочим устремились казаки,
      — Р-р-разойдись! — зычным голосом скомандовал демонстрантам казачий есаул.
      Но колонна продолжала двигаться вперед: никто не собирался расходиться.
      Тогда казаки врезались в колонну, Блеснули шашки. Прозвучали выстрелы. У рабочих не было оружия, а казаки были вооружены до зубов. Несколько казаков устремились к знаменосцу, Им очень хотелось завладеть красным знаменем.
      Заметив их приближение, Кононов быстро оторвал знамя от древка и спрятал его на груди. Озверевшие казаки выстрелили в упор в знаменосца. Он покачнулся. Упал»
      Вечером большевики собрались на тайное совещание.
      — Где знамя?
      Из-за стола поднялся Сергей Миронович Киров и сказал:
      — Знамя было у товарища Кононова, Он погиб. Знамя осталось у него.
      — Надо любой ценой вернуть знамя! — решили все большевики. — Оно может попасть в руки полиции.
      И тогда Киров обвел всех собравшихся взглядом, полным решимости, и сказал:
      — Нельзя медлить ни минуты. Надо сейчас же идти.
      — Сейчас опасно, — возразили товарищи, по городу рыщут сыщики и жандармы. Подождем до утра.
      — До утра ждать нельзя, — возразил Сергей Миронович. — Я пойду сейчас.
      Напрасно товарищи убеждали его дождаться рассвета.
      Киров был тверд в своем решении. Он встал, надел пальто, надвинул треух на самые глаза и вышел из дома.
      Сергей Миронович прокрался в морг, где лежали тела убитых рабочих, отыскал там Кононова. Осторожно расстегнул он пальто и нашел на груди убитого знаменосца простреленное красное знамя. На алом шелке запеклась кровь рабочего.
      Сергей Миронович взял красное знамя и спрятал у себя на груди, там же, где хранил его знаменосец.
      Он шел через притихший, словно вымерший, город со знаменем на груди. Цокали подковы лошадей. Это шныряли по городу ночные казачьи патрули. Мелькали бдинокие зловещие тени сыщиков. Но Киров шел по городу. Он знал, что если его остановят и обыщут, то пощады ему не будет. Но ничто не могло остановить знаменосца революции.
      Знамя томского пролетариата было спасено.
     
      Идти было трудно. Бежать еще трудней. Ветер жег щеки. Перехватывал дыхание. И Володе очень хотелось остановиться, повернуться спиной к метели и перевести дух. Но ему была дорога каждая минута, и он бежал вперед, расталкивая снег и ветер.
      Наконец показалось здание школы. Оно возникло перед Володей Бубенцом с темными окнами, завьюженное, похожее на неприступную крепость.
      Снег заметал Володины следы на дорожке. Они пропадали, как следы на песке, когда их слизывает длинная тихая волна.
      В это время он заметил сторожа в большом караульном тулупе до земли. Тулуп был завален снегом и от этого выглядел еще массивнее и тяжелее.
      Фонарь, горевший над крыльцом, освещал лицо сторожа. На густых рыжих усах, что, как крылья рыжеперой птицы, распростерлись под мясистым носом, мирно покоились снежинки. Во рту сторож держал маленькую, изогнутую, как знак вопроса, трубку-носогрейку. Трубка попыхивала, как паровоз под парами. И после каждого вздоха выпускала теплое облачко дыма. Дым окутывал представительный нос сторожа, грел его. На усах таяли снежинки.
      — Ты что здесь делаешь, братец? Ищешь вчерашний день? — спросил сторож.
      — Мне в школу надо, — неопределенно ответил Володя, шагая навстречу сторожу.
      — В школу? — переспросил сторож, и его трубочка выпустила дымок, опасаясь, как бы нос не замерз.
      Он с удивлением осмотрел ночного гостя и сказал:
      — Обычно ваш брат норовит опоздать. А ты пришел на каникулах, да еще в такую рань. Удивительно!
      Сторож распахнул широкую левую полу караульного тулупа и достал из кармана большие часы на цепочке. Он посмотрел на циферблат, не выпуская из рук цепочки, словно боясь, как бы часы не убежали, и поднес их к Володиному носу.
      — Половина седьмого! Иди спать!
      — Не могу!. — почти вскрикнул Володя. —
      Я вчера куда-то поставил знамя в спешке... Теперь волнуюсь.
      — Так ты знаменосед? — спросил сторож и так посмотрел на Володю, будто видел его в первый раз. — А я тоже в твои годы был знаменосцем. В музее революции, — продолжал он, — до сих пор хранится наше знамя. Темно-вишневое, с бахромой. Знамя мальчиков завода Розенкранц.
     
      РАССКАЗ О ЗНАМЕНИ МАЛЬЧИКОВ ЗАВОДА РОЗЕНКРАНЦ
      В Петрограде стояла первая весна без царя. Лед еще не сошел с Невы, но на солнцепеке таял снег. И веяло теплом. И в Питере был Ленин.
      Решено было праздновать Первое мая по новому стилю, вместе с трудящимися всего мира — 18 апреля. Рабочие готовились к первой открытой маевке.
      В заводском комитете завода Розенкранц обсуждали, как лучше провести демонстрацию.
      — Пусть в колонне пойдут заводские мальчики, — сказал один из рабочих. — Раньше было опасно брать их с собой — того и гляди могли нагрянуть казаки. А теперь другое дело.
      — И пусть они пойдут впереди колонны, — поддержал его сосед, — ведь молодежь всегда должна быть впереди.
      И тут в разговор вмешался товарищ Лобов — руководитель большевиков завода Розенкранц.
      — Верно, — сказал он, — молодежь — наше будущее. Пусть мальчики идут впереди колонны. Но им нужно свое красное знамя.
      Все согласились с товарищем Лобовым, а товарищу Синайскому поручили обсудить с самими мальчиками, какую надпись сделать на первом детском революционном знамени.
      Самое бойкое место на заводе — кузнечный цех. Здесь чаще всего можно встретить мальчиков — учеников и подмастерьев. Они то и дело прибегают сюда. Одни — отковать деталь, другие — заправить инструмент, третьи — послушать рассказы веселого кузнеца, бывшего унтера на русско-японской войне, Егорова.
      Товарищ Синайский пришел в кузнечный цех, подозвал мальчиков и рассказал им про знамя. Мальчики встретили известие о знамени дружным «ура»ч Они были готовы немедленно идти заказывать знамя. Но товарищ Синайский сказал:
      — Подождите. Надо решить, что мы напишем на знамени.
      — Долой эксплуататоров! — выпалил подручный кузнеца в длинном кожаном фартуке. — Обязательно надо написать «Долой эксплуататоров».
      Все согласились с подручным, но решили, что одного «долой» мало. На настоящем знамени должно быть еще «да здравствует». А что должно здравствовать?
      — Социализм! — сказали все в один голос.
      — Правильно! — сказал товарищ Синайский и прочитал вслух коллективно сочиненную надпись для знамени: — «Долой эксплуататоров! Да здравствует социализм!»
      Он произнес эти слова и тут же почесал затылок. Надпись получилась правильная, но в ней не было ничего детского, а знамя-то было знаменем мальчиков. Чего-то здесь не хватало.
      Все задумались. В цехе стало тихо. Только было слышно, как гулко вздыхали кузнечные мехи. Казалось, им тоже было нелегко придумать хорошую «детскую» надпись на знамени.
      Одна голова хороша, две — лучше, а десять — совсем хорошо. Не прошло и нескольких минут, как невысокий паренек, ученик слесаря, воскликнул:
      — Придумал!
      — Говори!
      И паренек громким голосом по складам прочитал надпись для знамени:
      — «Долой эксплуататоров! Да здравствует детский социализм!»
      Никто из собравшихся не представлял себе, что означает «детский социализм», да такого понятия и в природе-то нет, но в этот момент надпись всем очень понравилась. И под общее одобрение было решено сделать на знамени именно такую надпись.
      Заказ отнесли в знаменную мастерскую. Там выбрали материал для знамени — вишневый шелк, форму знамени — с двумя треугольниками на конце. Но когда мастер разметил полотнище, то оказалось, что остается свободное место. И трое ребят, которым было поручено заказать знамя, на свою ответственность сделали не-большую приписку — «мальчики завода Розенкранц».
      Наконец знамя было готово, и его торжественно принесли в кузнечный цех для обозрения. Оно было вишнево-алым, совсем такое, как пламя кузнечного горна. По краям — золотое шитье. С левой стороны красовалась вышитая яблоневая ветка с белыми цветами. А через шелковое поле шла надпись, вышитая золотыми нитками: «Долой эксплуататоров! Да здравствует детский социализм! Мальчики завода Розенкранц».
      Ребята окружили знамя плотным кольцом, Каждому хотелось подержаться рукой за древко,, погладить гладкий прохладный шелк. Никогда еще мальчики завода Розенкранц не чувствовали себя такими счастливыми.
      Настал день первомайской демонстрации.
      Из ворот завода Розенкранц вышла колонна. Впереди, как было задумано, шли мальчики. Один из них нес знамя. Он принял его из рук товарища Лобова. И, крепко сжав руками древко, поднял высоко над колонной. Ветер с Невы в первый раз коснулся знамени, и оно ожило, затрепетало, захлопало. Знамя раздувало, как парус. А тяжелые золотые кисти медленно раскачивались, как маятники.
      За первым знаменем двинулись остальные. И казалось, что колонна движется по городу, как огромный корабль под алыми парусами. Чем крепче ветер, тем стремительнее плывет корабль.
      Над городом впервые в открытую звучали песни, которые много лет народ пел тайком, вполголоса. Люди выкликали вслух революционные лозунги. Был праздник народа, дышавшего ветром свободы.
      Знамя было тяжелым. Но юный знаменосец не хотел уступать его товарищу. Он шел и на ходу привставал на цыпочки, чтобы весь свободный Питер видел его родное знамя, чтобы люди знали — мальчики тоже в рядах демонстрантов, мальчики завода Розенкранц за революцию и против царя, за социализм и против эксплуататоров.
      Так по Петрограду двигалось первое детское революционное знамя, предок всех пионерских
      знамен. И на его тяжелом вишневом шелку золотом сиял лозунг, придуманный юными сынами революции — мальчиками завода Розенкранц.
     
      Сторож вынул изо рта погасшую трубку и выбил ее о ступеньку. На белом снегу выросла маленькая щепотка пепла. Потом он откинул правую полу караульного тулупа и достал звенящую связку ключей. Он выбрал нужный ключ, вставил его в скважину и повернул два раза слева направо. Замок щелкнул. Дверь, примерзшая за ночь к порожку, со скрипом отворилась. Как вихрь летел Володя по темной лестнице. Ступеньки вылетали у него из-под ног, как зубцы вращающейся шестеренки. Второй этаж...
      Володя подбежал к пионерской комнате и изо всех сил дернул за ручку. Дверь не поддалась, она была закрыта.
      «При чем здесь пионерская комната, — подумал Володя, — ведь я оставил знамя в классе. Сбегаю на третий этаж!»
      Володя шмыгнул в коридор и вошел в первый класс. Включил свет. Нет знамени. Позабыв повернуть выключатель, Володя кинулся дальше.
      Нет!
      Нет!
      Нет!
      Ни в одном классе третьего этажа знамени нет. Но еще остается четвертый этаж. И снова ступеньки — зубцы шестеренки — вылетают у него из-под ног.
      Товарищ!
      Друг!
      Где твое знамя?
      На четвертом этаже знамени не оказалось. Напрасно Володя Бубенец по нескольку раз забегал в один и тот же класс. Напрасно заглядывал в шкафы. Шарил под партами, знамени нигде не было.
     
      Глава вторая
     
      Вот уже два часа поезд сквозь белую завесу вьюги мчится к Москве. Мутная степь раскинулась бескрайным белым морем. А когда вагон начинает слегка покачивать, то кажется, что это белые сильные волны ударяются о его крепкие борта.
      Володе кажется, что поезд-корабль затеряется в мутном тумане и попадет не в Москву, а куда-нибудь еще. Но его волнение напрасно: два прочных стальных рельса, как линия на карте, соединяют Володин город с Москвой. Поезд не заблудится!
      Всего лишь два часа назад Володя простился с мамой, рассеянно выслушал все ее наставления, торопливо ткнулся губами в мамину щеку и очутился в поезде. Один! Не каждому мальчишке посчастливится ехать в поезде одному, да еще в Москву. И, хотя до столицы поезду предстояло мчаться целые сутки, Володины мысли давно обогнали мощный локомотив и были уже в Москве. Володя видел себя в столице. Вот он шагает по Красной площади с дядей Митей... Или нет, лучше один, ведь он не маленький!.. Мысли о Москве легко вытеснили тревожные воспоминания о бессонной ночи, о пропавшем знамени.
      В купе, кроме Володи, ехали военный и старушка.
      Как только поезд тронулся, старушка легла, поджала ноги калачиком и моментально уснула. А военный сел рядом с Володей и стал разбираться в большой папке, наполненной бумагами, вырезками, фотографиями и письмами.
      Володя невольно заглянул в папку, а военный, перехватив его взгляд, шутя сказал:
      — Мой архив. За время службы накопился.
      Выяснилось, что, хотя сосед и был в полной военной форме при погонах, он демобилизовался и ехал на родину через Москву.
      — Как тебя звать, хлопчик? — спросил солдат и, щелкнув портсигаром, извлек из него папироску.
      — Володей, — ответил мальчик.
      — И меня Володей! — улыбнулся военный, — Выходит, мы с тобой тезки.
      Тезки — это не родственники и не друзья. Но
      в дороге даже такой незначительный повод сближает людей. И через полчаса пионер Володя и солдат Володя уже стали друзьями. Солдат Володя положил перед мальчиком Володей папку и стал показывать ему фотографии.
      — Это наш расчет, — говорил он, протягивая снимок, на котором были изображены пять солдат и один сержант.
      Сержант сидел посередине с каменным лицом и смотрел на Володю. Солдаты почтительно обступили его. В одном из них Володя узнал своего соседа.
      — Это вы! — воскликнул он.
      — Правильно! — подхватил солдат. — А это наш командир сержант Кошечкин. Правильный мужик!
      Володя не совсем понимал, что значит «правильный мужик». Ему напротив казалось, что человек с каменным лицом скорее неправильный.
      — Он веселый, — перехватил его мысли солдат, — только на снимке получился неудачно. Боялся пошевелиться.
      Потом солдат показал Володе фотографии отца, матери и младшего брата.
      — Это мой братан. Такой же, как ты, хлопчик. А вот это... — Тут сосед взял в руки вырезку из газеты и протянул ее Володе.
      На газетном снимке был изображен солдат, стоящий рядом со знаменем.
      Володя внимательно посмотрел на фотографию, а затем перевел взгляд на солдата. И, хотя на снимке трудно было разобрать черты лица ,(вырезка была старой и немного смятой), мальчик заметил, что знаменосец очень похож на его соседа по купе.
      — Вы? — спросил он.
      — Нет, это мой отец, — ответил солдат.
      — Он был знаменосцем?
      — Как видишь.
      — И я... — начал было Володя, но тут же осекся.
      В это мгновение он вспомнил о пропавшем знамени, о двух стариках знаменосцах, и ему показалось, что теперь он не имеет права сказать: «Ия знаменосец».
      А солдат продолжал:
      — Отец был знаменосцем знаменитой Железной дивизии — была такая дивизия, — а звание знаменосца сохраняется за человеком на всю жизнь.
      — А чем знаменита эта дивизия? — заинтересованно спросил Володя.
      — Это долгая история, — сказал солдат.
      — Расскажите!
      Глаза Володи Бубенца так проникновенно смотрели на солдата, что тот не смог отказать мальчику.
      — Это долгая история, — повторил он, — но, если тебя интересует, могу рассказать то, что я узнал от отца. Начну я издалека.
     
      ПЕРВЫЙ РАССКАЗ СОЛДАТА
      Шла гражданская война. Гремели пушки, заливались пулеметы. Оглушительно лопались гранаты. Но два пистолетных выстрела прозвучали
      в грохоте войны и, как страшное эхо, прокатились по всей России. Это были выстрелы, направленные рукой врага в Ильича.
      В эти дни Железная дивизия стояла под Симбирском.
      На высоком волжском утесе, утопая в зелени, возвышался скромный русский городок, где родился Ленин. Но на родине Ильича были враги.
      Два предательских выстрела, прогремевших у завода Михельсона, были услышаны солдатами дивизии. И они послужили защитникам революции сигналом к штурму.
      — За раны Ильича! Вперед, на Симбирск!
      Тот, кто был в те дни в рядах Железной дивизии, помнит, как сражались бойцы с белогвардейцами. Каждому воину казалось, что он целится в того, кто стрелял в Ленина. Даже робкие становились в эти дни храбрецами. Раненые отказывались покинуть поле боя: «Больно?
      А Ильичу разве не больно?!»
      Симбирск был взят. И бойцы послали телеграмму в Москву Ленину:
      «Дорогой Владимир Ильич! Взятие Вашего родного города — это ответ на Вашу одну рану, а за вторую — будет Самара!»
      И Ленин, несмотря на тяжелую болезнь, ответил участникам штурма Симбирска:
      «Взятие Симбирска — моего родного города — есть самая целебная, самая лучшая повязка на мои раны. Я чувствую небывалый прилив бодрости и сил. Поздравляю красноармейцев с победой и от имени всех трудящихся благодарю за все их жертвы».
      А вскоре к красноармейцам Железной дивизии приехал товарищ от Ленина и вручил им за подвиги Почетное Революционное Красное Знамя. Первый знаменосец, красноармеец Щербаков, принял это знамя из рук посланца Ленина. И знамя начало свой славный долгий путь.
      Каждый красноармеец отдавал частицу своего сердца знамени.
      Но один красноармеец больше всех прославил знамя, и от этого знамя стало еще дороже и родней.
      Это был красноармеец первого отделения, первого взвода, первой роты 216-го полка Железной дивизии — Ленин Владимир Ильич.
      В двадцать первом году на собрании личного состава полка Ленин был избран почетным красноармейцем.
      Полковой писарь взял новенькую служебную книжку красноармейца, обмакнул перо в чернила и с нажимом стал заполнять документ;
      «Фамилия — Ленин.
      Имя — Владимир.
      Отчество — Ильич.
      Часть войск — 216-ый имени В. И. Ленина стрелковый полк.
      Номер роты или наименование команды — 1 рота.
      Номер взвода — 1 взвод.
      Номер отделения — 1 отделение».
      Когда документ был готов, на складе для Ильича было получено обмундирование: гимнастерка, брюки и островерхая суконная буденовка с большой малиновой звездой. А так как каждому красноармейцу полагается оружие,
      Ильичу была выделена винтовка образца 1891 года с граненым длинным штыком.
      На общем собрании выбрали делегацию, которая должна была отвезти в Москву почетному красноармейцу Ленину документ, обмундирование и оружие. Через всю страну добирались красноармейцы к своему великому однополчанину. Владимира Ильича им не удалось застать в Кремле, он чувствовал себя плохо и отдыхал в Горках. Но секретарь Ленина товарищ Фотиева приняла от делегатов полка и документ, и обмундирование, и оружие почетного красноармейца Ленина. Она заверила делегатов, что все это будет вручено владельцу.
      Отныне в строй под Почетное Революционное Красное Знамя Железной дивизии встал новый боец.
     
      Поезд подходил к большой станции. В мутном снежном тумане, как маяк, проплыла водокачка. Потом показались станционные строения. И, наконец, возник вокзал. Был день, но тучи так плотно заволокли небо, что казалось, уже наступили сумерки. На вокзале горели фонари.
      Солдат Володя встал и торопливо накинул на плечи шинель.
      — Пойду подышу воздухом, — сказал он.
      Володя остался вдвоем с маленькой бабушкой. Старушка спала все в том же положении. Ничто не тревожило ее.
      А Володя взял в руки газетную вырезку и внимательно посмотрел на отца своего дорожного знакомого, стоящего со знаменем у ноги,
      Он подумал о своем знамени. Обычно, когда знамя находилось в пионерской комнате, его никто и не замечал. Оно стояло, свернутое в трубочку, скромно, как географическая карта в углу за шкафом. По большим праздникам знамя извлекали на свет. Ему оказывали почести. Рядом с ним на сцене выстраивался караул, который менялся каждые десять минут.
      Но вот праздник кончался. Знамя снова сворачивали в трубочку и уносили в пионерскую комнату. Там, опустив свое красное крыло, знамя стояло до следующего торжественного дня.
      И вдруг знамя дружины пропало.
      Володя закрыл глаза и представил себе, как весть о пропаже знамени облетает всю школу. Незначительная весть тлеет медленно, как осиновое полено. Важная — горит, как бензин: искра мгновенно превращается в бушующее пламя.
      Пропало знамя!
      В школьных коридорах только и будет разговоров, что о знамени.
      — Куда оно могло деться?
      — Потерялось.
      — Не может знамя потеряться. Его похитили.
      И тут же непременно возникнет другой вопрос: кто виноват в пропаже знамени?
      — Известно кто — знаменосец Вовка Бубенчик. Он бросил знамя. Вот оно и пропало.
      Представив себе эти суровые слова, Володя даже поморщился.
      Потом Володя Бубенец вспомнил день, когда ребята выбирали его знаменосцем. О нем говорили такие хорошие, такие красивые слова, что Володе казалось, что это говорят не о нем, а о каком-то другом Володе Бубенце — его однофамильце. А потом, когда он уже держал в руках знамя дружины, старший вожатый Саша Щеглов произнес речь... Володя напряг память и вспомнил, о чем говорил Саша.
     
      РЕЧЬ ВОЖАТОГО САШИ
      Красное знамя!
      Знамя солдат. Знамя рабочих. Знамя пионеров.
      Разве не из одних нитей сотканы эти знамена?! Разве не в один цвет окрашены?! Разве солдаты не шли в бой с пионерским знаменем, и разве пионеры крепче жизни не хранили знамена солдат?!
      В годы Великой Отечественной войны в Крыму фашисты схватили знаменосца подпольной комсомольской организации. И вот молодой знаменосец стоит окруженный врагами, прижимая к себе алое полотнище, оторванное от древка. Рубаха на нем порвана. На лице кровоподтеки. Грудь тяжело поднимается.
      Фашисты требуют от молодого знаменосца назвать имена друзей-подполыциков, открыть явки, указать тайники с оружием. Они хотят заставить его изменить родному красному знамени. Но разве это возможно!
      Его били. Он молчал.
      Его пытали. Ни слова.
      Алое знамя стало еше алей от крови своего верного стража. Оно приняло на себя кровь знаменосца, но дало юноше такую силу, которую не сломить никакими пытками.
      Врагов охватила тупая злоба. Они никак не могли понять, откуда в этом мальчишке столько сил. Что он, сверхчеловек?!
      А знаменосец стоял перед палачами худой и тоненький, со знаменем в руках. И казалось, что в эту минуту он был и знаменосцем и древком красного знамени.
      И тогда фашисты вырвали из рук комсомольца знамя. Они связали ему ноги алым полотнищем, облили бензином и подожгли.
      Вспыхнуло пламя. Оно охватило знаменосца и знамя. Но, принимая эту страшную смерть, юноша не дрогнул. И только один раз разомкнулись его губы, чтобы выдохнуть последние слова:
      — Со знаменем умирать легко!
      Нет, знамя не может исчезнуть с лица земли. Знамя или живет, или погибает вместе со знаменосцем.
      Погибает?
      Нет, погибшее знамя продолжает жить в алых полотнищах тысяч знамен.
      В алых полотнищах тысяч знамен Знамя героя живет.
      С жизнью прощаясь, по ниточке он Знамя друзьям отдает.
      Пусть знаменосцы вплетут эту нить Каждый в свой стяг огневой.
      Знамя погибшего должен хранить Верный товарищ живой.
      Солдат Володя вернулся в купе после того, как дежурный по станции два раза ударил в медный колокол. Он был весь в снегу, и от него веяло морозцем. В душном купе даже стало прохладнее. В это время вагон качнуло — поезд тронулся. Старушка на мгновение открыла глаза, приподнялась и, убедившись, что ничего существенного не произошло, тотчас же уснула.
      А поезд набирал скорость. Колеса на стыках рельсов стучали все чаще. И вот уже безбрежный океан метели и снежных полей окружил поезд со всех сторон...
     
      ВТОРОЙ РАССКАЗ СОЛДАТА
      Было это во время Великой Отечественной войны.
      Бой сменял бой.
      Атака сменяла атаку.
      А дивизия все не отходила. Если бы она действительно была из железа, фашисты давно бы изломали ее своими танками и переплавили бы своими снарядами. Но волю советских воинов было труднее сломить, чем железо. И, когда пули и осколки уносили еще одну жизнь, ряды смыкались теснее.
      Бой сменял бой.
      Атака сменяла атаку.
      Порой на каждого советского солдата приходилось по меньшей мере пять фашистов. Но дивизия не отходила. Будто она пустила глубокие корни, вросла в землю, слилась с ней и живет одной жизнью. Когда проливалась кровь сол-
      дат, то казалось, что это ранена сама родная земля.
      И только один раз дивизия оторвалась от земли. Но не для того, чтобы медленно отойти назад. Бойцы и командиры поднялись в полный рост, чтобы начать контратаку.
      Раздалась команда:
      — Знамя вынести вперед!
      Знаменосец Ляпин наклонил древко и быстро стал снимать с него зеленый защитный чехол, сшитый из плащ-палатки. Потом он поставил древко к ноге и стал крутить его в руках. С каждым поворотом алое полотнище становилось все больше и больше. И, когда, подхваченное ветром, знамя полностью развернулось, он подхватил древко двумя руками и поднял знамя над головой.
      Когда огонь становился особенно плотным, бойцы могли залечь. Но разве можно склонить знамя перед врагом!
      Свистели пули, а Ляпин все шел и шел вперед. Со стороны казалось, что он шагает легко, почти плывет над полем, что он завороженный — не берут его пули. Но на самом деле каждый новый шаг стоил знаменосцу неимоверных усилий. Каждый шаг был шагом навстречу смерти.
      От разрывов земля дрожала, как во время землетрясения. Плыл сизый, горьковатый на вкус дым. Уже многих бойцов недосчитывала дивизия в строю. Но наступление продолжалось, и то слева, то справа вспыхивало солдатское «ура».
      И вдруг знаменосец Ляпин остановился. Что-то яркое, огненное вспыхнуло у него перед глазами, ослепило, резануло острой болью. Ляпин прижал ладонь к глазам и почувствовал, как кровь потекла по его пальцам. Одной рукой он прикрывал рану, а другой продолжал сжимать древко знамени. Он ничего не видел, но продолжал медленно идти вперед.
      И бойцам со стороны казалось, что ничего не произошло.
      В глазах было темно.
      «Это, наверное, от руки, — подумал Ляпин. — Надо отнять руку от глаз, и все будет видно». С большим усилием он оторвал руку от глаз и... ничего не увидел. Плотная, темная пелена застилала глаза. Сквозь нее нельзя было ничего рассмотреть. И солдат все понял.
      Ослеп!
      И вдруг ему захотелось двумя руками закрыть лицо и упасть на землю. Но вторая рука была занята: в ней было знамя. Ляпин поднял знамя выше и медленно зашагал вперед. Он спотыкался, но шел. Словно красное знамя вело его, как путеводная звезда.
      Пробегавший мимо боец заметил, что Ляпин прижимает руку к лицу и что по руке течет кровь. Он остановился и подбежал к знаменосцу.
      — Ты ранен, давай знамя.
      — Я сам, — ответил Ляпин не останавливаясь. — Я сам...
      — Ты же ничего не видишь?
      — Вижу.
      Но солдат знал, что знаменосец ничего не видит. Он осторожно взял его под руку и зашагал рядом. Ляпин принял эту помощь. Теперь он шел, опираясь на руку невидимого друга. Так было куда легче. Но силы оставляли его.
      Боец подозвал товарища, и тот подхватил Ля-пина с другой стороны. Теперь уже двое бойцов поддерживали раненого, ослепшего знаменосца, не пожелавшего расстаться со знаменем. Они шли втроем, а знамя развевалось над цепью, и никто не знал, что знаменосец тяжело ранен, что он идет, опираясь на друзей, поклявшись самому себе не расставаться со знаменем, пока бьется его сердце...
     
      Качается знамя,
      Горит высоко,
      Солдатские руки
      Сжимают древко.
      И знамя плывет
      Над полком не спеша.
      Для снайперов вражьих
      Мишень хороша!
      На знамя направил
      Глазок пулемет,
      И пули летят,
      Будто осы на мед.
      А ветер с солдатом
      Ведет разговор:
      «Чего ты под пули
      Шагаешь в упор?
      Пригнись, знаменосец,
      В огне пропадешь...» —
      «Но если пригнуться,
      То знамя пригнешь».
      Снаряд разорвался
      В мгновенье одно.
      Хоть веки открыты —
      Смертельно темно,
      Глаза прикрывая
      Тяжелой рукой,
      Он знамя держать
      Продолжает другой.
      Дается ему
      Каждый шаг нелегко,
      И кажется, держится
      Он за древко.
      И служит полотнище
      В дымке седой
      Слепому бойцу
      Путеводной звездой.
      Не гнется оно,
      Не дрожит под свинцом
      И делится светом
      С ослепшим бойцом.
     
      Наступили трагические дни. Обескровленная дивизия была окружена. Кольцо окружения все сужалось, будто враг сжимал на горле дивизии свои костлявые пальцы. И тогда оставшиеся в живых решили: надо спасать знамя, надо вынести его из окружения.
      Спасти знамя вызвался старший политрук Барбашев Александр Васильевич. Он принял знамя из рук часового.
      Солдаты простились со знаменем.
      Барбашев снял полотнище с древка, бережно сложил его и спрятал в вещевой мешок. Солдатский мешок с драгоценной ношей он надел не на спину, как носят его обычно, а на грудь. И старший политрук в сопровождении двух воинов отправился в путь.
      Три преданных сердца окружили знамя, словно заслонили его собой от врага.
      Они двигались днем и ночью. По глухим чащобам и по болотным топям.
      Днем скрывались, а ночью выходили из своих укрытий и шли бесшумные и невидимые, как призраки. Они пробирались под самым носом у врага. И, хотя жизнь трех знаменосцев на каждом шагу подвергалась опасности, дума о собственном спасении отошла на второй план. «Спасти знамя! Во чтобы то ни стало спасти знамя!» — думали бесстрашные знаменосцы, пробираясь на восток.
      Шестого августа три бесстрашных знаменосца вышли на окраину села Анютина. Тут их обнаружили фашисты.
      Трое советских воинов залегли в болоте. Начался бой. Не бой, а охота целого подразделения врагов на троих советских смельчаков. Враги окружили их, но не могли к ним приблизиться.
      Обреченные на гибель, воины защищали красное знамя. С отчаянным упорством они не подпускали врагов. Уже несколько фашистов нашли свою смерть на окраине села Анютина. Тогда решено было пустить в ход бронетранспортеры. С железным лязганьем они подползли к кромке болота и открыли по советским воинам пулеметный огонь. Фашисты были защищены толстой броней, а советские воины лежали под прикрытий ем небольшой болотной кочки. Вот погиб один воин. Теперь в ответ фашистам звучал грохот только двух автоматов. Потом замолчал еще один автомат.
      Последним погиб старший политрук Александр Васильевич Барбашев. На мгновение он поднялся над землей, словно хотел броситься на фашистов с умолкшим автоматом, и тут сразу несколько пуль просвистело над тонкой болотной травой. Одна пуля сперва пробила знамя, спрятанное на груди, потом — сердце.
      Так смерть сняла с поста последнего знаменосца.
     
      — А что будет, если знамя пропадет?
      Этот вопрос Володя Бубенец решился задать
      своему дорожному товарищу, когда за окном уже стемнело.
      — Когда часть теряет свое знамя — она пере-
      стает существовать как боевая единица. Разве можно положиться на людей, которые не смогли уберечь даже свое знамя. Солдат расформировывают по разным частям, а офицеров отдают под суд.
      Такого оборота дела Володя не ожидал. «Выходит, если наше знамя действительно пропадет, — думал он, — то нашу дружину расформируют? «Расформируют» — слово какое-то холодное и чужое».
      Володе стало не по себе. Но солдат Володя заметил это и поторопился успокоить его:
      — Ты думаешь, красное знамя пропало? Ну нет, брат! А дело было вот как...
      И солдат продолжал свой рассказ.
     
      ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ СОЛДАТА
      ...Теперь все трое защитников знамени отдали свою жизнь в неравном бою. Но даже мертвым старший политрук Барбашев продолжал прижимать знамя к груди и, казалось, не было такой силы, которая могла бы вырвать у него из рук боевую святыню.
      Фашисты, расстреляв советских воинов, не пожелали рисковать завязнуть в болоте и, развернув свои бронетранспортеры, вернулись в деревню, проклиная трех воинов, доставивших им столько беспокойства.
      Смерть сразила последнего знаменосца. Она сняла последнего часового с поста номер один.
      Но пост у знамени — бессменный пост!
      И смена пришла. Она пришла ночью без начальника караула, без разводящего. Не пришла, а прокралась под носом у врага.
      Очевидцами неравного боя были не только враги. Все, что произошло на болоте, видел старый солдат бывшего 301-го Бобруйского пехотного полка, царской армии кавалер георгиевского креста колхозник Дмитрий Тяпин. Бывший солдат прокрался ночью на болото, чтобы предать земле прах павших героев, и у одного из них, со шпалой старшего политрука на петлицах, обнаружил знамя. Оно лежало в вещевом мешке на груди мертвого знаменосца.
      Старый солдат смекнул, что неожиданно в его руках оказалась судьба дивизии. Спасет он это знамя, сбережет его — дивизия будет существовать, не выполнит своего священного долга, не сохранит знамя — не будет славной дивизии.
      И в эту ночь, приняв знамя из холодных рук мертвого знаменосца, старый колхозник Дмитрий Тяпин стал часовым. Теперь он уже был не хозяин самому себе. И, пока бьется сердце, он не имеет права покинуть свой пост до прихода смены.
      Тяйин хорошо понимал, что, если враги пронюхают, что он не просто старик, а часовой поста номер один, что он охраняет Боевое Красное Знамя, — его повесят. Но покинуть пост он уже не мог.
      Старик старательно завернул свою находку в брезентовую плащ-палатку и до рассвета зарыл ее глубоко в землю.
      Так среди вражеских частей возник пост номер один советской части.
      Прошел год, другой. Начинался третий.
      Наконец старому солдату пришла смена.
      Она явилась с грохотом разрывов, со скрежетом танков, с грозным и родным солдатским «ура». Она появилась с лавиной наших наступающих войск, освободивших село Анютино.
      И тогда в штаб явился Дмитрий Тяпин. Он встал навытяжку, приложил, как положено, руку к козырьку и доложил полковнику Петрову:
      — Товарищ полковник, я, солдат бывшего 301-го Бобруйского полка Дмитрий Тяпин, спас знамя дивизии и хочу передать его командованию.
      Тяпин привел воинов на то место, где было зарыто знамя. Он взял лопату и начал копать. Он копал молча. И все окружавшие его воины тоже молчали. Время от времени он останавливался, выпрямлялся и вытирал рукавом пот со лба. Потом снова брался за лопату, снова копал. И, хотя старику было нелегко орудовать лопатой, никто не предложил ему помощь: все понимали — он сам хочет исполнить свой долг.
      Когда лопата уткнулась в сырую, побуревшую плащ-палатку, Тяпин нагнулся, пошарил рукой в ямке и извлек оттуда сверток. Он развернул плащ-палатку, развязал вещевой мешок. Потом он неторопливо достал оттуда алое полотнище и высоко поднял его над головой. И оно захлопало на ветру, затрепетало, как живое пламя.
      На пост номер один заступил новый боец.
      А по всем фронтам разнеслись слова приказа: «За сохранение Боевого Знамени старейшего соединения Красной Армии патриота Советской Родины Дмитрия Тяпина зачислить в списки одной из частей соединения и представить к награждению орденом Красного Знамени».
     
      1
      Поезд прибывал в Москву на рассвете.
      Пока пассажиры — временные обитатели вагона — складывали свои пожитки, Володя Бубенец встал на свой пост к окну. Он прижался к холодному стеклу лбом, желая получше рассмотреть Москву.
      В это время за его спиной появился солдат Володя. Он положил руку на плечо мальчику и спросил:
      — А тебя кто встречать будет?
      — Дядя Митя! — уверенно ответил Володя-школьник Володе-солдату.
      — А ты с ним знаком?
      — По фотографии. Он высокий, худой, у него маленькая бородка. Мама говорит, что эта бородка у него с войны осталась.
      — Понятно, — сказал солдат, — раз бородка, значит, ты его сразу заметишь.
      Когда поезд наконец остановился у, перрона долгожданной станции Москва, Володя, подхватив чемоданчик, бросился было к выходу с намерением найти человека с маленькой бородкой, оставшейся с войны. Но в ту же минуту человек с бородкой неожиданно сам вырос на пороге купе.
      — Дядя Митя!
      — Владимир?
      Дядя и племянник, впервые увидевшие друг друга, неловко обнялись и направились к выходу. Володя так заторопился, что даже забыл попрощаться со своим дорожным товарищем. А солдат Володя не то с улыбкой, не то укоризненно сказал ему вслед:
      — До свиданья, тезка!
      — До свиданья! — отозвался Володя.
      Он хотел еще что-то сказать солдату Володе, но пассажиры уже подхватили его и дядю Митю и сталитеснить их к выходу...
     
      2
      Когда в городе много снега, на улицах становится тише. Словно кто-то повернул невидимый регулятор громкости. Шаги не звенят по камням — их смягчает снег. Машины по снегу идут мягче и тише. И даже голоса тонут в белых сугробах, которые не успела подобрать снего-
      очистительная машина с двумя стальными руками, прозванная московскими ребятами «давай-давай».
      Каждое утро, когда дядя Митя уходил на работу, Володя шел его провожать. А потом начиналось нескончаемое путешествие по Москве.
      Кремль. Университет на Ленинских горах. Метро. Планетарий. Володе не хватало дня. Он спешил. Он все хотел успеть. Вечером он возвращался домой такой усталый, что, едва приклонив голову, мгновенно засыпал.
      Однажды Володя не торопясь шел по улице и глядел по сторонам. Он рассматривал незнакомые дома с таким вниманием, как будто хотел с каждым из них познакомиться лично и даже заговорить.
      И вдруг Володя увидел приземистого паренька в аккуратно завязанной под подбородком ушанке. Ничего в этом пареньке не было приметного, и Володя наверняка не обратил бы на него никакого внимания, если бы он не нес на плече свернутое знамя.
      Увидев знамя, Володя замедлил шаги. «Знамя небольшое, пионерское. Совсем как мое?» — невольно подумал он.
      Но как могло знамя Володиной дружины очутиться в Москве?! Не совершило же оно одновременно с Володей такое большое неожиданное путешествие. Володя понимал это. И все же его потянуло к знамени. И, когда незнакомый паренек со знаменем поравнялся с ним, Володя загородил ему дорогу.
      — Слушай, — заговорил он. — Слушай... что у тебя за знамя?
      — Обыкновенное, — ответил незнакомый парнишка и с расстановкой добавил: — Пионерское.
      — Пионерское, — повторил Володя и протянул руку к знамени.
      — Но-но! — строго сказал парнишка и свободной рукой преградил Володе путь к знамени.
      Голос его звучал так твердо, что Володя сразу понял: с таким шутки плохи. Тогда Володя, которого вдруг потянуло к знамени, более сдержанно попросил:
      — Покажи!
      Парень смерил Володю взглядом, будто хотел испытать, стоит ли с ним связываться. И, видимо, почувствовав к нему доверие, осторожно опустил знамя на землю. Древко мягко коснулось снега. Знаменосед стал разворачивать полотнище.
      Нет, это было не Володино знамя. Но он стоял неподвижно, рассматривая старое полотнище пионерского знамени. На алом шелке был написан девиз:
      «Смена смене идет».
      Теперь уже паренек заинтересовался Володей.
      — А ты московский? — спросил он.
      — Нет, приезжий.
      — И я приезжий, — подхватил паренек, — я орловский.
      — А что ты а Москве со знаменем дела-» ешь? — удивленно спросил Володя.
      — Я за знаменем приезжал. Меня дружина прислала.
      — А как ваше знамя попало в Москву? — заинтересовался Володя. И подумал: «Наверное, тоже потерялось и вот нашлось... в Москве».
      А паренек уже отвечал на его вопрос:
      — У нашего знамени большая история... Оно побывало в самом логове фашистов. Шестнадцать лет дома не было.
      И вот что рассказал орловский пионер Володе Бубенцу.
     
      «СМЕНА СМЕНЕ ИДЕТ!»
      Случилось так, что мирное невысокое здание школы неожиданно превратилось в самую настоящую крепость. Много лет в стенах старенькой школы звенел раскатистый звонок, в коридоре слышался неустанный топот ребячьих ног, а из небольшого зала доносились музыка и пение. Теперь в школе стучали пулеметы, по коридору пробегали бойцы, а в зале стонали раненые.
      Уже несколько снарядов проложили бреши в кирпичных стенах школы. Парты были изрешечены пулями, а по разоренным классам плыл едкий пороховой дым.
      Но фашисты не могли вступить в это мирное здание, ставшее неприступной крепостью благодаря мужеству советских солдат.
      Бойцы стреляли из окон, положив автоматы на подоконники. А рядом с ними стояло красное
      знамя. Нет, это знамя не было полковым. Ведь школу оборонял не полк, а всего-навсего взвод. Да и вообще, знамя, с которым сражались защитники школы-крепости, было не военным. На алом шелку были написаны слова пионерского девиза: «Смена смене идет».
      Когда стрелковый взвод занял оборону в здании школы, кто-то из солдат крикнул:
      — Смотрите, знамя!
      И все увидели красное знамя, стоящее в углу пионерской комнаты.
      — Давайте его сюда! — сказал лейтенант, командир взвода.
      Он взял знамя в руки и, прижимаясь к стене, подошел к окну. Несколько пуль просвистели совсем близко. Но лейтенант, не кланяясь пулям, дошел до окна и поставил знамя так, чтобы оно было видно со стороны улицы.
      — Пусть видят, — сказал он, — что мы сражаемся со знаменем.
      Так неожиданно мирное знамя пионеров стало боевым знаменем стрелкового взвода.
      Весь день солдаты удерживали школу, не пускали врага к стенам своей крепости. Многие бойцы сложили свои головы в этом бою. Остальные, тяжело раненные, продолжали отстреливаться.
      И только под вечер, когда последний советский воин замертво упал на умолкший пулемет, фашистам удалось ворваться в школу.
      Один фашистский солдат увидал в руках мертвого бойца красное знамя. Оно было в нескольких местах пробито пулями. Пряча в ранец свой военный трофей, фашист был уверен, что
      ему досталось боевое знамя одного из прославленных советских полков. То, что это было знамя героев, фашист без труда определил по дырочкам — следам от пуль.
      Если бы захватчик знал русский язык, он прочел бы на знамени слова: «Смена смене идет!» Но немец не знал русского языка, и ему не могло даже прийти в голову, что у него в руках не боевое, военное знамя, а знамя детское, пионерское. Фашист предвкушал, как, вернувшись с войны, он по вечерам будет показывать свой славный трофей друзьям и знакомым и как немецкие дети будут с затаенным восторгом смотреть на него — обладателя поверженного знамени...
      Фашист спрятал свое знамя в вещевой мешок, но не долго проносил свой трофей за плечами. В одном из боев он был тяжело ранен и умер в полевом госпитале. Знамя досталось военному врачу. Врач тоже обрадовался находке и сохранил знамя до конца войны. Но так как он вернулся в свой Гамбург не победителем, то решил не хвастаться своей случайной добычей, а поспешил продать красное знамя в магазин подержанных вешей.
      Пионер!
      Представь себе свое родное знамя вдали от Родины, брошенным в одну кучу со старыми ботинками и потертыми куртками, выгоревшими зонтами и аккордеонами с пожелтевшими клавишами. Что бы ты сделал, чтобы спасти родное знамя? Перешел бы несколько границ, дошел бы пешком до далекого Гамбурга и вызволил знамя из позорного плена? Говоря честно, это было бы
      тебе не под силу. И знамя твое пропало бы, если бы не великая сила, имя которой — международная солидарность трудящихся. Нет, недаром на знамени был написан девиз: «Смена смене идет!»
      Пусть немец и француз, китаец и русский не понимают языка друг друга, но язык красного знамени понятен всем. И на смену русским вои-нам-героям пришли немцы-антифашисты.
      Проходя мимо магазина подержанных вещей, сотрудник одной немецкой прогрессивной газеты увидел на витрине красное знамя и сразу понял: знамя в плену.
      Он вошел в магазин и спросил, продается ли знамя?
      Услужливый приказчик ответил, что знамя, как и все прочие товары, продается и что стоит оно 250 марок.
      250 марок! Где взять такие деньги?
      И тогда корреспондент газеты вместе со своими товарищами отправился на сбор денег к рабочим, к грузчикам, к рыбакам.
      — Надо спасти красное знамя, — говорили журналисты, и каждый, к кому они обращались за помощью, лез в карман и доставал оттуда немецкие деньги — марки.
      Весть о том, что надо спасти красное знамя, облетела весь Гамбург. Уже были собраны необходимые 250 марок, а средства на спасение красного знамени продолжали поступать. Их хватило не только на то, чтобы выкупить знамя, но и на то, чтобы послать делегацию в Бонн для вручения спасенного знамени Советскому посольству.
      И вот знамя вернулось на родину, и теперь оно поедет в Орел, туда, где враг вырвал его из
      рук мертвого бойца. Вместе со знаменем немецкие друзья прислали письмо.
      «Передача этого знамени, — писали они, — должна быть символом прочной дружбы между советской и немецкой молодежью. Подписавшие это письмо никогда не допустят, чтобы их заставили взять в руки оружие и обратить его против советского народа. Они приложат все силы к тому, чтобы помешать возрождению германского милитаризма и одержать победу над врагами мира».
     
      Володя задумчиво смотрел на знамя с такой трудной, но гордой судьбой, и мысли его невольно возвращались к его собственному дружинному знамени. Ведь оно тоже было алым, пионерским, дорогим...
      Володе вдруг захотелось поделиться с этим незнакомым пареньком своими переживаниями, рассказать ему о пропавшем знамени. Но вместо этого он просто крепко пожал ему руку.
      — Мне пора! — сказал знаменосец и поднял знамя на плечо.
      — Прощай!
      — Прощай, — почти шепотом ответил Володя Бубенец.
      Незнакомый паренек зашагал по заснеженному городу. А Володя смотрел ему вслед. Вот знаменосца уже не стало видно. Он будто растаял в белых прядях метели. И только знамя еще трепетало, билось на ветру, алое, неостывающее. И, казалось, снежинки, касаясь его огненного крыла, таяли.
      «Если знамя, прошедшее такой трудный путь, вернулось в свою дружину, то неужели мое знамя не найдется!»
      Так думал Володя, но маленькая искра надежды светила ему очень слабо. Встреча с незнакомым знаменосцем снова пробудила в нем тревогу о знамени.
      Плохи твои дела, Бубенчик, знаменосец без знамени.
      Где искать тебе утешения? Кто придет тебе на помощь? Товарищи? Но что могут они сделать, если знамени нет?.. Если бы знамя у него отняли чужие мальчишки, он не задумываясь бы полез в драку. Если бы знамя очутилось в воде — бросился бы в воду. Если бы случился пожар... И Володя вспомнил о подвиге тамбовского пионера Володи Кутышова.
      Где пожар?
      За рекой Загорелось Здание.
      Нет воды под рукой.
      Если б знать заранее!..
      Вот огонь замелькал,
      А вода на донышке.
      Вот пожар пересчитал В школьном доме ребрышки.
      Свищет он, как буран.
      Окна в черной копоти.
      Знамя,
      Горн,
      Барабан
      В пионерской комнате.
      Знамя!
      Шелку его
      Не чернеть же в пламени. Ведь отряд без него, Словно полк Без знамени.
      Кто там хочет с огнем Силами помериться? Красный галстук на нем. Нет, глазам не верится!
      Стой, товарищ пионер,
      Ведь пожар не тушится.
      Может крыша, например,
      На тебя обрушиться.
      Может едким дымом грудь Захлестнуть отчаянно.
      Может пламя полоснуть По глазам нечаянно...
      Но в огне и дыму Он не слышит доводов.
      Он скрывается в дому Без особых проводов.
      Просто так —
      Прижал ладонь,.
      Чтоб глаза не выело.
      Просто гак —
      Нырнул в огонь.
      Не видали вы его?
      Ждут ребята,
      А в окне
      Жар не истощается.
      Может, мальчик в огне С жизнью распрощается? Может, кинуться за ним В дом, где пламя пенится, Всем отрядом За одним,
      За бесстрашным ленинцем?
      ...У него в глазах туман. Веки опаленные.
      Знамя,
      Горн,
      Барабан,
      Руки обожженные.
      Воду пьет,
      Течет вода
      В складки шелка красного. «Не беда!
      Ерунда!
      Ничего опасного!»
      Знамя алое при нем (Это видел тоже я), Опаленное огнем,
      На него похожее.
      И стоит оно в строю, Дымом перевитое,
      Словно только что в бою Пулями пробитое.
      Дядя Митя, как большинство москвичей, был человеком чрезвычайно занятым. Каждый раз, затемно возвращаясь с работы, он испытывал перед своим племянником чувство неловкости: вот пригласил к себе в гости человека, а сам бросаешь его на целый день.
      — В воскресенье, — говорил он, и глаза его оживлялись, — мы с тобой исходим всю Москву, Везде побываем. Готовь силы!
      И вот наступило воскресенье!
      Впервые в маленькой комнате дяди Мити не зазвенел будильник, словно он уснул на своем посту.
      Спал будильник. Спал дядя Митя. Не спал Володя. Он лежал с открытыми глазами и терпеливо ждал пробуждения дяди.
      Наконец дядя Митя открыл глаза. Он потянулся, покосился на часы и сам себе скомандовал привычное: «Подъем!»
      Володя только и ждал этой команды, он тут же соскользнул с сундука, на котором дядя Митя соорудил ему постель, и, прыгая то на одной, то на другой ноге, стал натягивать брюки. Несмотря на воскресный день, дядя Митя не стал залеживаться в постели и тоже оделся быстро. Он долгое время был военным и привык к порядку.
      Дядя Митя предвкушал, как удивит он племянника достопримечательностями столицы. Но только он привез Володю к зданию университета, как тот воскликнул:
      — А я здесь уже два раза был!
      Вот так удивил!
      Дядя Митя устремился со своим гостем на огромный стадион в Лужники. Но едва они вошли в ворота стадиона, как выяснилось, что приезжий Володя ориентируется здесь лучше, чем москвич дядя Митя.
      — Ко Дворцу спорта надо идти правее! — говорил Володя.
      Дядя Митя был разочарован. А мальчик лукаво поглядывал на него и улыбался.
      После обеда было решено продолжить путешествие.
      Теперь, когда дядя Митя понял, что самыми известными местами столицы племянника не удивишь, он призадумался. Ведь получалось, что не он показывает Володе Москву, а Володя водит его по родному городу.
      После обеда дядя Митя с некоторой опаской (вдруг он и там уже побывал?!) спросил племянника:
      — Хочешь, поедем в музей Советской Армии?
      На этот раз дяде Мите повезло: Володя там не был.
      В музее было тихо. Все говорили вполголоса, словно боялись потревожить покой старого оружия, которое попало сюда из горнила войны. Казалось, что вороненые автоматы, пистолеты, ножи еще хранили тепло рук воинов. И, хотя оружие не сверкало, как на параде, а напротив, порой было ржавым, с вмятинами, оно приобрело особую цену. Самый простой, поржавевший от времени солдатский штык был здесь дороже штыка, откованного из чистого золота.
      В музее дядя Митя очень коротко тихим голосом отвечал на все Володины вопросы,словно спешил скорее вернуться к своим мыслям и воспоминаниям. Старый воин, он понимал безмолвный, но красноречивый язык оружия.
      Так, переходя из зала в зал, племянник и дядя подошли к стене, на которой висели знамена войны.
      Одно из них сразу приковало к себе внимание Володи. Красное полотнище, как в часы безветрия, свисало с древка. Алый шелк, выгоревший на солнце, весь был изрешечен.
      — Это следы от пуль, — коротко сказал дядя.
      Володя тихонько приподнял полотнище и прочел: «629 стрелковый Ордена Суворова полк».
      Дядя Митя сказал:
      — Сосчитай пробоины.
      — Зачем? — спросил мальчик.
      — А затем, — сказал дядя Митя тихим голосом, — что под огнем знамя все время было в руках знаменосцев. И все пули, пробившие шелк, пролетали над их головами. Некоторые пули попадали не в знамя, а в того, кто нес его под ураганным огнем.
      Володя удивленно посмотрел на дядю Митю, потом приподнялся на цыпочки и начал считать. И, пока он считал, дядя Митя внимательно следил за ним, будто боялся, как бы племянник не забыл сосчитать даже самой маленькой дырочки. Пулевых пробоин оказалось 126.
      Володя закончил счет и повернулся к дяде.
      — А вы откуда знаете про это знамя? — спросил он, догадываясь, что дядя Митя имел какое-то отношение к знамени.
      А дядя Митя не спешил с ответом, словно, прежде чем дать ответ, хотел что-то припомнить.
      — 9 февраля 1944 года, — сказал дядя Митя, — полк вел бой за деревню Паново. Мы были окружены врагами. Штаб полка находился в боевых порядках. Знамя было в руках солдата Морозова. Он нес его впереди наступающих цепей. Уже несколько десятков пуль пробили полотнище, а он все шел и шел. Одна из пуль убила знаменосца. Тогда знамя взял боец... — Дядя Митя сделал паузу, словно хотел вспомнить имя бойца. — Знамя взял боец Берестов. Но и ему было суждено встретить смерть со знаменем в руках. И тогда, — дядя Митя вздохнул, — тогда знамя взял я. Но меня тоже ранило. И тогда знамя подхватил...
      Дядя Митя замолчал, словно прервал свой рассказ для того, чтобы вспомнить имя воина, принявшего знамя из его рук. Но это имя ему так и не удалось вспомнить.
      — Дядя Митя, значит, вы были знаменосцем? — спросил Володя.
      — Выходит, был. Ведь знаменосцем стано-
      вится тот, кто принимает знамя у павшего товарища.
      Дядя Митя замолчал.
      — Совершенно верно!
      Эти слова были произнесены незнакомым человеком в военной форме. Он стоял за спиной Володи и дяди Мити и невольно оказался свидетелем их разговора.
      — Совершенно верно, — повторил незнакомец, — меня тоже никто не назначал знаменосцем. А в бою получилось так, что мне пришлось взять в руки знамя.
      И незнакомец кивнул головой на знамя, висевшее рядом со знаменем дяди Митиного 629-го стрелкового Ордена Суворова полка.
      Володя посмотрел на знамя и от удивления даже отступил на шаг. На знамени было написано золотом: «Смена смене идет!»
     
      РАССКАЗ НЕЗНАКОМЦА
      Дело в том, что не только человек неожиданно может стать знаменосцем полка, но и любое знамя, если нужно, может стать боевым. Может очутиться в бою и пионерское знамя. Вот так знамени дружины школы № 4 города Актарска довелось временно быть знаменем полка.
      В тревожном 1941 году в помещении школы в далеком приволжском городке Актарске формировалась новая артиллерийская часть. Днем и ночью обучались молодые артиллеристы. Им не терпелось поскорее попасть на фронт, помочь Родине в трудный час. Но когда солдаты освоили наконец боевую технику и были готовы вступить в бой, то оказалось, что у части нет своего знамени. А разве часть без знамени может считаться полноценной частью?! И вот решено было обратиться к своим шефам — пионерам четвертой средней школы — с просьбой дать полку на время свое знамя. Некоторые бойцы стали было возражать: как это мы, воины, будем воевать под детским знаменем, не подходит оно нам. Но комиссар полка ответил им так:
      — Раз знамя красное, значит подходит. А будет ли оно боевым — это уж от вас зависит.
      Командование обратилось к пионерам с просьбой уступить на время знамя дружины:
      — Кончится война, мы вам вернем знамя.
      Командир полка дал клятву пионерам, что полк знамя сохранит, чего бы это бойцам ни стоило, и после войны возвратит его ребятам.
      Так пионерское знамя попало на фронт. Ему предстояло двинуться с бойцами в нелегкий путь. От родного Актарска до фашистского Берлина. В каких только переделках не побывало пионерское знамя. Но храбрые руки знаменосцев ни разу не выпускали древка. Через некоторое время полку было вручено настоящее боевое знамя, но знамя дружины не сдали в архив. Оно продолжало путь с полком, и в трудные минуты бойцы вынимали его из чехла и шли с ним в бой.
      Артиллеристы сдержали клятву: когда кончилась война, они вернули ребятам их пионерское знамя. Тяжело было воинам расставаться с этим знаменем, ведь оно стало как бы знаменем полка. Но дали клятву, надо ее держать. И вот знамя отправилось в обратный путь из Берлина в Актарск. Вместе со знаменем было отправлено и письмо:
      «Ваше знамя, хранившееся вместе с боевым Красным Знаменем полка, являлось в годы войны символом героической борьбы наших воинов, их верности великому советскому народу — на-роду-победителю, их беззаветной преданности Коммунистической партии, советскому правительству.
      Теперь, в день первой годовщины нашей славной победы над фашистской Германией, мы с гордостью возвращаем вам это прославленное знамя с полной уверенностью и надеждой на то, что оно является для вас символом борьбы за отличную учебу, порядок и дисциплину».
      Так простое пионерское знамя сослужило службу защитникам Родины в трудные годы войны.
     
      Володя стоял рядом с двумя знаменосцами, и снова тревожные мысли о знамени дружины вернулись к нему. И ему вдруг захотелось рассказать дяде Мите и этому незнакомому военному о своих переживаниях. И, если бы он решился на это, он сказал бы так: «Товарищи знаменосцы, я тоже знаменосец. Конечно, не военный, не боевой, а пионерский. Но я — растяпа, я бросил свое знамя в пустом классе и ушел. Я думал, что знамя дружины это так... это не важно... Вернее, я не думал так — так получилось. Что теперь делать?! Посоветуйте!»
      Но какой совет могли дать ему знаменосцы? Ведь лучший их совет — это пример того, как надо хранить свое знамя, как надо нести его впереди и не выпускать из рук, если даже это стоит жизни!
      Знаменосцы молчали. Молчал Володя.
      А потом незнакомый военный показал еще на одно знамя и сказал:
      — Вот это знамя боевое, но оно в трудную минуту попало в руки пионеру, такому пареньку, как ты. И он, рискуя жизнью, сохранил боевое знамя, как настоящий воин-герой.
      И знаменосец рассказал Володе историю знамени и его юного знаменосца.
     
      РАССКАЗ О ЮНОМ ЗНАМЕНОСЦЕ
      Темно в глазах солдата.
      Солдат едва живой.
      Осел тяжеловато На камень мостовой.
      Он глаз не поднимает.
      Упал на полпути.
      Он знамя обнимает.
      Он знамя прижимает К простреленной груди.
      От боли — зной слепящий.
      В глазах — тупая мгла.
      И смерть, как разводящий,
      К солдату подошла:
      «Пора, солдат, сменяться,
      И жизнь пора кончать —
      Ни плакать,
      Ни смеяться,
      Навечно замолчать».
      Он смерти не боится,
      Он шепчет ей в ответ:
      «Я рад с поста смениться,
      Да только смены нет,
      Я знамя полковое Оставить не могу.
      Ведь знамя боевое Достанется врагу».
      Уже ни сил, ни крови В запасе у бойца.
      И смерть у изголовья Стоит и ждет конца.
      И нет ему спасенья..Пылают тополя.
      Как в дни землетрясенья, Качается земля.
      Вдруг мальчик появился, Дорогу пересек,
      И над бойцом склонился Безвестный паренек.
      Встал мальчик на колено,
      Он чувствует беду.
      «Ну вот явилась смена...» — Сказал солдат в бреду.
      Холодными губами Шепнул:
      «Когда сменюсь,
      Хранить родное знамя Дай клятву мне...» —
      «Клянусь!
      Клянусь, — промолвил тише, — Клянусь! Всегда готов!»
      Да жаль уже не слышал Солдат горячих слов.
      Он смотрит на солдата,
      Погибшего в пути.
      Он видит — знамя сжато Руками на груди.
      И поднял стяг руками, Вздохнувши тяжело. Еще хранило знамя Солдатское тепло.
      Ревел военный ветер Над тихим пареньком: «За знамя ты в ответе Теперь перед полком».
      Пусть заняты врагами Кварталы городка, Невидимое знамя В руках у паренька,
      Он знамя навещает В заветном тайнике.
      И алый шелк вещает Мальчишеской руке:
      «Не зная передышки,
      Храни меня пока.
      Теперь ты не мальчишка,
      А знаменщик полка».
      Шли дни... недели... годы... И бой под городком. Дыхание свободы Врывается с полком.
      И знамя полковое, Спасенное, родное, Советский паренек Из тайника извлек.
      И сразу над рядами Захлопало оно:
      Невидимое знамя Вдруг стало всем видно.
      Уже идет рядами Естественный вопрос:
      — Кто спас родное знамя? Солдат или матрос?
      И если верить слухам,
      То он в плечах широк... Нет! Это сильный духом Обычный паренек*
      Опасностью проверен И страхом не сметен,
      Остался клятве верен,
      Дождался смены он.
      С военным стягом алым Он встал перед полком,
      И знамя прошептало,
      Прощаясь с пареньком:
      «Сдержал ты клятву честно,
      Тверда твоя рука.
      Таким всегда есть место Под знаменем полка!»
     
      Было уже поздно, когда Володя и дядя Митя, простившись с незнакомым знаменосцем, покинули музей.
      На обратном пути они шли молча. У каждого из них было что вспомнить, о чем подумать после встречи со старыми заслуженными знаменами.
      Вероятно, дядя Митя вспоминал свою боевую юность, бой за деревню Паново, момент, когда он принял знамя из рук мертвого товарища...
      А Володя Бубенец, знаменосец дружины, думал свою трудную думу.
      Красное знамя. Неважно, расшито оно золотом или скроено из простого кумача, украшено тяжелыми золотыми кистями или прибито к неокрашенному древку. Нет, не золотая канитель, не сверкающий наконечник делают знамя бесцен-
      ным для советского человека. Знамя красно подвигами, которые совершают люди.
      Бегут по земле паровозы, построенные из пионерского лома, зеленеют деревья, посаженные руками пионеров, Пионеры штурмуют непроходимые леса и не отступают перед трудной задачей, выручают в трудную минуту товарища, совершают благородные поступки, отдают свои юные силы РодинеГ}И неважно, что порой дела ребят кажутся очень скромными и совсем не похожи на подвиги. И совсем необязательно все свои славные дела пионеры совершают под развернутым знаменем. Но именно эти хорошие, честные поступки покрывают славой пионерские знамена, делают знамена дорогими каждому большому и маленькому человеку страны.
     
      Глава четвертая
     
      И вот настало время возвращаться Володе домой.
      Прощай, Москва, — большая, шумная, загадочная. Прощай, дядя Митя!
      Дядя и племянник обнялись.
      Володя сказал:
      — До свиданья! Спасибо!
      Дядя Митя сказал:
      — Жаль, что мало погостил. Летом приезжай опять. Кланяйся маме!
      Володя остался в вагоне, а дядя Митя, пощипывая свою «военную» бородку, пошел к выходу. И вот уже поезд медленно поплыл вдоль перро-.
      на. Володя видел из окна, как дядя Митя шел по перрону вслед за поездом и махал рукой. Поезд побежал быстрее, и-дядя Митя отстал.
      Володя отошел от окна, сел на полку и задумался. И кто бы мог подумать, что судьба снова сведет его со знаменосцем, что на этот раз знаменосцем окажется невысокая светловолосая девушка. Она вошла в купе с небольшим баульчиком, в белом пуховом платке, из-под которого были только видны глаза и нос.
      Девушка положила баульчик на скамейку, развязала свой пуховый морозный платок, и сразу на плечи рассыпались светлые льняные волосы. Казалось, что она рассыпала волосы нечаянно и, вооружась гребенкой, спешила их скорее собрать вместе. Девушка улыбнулась Володе и сказала:
      — Здравствуй!
      И Володя кивнул ей головой:
      — Здравствуйте!
      Девушка села в поезд не в Москве, а на ближайшей станции. И, глядя на ее раскрасневшееся лицо, Володе казалось, что она опоздала на поезд и два часа бежала следом, пока не нагнала его.
      — Ты один едешь? — спросила девушка.
      — Один, — с достоинством сказал Володя, а про себя подумал: «Какая разговорчивая! И все-то ей надо знать...»
      А девушка действительно оказалась разговорчивой. Не успела она раздеться и разложить необходимые вещи (книжку, мыльницу, одеколон), как начала буквально осаждать Володю расспросами. Ее все интересовало: откуда и куда Володя едет, в каком классе он учится, хорошо ли катается на коньках.
      Володя нехотя отвечал на ее вопросы. И ему очень хотелось подчеркнуть своей сдержанностью, что он человек серьезный, а не какой-то там беспечный мальчишка, которого так запросто можно спрашивать о чем угодно. И тут он не выдержал и бросил фразу, которую никак не мог себе простить. Он сказал:
      — Я — знаменосец дружины.
      Ему почему-то казалось, что это произведет впечатление на незнакомую девушку и она тут же прекратит свои неуважительные вопросы.
      Но девушка, узнав, что Володя знаменосец, оживилась еще больше.
      — Вот здорово, — воскликнула она, — и я тоже была знаменосцем!
      — В дружине? — заинтересовался Володя.
      — Нет, на стройке, — ответила девушка.
      — На стройке? А разве на стройках бывают знаменосцы?
      Он не поверил девушке.
      — Бывают.
      — А что же они делают? — спросил Володя и недоверчиво оглядел девушку: мол, что серьезного можно ожидать от такой пигалицы. Ей и знамя-то не удержать на ветру.
      — Что делают? — переспросила девушка. — То же, что и в бою.
      «Ну это уж ты загнула!» — едва не вырвалось у Володи. Но он промолчал.
      Однако девушка прочитала в его глазах недоверие. И вот что она рассказала Володе.
      Это произошло на Волге, на строительстве гидроэлектростанции, неподалеку от города Горького. В канун Первого мая дикий и необузданный паводок нарушил все планы строителей и поднял волжскую воду выше проектной отметки. Вода прибывала. Течение было особенно быст-. рое, будто волжская волна спешила опередить строителей. Над стройкой нависла угроза.
      Самым уязвимым местом оказались шлюзы. Именно здесь незваная гостья — сильная тяжелая вода — стала размывать дамбу. Вопрос стоял так: или весенняя хмельная Волга размоет вал и хлынет в котлован, все разрушая на своем пути, топя экскаваторы, краны, временные постройки, или людям нечеловеческими усилиями удастся сдержать грозное наступление Волги.
      В поселке уже были вывешены алые первомайские знамена. Но улицы были безлюдны. В клубах не гремели оркестры. Не звучали песни. В домах не пекли пироги. Все ушли на дамбу, как на фронт.
      Сюда, на узкую земляную перемычку, мчались самосвалы с мешками цемента, с бутом. Но и машины оказались бессильными сдержать натиск Волги.
      И тогда комсомольцы бросились в ледяную воду и стали грудью сдерживать балласт. Вода сбивала с ног смельчаков. Она сводила руки, брала за горло каждого, кто осмелился вступить с ней в единоборство. Наступил такой критический момент, когда люди на минуту разуверились в своей силе. Усталые, окоченевшие,
      они вдруг почувствовали, что Волга сильнее, что у них нет больше сил бороться.
      И тогда секретарь комитета комсомола тихо сказал девушке-комсомолке:
      — Сбегай в комитет. Принеси знамя.
      Девушка удивленно посмотрела на него, не понимая, для чего здесь в грязи и воде нужно чистенькое шелковое знамя комсомольцев стройки. Заметив, что она мнется, секретарь сказал:
      — Беги скорее. Так надо!
      Через пятнадцать минут девушка вернулась, держа в руках свернутое знамя.
      — Разверни знамя и встань повыше, чтобы тебя все видели, — сказал секретарь.
      Девушка со знаменем забралась в кузов заглохшего самосвала и развернула знамя. Сильный ветер вырывал у нее из рук алое полотнище. Руки окоченели на ветру и казались чужими. Но она все же продолжала держать древко. Временами девушке казалось, что у нее не хватит сил стоять на ветру со знаменем. Ей хотелось хоть на минутку укрыться от ветра, погреть дыханием руки.
      «Зачем понадобилось знамя, — думала она, — что здесь — торжественное собрание, что ли?»
      И тут девушка-знаменосец заметила, — а с самосвала ей было видно, что происходит на дамбе, — девушка заметила, что в борьбе со стихией произошел какой-то перелом. Теперь люди бросились вперед с невиданным упорством и настойчивостью. Когда обессилевали одни, на смену им приходили другие. В воде работали рабочие и инженеры, рядовые и командиры, Так бывало на
      фронте, когда все воины без разбора поднимались в атаку, одинаково рискуя жизнью во имя Родины. И вот сейчас перед лицом Красного знамени этот неписаный закон фронта вступил в силу. Красное знамя, развевающееся на дамбе, придавало людям силы, оно вселяло в них веру в победу, которая одинаково необходима и в бою с врагом, и в бою со стихией.
      А девушка, неожиданно ставшая знаменосцем, теперь чувствовала; что значило для изнуренных людей появление знамени. И, несмотря на то, что ее всю трясло от холода, что руки давно посинели, она упрямо продолжала держать знамя поднятым.
      Волга сдалась, отступила. Человек победил стихию. И скромное знамя комсомольцев строительства Горьковской ГЭС развевалось над дамбой, как знамя победы.
     
      Девушка окончила свой рассказ, а Володя почувствовал большое уважение к ней — к обычной, ничем не выдающейся комсомолке. Будто теперь рядом с ним была другая девушка, а не веселая болтушка, вскочившая на подножку вагона на одной из подмосковных станций.
     
      2
      На узловой станции поезд стоял долго, и Володя, пользуясь своей самостоятельностью, решил выйти из вагона. Он натянул пальто, нахлобучил шапку и пошел к выходу. «Хорошо отправляться в путешествие, — думал он, — но домой возвращаться еще лучше!» И Володя стал подсчитывать, сколько часов ему осталось до дома.
      Он спрыгнул с высокой подножки и начал прогуливаться по заснеженным путям.
      В это время вдалеке послышался протяжный гудок паровоза. К станции приближался поезд. Паровоз гудел, он требовал, чтобы ему уступили путь. Но светофор смотрел на него красным глазом, словно говорил: «Придется подождать!» Паровоз замолчал и стал притормаживать. Всю дорогу он бежал, а у станции замедлил ход. Мимо Володи проплыл разгоряченный паровоз, а за ним товарные платформы. В конце был прицеплен небольшой пассажирский вагон. «Странный состав!» — подумал Володя.
      Все платформы загружены никчемным ржавым железом. Гнутые балки, старые колеса, сломанные кровати, разбитые батареи парового отопления и множество других никому не нужных, отслуживших свой век предметов громоздились друг на друге. Такому грузу место на свалке, а его везут куда-то.
      Володя шел вдоль состава, надеясь найти что-нибудь интересное. Но ничего, кроме старого, ржавого гнутого железа, не находил. Так он дошел до последнего вагона.
      Рядом с товарными платформами зеленый пассажирский вагончик выглядел посторонним. Над вагоном вился тоненький дымок: видимо, внутри топилась печка. «Что за странные пассажиры едут в этом единственном пассажирском вагоне?» — подумал Володя и всмотрелся в окна.
      И вдруг в одном из окон он увидел красное знамя. Знамя стояло у окна, и его шелковое полотнище было наполовину развернуто. Володя привстал на цыпочки и прочел два слова: «Будь готов!» Эти слова были написаны золотом по красному. «Да это же пионерское знамя! — подумал мальчик, не отрывая глаз от знамени. — Как оно могло сюда попасть?»
      В это время дверь вагона отворилась, и с подножки на снег спрыгнуло трое ребят.
      — Ух и холодок! — сказал один из них.
      — Ничего, — отозвался другой, — холодок что надо!
      Ребята стали прыгать на снегу и махать руками, будто хотели отогнать этот самый холодок.
      Володя подошел к незнакомым ребятам и спросил:
      — Куда это вы едете?
      — - В Запорожье, — ответил один и перестал прыгать.
      — С попутным поездом? — поинтересовался Володя.
      — Почему это с попутным? — сказал другой парень, и в его голосе прозвучала нотка обиды. — Это не попутный поезд, а наш состав»
      — Ваш? — переспросил Володя*
      — Ну да, наш. Мы лом везем!
      — Сами везете? Что он, особенный?
      — Обыкновенный. Железный. Мы его для знатного сталевара Петра Махоты собрали. Он взял обязательство дать сверх плана тысячу тонн стали, вот мы и решили ему помочь: собрать лом для его сверхплановых плавок.
      — Всем городом собирали, — пояснил другой парень.
      Володя с удивлением посмотрел на ребят и перевел взгляд на вагоны, груженные ломом.
      — Идем, мы тебе свои богатства покажем! — сказал Володе парень.
      — Вон видишь эту огромную кривую балку? Она была наполовину врыта в землю. Так мы ее три дня откапывали. Откопали голубушку!
      — А вот весь этот вагон нагружен сокровищами «Катиного подвала».
      — Что за Катин подвал? — удивился Володя.
      — Есть у нас Катя. Пятиклассница. Так она лом из-под земли выкопает. Недавно она нашла всеми забытый подвал. Там оказалось столько лома, что его целую неделю переносили. Нелегкая была работа!
      — А вот на этой платформе разбитый фашистский танк.
      — Танк! — удивился Володя. — Как же вы его перетащили?
      — Ну перетащить мы его не смогли бы, да вот Колин папа помог.
      — Что он за силач такой, Колин папа? — усмехнулся Володя.
      — Он не силач, а сварщик. Когда мы в лесу в овраге нашли старый танк, он приехал туда с аппаратом и разрезал махину на кусочки, чтобы удобнее было перевозить.
      Володя посмотрел на платформу, где громоздились огромные непонятной формы куски металла. На одном из них он различил черный крест.
      Так Володя со своими новыми знакомыми
      шел от вагона к вагону и узнавал всё новые и новые истории. Да, оказывается, каждая ржавая железяка имела свою историю.
      Теперь уже огромный состав не казался Володе свалкой на колесах. Володя вспомнил, как он с ребятами собирал лом и как после этой работы побаливали мышцы. Лом сваливали в кучу за школой, потом приходили машины и лом увозили. Куда? Каким сталеварам? Qб этом никто не задумывался. И вся работа казалась малозаметной. А этот эшелон едет за сотни километров. Ему уступают путь. Его ждут на заводе.
      И тогда Володя спросил:
      — А почему вы везете знамя?
      — А как же без знамени! Раз с этим знаменем работали — значит, и рапортовать будем с ним, — ответили ребята.
      В это время над станцией прозвучал паровозный гудок. Это гудел паровоз пионерского эшелона.
      Ребята попрощались с Володей и побежали к своему зеленому вагону, а Володя направился к своему.
      И вот Володя стоит у окна и смотрит, как один за другим мимо него проплывают вагоны, груженные ломом. Они бегут все быстрее, быстрее, будто спешат поскорее попасть в горячий цех к сталевару Петру Махоте. А вот побежал последний зеленый вагончик. И Володя увидел водном из окон красный краешек пионерского знамени. Он посмотрел ему вслед и невольно помахал рукой, хотя никто из ребят, конечно, не заметил этого приветствия: окна были закрыты.
      Тронулся и Володин поезд. А мальчик все стоял у окна и думал о красном знамени.
      С красным знаменем революционеры бились на баррикадах, громили беляков, строили города и освобождали родную землю от фашистской нечисти. И даже человек, которому еще мало лет, имеет свое красное знамя и может прославить его своим трудом, своей борьбой.
      Повалил снег. За его белыми хлопьями скрылись дома, деревья, телеграфные столбы. И Володе казалось, что он сквозь эту белую пелену видит красное знамя, на котором золотом написано: «Будь готов!»
     
      3
      Володя Бубенец дома!
      Это не значит, что он взбежал по лестнице на второй этаж и нетерпеливо нажал кнопку звонка. И это не значит, что он распахнул дверь своей комнаты, швырнул свой чемоданчик и заглянул в зеленоватый аквариум, чтобы убедиться, что все его рыбки живы и здоровы.
      Володя дома — это означает, что он приехал в родной город, идет по знакомым улицам, глядит по сторонам так, будто видит свой город впервые или по крайней мере не был здесь сто лет.
      Володя дошел до большого перекрестка и решительно повернул направо. Стой, друг! Можно подумать, что ты за неделю забыл дорогу домой. Тебе надо свернуть налево, а ты идешь направо. Но Володя прекрасно знает, куда он идет.
      Он спешит не домой, а в школу. И чем ближе он подходит к высокому зданию, тем быстрей и быстрей начинают шагать ноги.
      Могут ли попутные трамваи плестись где-то в хвосте словно их колеса не катятся вперед, а вращаются на месте? Могут ли, как вихрь, бежать навстречу дома, табач- ные киоски, засне-женные деревья скверов?
      Могут!
      Володя уже не идет, а бежит по родному го-? роду, держа в руке свой чемоданчик. Чемодан хоть и не очень тяжелый, но бежать с ним неудобно. Володя то и дело перекладывает его из одной руки в другую и бежит. Время от времени он пытается замедлить шаг: ведь неловко мчаться по людным улицам. Но ноги не слушаются его, — они сами бегут вперед. Шапка сдвинута на затылок, тесемочки развеваются на ветру.
      Один перекресток — за спиной.
      Второй перекресток — за спиной.
      Как далеко до школы. Никакого терпения не хватит!
      Уже зажгли фонари. В окнах вспыхнул свет, И в трамваях загорелись веселые лампочки.
      Наконец показалась школа.
      И сердце его заколотилось в тревожном предчувствии.
      Когда Володя вошел в школу, было непривычно пусто и тихо: еще не кончились каникулы. У вешалки на скамеечке сидела гардеробщица тетя Зина.
      На мгновение в глазах Володи Бубенца возникла картина его последнего прихода в школу накануне каникул... Вот он вбежал в школу... «Пальто снимать не буду, я только на минутку...» Кому он сказал эти слова? Тете Зине! Да, да, тогда внизу у вешалки дежурила тетя Зина, это Володя помнил точно... И его мысль, как красная ниточка, потянулась по сложному лабиринту сомнений. Тетя Зина была последней из тех, кто видел знамя в руках у Володи.
      Растерянный и смущенный подошел Володя Бубенец к тете Зине.
      — Здравствуйте! — сказал он и испытующе посмотрел на тетю Зину, стараясь прочитать в ее глазах, знает ли она что-нибудь о происшествии, которое могло произойти в его отсутствие: о пропаже знамени.
      Но тетя Зина посмотрела на Володю как ни в чем не бывало и приветливо ответила:
      — Здравствуй, Володя. Зачем пожаловал?
      — Мне бы пройти в пионерскую комнату, — неуверенным голосом сказал Володя.
      — Зачем тебе? Там никого нет, — так же спокойно ответила тетя Зина.
      — Мне только на минутку.
      — Ты что, принес что-нибудь?
      — Да, — сказал механически Володя,
      — Ну пойдем.
      Тетя Зина взяла с доски, на которой висели ключи от всех дверей школы, необходимый ключ и пошла на второй этаж. Володя шел за ней. «Сейчас узнаю. Сейчас узнаю!» Эта мысль больно, как молоточком, стучала в висок.
      Вот пионерская комната. Тетя Зина вставила ключ в замочную скважину... Как долго она открывает дверь...
      — Проходи!
      Дверь перед Володей распахнулась. Он не вошел, а буквально влетел в пионерскую комнату, и то, что он там увидел, заставило его на несколько мгновений остаться неподвижным. Там, около шкафа, чуть прислонясь к стене, стояло знамя дружины. Алое его крыло было qnynie-но. Наконечник едва поблескивал в лучах заходящего солнца.
      Володя сделал шаг, другой и вдруг порывисто схватил знамя двумя руками и стал его рассматривать. Он не верил глазам. И поэтому потрогал знамя. Он трогал древко, полотнище и даже наклонил немного знамя, чтобы потрогать острый наконечник. Да, это было знамя дружины. Настоящее. Родное.
      Тетя Зина, стоя в дверях, наблюдала за Володей и ничего не могла понять.
      — Нашлось... Нашлось... — шептал мальчик, и что-то большое, тяжелое, неудобное медленно сползало с его плеч. Володя облегченно вздохнул.
      — Что случилось? — спросила тетя Зина.
      И тут Володя стал быстро и сбивчиво объяснять цель своего неожиданного прихода.
      — Я думал, что оно пропало... Я поставил его в классе... В каком, не помню... Я думал, что нашу дружину теперь расформируют, как полк, а меня исключат из пионеров...
      И он стал рассказывать пожилой гардеробщице о всех своих переживаниях, о встречах со знаменосцами, о том, с какой тревогой он возвращался домой, не зная о судьбе своего знамени.
      А тетя Зина понимающе смотрела на мальчика и все кивала головой, будто вместе с ним пережила тяжелую неизвестность. Она смотрела на мальчика задумчивым взглядом, но не осуждала его, а скорее одобряла его тяжелое беспокойство.
      Когда Володя наконец выговорился, он еще
      раз счастливым взглядом посмотрел на знамя, а потом повернулся к тете Зине и спросил:
      — А как знамя попало сюда, ведь я его оставил в классе?
      — Тебе некогда было, а я взяла знамя и унесла его на место.
      — Спасибо, — сказал Володя.
      — Да чего уж, — сказала тетя Зина, — я сама была знаменосцем, все понимаю... У меня до сих пор сохранилась фотография. Худенькая девочка с косичками стоит со знаменем. Руки по швам, как у солдата. Глаза блестят. Это я.
      Тетя Зина перевела дыхание. А Володя мысленно представил себе тетю Зину у знамени — руки по швам.
      — Мы знамя ни на минутку не оставляли без охраны, — как бы между прочим сказала тетя
      Зина. — А в лагере зажигали рядом со знаменем костер, и он горел, как вечный огонь,
      Нас трое:
      Знамя,
      Я,
      Костер,
      И больше ни души. Ведут деревья разговор, В полуночной тиши,
      Палаток белые бока Виднеются вдали,
      Как будто на ночь облака На землю прилегли.
      Нет, средства пламенней костров Не знаю я пока —
      От темноты,
      От комаров,
      От злого холодка.
      И если ветер напролом В чащобе пролетит,
      То знамя огненным крылом Слегка пошевелит.
      И пламя, высоко Держась, Блеснет, как будто сталь.
      И я замру, насторожась, Разглядывая даль.
      Нас трое:
      Знамя,
      Я.
      Костер,
      И разговор наш прост:
      Мы все втроем^
      Ночной дозор,
      Дружины главный пост.
      Не торопясь идут часы.
      Не сплю я на ветру.
      Немного влажным от росы Стал алый стяг к утру.
      Костер притих, и на земле Ползут его дымки.
      Как будто звездочки,
      В золе
      Мигают угольки.
      И на древке моя ладонь.
      И нету места сну.
      Подброшу хвороста в огонь И знамя разверну.
      — Да, мы знамя берегли, как положено, — сказала тетя Зина.
      Володя вспыхнул. Ему хотелось сказать, что знамя и теперь очень дорого каждому пионеру. Но он понимал, что сейчас не имеет права произнести эти слова. Он поднял глаза на тетю Зину и сказал:
      — Спасибо за знамя. Вы мне, можно сказать, жизнь спасли.
      Тетя Зина удивленно взглянула на мальчика. На этот раз ей хотелось сказать, что жизнь здесь ни при чем, что все это произошло случайно. Но она промолчала.
     
      4
      Кончились каникулы. Началась новая четверть.
      Володя Бубенец с легким сердцем шел в школу. Его ждала встреча с товарищами, которых он давно не видел, и, хотя мальчишки никогда не признаются в этом, он соскучился по ним.
      На одном из перекрестков ему встретился Шурик Смирнов.
      — Здравствуй, Бубенчик!
      — Здравствуй, Шурка!
      — Сколько лет, сколько зим! Как Москва?
      И Шурик, не дождавшись ответа на свой вопрос, толкнул Володю в сугроб. Но тот не обиделся, а воспринял это как знак внимания.
      К школе Володя подходил в плотном окружении ребят.
      И началась обычная школьная жизнь: с тихими уроками, с шумными переменами.
      Но мысли о знамени не покидали Володю. Он старался улучить свободную минутку, чтобы заглянуть в пионерскую комнату и лишний раз убедиться, что знамя на месте. Но ведь не мог же он все время смотреть за знаменем. А Совет знаменосцев говорил о том, что знамя надо охранять всегда.
      И вот на ближайшем Совете дружины Володя поднялся и сказал:
      — Ребята, надо охранять знамя. А то оно может пропасть!
      — Куда оно денется! — сказали одни.
      — Правильно, — сказали другие, — надо охранять!
      — С винтовками! — сказали третьи. — Как бойцы.
      И старший вожатый Саша не стал возражать ребятам. Он решительно кивнул головой и сказал:
      — Конечно! Знамя надо охранять. Но винтовки не обязательны. И хорошая охрана это еще не все. Надо так жить и трудиться, чтобы не стыд-
      но было встать под Красное знамя, чтобы ни одно позорное пятнышко не запачкало его чистый алый стяг.
      Володя сидел в сторонке. Он слушал своих друзей, но мысли его были где-то далеко. Ему казалось, что сейчас здесь присутствуют все его знакомые знаменосцы и что не его товарищи, а именно они, знаменосцы, держат сейчас совет, как беречь знамя. Каждый рассказывал про свое знамя, давал свой совет. И Володя тоже был членом этого совета — ведь он был знаменосцем дружины.
      И Володя увидел большую колонну и знаменосца со знаменем в руках.
      Ранним утром алый шелк знаменный Ветерок поглаживал шурша.
      Старый человек перед колонной Знамя нес, шагая не спеша.
      Светлый наконечник над рядами Виден встречным очень далеко. Старику нести большое знамя Против ветра было нелегко.
      Но держали все же знамя крепко, Не ослабевая на ходу,
      Руки, что сжимали это древко В девятьсот семнадцатом году.
      Он шагал с достоинством, Степени Всеми уважаемый, седой.
      А потом пришел ему на смену Тоже человек немолодой.
      Встал на марше он перед колонной, Принял знамя из надежных рук.
      Ветер покрепчал. И шелк знаменный Громко на ветру захлопал вдруг.
      Проседь на висках. Лицо живое. Складки гимнастерки под ремнем.
      Он на фронте знамя боевое Поднимал над цепью под огнем.
      Ранен был. Но не разжались руки, Лишь упрямей наклонился стяг...
      Над Москвой звучат оркестров звуки В общем гуле отдается шаг.
      А потом парнишка сероглазый На посту сменил его в пути.
      Не случалось пареньку ни разу Знамя над колонною нести.
      Ветер то замрет, то встрепенется,
      Но не дрогнет пара юных рук:
      Древко — словно мачта, что не гнется, Словно парус, алый стяг упруг
      Юный знаменосец шел вдоль улиц И, кивнув с улыбкой на него,
      Старый с пожилым переглянулись,
      Не сказав друг другу ничего.
      Товарищ!
      Друг!
      Где твое знамя?
      Оторвись от книги. Замедли в пути шаг. Проснись ночью.
      Где твое знамя?
      Ты хорошо знаешь об этом? Ты уверен, что оно в надежном месте? Стоит, опустив алое крыло, защищенное кольцом бесстрашных сердец.
      А вдруг сердце забьет тревогу днем, ночью, в походе, дома, — затаи дыхание, прислушайся к нему. Знамя зовет.
      Знамя зовет тебя на славные дела пионерской двухлетки. Оно зовет тебя на твой пока еще скромный подвиг. Оно как бы спрашивает тебя: что ты сделал для Родины, для людей, которые тебя окружают, отдал ли ты знамени частицу своей жизни?
      Шелковое знамя,
      Знамя кумачовое,
      Старенькое знамя Или знамя новое,
      Золотом расшитое Или без прикрас —
      Нету в этом разницы,
      Уверяю вас.
      Вот пошел на знамя Лучший шелк атласный,
      Почему не светит Цвет знаменный красный?
      Это гасят знамя,
      Как лесной костер,
      Нудное безделье,
      Скучный разговор.
      А в другой дружине Знамя хоть скромнее,
      Но горит, поверьте,
      В десять раз сильнее.
      Проявил товарищ В трудном деле смелость — Посмотри, как знамя Ярко разгорелось.
      Машет клен у школы Веточкой-крылом,
      Языком железным Отвечает лом.
      Заняты ребята Нужными делами —
      И у них на древке Не кумач, а пламя!
      Мчатся тепловозы Из металлолома,
      Трактор пионерский В золоте соломы;
      Урожай собрали Пионеры веский,
      И звучат раскаты Песни пионерской.
      И горит на древке,
      Как огонь на ветке, Знамя пионерской Боевой двухлетки.
      Шелковое знамя,
      Знамя кумачовое, Старенькое знамя Или знамя новое,
      Золотом расшитое Или без прикрас — Нету в этом разницы, Уверяю вас.
      Пусть сильней пылает Алый стяг знаменный, Лениным великим В Октябре зажженный.

|||||||||||||||||||||||||||||||||
Распознавание текста книги с изображений (OCR) — творческая студия БК-МТГК.