Жалобная книга природы

DjVu

      ГОРОД МОЕГО ДЕТСТВА
     
      Плакала Саша, как лес вырубали...
      Н. Некрасов
     
      Дорогие мои читатели!
      Когда я была такого возраста, как вы теперь, я жила в городе, который люблю до сих пор. Мне очень хочется рассказать вам об этом городе. С ним произошла беда. И я всегда помню о беде моего города.
      Он родился на моих глазах. Мы вместе росли. Я — быстрее. Город тоже довольно быстро, но все же чуть медленнее.
      Почему?
      Да потому, что мальчика или девочку десяти-одиннадцати лет не назовешь младенцем. Это уже человек, изучающий алгебру, историю, иностранный язык.
      А десятилетний город — совсем дитя. И в сорок лет, когда человек считается вполне зрелым, город все еще юноша, почти мальчишка... Города живут не десятки лет, как человек, а сотни и тысячи.
      Но мой город состарился и начал умирать очень рано, не успев отпраздновать даже сорокалетие.
      Я очень любила свой город. Я любила его зимой, когда он лежал, заваленный сугробами снега. Любила его еще в ту пору, когда он был деревянный, одноэтажный и его маленькие оконца весело смотрели на серый и синий цветущий мир. Большие многоэтажные дома появились в. нем позднее, я уже была взрослой — училась в старших классах школы. К тому времени город наш сильно изменился. Даже весна приходила к нему какая-то вялая. Самым заметным признаком ее была разлившаяся по дорогам грязь.
      И все же я любила даже эту городскую весну. И лето любила. Очень короткое, северное, мгновенно пролетающее.
      Но вот теперь я вновь побывала в моем городе. И вижу — он умирает.
      Вы, наверное, удивлены. Как может умирать город? Смерть приходит к человеку, к птице.
      А город — его дома, улицы? Разве они могут умереть? Они разрушаются военной бомбежкой, землетрясением или просто от времени.
      Но мой город еще не стар. И не испытал он военной бомбежки... Горы, среди которых его построили, никогда не знали землетрясения. К тому же, надо оговориться, в нем нет разрушенных домов. И все же я утверждаю: мой город умирает...
      Впрочем, может быть, это происходит и с другими городами мира? Но я-то знаю про свой... И расскажу вам, с чего все началось.
     
      В ЦАРСТВЕ КАМЕННЫХ ВЕЛИКАНОВ
      Мой отец был строителем. Он называл себя неутомимым бродягой, не любил долго жить на одном месте, и наша маленькая семья кочевала с ним по всему свету — от одной стройки к другой.
      Отец издавна мечтал поехать на Север, в нетронутые горные, лесные края. И вот мы попали в такое место.
      Здесь были долгие холодные зимы. Хозяйничали вьюги, обжигающие ветры. Но, не боясь ни холода, ни вьюг, росли огромные, в три обхвата, кедры, прямые, как гигантские свечи, сосны, пихты, лиственницы. Летом по склонам гор расстилались ковры из цветов горной ветреницы, двухцветной фиалки, светло-синих васильков и дикого льна.
      Повыше в горы забрались стелющиеся по камням березки, тоненькие прутики ивы.
      А сколько здесь было малины! В ее колючих кустах спокойно лакомился медведь. Среди мхов алела земляника и сверкали, как полированные, плотные ягоды брусники. Их блестящие листочки и зимой, под снегом, не теряют своей яркой зеленой окраски.
      Я никогда прежде не видела такой крупной черно-синей черники. И совсем новыми были для меня продолговатые нежные ягоды голубицы.
      Мне нравилось вместе со взрослыми сидеть ночью у костра и слушать страшные истории о каменных великанах — хозяевах этих мест. Они живут в глубине гор. У них тяжелые железные ступни и огромные кулаки. Отец говорил, что местный великан запросто, как муху, может раздавить даже мамонта, если б он вдруг ожил и поднялся из-под земли. Здесь, в глубине, под корнями и травами, хранится много этих древних гигантов.
      Редкий охотник решался перебраться через горы. Стоило такому смельчаку сделать несколько шагов вверх по горе, как на его голову обрушивался град камней.
      — А охота тут знатная... — добавлял отец, — соболи, куницы...
      Ничем не занятая, я целые дни бродила по лесу, ползала по горам. Признаться, надеялась увидеть хотя бы след каменного великана.
      Куда они подевались, хранители этих мест? Почему не ударили своими великаньими кулаками, че растоптали нас железными ступнями? Ведь мы все — и мой отец, и его друзья — незвакно-нежданно прибыли сюда... Неужели великаны испугались? Чего? Шума и грохота, которым мы наполнили лес?
      Мне казалось, что эти же вопросы задают себе притаившиеся звери, умолкнувшие птицы. Об этом же, наверное, шептались деревья...
      Поблизости от наших палаток рос кедр. Отец как-то сказал, что этому дереву не менее трехсот лет, и назвал его лесным патриархом.
      Все остальные деревья в лесу были его внуками и правнуками. Мне казалось, я слышу, как, шелестя ветвями, они тревожно спрашивают о нас, пришельцах: «Кто такие? Что будут делать дальше?»
      Лесной патриарх не знал ответа, хотя многое видел в своей жизни. Он помнил жестокий разлив северных рек. Испытал обжигающие удары молний. Гром не раз сотрясал его могучий ствол. А сколько снегов выпадало на его мощные ветви...
      За триста лет он и людей повидал. Пусть редко, но все же забредали сюда охотники. Они собирались группами, преследовали медведя, убивали птиц. Люди приходили и за шишками, полными сладких кедровых орешков. Случалось, они калечили ветви старого патриарха. Но раны на его теле зарубцовывались, и он снисходительно забывал обиды.
      Старый лесной патриарх не осуждал людей. Прежде он даже сочувствовал им. Беспомощные, не имеющие ни клыков, ни когтей, лишенные теплой меховой шкуры, они, как и все живое, бродят по лесу в поисках пищи. И он с радостью дарил им свои плоды.
      Но те, что пришли теперь в его лес, не похожи на прежних. Они ведут себя странно... Трудно было подозревать, что среди людей есть такие силачи. Они валят громадные деревья, разгрызают камни... Горы и те трепещут от их прикосновений...
      Все это рассказывал озабоченный старый кедр. Зеленая толпа внуков, тревожно перешептываясь, повторяла его рассказ. Гортанно плакали птицы над зелеными вершинами.
      И даже корявые, словно окаменевшие, корни кедра, медленно шевелясь в глубине земли, задавали все тот же вопрос:
      «Что это? Кто это? Что будет с нами?»
      Старый кедр гордо и мудро приготовился к смерти. Он с горечью думал, что ни ему и никому из его многочисленной зеленой семьи не избежать тяжелой участи. Не сорвешься, не уйдешь с места...
      Совсем иначе повели себя соболи, медведи, куницы... Без оглядки и страха они покинули обжитые берлоги. Они стремглав убегали все дальше и дальше, благо еще оставались леса, куда не забрались люди с топорами и пилами...
      Вскоре улетели и птицы. Может быть, взрослые, занятые своими взрослыми делами, не замечали этого, не обращали внимания на то, как пустеет и скучнеет лес. А я каждый день недосчитывалась то одной, то другой лиственницы, видела поваленные сосны...
      Мне не давала покоя мысль, что мой отец и другие строители не пощадят и древнего патриарха.
      Воображение рисовало картины одну страшнее другой. Вот визжащая пила вгрызается в живое тело кедра. Вот он, грохнув, распластался на земле. Ветви его сломаны, изуродованы. А дальше... дальше совсем ужасно... Его ствол распиливают на бревна и строят из них дом... И может быть, именно нашей семье предстоит перебраться из палатки в этот дом?..
      Строители торопятся к осени не оставить ни одного человека без теплого жилища.
      Нет! Нет! Я ни за что не хочу жить в доме, выстроенном из дерева кедра — большого, доброго лесного патриарха, моего друга...
      Самым удивительным и невыносимым было то, что никто из взрослых не разделял моих тревог. Они, казалось, очень довольны собой. А если сердились подчас, то не на себя, не друг на друга, а на болота, по которым трудно было провести машины, на туманы, белые как густое молоко, или на комаров, от которых не спасали ни накомарники, ни противокомари-ная жидкость.
      Комары были единственными обитателями леса, которых безмерно осчастливило появление людей.
      Целые полчища их при бы ли с ближайших рек и болот. Они остервенело набрасывались на строителей.
      Искусанные строители ходили с распухшими лицами, еще больше бранили комаров, дикий Север, его неподатливую, каменистую землю. Рубили деревья, вгрызались экскаваторами в горы.
      В тайге теперь пахло не сосновой смолой, а дымом от костров, соляркой от тяжелых вездеходов, прокладывающих дороги.
      Земля дрожала и гудела. Ее рвали аммоналом. Ржавая пыль, словно кровь, сочилась из раненых гор. Люди строили
      шахты. Длинные коридоры уходили все глубже и глубже в каменные недра.
      На расчищенной от деревьев поверхности вырастали дома для жилья, баня, магазин, больница, а вскоре начали строиться заводские цеха.
      Люди трудились не щадя сил. И мой отец был с ними.
      Мы уже жили в деревянном доме. По утрам сильно морозило, но строители не прекращали своей работы. Отец уходил на рассвете и возвращался затемно. В жарко натопленной комнате усаживались мы за стол, и отец, всегда оживленный, неизменно спрашивал меня:
      — Ну и как? Здорово?
      Он ждал восторженного ответа. Он сам восторгался быстротой строительства и хотел, чтоб все разделяли с ним эту радость.
      Но боль, притаившаяся в душе, мешала мне безоговорочно согласиться с тем, что действительно все так уж «здорово».
      А как соснам? Птицам? Медведям? А вытоптанным цветам горной ветреницы? Им-то вовсе не «здорово».
      И однажды я решилась признаться отцу. Что вот хожу, мол, я по лесу и слушаю жалобы... И так мне жалко и худенькую березку, и рябину: ее сломала машина. И жалко мне лиственницу, она была такая красавица. И ужасно боюсь за лесного патриарха. Неужели и его срубят?
      Было утешительно то, что отец не посмеялся надо мной. Бодрый, мужественный человек, он не терпел душевной слабости и, чуть кто загрустит, говорил: «Отставить сопли-вопли».
      Но тут он выслушал меня очень серьезно. Помолчал, а затем, обняв за плечи, сказал:
      — Наступили Времена Новых Порядков.
      Он сказал это так торжественно, что и сейчас, десятки лет спустя, вспоминая его тон, мне захотелось все эти слова написать с больших букв.
      — Понимаешь, — сказал отец,—отныне хозяевами этих мест будут не каменные великаны, не лесные патриархи, а люди! Вот так, дружок!
      Каменные великаны пусть остаются жить в детских сказках. А лесным патриархам, медведям и прочей живности придется потесниться... Дело в том, что они расселились на золоте... Ну хоть не совсем на золоте, но на рудах, которые нужны людям не меньше... Понятно? Здесь, в этих горах, под этим лесом медные залежи. Медь! А она людям во как нужна...
      Отец провел ребром ладони по шее, показывая, как до зарезу людям нужна медь.
      — Без меди, — продолжал он, — у нас не будет электрического света ни в городах, ни в деревнях. Ты ведь не хочешь, чтоб люди сидели при лучинах? Да? А медь, видишь ли, хорошо проводит электрический ток...
      Еще лучший проводник серебро. Но его в земной коре в тысячу раз меньше, чем меди. Вот люди стараются добывать медь везде, где только ее обнаружили. Без нее не может существовать электрическая промышленность. Нужна она и для изготовления деталей самолетов, автомашин...
      Отец внимательно заглянул мне в глаза.
      — Понятно? Хорошо понятно? — спросил он. — Вот теперь подумай, что же важнее: сохранить сотню сосенок или добыть тонны меди, построить электростанции, самолеты?..
      Всему свое время. Поцарствовали здесь медведи, а теперь построим город для людей. Они будут здесь жить, добывать из земли медную руду, перерабатывать ее на медеплавильном заводе. Ведь мы уже и его начали строить. И потечет наша медь по всей стране. Знаешь, какое большое спасибо скажут нам люди!..
      А насчет кедров и лиственниц ты не волнуйся. Вон их сколько в тайге останется!..
      И вообще должен тебе сказать: все течет, все изменяется. Эти слова принадлежат не мне. Их высказал некий мудрец,
      живший две тысячи лет назад. За эти тысячелетия разными умными людьми было произнесено множество умных слов. Но, пожалуй, точнее никто ничего придумать не мог...
     
      «ВСЕ ТЕЧЕТ, ВСЕ ИЗМЕНЯЕТСЯ»
      Мне очень понравились слова, услышанные от отца, и я их стала часто повторять.
      Впрочем, я ведь и раньше знала, что все изменяется. Разве я не видела, как из семени вырастает зеленый побег, а из икринки развивается головастик? Как головастик превращается во взрослую лягушку, а слабые побеги — в деревья?
      Наконец, я ведь и сама все время изменялась. Давно ли отец за руку водил меня в детский сад. А теперь вот к зиме уеду в рыболовецкий колхоз, буду там целую зиму жить в школе-интернате. Почему «зиму»? А потому, что и это изменится!
      Не успею я закончить четвертый класс, как и в нашем поселке отстроят свою школу.
      Да. Все изменяется. И я это давно знала, но никогда не думала об этом, как о чем-то общем, касающемся всего-всего на свете.
      Папа сказал мне, что тот мудрый человек, который жил две тысячи лет назад и которому принадлежат слова «все течет, все изменяется», еще добавил, что «нельзя дважды искупаться в одной и той же реке».
      Я, признаться, решила, что это уж слишком. Как так нельзя? Река-то ведь если и меняется, то не сразу! Скажем, утром искупался, а потом еще раз вечером. Разве она успеет измениться?
      А однажды я сидела на берегу речки, которую мы назвали Светлой. Она и в самом деле была чистая-чистая, как самый прозрачный воздух. Отец говорил, что этой речки нет на географической карте. Мы сами ее открыли и потому можем дать ей имя, какое захотим.
      Светлая была моим Великим Океаном, загадочной Мисси-
      сипи, матушкой-Волгой. Здесь происходили морские бои, кораблекрушения, налеты пиратов, здесь плавал Стенька Разин и тонула персидская княжна.
      Сидя на камне и глядя, как быстро-быстро течет Светлая, я подумала: вот сейчас искупаюсь, и вода, в которой я поплаваю, утечет вниз, а сверху прибежит новая. Удивительное дело! Значит, и правда, что «нельзя дважды искупаться в одной и той же реке»?
      Это было необыкновенным открытием. И целый день жило во мне какое-то ликование.
      Надо сказать, что у меня было много свободного времени и совсем не было товарищей. Мне приходилось самой придумывать себе игры, самой сочинять себе сказки и даже разговаривать с собой вслух.
      Иногда я разговаривала с деревьями. Глядя на зеленые листья берез, я говорила:
      — Какие вы красивые, шелковистые, сочные... Но скоро наступит осень. Вы пожелтеете, высохнете...
      ' При этом случалось, что березка грустно склонялась. И я спешила вслед за печальными словами сказать и утешительные:
      — Ничего, ничего! Будет весна, и вырастут новые листочки, они будут еще красивее, нежнее...
      Мне нравилось думать обо всех изменениях, которые можно себе представить.
      Иными глазами смотрела я теперь на воду. Она была для меня не только водой, но и паром, и льдом. Глядя на муку, я видела колосья пшеницы, хлеб, оладьи, пирожное.
      А прикасаясь к папиной лысине, я с ужасом представляла, что и моя макушка когда-нибудь станет голой и. гладкой, как колено.
      Впрочем, утешала мысль, что это происходит только с мужчинами. Мамина коса была все такой же пышной и лежала на ее голове блестящей черной короной.
      Увлекательная игра, которую я про себя называла «все изменяется», долго занимала мое воображение. Она скрашивала мое одиночество, заставляла искать книги о животных,
      населявших землю в давнопрошедшие времена... Ведь они были иными, чем теперешние наши современники. И моря были там, где теперь суша. И горы там, где теперь океаны.
      Все это, хорошо известное не только мне, но и другим ребятам, как-то объединилось для меня одной фразой, услышанной от отца: «все течет, все изменяется».
      Конечно, многое оставалось непонятным. Я знала, например, о динозаврах, диплодоках, ихтиозаврах — этих гигантских ящерах, исчезнувших сотни миллионов лет назад. Исчезнувших, как казалось мне, полностью.
      Ведь это были животные, которые не могли приспособиться к изменениям, наступившим в природе, к новой растительности, переменам климатическим. Их вытеснили другие, более приспособленные.
      Каково же было мое изумление, когда в одной книжке я прочла об игуанах. И даже увидела их фотографии.
      Игуаны, живые памятники древности, сохранились на Галапагосских островах. Эти ящеры жили еще во времена динозавров, они сохранили образ жизни своих предков, имеют такой же устрашающий вид, такой же незлобивый характер.
      Как это могло произойти? Почему природа, всегда беспощадная ко всему, что перестает развиваться, проявила к игуанам трогательную бережливость?
      Были и другие, непонятные мне примеры природной бережливости, когда какой-нибудь вид животного или растения умудрялся сохраниться в течение миллионов лет.
      Мне было интересно разобраться в то и дело возникавших загадках.
      Я допускаю, что вы, мои дорогие читатели, ждете обещанного рассказа о городе, который я назвала умирающим. Но прошу вас: проявите терпение! Мне хочется, чтоб вы вместе со мной задумались над удивительными и чудесными явлениями, происходившими в Природе.
      Мы еще придем в мой город. Но путь наш будет не таким кратким. Мы начнем его с тех далеких времен, когда многие живые существа совершали переселения на новые места.
      Нетрудно представить, как переселяются на другое местожительство табуны диких лошадей, лоси, стада антилоп. Ну, а дуб? Или сосна?
      Оказывается, и они переселялись. Но как?
      Может быть, они вырывали из почвы свои крепкие корни, стряхивали с них прилипшую землю и шагали через горы и реки?
      Но так бывает только в сказках. Что ж! Легко вообразить шагающее дерево. Нетрудно его нарисовать. Корни-ноги делают семиверстные шаги...
      На деле было иначе. Гораздо медленнее, труднее и, по-моему, еще удивительнее, чем в сказке. Во всяком случае, как это нарисовать, я не знаю.
      Попробуй-ка изобразить землю, на долгие тысячелетия превращенную в ледяную пустыню. Ученые называют такие периоды в жизни земли ледниковыми. Говорят, что их было несколько.
      Вот и представьте огромные ледяные языки, сползающие со Скандинавских гор, с Карпат, с Альп и Пиренеев. Попробуйте вообразить, как неторопливо ползут они по долинам Дона и Днепра, как подбираются к Уралу... Как их мертвящее дыхание губит на своем пути все живое. Тысячи, десятки тысяч трупов оказались похороненными под толщей льда.
      В Европе тогда жили самые разные звери. Рядом с теми, кто и теперь населяет европейские леса — медведями, бобрами, лисицами, лосями, — жили слоны, носороги, бегемоты.
      Немало их погибло подо льдами.
      Погибали и растения: нежная магнолия, сосна, клены, березы, фиговое дерево, вязы.
      Может быть, найдется художник, который создаст картину этой трагической гибели. Но чтобы выглядеть вполне правдивой, картина должна еще показать неизмеримую силу жизни. Даже грозные ледники не могли ее совсем уничтожить. Жизнь продолжалась. Она «перезимовала» не год, не два, а сотни тысячелетий.
      Она «отсиделась» в каких-то ей одной ведомых убежищах. Продолжая давать потомство, она дождалась новых времен.
      А когда они, эти новые времена, настали, жизнь начала искать себе подходящие места. Воды и ветры разносили семена растений. Семена приживались в наилучших для себя почвах и климатах. Одним нравилось жить в жарком климате, другие лучше развивались там, где находили обилие влаги, третьи искали умеренное тепло. А были и такие, что предпочли холод.
      Вслед за растениями прилетели птицы, пришли звери.
      А за ними и человек.
      Когда я думаю о первых людях, появившихся на земле, мне невольно хочется сравнить их с нами, вторгшимися во владения Каменных Великанов и Лесного Патриарха.
      Конечно, различие огромное. Мы — цивилизованные люди двадцатого века, приехали на грохочущих вездеходах, вооруженные современнейшей техникой, одетые с головы до ног в меховую и непромокаемую одежду. Мы привезли целые контейнеры консервированного молока и мяса, рыбу, сухари, фрукты, печенье, муку, баллоны с газом, походные газовые плиты, бритвы, пластмассовую посуду, цистерны с нефтью, барометры, термометры.
      Мы раскинули удобные палатки, а как только начались холода, перебрались в крепкие деревянные дома, в которых предупредительно соорудили кирпичные печи.
      Мы пришли как завоеватели. И жители леса, обитавшие здесь задолго до нас — звери, птицы, деревья, травы, — сразу это поняли.
      Совсем иначе и чувствовали себя, и выглядели наши далекие предки, впервые появившиеся среди других обитателей земли.
      Вероятно, деревья, и птицы, и даже дикие звери относились к ним снисходительно, подобно тому, как мой друг — лесной кедр — к посещавшим его охотникам.
      Тогда человек выглядел жалким голым зверьком. Никакой тревоги появление этого нового существа не внушало. Далеко в лес он не забирался: видимо, боялся лесной темноты, ночного рева хищников. Лазил по деревьям, расположенным поближе к опушке, срывал плоды, ходил склонившись к земле в поисках съедобных трав, выкапывал съедобные корни... Словом, вел себя очень скромно. И кто мог подумать, что этот зверек, слабый и как будто ничем не выделявшийся, окажется умнее, хитрее, изобретательнее всех, всех... Он оказался ловчее лисы, зорче коршуна и, пожалуй, по силе мог соперничать с лютым тигром.
      Он придумал никому до него не известные приемы охоты.
      Изобрел лук, стрелы, копье, рыболовные крючки. Нападал на оленей, убивал птиц, ловил рыбу.
      Но даже это не казалось опасным. Охота издавна существовала на земле.
      Как иначе могли звери и птицы добывать себе пищу? Более сильные нападали на более слабых. Те в свою очередь находили еще более слабых.
      Коршун всегда съедал какое-то количество мелких пташек, сусликов, мышей. Волки всегда нападали на оленей.
      Но ни волки, ни хищные птицы, сколь бы прожорливы они ни были, не могли нарушить равновесие, существовавшее в природе.
      Прочитав эти строчки, вы, наверное, задумались. Что означает «нарушить равновесие в природе»? Разве в ней есть весы, на которых что-то взвешивается и если снимешь с одной тарелки, другая подскочит? Таких весов в природе нет.
      Но живые существа миллионы лет приспосабливались к условиям, которые их окружали: к обилию или недостатку света, тепла, дождя.
      Вот еще слово, требующее пояснений.
      «Приспосабливались». Оно как будто простое, понятное. Но когда мы относим его к жизни Природы, слово это приобретает особый смысл.
      Оно говорит нам о действии медленном, длящемся миллионы лет, о том, что делает Природу так хорошо устроенной, будто кто-то очень умный и дальновидный толково приладил все ее части друг к другу.
      Когда появились на земле первые люди, они вскоре же обнаружили эту слаженность.
      В саванне жили пятнистые леопарды, Жирафы, полосатые серны. Их окраска сливалась с цветом зелени и почвы самой саванны.
      Среди белых снегов Севера и песцы белые, и куропатки белые, и медведи белые.
      Растения пустыни, где за лето не выпадает ни капли дождя, пускают корни глубоко в землю в поисках подземной влаги.
      У дельфинов и рыб очень удобная для плавания обтекаемая форма. А у крота лапы, специально устроенные для рытья.
      Камбала уже перед нашими далекими предками могла показать свое умение на светлом фоне светлеть, а на темном темнеть. А птицы давно «знают», что осенью им надо улетать в теплые края.
      Многие человеческие поколения считали, что Природа была создана богом вот в таком «готовом виде». А бог передал ее людям в их полное распоряжение.
      Понадобилась работа не одной армии ученых, чтоб показать ошибочность этого убеждения.
      Теперь науке известно, что и предки дельфинов, и предки белых медведей, и предки кротов пережили бесконечное множество изменений, прежде чем «завели» себе шубы подходящего цвета, тело нужной формы.
      В белых снегах Севера гибли тысячи тысяч птиц, имеющих перья темного цвета. Они были заметны, легко становились жертвами своих врагов. А те, чья окраска случайно совпадала с белым цветом окружающей среды, сохранялись и давали потомство.
      Так было и с камбалой. Не умевшая «схитрить», сразу же попадалась на зубок акуле. А некоторые приобрели чудесную способность «подлаживаться» под цвет грунта, на который забросила их судьба. Значит, спасли и свою жизнь, и жизнь будущих детенышей, передав им по наследству это умение.
      Предки дельфинов, и рыб, и птиц, и растений, и всех, всех живых существ прошли сложный путь развития. Мы еще не знаем многих деталей этого пути.
      Но и того, что-известно, достаточно, чтоб понять главное: все в Природе беспрерывно изменялось. Живые существа приобрели наиболее удобные для жизни формы, окраску, температуру тела. Приспосабливались они и друг к другу.
      В разных уголках земли сгруппировались сообщества. В них входили деревья, травы, грибы, птицы, звери. Это были не случайно сбежавшиеся существа, готовые в любую минуту расстаться, они скорее напоминали многочисленную семью, не во всем дружную, но где один без другого жить не может.
      В жарких тропиках, среди пальм и бамбука, привольно чувствуют себя обезьяна, яркий попугай.
      Иная жизнь в еловом лесу. Здесь охотно поселяется белка. Она большая любительница еловых семян, хотя ест и ягоды, и древесные почки. Иной раз она забирается в гнездо зазевавшейся птицы, съедает там птенчика.
      Но поздней осенью и зимой корма в лесу мало. И тут еловые семена прямо-таки лучшее лакомство! И белочка озабочена: как бы их добыть? Прыгает по деревьям, высматривает. И вдруг она обнаруживает птицу клеста. Он сидит на вершине ели и выклевывает из шишки семена. Но этому лакомке вскоре требуется новая шишка, и он сбрасывает недоеденную вниз.
      Белка бросается подбирать остатки.
      Но у нее тут же появляются соперники. И синичка-гаечкг и лесная мышь... Все они норовят перехватить лакомый кусс чек.
      Большая вражда в лесу происходит из-за пищи. И все ж враждующие звери и птицы не разбегаются друг от друга, живут в одном и том же лесу, как одна семья.
      В эту дружно-враждующую семью надо включить еще ку ницу. Она охотится на белок. Ее предки издавна поселилис на жительство по соседству с белками. Но есть ведь звери, кс торым по вкусу мясо куницы. Есть грибы, по пятам идущие з елями. Травы, выстилающие лесную почву. Кроты и земны черви. Невидимые, но вездесущие микробы, поедающие суху* листву и всякие гниющие остатки.
      Вот какая многоликая семья! И в ней всегда сохраняете равновесие. Истлеет трава нынешнего года — будущей весно зазеленеет новая. Съест волк несколько оленей — вместо ни народятся новые. Ни одному самому свирепому хищнику н удавалось истребить всех остальных обитателей леса. Внов рождались и суслики, и зайцы.
      Птицы во все времена собирали мошек, кузнечиков, чер вей. Но не переводились в лесу ни мошки, ни кузнечики, и: черви. Так же как в реках не переводились караси, хотя он: всегда были излюбленной пищей щук.
      И вот в большую лесную семью пришел человек. Сначал он и сам не чувствовал себя чем-то отличающимся от все остальных. Но, умный, ловкий, трудолюбивый, он вскоре на чал вносить свои «поправки» в жизнь Природы. И этим не вольно нарушал ее равновесие.
     
      БЕРЕГИСЬ: ОГОНЫ
      С человеком произошло нечто удивительное! Главным ег другом оказался тот, кто для всех остальных жителей лес был лютым врагом — огонь!
      Костер, зажженный среди темной ночи, наводил страх и самых отчаянных и сильных зверей. А человека он paдoвaл, согревал, делал более съедобным мясо, добытое охотой, более вкусными корни и плоды.
      Но случалось, что, переночевав у костра, люди уходили дальше. А где-то под пеплом и золой оставались тлеющие угольки. Ветер выдувал из них пламя. Сначала крохотные язычки пламени слизывали сухие травинки, сучья, шишки, листья. Осмелев и набрав силу, перебрасывались на ближайший ствол, а там и на соседние:
      Такой лесной пожар сжирал сотни деревьев.
      И это неожиданное бедствие резко и надолго нарушало создавшееся в лесу равновесие. В панике разбегались звери, улетали птицы. Некоторое время места пожарищ оставались безжизненными. Торчали обугленные стволы, пахло гарью, ветер разносил золу и пепел.
      Но даже когда жизнь возвращалась сюда, она была иной. Здесь уже селились иные породы деревьев, иные травы и кустарники. Другие птицы и звери вили здесь гнезда и рыли норы.
      А люди извлекали пользу даже из лесных пожаров. Они вдруг обнаруживали, что на месте выгоревшего леса образовалось свободное пространство, прежде недоступное. Кроме того, они заметили, что земля, покрытая золой сгоревших деревьев, хорошо родит травы, среди которых отыскивались съедобные злаки.
      Это было одно из величайших открытий. И люди поспешили им воспользоваться. Они уже не случайно, а сознательно устраивали лесные пожары, сознательно рассыпали на освобожденных местах золу и сознательно высевали на этой удобренной земле зерна.
      Так началось на нашей планете земледелие.
      Но человек достаточно наблюдательное существо, чтоб заметить и ошибки в своей работе.
      Люди вскоре поняли: огонь, если его не остановить, может превратиться из друга, помощника — во врага.
      Он спалит не только деревья, траву, кустарники, он кинется на твой шалаш, на тебя самого. Он доберется до тех мест, где растут твои любимые орехи или ягоды, которые ты научился сушить и заготовлять впрок. Он сожжет зверьков, шкурки которых ты научился ценить за то, что они помогают защищать тело от холода.
      Надо уметь вовремя остановить огонь, ограничить его аппетиты.
      И тогда люди придумали простейший способ. Вооружившись топорами, сделанными из крепкого камня, они срубали деревья на ограниченном участке леса, давали деревьям высохнуть и лишь потом поджигали. При этом тщательно следили, чтоб между остальным лесом и выбранным участком оставалась как бы «ничейная земля». На ней не было пищи для огня, и это останавливало его движение.
     
      ГЛАВНЫЙ ЗАКОН ЖИЗНИ
      Людей становилось все больше и больше. Они расселялись по всей планете. Вырубали или выжигали леса, распахивали землю, засевали ее, выращивали новые растения, строили села, города, заводы.
      Безвозвратно исчезали многие животные. Не потому, что изменялись условия жизни, как это происходило на земле не один раз. И не потому, что возросло количество людей и они стали съедать больше мяса. Пищей Природа могла бы обеспечить еще многие человеческие поколения.
      Дело было в Другом. Расселяясь по земле, люди обнаруживали в новых местах новые природные сокровища. Одни края были богаты соболями. В других жили слоны. В третьих— птицы райской красоты. Все это теперь уничтожалось не для того, чтоб утолить голод.
      Люди научились обмениваться дарами Природы. Охотник на соболя знал, что есть края, где за пушистую соболиную шкурку он получит любую необходимую ему вещь, так же как убивающий слона знал высокую цену слоновых бивней.
      И вот двуногий зверек, когда-то робко пришедший на землю и живший среди других зверей, как равный среди равных, постепенно почувствовал себя Хозяином.
      Ему беспрекословно подчинялась вся Природа. Всюду, где появлялся человек, нарушалось равновесие Природы. Он вносил в нее НЕ ВИДАННЫЕ ДО ТОГО ИЗМЕНЕНИЯ.
      Теперь, дорогие читатели, вернемся к тому времени, о котором шла речь в самом начале, — к строительству молодого города, молодого завода.
      Мы, люди пришедшие в нетронутый северный лес, действовали гораздо быстрее и энергичнее наших далеких предков.
      У нас был огромный многовековой опыт. Мы уже знали, как добывать из земли руды, как освобождать из них металлы. Легко заставляли лес расступиться, освободить место для жилищ.
      Давно овладевшие огнем, люди приобрели еще одного союзника и слугу — молнию. Ее усмирили, заставили двигаться по проводам, освещать дома, приводить в движение станки, поезда.
      Могуч стал человек. Он уже засматривался на звезды. Нельзя ли и их подчинить своей власти?
      И при этом большинство людей рассуждали подобно моему отцу, они считали, что подчиняют Природу требованиям человека.
      Больше того! Им казалось, как и моему отцу, что они действуют в соответствии с главным законом жизни: «все изменяется». Между тем они забыли слова Ленина о том, что «человеческие проекты, не считающиеся с великими законами природы, приносят только бедствия».
      А перемены вокруг нас действительно происходили огромные.
      Геологи прощупали бурами все склоны окрестных гор и под высокими каменными шапками обнаружили еще новые запасы медной руды.
      Дома, рудники, заводские цеха вырастали быстрее, чем в лесу созревала малина.
      Поселок наш переименовали в город. Медеплавильный завод все разрастался и разрастался.
      Строители вырубали новые участки леса. Там предполагалось возвести химический завод.
      Совсем далеко отступил лес. А северные ветры, те, которые раньше раскачивали верхушки стройных сосен, разносили по молодым улицам нашего города желтый тяжелый дым.
      День и ночь, день и ночь, без перерыва и отдыха заводские трубы выбрасывали этот дым из плавильных печей. Он был едкий, противно пахнущий. От него слезились глаза и першило в горле. А в дни, когда с болот поднимались туманы, дым соединялся с влагой и превращался в кислоту.
      Да, да, в самую настоящую кислоту. Потому что дым этот был не что иное, как сернистые газы. А каждому школьнику, хоть немного знакомому с химией, известно, что сернистые газы плюс вода дают сернистую и серную кислоты.
      Идешь, бывало, из школы домой и вдруг чувствуешь на лице влагу. Облизнешь губы — они кислые.
      Но ни мне, ни моим школьным товарищам (к нам понаехало много народу, а с родителями приехали и дети) некогда было раздумывать над составом воздуха. У нас были свои заботы. Зимой — лыжные походы. Летом мы строили плоты и уплывали на них вниз по Светлой. Перед большими праздниками ' помогали взрослым — рисовали плакаты, писали лозунги.
      На больших красных полотнищах мы вырисовывали белые надписи:
      «Даешь медь!», «Больше меди!»
      И те же северные ветры, разносившие желтый дым, вздымали над городом наши полотнища. И были они похожи на веселые алые паруса.
     
      ИЗМЕНЕНИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
      В нашем городе почти не осталось деревьев. Большинство их вь1рубили, застраивая улицы. Но даже те немногие, что были оставлены как бы для красоты, погибли сами собой. Желтый дым оседал на них, сжигая их листву. Редкому дереву удавалось выправиться, набрать весной новую зелень.
      Но проходило два-три года, и, как оставленные деревья ни боролись за свою жизнь, они тоже погибали.
      Так и стояли они, черные, мертвые, протянув к небу обугленные скорбные ветки. Не росла на наших улицах и трава. Только пробьется где-нибудь у забора зеленый оазис, как тотчас же ядовитый дым отравит его, спалит, сровняет с серым безжизненным асфальтом.
      А дыма над нашим городом становилось год от году больше. Появились новые заводы. Из их труб вылетали не только сернистые газы, но и многие другие ядовитые вещества: мышьяк, свинец, несгоревшие частички угля...
      Правда, строители старались поднять заводские трубы как можно выше. Это делалось для того, чтоб дым не оседал над самым городом, а относился ветром в сторону, где нет жилых домов.
      Лес отступил совсем далеко. Но дым и здесь настигал его. Сосны стояли с обожженными верхушками и побуревшими иглами.
      Давно погиб старый патриарх. Да и другие деревья, друзья моего детства, умирали одно за другим.
      Теперь даже за черникой и голубикой надо было уходить
      глубоко в тайгу. А давно ли мы собирали ягоды прямо под окнами нашего дома...
      Немалые перемены происходили и в нашей семье. Отец вновь размечтался о переезде. Какой-то его старинный товарищ написал, что работает на строительстве нового рудника и города.
      «Здесь, — писал товарищ отца, — обнаружили такие запасы берилла, что ни в сказке сказать, ни пером описать...»
      Отец обложился книгами о берилле. Вскоре он рассказал мне, что этот красивый минерал молочно-зеленого цвета, еще недавно ценившийся лишь как спутник драгоценного изумруда, теперь «во как нужен промышленности».
      Он опять, как когда-то, говоря о медных рудах, провел ребром ладони по шее.
      Но я уже и сама знала, что минерал берилл содержит металл бериллий, что металла этого пока обнаружено и добыто мало. Его даже называют редким. А нужен он все чаще и чаще. Например, для изготовления деталей сверхзвуковых самолетов.
      Дело в том, что бериллий выдерживает нагрев до пятисот пятидесяти градусов. Вдвое больше, чем алюминиевые сплавы. А сверхзвуковые самолеты будут развивать огромную скорость. При этом его части будут сильно нагреваться.
      — Воображаю, каких красавцев построят, — говорил отец. — Я где-то читал, что перед каждым креслом установят телевизионный экран. Представляешь? Сидишь себе в удобном кресле, летишь быстрее звука, а перед твоими глазами на экране родные, друзья, которых ты оставил дома... Мне уж не летать на таких самолетах, — добавлял он со вздохом, — но поработать на строительстве бериллиевого рудника вполне могу...
      Судьба решила иначе. На новую стройку отцу поехать не удалось, он тяжело заболел. Врачи признали у него неизлечимую болезнь легких. Лекарства не помогали. Не помогла и операция. Он день за днем становился слабее, не вставал с постели. Лежал безучастным к недавним мечтаниям... И сам стал похож на срубленное дерево.
      Весной мы похоронили отца. Был слякотный, отвратительный апрельский день, когда мы с мамой покидали город, сделавший нас сиротами. А через год началась война. Ни в годы войны, ни в первые послевоенные годы не было у меня случая посетить город своего детства.
      Но в беге времени наступает минута, когда человек оглядывается на прошлое. Вдруг рождается желание поклониться дому, где ты родился или вырос.
      Это случилось и со мной. И вот я хожу по асфальтовой броне, заковавшей землю. Трудно поверить, что здесь когда-то росли фиалки, зеленела трава...
      Я прохожу мимо дохмов-коробок унылого буро-землистого цвета. Сколько их понастроили... Они похожи друг на друга, как близнецы.
      Я прохожу одну улицу за другой и не встречаю ни одного деревца, ни одного кустика.
      Впрочем, не совсем так. Кое-где торчат жалкие прутики.
      Мне говорили, что есть в городе Общество охраны зелени. Каждую осень члены этого общества привозят из далеко отступившего леса молодые деревца и высаживают их вдоль улиц.
      Пытались вырастить здесь березу, черемуху. Говорят, что были годы, когда черемуха давала пышный цвет. Но... желтые и черные дымы делали свое преступное дело еще старательнее, чем прежде. Больше одного-двух лет деревца не выдерживали. И город снова превращался в серую асфальтовую пустыню.
      Пустыня... Это слово ни на мгновение не оставляло меня.
      Я переходила из одной улицы в другую и твердила про себя: «Пустыня...»
      — Позвольте, — могут сказать мне, — какая же это пустыня? В городе живут десятки, а то и сотни тысяч человек... Есть города, где миллионы жителей. Например, Токио, Нью-Йорк, Москва... Городские улицы запружены машинами... Светятся окна магазинов... Слышится музыка...
      А в пустыне? Можешь неделями не увидеть человеческого лица. Будешь шагать и шагать по знойному песку или по раскаленным камням, собьешь ноги в кровь, пока дойдешь до человеческого жилища.
      — Да, — отвечу я, — все это так. Но и самая большая пустыня — Сахара — тоже была обильно заселена людьми. Они пасли скот, пели песни, плясали, молились своим богам. Их художники оставили на скалах пустыни удивительные рисунки.
      «Удивительные» потому, что показывают нам жизнь, которую немыслимо даже вообразить в выжженном солнцем краю.
      ...Это было шесть тысяч лет назад. Многовесельные лодки плавали по полноводным рекам Сахары. В реках жили крокодилы. На берегах зеленели пастбища. На них паслись стада антилоп.
      Все это мы узнали из рисунков, обнаруженных учеными. Они были выцарапаны на камнях и покрыты яркими, прекрасными красками.
      С этих рисунков смотрят на нас красивые женщины и мужчины в странной одежде. Высокие колесницы, стройные антилопы, множество, других животных...
      Здесь была благополучная жизнь. Там, где теперь знойная песчаная пустыня, был цветущий зеленый край.
      Что же случилось? Куда девались полноводные реки? Что заставило их иссякнуть?
      Большинство ученых говорят: «Изменился климат». Но есть и такие, что добавляют: «Человеческая деятельность тоже способствовала опустошению края. Вырубались леса. Разводилось много скота, вытаптывались пастбища. Земля все быстрее высыхала, скуднела, превращалась в пустыню».
      Когда мы произносим слово «пустыня», нам обязательно представляется море песка, зной. Между тем пустыня может иметь и другой облик.
      Город, лишенный зелени... Земля, покрытая холмами отработанной горной породы, заводским шлаком, золой... Все это будущие пустыни. Хоть и не обжигает их палящее солнце, не обдувают южные сухие ветры, но жизнь уйдет из этих мест.
      Поднимитесь на самолете над промышленным городом и взгляните — над городом повис огромный дымный колпак.
      Сквозь этот колпак даже солнечный свет проходит лишь наполовину. А самые полезные его лучи — ультрафиолетовые — совсем не пробиваются.
      В городе, закрытом дымным колпаком, расходуется во много раз больше электрической энергии. Вечерами над улицами раскачиваются мощные светильники. А город все равно кажется плохо освещенным.
      Мутный воздух задерживает электрический свет.
      А как быстро разрушается здесь окраска домов. Розовые, желтые, коричневые фасады после первых же осенних дождей становятся бурыми.
      И тут дело не в качестве краски. Самая стойкая не выдерживает...
      Это же относится к металлическим предметам. Ученые подсчитали, что почти половина металла, выпускаемого всеми заводами всего мира, идет не на изготовление новых вещей. Металл расходуется на покрытие того, что проржавело, износилось раньше времени, разъедено ядовитыми газами...
      Что же касается потока машин, которые я увидела в городе своего детства, так он тоже не радовал... Улицы пропахли бензином.
      Только подумать! Сверху на людей обрушиваются ядовитые дымы. Внизу по тротуарам стелются выхлопные газы автомобилей...
      Да и не только в городах. Машины заполняют все шоссейные дороги мира.
      Один писатель, побывавший в Австралии, рассказывал, что на австралийских дорогах пешехода почти не встретишь. Зато «машины идут одна за другой, без зазора, часами, неделями, годами».
      Интересно, сколько всего автомобилей на земном шаре? С каждым годом их становится больше. Наверное, это хорошо. Страна, в которой строятся новые автомобильные заводы, гордится ими. Многие люди мечтают иметь свой автомобиль.
      Вот и этот малыш, которого мать ведет за руку, хорошо разбирается в марках автомобилей, мчащихся мимо него. Я слышу, как он говорит матери: «Новая «Волга», а это «Запорожец». Он, быть может, тоже ждет не дождется, чтоб поскорее стать взрослым и сесть за руль автомобиля.
      А пока... выхлопные газы, выброшенные автомашинами прямо перед.его лицом, не поднимаются вверх. Они тяжелые... Стелются по тротуару как раз на уровне роста будущего водителя...
      Обо всем этом думала я, обходя город, бывший мне когда-то родным.
      Такие города, говорила я себе, могли бы возникнуть на Луне.
      И поселить в них следовало бы железных роботов. Пусть бы они добывали лунную руду и перерабатывали ее на своих лунных заводах. Пусть бы их железные легкие вдыхали зловонный дым, стелющийся над городом. Им, роботам, не страшно!
      Не страшно им и то, что на Луне не растет ни одна зеленая былинка, не слышны голоса птиц...
      А люди Земли, если они вздумают когда-нибудь поселиться на Луне, должны засеять ее травами и цветами. Привезти с собой деревца каштана, сосны, дуба...
      Может быть, им прежде всего придется возвести над Луной огромный прозрачный купол и наполнить его земным воздухом. Ведь на Луне нет своего.
      Но каких бы усилий ни стоило, жить без запаха хвои и ландыша, без шелеста березовых листьев, без насмешливого голоса кукушки земные люди не смогут. Они ведь не железные роботы...
     
     
      SOS! SOS!
     
      Мой юный друг!
      Открой глаза и уши... Ты слышишь стон:
      — Спасите наши души!
      СЛУШАЙ!
      SOS — международный радиосигнал. Его подают с тонущих кораблей. Всякий, услышавший его, на каком бы языке ни говорил сам, в какой бы стране ни жил, знает; где-то гибнут люди, они молят о спасении.
      Теперь мольба о спасении раздается не только с тонущих кораблей.
      Все чаще звучит в Природе: «SOS! SOS!»
      — Остановись! Одумайся!.. — шепчут человеку леса.
      — Не оголяй землю... Не превращай ее в пустыню...
      — Пощади! — вторит земля. — Ты вырубаешь деревья... Это лишает меня влаги... Я иссыхаю, старею... Скоро я ничего не смогу родить: ни злака, ни цветка... Я знаю, ты научился летать к звездам. Это прекрасно! Но я нужна тебе и в полете. Я всегда буду с тобой. Ты не сможешь жить без моего хлеба, без моих цветов...
      Ты помнишь, что произошло с древнегреческим героем Антеем? Он был силен, пока держался за свою мать-землю. А как только его оторвали, он погиб.
      К голосу земли следует еще прибавить то, что известно ученым о плодородии почвы...
      Разрушить, высушить, смыть слой почвы толщиной в пятнадцать — двадцать сантиметров очень легко. За два-три года можно превратить плодородную землю в каменистую пустыню.
      А создавались эти двадцать сантиметров почвы тысячелетиями. Над ее созданием трудились множество поколений живых существ. Лишайники выделяли особые вещества, которые размягчали, растворяли твердые горные породы. Травы разрыхляли землю своими ветвистыми корнями. Черви измельчали ее, прорывая бесчисленные ходы. Микробы удобряли ее, перерабатывая опавшую листву.
      И все эти скромные жители земли тоже подают голоса мольбы.
      Иногда к человеку во сне прилетают птицы. Они напоминают ему о кровном родстве с Природой.
      Но... современные люди разучились понимать язык трав и птиц, язык лесов, зверей, шуршащих осенних листьев, говор ручейка, пение песка...
      Когда я думаю, как мы, люди, могли бы общаться со всеми остальными живыми существами, я вспоминаю музыку.
      Русский скрипач играл в нью-йоркском концертном зале. Слушатели плакали и радовались... Глубоко поняли они все, что рассказала им русская скрипка.
      Музыка не требует перевода.
      Вот таким общепонятным, как музыка, должен быть язык, на котором мы, люди, разговаривали бы с Природой.
      Он когда-то существовал, но... его позабыли. Лишь немногие еще им владеют. Ни грохот заводских станков, ни шум городских автомобилей, ни гул реактивных самолетов не мешает им улавливать тревожные сигналы Природы.
      Такие люди появлялись во все времена. Возможно, что их было мало. Один на тысячу. А может, и того меньше — один на миллион. В прошлые времена их считали колдунами, волшебниками. Ведь они слышали голоса, недоступные другим.
      А в человеческой истории случалось всякое. Случалось, что самых мудрых и самых достойных волшебников сжигали на кострах. Их обвиняли в том, в чем они, конечно же, никогда виновны не были.
      Говорили, что они посылают на землю засуху, неурожаи,
      землетрясение, чуму. Но все это давным-давно прошло. Теперь такому человеку костер не угрожает.
      Впрочем, если б даже и угрожал, то люди, о которых я говорю, не испугались бы. Ведь они из породы упрямцев! Многие называют их чудаками.
      Они 'бы, наверное, и на костре, охваченные огнем, кричали всем остальным: «Люди! Слушайте! Слушайте! Учитесь понимать жалобы Природы!»
      Давайте же и мы, мои юные друзья, последуем мудрому совету. Прислушаемся к тревожным «SOS».
     
      ГОЛОСА БЛИЗКИЕ И ДАЛЕКИЕ
      Целыми стадами плывут от Гренландии к берегам Лабрадора тюленьи самки, чтоб там произвести на свет потомство.
      Они плывут, сопровождаемые самолетами и вертолетами.
      Найди на географической карте Гренландию и Лабрадор и ты увидишь, что воздушный конвой пролетает не малый путь.
      Но не подумай, пожалуйста, что люди, сидящие в самолетах и вертолетах, летят с намерением охранять новорожденных тюленей и их матерей.
      У них совсем иные цели. Вот они снижаются над едва родившимися малышами... И что это?
      В их руках палки. Меткими ударами они оглушают беспомощных детенышей и тут же сдирают с них белые шкурки.
      Страшная, бесчеловечная картина... Но охотников это не смущает. Шкурки ценятся очень высоко. А добывать их, как видите, научились в самый «подходящий» сезон.
      Из года в год в океанах и морях тюленей становится все меньше. Может случиться, что к тому времени, когда вы вырастете и сможете за них заступиться, не останется ни одного, как не осталось ни одной морской коровы... Последнюю убили двести лет назад.
      Еще плавает у побережья Азии и Австралии ее дальний родственник — дюгонь. Но и на него охотятся, хотя этого зверя надо бы пощадить. Он очень редкий.
      Уже не могут взывать о помощи гренландские киты. Их истребили так же, как морскую корову.
      Тысячами собирались на охотничьей базе полуострова Шпицберген английские и голландские китоловы. Совместными усилиями выслеживали они стадо китов, вместе нападали, убивали и вместе разделывали китовые туши.
      Надо признать, что это была нелегкая работенка. Один гренландский кит весил столько, сколько весят тридцать слонов. Попробуй-ка поворочай эдакую тяжесть!
      Он и сам, пока был жив, не отличался особой поворотливостью.
      Медленное, беззлобное животное это ни на кого не нападало, никого не преследовало.
      Пища сама плыла ему в вечно открытую пасть, в которую как бы вставлено особое сито, сквозь него беспрерывно проталкивается вода.
      Всякая морская мелюзга — водоросли, медузы, крошечные рачки задерживаются этим ситом. Его называют китовым усом.
      Каждая из мельчайших морских зверушек, застревающих в пластинах китового уса, ничтожна мала. Но в морской воде их миллиарды. Питаясь ими, молодой китенок каждый день прибавляет в весе почти сто килограммов.
      Из убитых гренландских китов вытапливали жир и добывали очень ценившийся китовый ус.
      А мясо выбрасывали в море на съедение акулам...
      Истребив гренландских китов, люди принялись за кашалотов. Кашалоты питаются осьминогами. Они более подвижны, чем гренландские. Чтоб поймать осьминога, кашалоту приходится нырять на большую глубину, в полкилометра, а то и семьсот — семьсот пятьдесят метров. Кашалота и выследить труднее, и поймать труднее.
      Но в его кишечнике образуется амбра. Это вещество, похожее на воск, желтовато-белого цвета и удивительно приятного запаха. Амбру добавляют в самые дорогие духи. И ценят ее очень высоко. Еще недавно за один килограмм платили пять тысяч немецких марок.
      Это и привлекало охотников за кашалотами. Во многих морях они почти истреблены. А размножаются они очень медленно. И если охота на них будет продолжаться, вряд ли останется где-нибудь хоть один кашалот.
      Но китоловы не унывают. Еще живут в Антарктиде синие киты. Взрослые достигают длины в тридцать пять метров. И хотя охота на молодых китов запрещается, этот запрет стараются не замечать.
      Долгое время на синих китов не охотились. Они очень быстро плавают. Поймать синего кита было еще сложнее, чем кашалота.
      Иное дело теперь. Все страны, занятые китоловным промыслом, имеют мощные флотилии, оборудованные самой современной техникой: эхолотами, с помощью которых выслеживают жертву, гарпунными пушками, гранатами, которые взрываются в теле кита и убивают его наповал. В состав флотилии входят плавучие заводы. Теперь от убитого кита акулам ничего не достается.
      На плавучем заводе от одного синего кита могут получить двадцать пять тонн жира, двадцать две тонны костей. Из них готовят костную муку. Научились консервировать китовое мясо. А от одного кита получают его не менее пятидесяти тонн.
      Даже китовые потроха и те высоко ценятся. Особенно печень. У некоторых выловленных синих китов она весила свыше девятисот килограммов. Химики к тому же установили, что в китовой печени столько витамина «А», сколько содержат семь миллионов куриных яиц...
      Да... Трудно людям отказаться от всего этого богатства. Тем более, что, по словам китоловов, теперь поймать кита не так уж трудно.
      Не раз между государствами возникали переговоры о запрещении китовой охоты. Пытались установить ограничения, решить, каких китов можно ловить, каких нельзя, разграничить хотя бы по возрасту.
      В нашей стране тоже ведется охота на китов. Плавает по морям и океанам самое большое в мире китобойное судно «Советская Украина».
      Но советские ученые предлагают заменить охоту на китов китоводческим хозяйством.
      Это звучит странно?
      Мы привыкли считать, что хозяйства ведутся в колхозах, совхозах. Строятся фермы для коров, свиней, наконец, звероводческие, где выращивают норок или серебристых лисиц. Но какое может быть хозяйство в океане?
      — Не только может, — говорят ученые, — но обязательно должно существовать! Необходимо вести учет количеству китов в различных морях. Знать, какого они возраста, сколько их родится.
      Если мы немедленно не перейдем от охоты к разумному ведению хозяйства, с китами произойдет то же, что случилось с очень многими животными, — в память о них сохранятся только музейные чучела...
      Однако, несмотря на очевидную разумность этого предложения, не так-то просто его осуществить.
      По океанам и морям в погоне за китами плавают судна разных государств.
      Многие из них принадлежат крупным капиталистам.
      А эти люди больше всего озабочены прибылью, которую можно получить от продажи амбры или китовых консервов. Их не тревожит, что недалеко время, когда вслед за гренландскими китами и кашалотами синие киты тоже начнут вымирать.
      Так уж повелось, что люди взяли себе право распоряжаться жизнью животных. Одного убивают из-за его вкусного мяса, другого — из-за пушистой шкурки. А иного — посчитав опасным, вредным.
      Вот печальная история волка. Обыкновенного серого волка, о котором написано столько злых и не во всем справедливых сказок.
      Еще недавно в некоторых странах охотнику, застрелившему волка, платили большую премию. Началось массовое истребление волков. Уничтожили их в Чехословакии, в Канаде. Считалось,, что это спасает жизнь оленей, на которых волки имеют обыкновение нападать.
      И конечно, когда волков стало меньше, возросли оленьи стада.
      Но пришла другая беда. Оленей развелось так много, что они вытоптали свои пастбища. Травы на пастбищах росли медленно. Оленям нечего стало есть. Они погибали от голода.
      Так, может быть, лучше снова завезти волков в Канаду или в Чехословакию, пригласить из Сибири, где их пока еще много? Пусть восстанавливается жизнь в том виде, в каком она была прежде, когда травы на пастбищах успевали вырастать и давали оленям достаточно пищи, олени размножались, а более слабые из них попадались волку в пасть.
      А какова судьба австралийских кенгуру? Прекрасный кенгуровый мех нравится многим. Из него шьют шубы, шапки, нарядные воротники. Он бывает рыжего цвета или серого.
      И за теми и за другими охотятся, так, что многие австралийцы встревожены: не приведет ли это к полнбму исчезновению животного?
      Исчезли же с лица земли другие живые существа. Много ли осталось на земле носорогов, орангутангов, африканских гиппопотамов? Куда подевалась гигантская панда, черно-белая красавица, своими повадками напоминающая медведя? Небольшое количество ее водится лишь в бамбуковых рощах горного Китая.
      А кто может похвалиться, что видел не на картинке, а живую голубую антилопу? Или длиннохвостого попугая? Или странствующего голубя? Бескрылую гагарку?..
      Судьбы этих животных и птиц трагичны.
      О странствующем голубе, к примеру, сохранились толькс легенды.
      Рассказывают, что в североамериканских лесах, где растут ореховые и каштановые деревья, ветви ломились от обилия голубиных гнезд. Пролетавшая стая голубей будто бы на несколько часов закрывала солнце. Настоящее солнечное затмение!
      Над одним американским городом такой перелет длился четыре дня.
      Сохранилась книга одного очевидца, который рассказывает, что жители того города на четыре дня забросили дела.
      Они были заняты охотой на пролетающих птиц, стреляли, ловили просто руками.
      Так же нещадно убивали странствующих голубей и в других местах Америки. И случилось с ними то, что неизбежно должно было произойти...
      Число их катастрофически уменьшилось. К середине прошлого века их причислили к вымирающим, требующим охраны. Несколько таких голубей поселили в зоопарки.
      Но они не выдержали неволи. В 1914 году умер последний странствующий голубь.
      Не менее печальна история бескрылой гагарки.
      Эта птица настолько бесследно исчезла, что один богатый коллекционер дал в газете объявление:
      «Тому, кто доставит мне чучело бескрылой гагарки, плачу сто пятьдесят тысяч рублей».
      Попробуйте сосчитать: сколько лет надо работать вашим папе и маме, чтоб накопить сто пятьдесят тысяч?
      Неплохо бы подкараулить где-нибудь эту самую гагарку и соорудить из нее чучело. Не правда ли?
      Но... увы! Для этого вам надо было родиться на двести или хотя бы на сто лет раньше.
      В те времена не требовалось особых усилий в охоте на бескрылых гагарок.
      Неуклюжие жирные птицы, не умеющие летать, с жалкими обрубками крыльев, медленно прогуливались по северным берегам Атлантического океана.
      Их тысячами убивали в Исландии и Скандинавии, во Франции и Испании... Их били дубинками, ловили живьем. Их яйцами наполняли трюмы охотничьих судов.
      И вот результат безжалостного избиения: сто пятьдесят тысяч рублей за чучело.
     
      ТАМ, ГДЕ РАБОТАЮТ «ЧУДАКИ»
      Те, кого мы решились называть «чудаками», были бы плохими защитниками Природы, если бы защищали ее только словами и призывами.
      Многие животные обязаны им жизнью. Слыхали, к примеру, о морских котиках, живущих в северной части Тихого океана, на островах Прибылова?
      Судьба котиков еще недавно вызывала опасения. Удастся ли не допустить полной гибели этого редкого и ценного зверька?
      Ученые потребовали, чтоб охота на морских котиков была строго запрещена. Чтоб места, где они живут, охранялись, а условия их жизни, их привычки и особенности тщательно изучались.
      Прошло меньше пятидесяти лет с тех пор, как морских котиков на островах Прибылова перестали убивать. И берега этих островов вновь огласились озабоченной перекличкой ко-тиков-мам со своими детенышами. Их теперь ежегодно родится так много, что на взрослых вновь разрешена охота. Но теперь уже не допустят бессмысленного уничтожения животных. За их рождением и отстрелом ведется строгое научное наблюдение.
      Во многих странах мира созданы заповедники. В них не только запрещена охота на зверей и птиц, в заповедниках охраняется каждое деревце. Здесь берегут живую красу Природы.
      Места для заповедников выбирали самые упрямые из «чудаков». Они приезжали сюда по многу раз. Лично знакомились с обитателями этих мест — лесными зверями, птицами, рыбами. Обдумывали, советовались, какие научные исследования тут можно будет проводить.
      Случалось им вступать в споры, выдерживать сопротивление тех, кто считал себя разумнее, дальновиднее. Потому что есть еще на земле люди, не понимающие, зачем нужен заповедник.
      — Не лучше ли со временем построить здесь новый металлургический завод? Или срубить деревья и распахать землю для посева кукурузы?
      Иногда в споре побеждали эти люди. Но бывало и обратное.
      Тогда избранная территория объявлялась неприкосновенной. Деревья отныне могли спокойно тянуться к небу, не боясь топора. Птицы — вить гнезда, не опасаясь выстрела.
      Даже полевые мыши могли жить не тужить. Они тоже попадали в число охраняемых.
      Заповедники — это оазисы тишины, кое-где сохранившиеся на нашей шумной планете. Это лучшие уголки земли, где еще пахнет фиалками и хвоей, а не перегоревшим бензином.
      Есть заповедники, проявляющие особую заботу об одном каком-либо виде животного. У границ Судана создан специ-
      альный парк, охраняющий жирафов. В заповеднике на острове Ява охраняют яванских носорогов. Их совсем недавно оставалось всего двадцать четыре.
      Богаты заповедниками Англия, Япония, Канада. Большие национальные парки, где охраняют растительность и животных, имеются в США. Берегут животных в парках Индии.
      Много прекрасных заповедников в Советском Союзе.
     
      ОТ КРАЯ и ДО КРАЯ
      В нашей огромной стране Природа проявила все свое многообразие. Взгляните на географическую карту Советского Союза. Каких только земель тут не увидишь! От сухих песков Каракума до вечной мерзлоты Якутии. Горные хребты, реки, моря, озера, а сколько лесов!..
      И один край не похож на другой. В каждом свой особый мир, со своей растительностью, животными, птицами.
      Кто бывал на Дальнем Востоке, в Уссурийском крае, знает, что сюда как бы сбежались в одно место жители жаркого юга и холодного севера. Рядом с тропическими кустами пальмовидной аралии растет сибирская лиственница. По темному стволу ели взбирается виноградная лоза, в одном и том же лесу тигры и лоси, северный олень и очень редко встречающаяся в других местах антилопа горал, изюбры и волки, черные гималайские медведи и наши обычные бурые мишки.
      А каких только птиц тут не увидишь! Многие из них как будто прилетели прямо из тропических стран.
      На вершине дерева важно сидит зелено-синий широкорот. У него яркие красные лапы и красный клюв. А пониже, на том же дереве, трудится хорошо нам знакомый дятел.
      Громко кричат голубые сороки. По озерам плавают изящные уточки-мандаринки. Любители бабочек увидят здесь огромных синих махаонов Маака. Это самая большая бабочка нашей страны.
      Весной и в начале лета лесные поляны покрываются яркими синими ирисами, тигровыми лилиями, розовыми анемонами
      А над ними, словно летающие цветы, вьются бабочки: махаоны, сатиры, аполлоны, голубянки, переливницы...
      Можно ли допустить, чтоб люди, которые будут жить после нас, всего этого лишились?! Недолго вырубить все кедры или дубы уссурийских лесов, перестрелять оленей и сделать чучела из сине-зеленого широкорота.
      Но Природе понадобятся миллионы лет, чтобы вновь оживить загубленное нами...
      Уссурийский край — один из заповедных уголков Природы, охраняемых советскими законами. Его назвали по имени пролегающего здесь горного хребта Сихотэ-Алинским.
      Очень хорошо понимал, как необходимо сохранить подобные жемчужины Природы, Владимир Ильич Ленин. С его именем связано создание многих заповедников. В их числе Астраханский.
      Он расположен в ста двадцати километрах от города Астрахани. В этом месте Волга разбита на множество узких и широких, глубоких и мелких притоков. Она приближается к Каспийскому морю.
      Здесь вёснами издавна стоял несмолкаемый птичий крик.
      Слетались десятки тысяч гусей и уток, серые и желтые цапли, розовые пеликаны, лебеди-кликуны.
      В Астраханском заповеднике работают ученые разных специальностей. Одни изучают растительность края, другие — жизнь рыб, третьи ведут наблюдения за птицами. Уже вышло немало книг, рассказывающих о жизни удивительного уголка нашей страны. Их можно почитать. А при желании — сесть на волжский теплоход, доплыть до Астрахани, а там и заповедник недалеко.
      На мой взгляд, нет большей радости и лучшего отдыха, чем поездка в какой-нибудь из заповедников.
      А у нас в стране они так интересны и так не похожи один на другой, что трудно решить: куда же лучше поехать?
      Если хотите увидеть поселение бобра, этого трудолюбивого строителя плотин, поезжайте в Воронежский заповедник.
      Если интересуетесь следами динозавров, поезжайте в Грузию, отыщите карстовую пещеру Сатаплийского заповедника.
      В Грузии же на полуострове Пицунда можно увидеть сосны, каких нигде больше не найдешь. Сосну эту так и называют — «пицундская». Ее длинные, мягкие иглы расположены пучками, а шишки раз в пять больше тех, что вырастают на обычной сосне.
      Пицундская сосна — одно из древнейших деревьев на земном шаре. Ее тоже охраняют.
      Хороши наши южные заповедники — кавказские, крымские, с их морским воздухом, богатой растительностью, щедрым солнцем.
      Но, право, поездка в самый северный заповедник нашей страны, Кандалакшский, не менее прекрасна.
      Кандалакшский заповедник расположен на островах у Полярного круга. Часть этих островов лежит в Белом море. Остальные — в Баренцевом. Наверное, интереснее всего посетить два острова Баренцева моря, которые называются Айновыми.
      Летом здесь ни на один час в сутки не заходит солнце, а в долгую полярную ночь на небе полыхает северное сияние.
      Ранней весной на островах оживленно. Птицы слетаются к прошлогодним гнездам. К этому времени оживают цветы, и острова покрываются лиловой геранью, яркими малиновыми дремами, большими белыми головками ромашек, желтыми купальницами.
      Вот как далеко — в царство вечного холода — забралась жизнь, разнообразная, яркая, многоцветная!
      Отыщите на географической карте Баренцево море ив нем течение Гольфстрим, и вы узнаете секрет этого северного чуда. Гольфстрим несет теплую воду. Согреваемое ею Баренцево море не замерзает.
      Потому-то острова, расположенные почти на семидесятом градусе северной широты, так богаты травами. Финны прозвали их «Хейна-Саари» — «Острова сена». Им — травам и цветам — хватает тепла. Хватает им и света, которым вдосталь насыщаются за короткое, но щедрое солнцем северное лето.
      На берега Кандалакшского заповедника приплывают отдыхать тюлени. Показываются здесь морские зайцы, нерпы, выдры, горностаи.
      В море много рыбы. Они-то и привлекают в эти края стаи птиц.
      Одна из самых заметных здесь птиц — тупик.
      Это очень важная на вид птица. Когда тупик сидит, опустив черные крылья и выпятив вперед ослепительно белую манишку, выражение его длинного, сдавленного с боков красного носа и круглых глаз до смешного напоминает самоуверенного глупого человека.
      Но важный вид не спасает тупика от преследования морской чайки или ее короткохвостого родственника. Его имя — поморник. Но чаще его называют разбойником!
      Коричневый, с острым хвостом и сильными крыльями, он озабочен одним: высмотреть жертву. Вот, кстати, летит тупик. В клюве у него трепыхается рыба. Он только что поймал ее в море и несет к своему гнезду.
      Но не так-то просто пролететь незамеченным, очень уж у разбойников зоркие глаза. Завидев летящую с добычей птицу, разбойник камнем падает на нее, и тут разгорается бой. Он может продолжаться долго. Тупик крепко держит рыбу в своем клюве. Жалко расставаться. Но чаще всего, обессиленный, уступает натиску врага. Из разжатого красного клюва выпадает рыба, которую разбойник ловко подхватывает на лету.
      Прилетают на острова и другие птицы: пеночка-веснянка, дрозд-разбойник, варакушка, турухтан, камышевка-бар-сучек. Много здесь кайр.
      Но главное богатство заповедника — прекрасная птица гага.
      Г ага очень заботливая мама. Чтоб ее птенцам было тепло и уютно, она выщипывает у себя на груди пух и выстилает им все гнездо.
      Гагачий пух темно-серого цвета, легкий, и теплее его нет ничего на свете!
      Самая лучшая овечья шерсть, верблюжья шерсть первейшего сорта, козий и кроличий пух — ничто не может сравниться с пухом гаги.
      Триста — четыреста граммов его достаточно, чтобы сделать спальный мешок, в котором и в суровой Арктике не замерзнешь.
      Гагачий пух идет на одежду для полярников.
      Гага каждый год заново выстилает гнездо, хотя еще вполне сохранились гнезда и прошлого и позапрошлого года.
      И если вам когда-нибудь случится побывать в Кандалакшском заповеднике, вы сможете сами достать из каждого покинутого гнезда не менее двадцати граммов легчайшего, нежного пуха.
      Вот к какому расточительству приводит материнская любовь...
     
      ГОЛОСА СПАСЕННЫХ
      Хорошо, что в многоголосом хоре Природы слышатся не только сигналы о бедствии, не только мольба о спасении, но и голоса уже спасенных.
      — Мы живы! Мы живы! Мы выводим птенцов. Вот они, пушистенькие, потянулись к пресному озеру, а когда подрастут, полетят к морю и начнут свою взрослую, самостоятельную жизнь... — так кричат гаги.
      Они могли бы добавить, что сохранить жизнь им помогли люди. Конечно, не те, которые, как завоеватели, являлись на север лишь затем, чтобы убивать птиц и собирать драгоценный гагачий пух.
      Были среди людей и другие. И они помогли краю не меньше, чем теплая вода Гольфстрима. Их не пугала долгая полярная ночь, безлюдье, одиночество. Они поселялись поближе к птицам, чтоб сдружиться с ними и охранять их.
      Теперь они могут радоваться. Количество гаг, которых считали вымирающими птицами, беспрерывно увеличивается.
      Голоса спасенных птиц и животных можно услышать и в других местах.
      Давайте отправимся в Беловежскую пущу, в гости к зубрам. Этот заповедник размещен в Белоруссии на границе с Польшей. Из любого уголка нашей страны туда можно долететь на самолете за несколько часов.
      Но предупреждаю: зубров не сразу удастся увидеть. Почуяв запах человека, они срываются с места и прячутся в лесной чаще. Как ни удивительно, эти дикие быки, иногда достигающие веса в тысячу килограммов и высоты до двух метров, бегают легко, быстро.
      Смешно, конечно, что громадная зверюга, на которую даже волк не осмелится напасть, страшится маленького безоружного человека. Впрочем, они ведь не понимают, что все еще не вымерли благодаря заботам людей.
      Зубр — одно из очень древних животных. Стада этих горбатых, бородатых, лобастых и гривастых зверей носились по лесам еще до того времени, когда на земле появился человек. Но уже первобытные люди на них охотились.
      Проходили тысячелетия. Возникали и исчезали государства. На земле вырубались леса, а зубры переходили на жительство в другие места. Но охотники находили их и там.
      Однако всему когда-то наступает конец. Зубров убивали больше, чем их успевало родиться. И постепенно зверь, населявший прежде все европейские леса, стал исчезать.
      Дело дошло до того, что к началу двадцатого века единственным прибежищем зубров осталась Беловежская пуща и верховья реки Кубани на Кавказе.
      Но их и здесь не оставляли в покое. И хотя зубров уже начали причислять при жизни к живым памятникам древности, в 1919 году у какого-то азартного'охотника не дрогнула рука.
      Он убил последнего зубра Беловежской пущи. А еще через несколько лет добрался и до последнего кавказского.
      На этом могла бы закончиться печальная повесть о древнейшем жителе нашей планеты, если бы не друзья и защитники Природы.
      В разных странах были люди, которые давно следили за судьбой зубров. Они знали, что во Франции зубров не стало уже в шестом веке, а в Чехии они дожили до четырнадцатого, что последнего зубра в Прибалтике прикончили в 1755 году, а в Германии — в 1793.
      Существовало даже международное общество сохранения зубров. В этом обществе вели учет не только убитых, но и тех, которых ловили для зоопарков. Было известно, что в зоопарках Германии и Польши живет несколько потомков зубров, выловленных когда-то в Беловежской пуще. У каждого из них была хорошо изученная родословная, свой номер, своя кличка: Бизерта, Бискайка, Плищ, Борус...
      Приняли решение этих чудо-зверей перевезти из неволи на их бывшую родину.
      И вот в 1928 году привезли в Беловежскую пущу четырех зубров. В лесу, где их поселили, они получили полную свободу и обилие пищи. Зимой добывали из-под снега лишайники, грызли кору деревьев. Летом питались сочной травой, листьями, молодыми побегами.
      Теперь в Беловежской пуще их сотни. Они бегают по лесу у самой границы Белоруссии с Польшей, иногда нарушают границу, переходят в польские леса и снова возвращаются.
      Они живут свободно, но люди по-прежнему их оберегают.
      Охота на зубров строго запрещена. Каждый новорожденный регистрируется в особой книге, получает свой номер и кличку.
      Так что, когда вы приедете в Беловежскую пущу, вас познакомят не просто с каким-то безымянным зверем, а с зубром Пущиком или Полькой.
     
      ВСЕ НАЧАЛОСЬ С ЗЯБЛИКА
      Два десятилетних мальчика Федя и Клим поймали степного зяблика.
      Они посадили его в клетку. Зяблик нахохлился, затосковал, и ребятам стало его жаль. А выпустить на волю тоже не хотелось.
      — Давай-ка сделаем большую клетку, чтоб ему было просторно летать, — предложил Клим.
      Ребята раздобыли проволоку и несколько дней сооружали новое жилище для зяблика. Получилась отличная вольера. Зяблик летал в ней, чирикал, время от времени опускался, чтоб поклевать зерна, насыпанные в кормушку, или напиться воды из плоской фарфоровой чашки.
      Пожалуй, в вольере хватит места и для других птиц, решили мальчики. Вскоре к зяблику подселили соседей — пеночек, чижей, синиц.
      Ребята почувствовали себя опытными мастерами. Они изготовили еще несколько вольер и обзавелись целым птичьим хозяйством.
      Это произошло сто лет назад на юге Украины, в небольшом степном поселке Аскания-Нова.
      Но стоит ли вспоминать о забавах двух мальчиков, живших сто лет назад? Мало ли кто чем увлекается в детстве! Одни ловят птиц, другие строят деревянные корабли, третьи вырезают картонных рыцарей. А повзрослев, с улыбкой вспоминают свои детские забавы.
      Да, не стоило бы говорить о птичьих делах Феди Фальц-фейна и Клима Сиянко, если б эти их дела остались лишь воспоминаниями детства.
      Тут произошло иначе. Аскания-Нова теперь известна во всем мире. Она славится редчайшими птицами, удивительными зверями, деревьями, которые выросли в степи, никогда раньше не видевшей ни одного деревца.
      Здесь произошло чудо. Правильнее будет сказать: не само собой «произошло», а сотворено человеком.
      Это был один из тех случаев, когда человек не только сохранил уже имеющиеся природные сокровища, но и создал новые. А началось все с мальчишеского увлечения птицами.
      Федя и Клим стали взрослыми. Их уже называли Федор Эдуардович и Климентий Евдокимович. У каждого складывалась своя судьба. Федор Эдуардович был сыном богатого помещика, получил хорошее образование, много путешествовал. Но и в далеких чужих краях не забывал о своем друге — Климе.
      Климентий Евдокимович родился в семье батрака. Ни гимназия, ни университет ему были недоступны. Но, жадный к знаниям, он перечитал уйму книг. Самостоятельно изучил зоологию, ботанику, хорошо знал свой степной край.
      А когда Федор Эдуардович вернулся в родную Асканию-Нова, друзья затеяли общее дело, породнившее их навек.
      Делом этим оказались всё те же птицы, но теперь уже не синички и зяблики.
      Федор Эдуардович привез с Кавказа разноцветных фазанов. Затем он выписал громадных страусов из Африки, страусов эму из Австралии, низкорослых американских страусов нанду.
      Для чего все это делалось? Пора детских забав давно миновала. Но от детства осталась любовь ко всему живому. Теперь к ней присоединились научные интересы. Федор Эдуардович объездил лучшие зоопарки Европы. Он хотел разобраться в том, как содержат диких зверей, как их разводят. Может быть, можно будет завести в Асканию-Нова не только птиц, но и животных из других краев? И вот в южнорусской степи появляются жители американских прерий — бизоны. Из Африки прибыли голубые гну, маленькие, похожие на коз чар-ны. Из Монголии — дикие лошади Пржевальского.
      Хозяйство Аскании-Нова росло. Забот прибавлялось. Надо было тщательно изучать повадки и вкусы новых асканийских поселенцев, помочь им приспособиться к новым условиям.
      Федор Эдуардович и Климентий Евдокимович проработали над этим всю жизнь.
      Акклиматизация — так по-научному называется дело, которое взяли на себя два друга. Во все времена люди переселяли из одного края в другой животных, растения, птиц, рыб. Но там, где это делалось непродуманно, случалось всякое.
      Иной зверек, лишенный привычной обстановки, погибал в новых условиях. А случалось и так: прекрасно приспособившись и хорошо размножившись на новой родине, из безвредного, мирного зверька превращался в злого вредителя.
      Такие опасности подстерегали и асканийских друзей. Требовалось не только упорство и многолетние наблюдения над животными, нужны были глубокие знания. Крупнейшие ученые России помогали асканийцам. И общими усилиями удалось сделать сказочно много.
      Здесь размножились антилопы, бизоны, дикие лошади. Трудно даже представить, как под палящим южным солнцем прижился здесь житель холодной тундры — олень.. А упрямые
      асканийцы и на этом не остановились. Они решили переупрямить степную Природу — в царстве вечных трав вырастить лес.
      Но деревья требуют воды. Только степные цветы и травы могут жить на пересохшей, покрытой трещинами земле.
      Весной она усыпана красными и желтыми тюльпанами, фиолетовыми ирисами. Летом зацветает серебристый ковыль, серая полынь, шалфей, желтые васильки.
      Степи Аскании-Нова совсем не бедны растениями и по-своему прекрасны. Большие участки асканийских степей остались нераспаханными, целинными и бережно охраняются наукой.
      А рядом с этими заповедными уголками поднялся лес. Его вырастили люди. Сколько саженцев погибло! Их обжигали летние суховеи, им не хватало воды, хотя ее денно и нощно качали из подземных колодцев.
      На место погибших саженцев высаживались новые. Какие-, то снова погибали. Более выносливые приживались, крепли, пускали в землю корни. Стволы их становились мощнее, кроны — раскидистее и пышнее.
      Шли годы. В степи вырастали туи и дубы, платаны и клены, тополя и акации. Зацветала сирень, жимолость. Меж деревьями расстилались коврики нежной лесной травы, вырастали грибные семьи.
      Сюда стали прилетать птичьи разведчики с низовий Днепра, с побережий озера Сиваш.
      Видимо,, они неплохо отзывались о новом лесопарке. В следующий прилет разведчики приводили за собой целые стаи. Скворцы, грачи, щеглы, чернолобые сорокопуты — птицы, никогда раньше не жившие в Аскании-Нова, стали вить здесь гнезда.
      А на искусственных прудах, над которыми склонились плакучие ивы, поселились трясогузки, лебедь-кликун, белоглазый нырок, серые гуси и многие другие птицы.
      За десятки лет, прошедшие с того дня, когда мальчики построили первую вольеру, степной край приобрел новых жителей, новые краски и звуки.
      Давно умерли оба друга — и Федор Эдуардович, и Климентий Евдокимович. Мало сохранилось сведений об этих замечательных людях.
      Но памятником им осталась Аскания-Нова, с 1921 года объявленная Государственным степным заповедником.
      Если вам когда-нибудь посчастливится пройти по тенистым тропинкам асканийского леса, вспомните тех упрямых мальчиков — их жизнь прекрасна и поучительна.
     
      ЕЩЕ О ПЕРЕСЕЛЕНИИ...
      Познакомьтесь с одним из родственников дождевого червя. Его имя — Нереис. Семейная фамилия — кольчатый.
      У него, как и у всех его однофамильцев, тело состоит из отдельных члеников-колец. Нереисы бывают коротенькие — четырех-пяти сантиметров. Бывают длинные — в пятьдесят сантиметров. Но и те и другие питаются исключительно илом.
      Что ж, вкусы встречаются разные! Жабы едят тараканов и хрущей. Белка любит орешки. Лошади -— овес. А Нереис всему на свете предпочитает мягкий, сочный, буро-серо-зеленый ил. И при этом хорошо себя чувствует.
      И вообще Нереис существо неприхотливое. Он может жить в очень соленой морской воде, но ему подходит и вода озер--ная. Его не страшит даже отсутствие кислорода. В некоторых участках морского дна случается, что кислород исчезает на продолжительное время. Для большинства жителей моря это большое бедствие не проходит бесследно. Одни погибают, другие стремятся уплыть подальше, туда, где есть чем дышать.
      А Нереису хоть бы что! Он спокойно работает — роет норку. У него для этой работы есть ловко приспособленный хоботок.
      В своей донной норке Нереис живет около года. Но вот пришла ему пора родить детенышей. Он всплывает вверх. Дав жизнь новому поколению, умирает.
      Скажем же о нем доброе слово. Ведь этот скромный червячок проделывает полезнейшую работу. Ил, съеденный Нерейсом, превращается в живые клетки его тела. Нереиса съедает рыба. Рыба идет в пищу человеку.
      Выходит, что ил попадает нам на обед или на завтрак. Правда, в очень переработанном виде.
      Вы можете сказать, что и многое другое из человеческой пищи подготовлено животными. Овцы и коровы едят траву. А мы пьем молоко или едим кусок мяса, которые тоже ведь не что иное, как переработанная трава. Курица ест зерно. А мы питаемся куриными яйцами.
      Скажем же спасибо и овце, и корове, и курице, и всем, всем живым существам, подготовляющим нам пищу. Почему выделять одного Нереиса?
      А потому, что он употребляет пищу, совершенно несъедобную ни для кого другого. Траву, зерна, жуков, улиток, саранчу и червячков едят многие. А Нереис питается илом. Только илом! Растет. Дает потомство. А это потомство продолжает работу своих родителей — переводит «мертвый капитал» моря в пищу для рыб.
      Рыбы получают дополнительный корм. Становятся крупнее. Улучшается рыбное хозяйство человека.
      А нельзя ли этого деятельного червяка поселить в тех морях, где его нет? Пусть потрудится с пользой для людей и в других местах. Например, в Каспийском море, где много ила и мало кольчатых червей.
      Мысль заманчивая. Ее осуществили советские ученые — люди, посвящающие жизнь изучению языка Природы.
      Они спускаются на дно моря, чтоб «лично познакомиться» с его обитателями. Слушают голоса рыб, понимают речь дельфинов и думают, думают, думают о том, как бы научиться на благо человека использовать богатства морей и океанов. Но даже они не сразу решили вопрос о переселении Нереиса в Каспий.
      Это море было выбрано не случайно. То, что ученые знали о нем, обещало успех. И все же вновь и вновь изучались грунт и глубина моря, количество соли в каспийской воде и количество воды, которое приносят реки.
      Кто в нем живет? Что ест? Все это надо было знать, чтоб
      решить главный вопрос: какие последствия будет иметь переселение.
      А какие уж тут могут быть особые последствия? Подумаешь, червь! Или приживется — тогда хорошо! Или не приживется! Жаль. Но беда небольшая...
      Так могут рассуждать люди неосведомленные. А ученые знали, сколько непоправимых несчастий Природе приносили плохо обдуманные переселения животных или растений.
      Потому-то ученые снова и снова допрашивали море: не обманешь нас? Не подведешь? Расскажи о себе все-все... И только вновь проэкзаменовав тебя, мы решим, поселить ли в твоих водах нового жильца.
      Каспий... В глубокой древности его называли Хвалынским морем. Но море ли это?
      Его зеленовато-бурая, местами зелено-желтая вода имеет, как и в других морях, горько-соленый вкус. На нем можно испытать сильную качку и увидеть волны не менее грозные, чем в любом другом море.
      Поверхность его больше Балтийского и немного уступает
      Черному. Глубина тоже достаточная. В иных местах достигает километра.
      Одним словом, море как море!
      Но есть кое-что, заставляющее ученых называть его все лее не морем, а огромным, величайшим в мире озером.
      Каспий замкнут со всех сторон. Он не соединяется ни с каким другим морем. Он как бы не входит в семью морей, составляющих Мировой океан.
      Уровень воды в Каспии в настоящее время ниже мирового. Есть опасения, что он будет еще опускаться.
      Изолированный от всех других морей, не соединенный с океаном, Каспий находится в полной зависимости от рек, вливающихся в него.
      Ученые сосчитали, что одна Волга приносила Каспию столько воды, что за 150—170 лет она могла бы полностью покрыть всю его котловину.
      Но у Каспийского моря есть придаток — залив Кара-Бу-газ. Над этим заливом греет жаркое солнце, проносятся знойные ветры пустыни. Они уносят огромное количество каспийской влаги.
      Много воды испаряется с поверхности самого моря, не только из Кара-Бугаза. Есть и другие причины, понижающие уровень Каспия.
      В общем, приговор ученых таков: это не море. И все же жизнь в нем вполне морская.
      Издавна живут в его водах морские моллюски, губки, медузы, ракообразные, рыбы. Их предки поселились здесь миллионы лет назад.
      Сложна была история Каспия. Случалось, что на долгие времена воды его сильно опреснялись. И тогда сюда перекочевывали поселенцы рек. Они так осваивались с жизнью в море, что и позднее, когда вода опять становилась резкосоленой, не уходили отсюда, давали потомство, которое поселялось в Каспии навечно. Так, в Каспии хорошо себя чувствуют речные рыбы: карп и окунь. Здесь обрели новую родину' ветвистоусые речные рачки.
      Но, кроме древних морских старожилов, кроме речных переселенцев, в Каспийское море давно попали некоторые жители Северного Ледовитого океана. Да, да, не удивляйтесь!
      Вспомните о великом переселении животных и растений, о времени, когда т-аяли ледники и громадные водные потоки стремительно неслись по земле.
      Они направлялись с севера к югу и наполняли южные моря. Эти-то воды и принесли в Каспий жителей Северного Ледовитого океана.
      Тысячи их гибли в пути. Другие тысячи умерли, не перенеся южной жары. Но были и такие стойкие, что прижились в новых условиях, дали потомство и поколение за поколением приспособились к жизни в водах Каспия.
      Среди них прекрасная белорыбица, лосось, тюлень, много мелких живых существ, которые плавают в морской воде и объединены общим названием — планктон.
      Но и здесь, в южном море, потомки севера ищут себе места похолоднее. Тюлени рождают детенышей зимой, выползая для этого на льды северной части Каспия. Лосось и белорыбица тоже дают потомство в самое холодное время года.
      А мелкие рачки поселяются в более глубоких, прохладных слоях воды.
      Вот какое пестрое общество ожидало Нереиса в Каспии. Тут и коренные старожилы, и переселенные из рек, и далекие пришельцы — северяне.
      Но ученых интересовали и другие жители Каспия. Те, которые попали сюда не сами по себе, а с помощью человека. Такое тоже случалось. Лет пятьдесят назад, когда в нашей стране шла гражданская война, в Каспийское море из Черного были переброшены небольшие морские суда. К их днищам прикрепились моллюски по имени Митилястер. Попав в каспийскую воду, эти моллюски так себя хорошо почувствовали, будто только и мечтали о жизни в Каспии. Сейчас их живет там великое множество.
      То же самое произошло с азовской кефалью. Но она попала сюда не случайно, как моллюск Митилястер. Ее сознательно переселили. Вместе с ней привезли в Каспий креветку Ле« андер. И кефаль, и креветка Леандер хорошо прижились в Каспийском море.
      А одна черноморская водоросль, растущая теперь в Каспийском море, по мнению ученых, принесена сюда на ногах какой-то птицы. Все это вселяло надежду.
      Если другие жители Черного и Азовского морей приживались в Каспии, почему это же не произойдет с Нереисом? А необходимость в нем была очевидная. Он мог стать кормом для самых ценных рыб — осетра и севрюги.
      Ученые заметили, что осетры Азовского моря, где много кольчатых червей, быстрее растут, лучше развиваются. А осетры и севрюги Каспия едят мотыля, мелкую рыбешку, моллюсков, а растут медленнее. Видимо, они попросту голодают.
      Когда все было обдумано и проверено, в Каспийское море спустили семьдесят тысяч взрослых червей. Переселение шло постепенно, в течение двух лет. Это проделали незадолго до Отечественной войны. А уже через три года в желудках выловленных осетров почти не находили остатков моллюсков или личинок мотыля. Здесь были только остатки съеденных Нереисов.
      Значит, новая пища пришлась рыбам по вкусу.
      Убедившись в этом, рыбоводы привезли новую партию червяков. И так поступали несколько раз. Ведь заботиться о пище для Нереиса не приходится. Ила хватит! Пусть же Нереи-сы живут и размножаются на радость осетрам и севрюгам!
      По подсчетам ученых, каспийские рыбы теперь съедают огромные количества этого кольчатого червя.
      Вот цифры, которые приводит в своей книге академик Лев Александрович Зенкевич. Он пишет, что всех червей, съедаемых за один год каспийскими рыбами, мог бы перевезти поезд, состоящий из тринадцати тысяч-товарных вагонов. Длина такого поезда была бы равна ста двадцати километрам.
     
      «ПОЙДЕШЬ—НЕ ВЕРНЕШЬСЯ»
      Это странное название носит остров, расположенный в северной части Аральского моря. С ним связана давняя трагическая история.
      Лет полтораста назад на остров по льду перебралась группа казахов. Что заставило их совершить переход, никто толком не знал.
      Ушедшие оставили на материке друзей, родственников, и те начали волноваться: почему переселенцы не дают о себе знать? Всего двадцать пять километров отделяют остров от материка и, если б все было благополучно, кто-нибудь да вернулся бы...
      Прошло лето, наступила новая зима, а с острова все еще никто не возвращался. И тогда решено было отправиться на поиски. *
      Перейдя тем же путем — по льду, — друзья и родственники переселенцев обошли весь остров. Живых на нем не оказалось. В развалившихся землянках лежали скелеты.
      Нетрудно было догадаться, что люди погибли ют жажды. Пресной воды на острове нет. Существовать можно было весной до тех пор, пока еще хранилась талая вода.
      Беда пришла к людям в первое же лето. Вернуться было невозможно — по воде не пойдешь. Лодку построить не из чего, да они и не умели. А благодатной зимы, которая заковала бы море в ледяной мост, они не дождались.
      «Барсакельмес» — назвали казахи этот печальный остров, что означает: «Пойдешь — не вернешься».
      Но нет на земле такого гиблого места, для которого не нашлось бы исследователя.
      Нашлись исследователи и у Барсакельмеса. Одним из первых был военный человек — лейтенант Бутаков. С командой солдат он в середине девятнадцатого века побывал на острове, измерил его, собрал коллекции горных пород, а потом подробно описал его растительность, суровый климат, песчаные дюны, солончаки.
      В команде лейтенанта Бутакова был один не совсем обычный солдат. Звали его Тарас Шевченко. В армию его сослали за бунтарский характер.. Лейтенант Бутаков понимал, что Шевченко — талантливый поэт и художник. Он не запрещал ему заниматься искусством. И Шевченко продолжал писать стихи и много рисовал.
      В то время на Барсакельмесе еще не успели вырубить саксауловые рощи. Это были не те приземистые кусты саксаула, которые встречаются в пустынях, здесь росли настоящие высокие деревья. Позднее их вырубили. Они остались только на рисунках Тараса Шевченко.
      Саксаул — удивительное дерево. Оно растет на песках, на засолоненных пустынных землях. Корни его уходят в землю на большую глубину и как бы связывают, сдерживают движение песков. Жизнь в сухих песках приучила саксаул обходиться почти без воды.
      Эти редчайшие деревья были сожжены, превращены в древесный уголь. Его вывозили с острова и продавали по высокой цене.
      Остров оголялся, становился еще пустыннее, непригляднее. Лишь в первые весенние дни земля здесь расцветает, покрывается нежными хохлатками, тюльпанами разных окрасок, высокими красными соцветиями ревеня.
      Но все это быстро сгорает. Остается Серая-полынь, ковыль да белесый пырей.
      И все же на унылом, безводном острове тоже сочли необходимым создать заповедник. Чтобы понять, чем это вызвано, надо познакомиться с сайгаком — родственником антилопы.
      Барсакельмес всегда славился большими сайгаковыми стадами. Предки сайгака, как и предки зубров, появились на земле задолго до человека. Ученые полагают, что это произошло десять миллионов лет назад.
      Еще делали первые шаги гигантские мамонты и волосатые носороги. Земля еще только-только знакомилась с дикими лошадьми, а огромные стада сайгаков уже паслись на обильных пастбищах нынешней Англии, Чехословакии, Сибири, Аляски.
      В жилищах людей каменного века находят кости сайгака. Его вкусное мясо становилось добычей первых на земле охотников.
      Охотились на него и спустя тысячелетия. В легендах татар, калмыков, монголов постоянно упоминаются и ловкость сайгака, и его вкусное мясо, и даже его рога, имеющие какую-то волшебную целебную силу.
      Было время, когда из России в Китай отправлялись целые эшелоны сайгачьих рогов. Китайцы готовили из них порошки и настойки.
      И с сайгаками случилось то же самое, что со всеми животными, на которых непомерно охотятся. Стада их редели. Им грозило вымирание.
      Вот почему в нашей стране запретили охоту на сайгаков. Это было в 1919 году. А вслед за этим остров Барсакельмес был объявлен заповедником, где существовали хорошие условия для сохранения и изучения сайгаков.
      И вот результаты: в нашей стране теперь насчитывается более двух миллионов сайгаков.
      Охраняемые законом, они быстро размножились и расселились по степям Казахстана. На них теперь разрешено охотиться.
      Природа как бы отблагодарила человека за заботу. Животное, которое, как и зубра, уже начинали считать редким памятником старины, оказалось не только жизнеспособным, но и выгодным.
      Наша страна ежегодно получает тысячи тонн сайгачьего мяса, по вкусу похожего на баранину, кожу, технический жир и лекарства, которые по-прежнему готовят из сайгачьих рогов.
     
      «СПАСИБО ЗА ВОДУ...»
      Так могли бы сказать гибкие, грациозные куланы.
      Они могут подолгу без остановки бежать со скоростью семьдесят километров в час. И при этом обходятся без воды. Им хватает влаги, содержащейся в траве, которую они съедают.
      Но в жаркие летние дни, когда степная растительность высыхает, делается невкусной, они мечутся в поисках родника, речки или озера. А отыскав, ждут ночи, чтоб под ее прикрытием скатиться табуном к воде, жадно пить ее до самого рассвета. Потом можно опять долго бегать по степи, пока новый приступ жажды не заставит искать новые источники воды.
      Но с некоторых пор у кулана появился опасный соперник — человек. Он пришел в степь, привел домашних животных и занял все лучшие места водопоев по берегам рек, озер, поблизости к редким выходам на поверхность подземных родников.
      Куланов оттеснили в безводную пустыню. И они стали погибать от жажды. Не потребовалось охотничьих выстрелов, не лилась кровь. Борьба за воду была бескровной, но не менее жестокой.
      Дело дошло до того, что в тысячных табунах, которые еще сто лет назад носились по пустынным землям Афганистана, Монголии, Китая и в наших казахстанских степях, выживали единицы. Надо было срочно принимать меры, чтоб не дать погибнуть и этим.
      Так неподалеку от границы нашей страны с Афганистаном в 1941 году появился Бадхызский заповедник.
      Прежде всего здесь позаботились о местах водопоя для куланов. Им отвели большой участок на реке Кушке и еще один на реке Теджен. Человеку и его домашним животным вход к этим местам был запрещен.
      Куланы вскоре это поняли, начали охотно пользоваться закрепленными за ними местами и стали приходить туда на правах хозяев. Так была спасена их жизнь.
      Теперь они вновь заселили край. Рядом с ними пасутся стада джейранов. На тех и на других охотятся хищники. Нигде в нашей стране нет столько леопардов, сколько живет их в Бадхызе.
      Живут здесь лисицы, волки, полосатые гиены. Встречается дикая кошка, которую называют гепардом.
      Если б провести состязания в беге, то даже отменный бегун кулан оказался бы позади гепарда. Сто двадцать километров в час может пробежать эта дикая хищная кошка в погоне за своей жертвой.
      Есть здесь интересный зверек по имени медоед. Спинка у него серо-желтая, как песок, а брюшко — черное. Медоед бегает по-пластунски, то и дело прижимаясь к земле, как бы просит ее: сохрани меня!
      И земля его сохраняет, уберегает от врагов. Потому что у него окраска почти такая, как у почвы.
      Много в Бадхызе дикобразов. Они забираются в огороды и бахчи, лакомятся дынями, арбузами, грызут корни фисташковых деревьев. Но о фисташках надо рассказать особо.
     
      ДОБРОЕ, СТАРОЕ ДЕРЕВО
      В Бадхызе, как и везде в засушливых краях, самое прекрасное время года — ранняя весна. Степь превращается в сплошной цветной ковер. Словно огненное море разливается по степи, когда зацветают маки.
      А какие здесь тюльпаны! Говорят, что даже голландцы приезжали за бадхызскими тюльпановыми луковицами. А Голландия издавна славится самыми лучшими сортами тюльпанов.
      Но не меньше других цветов радуют нежные желто-зеленые сережки фисташек.
      Скромное дерево улыбается каждому, кто подойдет.
      Всеми своими сережками, кисточками, листочками торопится рассказать, как хороша весна, как вкусна талая вода. Теперь, напившись, можно будет опять много месяцев обходиться без единой капельки влаги. Впереди сухое, знойное лето, холодная зима. Но фисташковое деревце выносливо. Оно глубоко в землю пускает корни...
      Даже однолетки, едва видимые над поверхностью, имеющие рост в два-три сантиметра, в глубь земли отращивают двухметровые корни.
      Надо жить. Надо цепляться крепче, крепче... Тогда проживешь двести, а то и триста лет. И будешь давать плоды до самой старости. Вот что рассказывает фисташка тому, кто сумеет ее услышать.
      О доброте этого дерева знают все звери и птицы Бадхыза. В густой кроне оно прячет гнезда розовых скворцов. Мерные огромные грифы и те размещают на старых фисташковых деревьях свои жилища.
      У подножия дерева устраивают логово леопарды, лисы.
      А сладкие орешки нравятся всем: мышам, дикобразам, кабанам. Люди тоже поняли вкус фисташковых орехов.
      Давно научившись все измерять, взвешивать и оценивать, люди нашли фисташкам различное применение. Врачи лечат орешками гипертонию. Художники заинтересованы фисташковой смолой — из нее можно приготовить прекрасный лак.
      Доброе дерево всем готово помочь, всех согласно одарить своими плодами. Но с некоторых пор его начали тревожить неприятные вести. Будто бы люди решили посадить много-, много фисташковых деревьев... Такие посадки уже начались... За ними ухаживают.
      Что же в этом неприятного? Земли хватит всем!
      Это было бы даже хорошо, если б не человеческая жадность. Если б человек согласился ограничиться сбором орехов.
      Но кто же за человека может поручиться? Может быть, через какое-то время фисташковые деревья пойдут под топор и пилу? Человек сделает себе мебель из красной фисташковой древесины, облицует ею стены своего жилища... Его не будут мучить ни совесть, ни сомнения. Он и думать не захочет о том, что совершил преступление, прервал жизнь, которая могла бы длиться еще сотни лет. Срубил дерево, служившее родным домом птицам, зверям, кормившее их...
      Он не подумает и о своих собственных потомках. Ведь они и через сто, и через триста лет пользовались бы плодами фисташки.
      Но человек, рубящий дерево, глух и бездумен.
      Это могла бы подтвердить даурская лиственница. Она живет далеко от Бадхыза, но судьба ее в чем-то сходна с судьбой фисташки.
      Даурская лиственница — жительница севера, растет медленно. Ее корни мучительно пробиваются сквозь вечно мерзлую почву.
      Трудно ей. Ее корни, словно цепкие пальцы, сдерживают береговую землю реки Анадырь и ее притоков.
      Зябнут корни-пальцы... Честно служат реке, не давая берегам разрушиться.
      Но вот к Анадырю пришли люди, глухие к голосам Природы. Они пришли с бензопилами и начали под корень спиливать столетние деревья. Они уже не один лес опустошили.
      — После нас хоть потоп! — рассуждают эти люди.
      Потопа не случилось. Но с тех пор как по берегам Анадыря начали срубать лиственницу, оголенная, ничем не сдерживаемая мерзлая почва с грохотом обваливается в воду.
      Разрушаются берега — засоряются воды — нарушается нормальная жизнь реки.
      Есть у физиков определение: цепная реакция. Так называют они длинный путь всевозможных превращений, который начинается с одного какого-то разрыва, распада, столкновения в невидимых частичках атома.
      Здесь, на берегах Анадыря, тоже произошла «цепная реакция». Но действовали в ней вполне видимые «частицы» Природы: человек с пилой, срубленные деревья, обвалившаяся земля, засоренные реки.
      Но этим не ограничилась «цепочка» бедствий. Пришло время кете метать икру. Столетиями косяки рыб приплывали для этого к берегам Анадыря и его притоков.
      Приплыли они и на этот раз.
      Но что это? Места нереста, облюбованные далекими предками кеты, разрушены, засорены.
      Куда деваться? Рыбы приплыли сюда с единственной целью: дать жизнь будущему потомству. Они измучены, утомлены долгой дорогой. Но они плыли, движимые уверенностью, что их икринкам будет хорошо, что они будут развиваться в тех же условиях, в каких росли их деды и прадеды.
      Все изменилось до неузнаваемости... Рыбы в отчаянии мечутся и гибнут...
      Несчастная кета оказалась в одной бедственной «цепочке» со срубленной даурской лиственницей и обвалившимися анадырскими берегами.
      Бедняга! Мы не знаем, как звала она на помощь. Кричала? Свистела? Громко вздыхала? Билась и стонала?..
      Вырубкой фисташки тоже может начаться печальная бедственная «цепочка». Но у нее будут иные звенья. Вместо мерзлой почвы анадырских берегов — сухие пески Бадхыза. Вместо несчастной кеты — бадхызские птицы и звери. Но и тут и там начало беды приносит человек, срубающий дерево.
      К счастью, фисташка Бадхыза может не тревожиться. Губителям деревьев так же, как тем, кто приходит с ружьем, вход в заповедники запрещен. Заповедники — естественные зеленые музеи. Они охраняются законом.
      Но... люди живут не в музеях. Сюда приходят отдохнуть, чему-нибудь подивиться, чтоб вновь вернуться к своей повседневной жизни.
      А в ней все совсем иначе...
      Моя планета — человечий дом...
      Но как ей жить под дымным колпаком?
     
      РЫБНЫЕ КЛАДБИЩА
      Найдите на карте североамериканский штат Флорида. Давайте подойдем вместе к Эскамбийскому заливу.
      Вода кажется серебристой, будто лежит на ней легкий снежок. Но приглядитесь внимательней. Это, оказывается, не снег, а рыбьи трупы, сплошь покрывшие всю поверхность залива.,.
      Страшная картина... Ее дополняет застрявшая неподалеку от берега лодка. Груды мертвой рыбы зажали ее со всех сторон, как ледяные торосы.
      О чем так глубоко задумался старик рыбак, стоящий в лодке? На его лице отчаяние. Наверное, он вспоминает времена, когда в прозрачной воде залива он ловил великолепных форелей. Нынче здесь мертвое царство.
      Как же такое случилось? Почему залив превратился в кладбище рыб?
      Если б в этом мертвом рыбьем царстве чудом сохранилась хоть одна живая форелька, она рассказала" бы о катастрофе, постигшей Эскамбийский залив.
      Это была не буря, не ураган, не вулканическое извержение, не землетрясение. В трагедии Эскамбийского залива виновны люди — хозяева химических заводов. Долгое время заводы славились тем, что изготовляли полезные вещи, лекарства, краски, удобрения.
      Больные благодарили могущественную химию за чудодейственные порошки и капли. Земледельцы собирали высокие урожаи, используя химические удобрения.
      Но всякое производство, изготовляя необходимые человеку вещи, создает множество отходов.
      На фабриках, перерабатывающих асбест, накапливаются горы перемолотого змеевика — горной породы, в которой находился асбест.
      Металлургические заводы выбрасывают много шлака. В химических заводах собираются отработанные, никому уже не нужные ядовитые растворы.
      Куда все это девать?
      Металлургическому шлаку и перемолотому змеевику нашли применение. Их используют строители домов, шоссейных дорог. Научились использовать и другие отходы. В Америке битое стекло добавляют вместо песка при изготовлении бетона, пепел прессуют в большие блоки и употребляют для покрытия дорог, из остатков целлюлозы готовят питательный продукт для домашних животных.
      А вот с ядовитыми растворами пока еще не могут справиться. Их попросту сбрасывают в ближайшую реку или озеро.
      Это же многие годы проделывали хозяева химических заводов, расположенных на берегу Эскамбийского залива.
      В отходах содержались самые разные вещества, а среди них большое количество двух химических элементов: углерода и азота.
      Можно представить, как это пришлось по вкусу водорослям, жившим в заливе! Ведь азот и углерод — главная пища растений. Отличное питание привело к тому, что водоросли начали бурно разрастаться. Они заполнили все водное пространство и сильно потеснили рыб.
      Есть поговорка: «В тесноте, да не в обиде». В этом случае она оказалась неточной. Теснота, наступившая в заливе, не только обидела рыб, но даже погубила. Потому что вместе с теснотой наступила духота.
      Водоросли забирали так много кислорода, растворенного
      в воде, что рыбам почти ничего не оставалось. Они задыхались и умирали.
      Но Природа — великая ку-десница и целительница. Она находила способы перебороть болезнь залива. Проходило какое-то время, и воды в нем снова обогащались кислородом. Вновь появлялись в воде рыбы.
      Однако урок бедствия ничему не научил людей. В оживший залив опять вылили ядовитые растворы.
      И вот перед нами новое гигантское рыбье кладбище.
      Трудно надеяться, что Природа и на этот раз справится с бедой Эскамбийского залива. А если и справится, то очень, очень не скоро... А пока в его водах умирают рыбы.
      Ведь Природа одна без помощи человека уже не сможет вдохнуть жизнь ни в воды этого залива, ни в другие реки и озера.
     
      SOS! — КРИЧАТ РЕКИ
      Рувер — одна из рек Западной Германии. На заводе, расположенном у берега, промывали котел. В него налили восемь с половиной тысяч литров соляной кислоты. А затем все эти восемь с половиной тысяч литров ядовитой жидкости вылили в реку.
      Облако едкого пара поднялось над водой. Поток соляной кислоты растянулся на двенадцать километров, погубив на своем пути целые косяки ценнейшей рыбы.
      Хорошо еще, что это произошло зимой. Случись такое летом, ядовитая вода могла бы отравить скот, приходящий к реке на водопой, или настичь беспечно купающихся детей.
      Парижские школьники знают из преданий, какой была вода Сены. Стоя на мосту, можно было рассматривать рыбок, плавающих у самого дна.
      Сто пятьдесят лет назад жители Парижа брали воду для питья прямо из реки. Ее не требовалось пропускать сквозь очистительные сооружения. Она и так была чистой. В ней жило около пятидесяти видов различных рыб.
      А теперь? В Сене и ее притоках рыба не живет. И хотя поставлены очистители, вода не имеет былой прозрачности. Она мутная, рыжая, отвратительно пахнет. С каждым годом требуются всё более мощные очистительные сооружения.
      Чего только не сбрасывают в эту многострадальную реку! Химические яды, кислоты, воды из канализационных труб...
      А в иные дни темная вода Сены покрывается белыми хлопьями, похожими на пену прибоя или грязноватый снег. Но это не снег и не прибой. Это пена от порошков и моющих жидкостей, в которых хозяйки стирали белье. Она не растворяется в воде. Вылитая в реку так и плавает на поверхности, пока течение не унесет ее дальше.
      ...На одной гравюре английского художника, жившего в девятнадцатом веке, изображены почтенные джентльмены в шляпах и с удочками. А под гравюрой подпись: «Члены английского парламента ловят лососей у Вестминстерского моста».
      Тысячи жителей Лондона ежедневно теперь проходят по этому мосту. Он расположен в самом центре города. Но никому из них, глядя на радужную от нефти воду, не придет в голову мысль, что здесь могла когда-нибудь жить хоть одна лососевая икринка.
      Высоко в Альпийских горах берет свое начало река Рейн, одна из крупнейших рек мира. Она течет по Швейцарии, Германии, Голландии. На ее берегах построены красивейшие города: Мангейм, Майнц, Бонн, Кёльн, Дюссельдорф, Дейсбург, Роттердам.
      Многие века она служила источником питьевых вод для миллионов людей... Но вот что рассказывают об этой реке ученые, обследовавшие ее воду.
      «ОНА ИМЕЕТ ЖЕЛТО-КОРИЧНЕВЫЙ ЦВЕТ И ИЗДАЕТ РЕЗКИЙ ТРУПНЫЙ ЗАПАХ», — пишет один исследователь.
      «ВОДА СИЛЬНО ПАХНЕТ КЕРОСИНОМ», — сообщает другой.
      «В НЕЙ МНОГО НЕФТЯНОЙ И ЖИРОВОЙ СЛИЗИ И ОВОЩНЫХ ОБЪЕДКОВ», — читаем мы у третьего.
      А вот еще: «ОКУНУТЬСЯ В ЭТУ ВОДУ МОГУТ ТОЛЬКО ЛЮДИ, ОДЕТЫЕ В ЗАЩИТНЫЕ КОСТЮМЫ И ПРИВЫКШИЕ К ПРОФЕССИОНАЛЬНОМУ РИСКУ».
      Что же случилось с Рейном, с этой древней водной дорогой, соединяющей страны Западной Европы?
      По ней и сейчас постоянно курсируют грузовые и пассажирские суда. Но движутся они не по чистой, радующей глаз воде, как это было в прежние времена.
      Десятки химических заводов сбрасывают сюда ядовитые отходы. Города спускают канализационные нечистоты. Угольные копи и металлургические предприятия — шлак, известь.
      Какая же рыба выдержит все это? В Рейне когда-то водились лососи. Теперь его поверхность покрыта мохнатыми хлопьями гнилостного грибка.
      ...Катится и катится волна рыбьей смерти.
      Вот она уже у подножий полярного Урала, добралась до Сибири.
      — Что сделали со мной... — жалуется красавица Чусовая.
      В ней погибло все живое. На прославленных живописных
      берегах то и дело можно увидеть надписи: «КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО», «ВОДА ОТРАВЛЕНА».
      — В мои воды столетиями приплывали косяки муксуна,— говорит река Томь, — они преодолевали три тысячи километров, чтобы в моих верховьях метать икру... Но с некоторых пор происходят странные вещи. Вода моя стала кислой, покрылась жирной радужной пленкой... Нет в ней теперь ни муксунов, ни сырка, ни другой благородной рыбы... Остался один частик, да и тот карболкой пропах.
      — И у нас не лучше! — откликаются Обь и Иртыш, Тавда и Тура.
      — И у нас! — вторят им далекие сибирские Ангара, Чуна, Бирюса.
      Природа принадлежит всем. И тем, кто живет теперь на земле, и тем, кто будет жить после нас.
      Смеем ли мы портить ее?
      Потому-то с каждым годом все строже и настойчивее вы-
      пускаются у нас в стране законы, запрещающие отравлять воздух ядовитыми газами, загрязнять воду.
      И надо, чтоб люди хорошо поняли размеры надвигающейся беды. Тем более, что происходит это все постепенно, порой и незаметно...
     
      КАК ЭТО БЫЛО...
      На берегах рек вырастали металлургические заводы, хи-, мические комбинаты, комбинаты искусственных волокон, меховые и мебельные фабрики, заводы, изготовляющие краски, лекарства, пластмассы, бумагу, стекло, мотоциклы, автомобили, железнодорожные рельсы, детали для космических кораблей.
      Чтоб приводить в движение станки этих заводов и фабрик, потребовалось много электрической энергии. На берегах тех же р’ек выросли электростанции.
      А вокруг заводов и электростанций расселились люди. Появились многоэтажные дома с мусоропроводами, лифтами, горячей и холодной водой, ваннами, холодильниками, газовыми плитами, телевизионными антеннами и всем прочим, без чего современные люди не могут обойтись.
      Мирная благоустроенная жизнь в домах. Мирно гудят двигатели электростанций. Сходят с конвейеров новенькие автомашины. Сотни тонн стали, чугуна, медных сплавов вывозятся из заводских ворот. Горы синтетических тканей движутся к магазинам. Потоки лекарств мчатся в аптеки и больницы.
      Но... и тут началось то, о чем не думали ни строители домов, ни строители заводов. Речь идет о других потоках. О ядовитых растворах меди и цинка, едких кислот, грязных вод из канализационных труб. Обо всем, что презрительно именуется словом «отбросы».
      Потоки эти льются давно.
      Уже двести лет назад многие реки принимали отработанную воду пивоваренных заводов, ткацких фабрик, первых железоделательных предприятий. Это происходило во всех странах. Но заводов было еще мало.
      А воды? Ее ведь так много: реки, речушки, озера...
      Могла ли людям, живущим на берегу реки, прийти в голову мысль, что ее надо щадить, эту реку?
      — Мы не в пустыне! — ответили бы эти люди. — Там дорожат каждой каплей. А у нас посмотри-ка... — Они показали бы широким жестом на красивую полноводную реку или глубокое озеро.
      В пустыне действительно умеют ценить воду. В засушливом Иране с древнейших времен считается преступлением плюнуть в реку или даже вымыть в ней руки.
      Египтяне называли Нил «старейшим из богов». С каким нетерпением ждали они весенних разливов!
      «Нил все создал, — пели египтяне, — он вышел из берегов, чтобы дать людям жизнь».
      Нильские воды не только поят сухую землю водой. Уходя, они оставляют на египетских полях много ила. А нильский ил содержит ценнейшие питательные вещества для растений.
      Как только река возвращалась в свои берега, египтяне торопились сеять. А потом собирали урожай и снова пели благодарственные песни богу —- Нилу.
      Совсем иное отношение к воде сложилось в странах, где весело текут мощные большие реки, где земля изрыта сотнями мелких речушек, где с гор каждой весной сбегают потоки талого снега.
      Предложить в этих местах беречь воду выглядело бы такой же бессмыслицей, как не дышать, чтоб сберечь воздух.
      «Воздушный океан!» — говорили люди об окружающем землю воздухе.
      А само слово «океан» всегда обозначало для людей что-то огромное, безбрежное, неисчерпаемое.
      Да и правда, можно ли исчерпать океан?
      Обилие воды и воздуха мешало ценить их. Это все равно как если б у тебя был волшебный карманчик. Вынул из него гривенник на мороженое, а в кармашке опять бренчат монеты.
      Они появляются сами по себе. Ты к этому настолько привыкнешь, что крайне удивишься, если в одно утро обнаружишь: карман пуст!
      Так произошло и с реками. Люди видели, что течение уносит любую грязь. А где-то в нескольких километрах от места, где реку загрязнили, вода опять светлеет, словно кто-то невидимый чистит ее невидимыми щетками.
      Долгие годы и в самом деле воду очищали невидимые санитары. Они есть в природе всюду. Это — микробы.
      Они питаются самыми странными и на наш вкус совершенно несъедобными продуктами.
      Одни любят серу. Другие нуждаются в марганце. Третьим нужна белая глина — каолин. Кстати, чтоб ее разложить в лаборатории, требуется температура в тысячу градусов.
      Микробы проделывают это при обычной температуре.
      В общем, этим трудолюбивым санитарам можно поручить любую загрязненную воду. Дайте лишь срок, и они переработают даже ядовитые кислоты, вылитые в реку.
      Но... люди так загрязнили земные водоемы, что невидимые
      санитары требуют теперь для очистки немыслимо больших сроков.
      Вот две цифры.
      Чтоб просветлить американское озеро Эри, нужно не менее 25 лет.
      А другое озеро, Мичиган, вряд ли удастся очистить раньше чем за 400 лет.
      А вот еще цифры. Они лучше слов рассказывают о том, как обстоит дело с загрязнением рек.
      Все французские реки ежегодно уносят в море семь миллиардов кубических метров отравленной воды. Если ее выпарить и разместить сухую грязь в поезда по шестьсот тонн в каждый, то для ее перевозки потребовалось бы десять тысяч поездов.
      А один только Рейн сбрасывает в море восемь миллионов тонн загрязненных вод.
      Не справляются водные санитары... Реки бегут к морям, не успев очиститься.
     
      ГОЛУБОЙ ЦВЕТ ГЛОБУСА
      Я люблю рассматривать глобус. Мне нравится находить на этом шарике крохотную точку с надписью «Москва». Люблю мысленно путешествовать по зеленым равнинам и коричневым горным хребтам, спускаться по рекам к морю.
      Я люблю думать о том времени (оно обязательно будет), когда люди всей планеты перестанут делить ее на клочки-государства и исчезнут между ними искусственные границы.
      Земля станет единой страной, и населять ее будет единый народ, имя которого земляне.
      В том, что это обязательно произойдет, меня убеждает голубой цвет глобуса. Голубым обозначена вода морей и океанов.
      Голубого на глобусе гораздо больше, чем цветов суши: зеленого, желтого, коричневого.
      Этот преобладающий цвет как бы рассказывает о величии и единстве того, что называют Мировым океаном.
      Попробуй раздели его! Прикажи волне быть покорной! Останови морские течения, чтоб они не перекатывались от берегов одного государства к берегам другого...
      хМоря и океаны занимают две трети поверхности нашей планеты. Наверное, справедливее было бы называть ее не «Земля», а «Вода» или «Океан».
      И жизнь наша, хотя она проходит на суше, неразрывно связана с морем, с океаном.
      Где бы мы ни жили, как бы далеко от океана ни находились наши сады, огороды и поля, их урожай зависит от океанских ветров, приносящих нам необходимую влагу.
      А народы, живущие в приморских краях, и питаются за счет моря. Рыбы, моллюски, рачки, водоросли — все идет в пищу.
      Еще первобытный человек ловил рыбу. Видел он, наверное, и морских коров, и акул, и дельфинов, и тюленей. Они подплывали к берегам. Одни морские животные пугали его, другие казались дружелюбными.
      Он жил на берегу. Перед им всегда была вода, разливаяся до самого горизонта.
      Он верил, что в морской оде живут добрые и злые бо-и. И чувствовал свою полную ависимость от этих всесиль-ых существ. Суша представилась островом посреди бес-райних морских просторов.
      Вавилоняне думали, что емля — огромная гора, окру-кенная морем. Древние греки федставляли себе землю плоским диском, а вокруг этого щека плывет река, которую )ни называли Океаном.
      Шли века. Смелые путешественники отправлялись в да-текие плавания, открывали но-зые материки. Стало известно, 1то земля круглая, что на ней не одно море, а много. Но все они соединены с океанами, а океаны соединены между собой.
      Одну за другой открывали люди тайны Мирового океана.
      И вот перед нами модель нашей планеты — глобус.
      Зелено - желто - коричневые материки и в самом деле выглядят как огромные острова, размещенные в еще более огромном голубом Мировом океане.
      Но любознательность человека безгранична. Изучая поверхность планеты, очертания ее материков, знакомясь с морскими течениями, он не переставал думать: а что там, под водной толщей?
      Здесь оказался новый мир. На дне океанов поднимаются высокие горные хребты. Среди них плавают диковинные животные, растут подводные луга.
      Красные, бурые, зеленые, пурпурные, светящиеся и прозрачные жители океана поражают яркой окраской и причудливыми, фантастическими формами.
      Человеческий язык не так уж богат. Люди с трудом изобретают новые слова. А в океане обнаружили так много новых, прежде неизвестных животных!
      Какие же дать им имена?
      Их стали называть по сходству с уже знакомыми живыми существами или неживыми предметами.
      Так появились странные прозвища: «морская корова», «морской слон», «рыба-пила», «морская звезда», «рыба-мо-лот», «морской конек», «морской кот», «морской еж» и тысячи других.
      Даже «морской черт», хотя и земного черта никто никогда не видел!
      Людям приходилось напрягать фантазию в выдумывании имен для жителей океана. К своему удивлению, они обнаружили, что воды планеты Земля заселены гораздо обильнее, нежели суша.
      Но, в отличие от наземных, обитатели океанов и морей, при первом знакомстве, казались людям молчаливыми. Потому-то о молчаливом человеке говорят: «Нем как рыба».
      Даже в детских стихах Маршака «открывает рыба рот, но не слышно, что поет».
      Однако, детально изучая жизнь морей и океанов, люди открывали то одну, то другую «разговаривающую» рыбу.
      Черноморские рыбаки давно знают, что ставрида умеет петь. Подслушав это «пение», они находят места, где скапливается много ставрид, и там их вылавливают.
      А среди рыбаков Малайского архипелага существуют очень уважаемые специалисты — рыбьи слухачи. У них особо обостренный и натренированный слух.
      Слухач обычно плывет впереди рыбацких лодок. Время от времени он ныряет в воду. Вынырнув, дает сигнал:
      — Опускать сети!
      Это значит, слухач услышал рыбьи голоса.
      Не только рыбы, но и другие морские обитатели подают голоса. Они поют, рычат, скрежещут, хрюкают, свистят, оповещают друг дружку об опасности, откликаются на зов.
      Мы еще не научились понимать язык рыб. Но те, кто исследуют жизнь океанов и морей, утверждают, что даже самые глубокие водные пучины — не безмолвный мир.
      Если б мы умели слышать голоса морских и речных жителей, берега всех земных водоемов огласились бы для нас тысячеголосым ревом.
      Подводный мир полон звуков, полон голосов и, конечно, полон жалоб на человеческую небрежность.
      Ведь морским рыбам и медузам, моллюскам и морским ежам, акулам и ракам, крабам и дельфинам приходится дышать, расти и рожать детенышей в воде, куда со всех неочищенных рек сливаются миллиарды тонн ядов.
      Кроме того, год от году становится все опаснее и злее еще один их враг — нефть.
      Страшная морская трагедия произошла весной 1917 года у берегов Англии. Гигантский танкер под названием «Терри-Кантон» вез сто тысяч тонн нефти. Он напоролся на рифы. Все сто тысяч тонн вылились в море.
      Сколько рыбы погибло!
      Несколько недель морские волны выбрасывали на берег рыбьцтрупы и трупы чаек.
      Дело в том, что нефть растворяет жир, которым смазаны перья птицы. Нырнула чайка в загрязненную воду, а вынырнуть обратно не может. Она бьется в отчаянье на воде. Тело ее переохлаждается, и птица погибает.
      Конечно, такая авария, какая произошла с «Терри-Канто-ном», Случай не частый. Но нефть попадает в морскую воду и в обычные, благополучные дни.
      Двигатели морских судов работают на нефти — перегоревшие отходы выбрасывают в море.
      Танкеры с нефтью перевозятся из одного порта в другой, и когда опасный груз прибывает к месту назначения, его переливают в цистерны. При этом какая-то часть неизбежно попадает в воду.
      Кроме того, геологи пробурили морское дно и обнаружили кое-где под его покровом богатые скопления нефти. В этих местах проложили трубопроводы и начали качать нефть.
      Но разве мойшо поручиться, что трубопроводы всюду и всегда работают исправно? Самое незначительное нарушение, и... новые порции черной смерти радужной пленкой растекаются по морской воде...
      А люди не унимаются. Потоки нефти безжалостно губят жизнь в морях и океанах. Особенно достается прибрежным морским обитателям.
      Но те, кто добывают нефть, те, кто продают ее в другие страны, заняты лишь мыслью о прибыльной торговле. Гибель живых существ их не тревожит.
      Между тем ученые предупреждают, что, если дальше ничего не изменится, если не будут приняты меры предосторожности, весь Мировой океан покроется сплошной нефтяной пленкой. И все живое в океане погибнет, заглохнет навсегда...
      Пусть всегда будет небо... Пусть всегда будет солнце...
      Из песни
     
      МЕЧТА ОБ АПЕЛЬСИНАХ
      «Привести в порядок земной шар...» Эти слова любил повторять Николай Иванович Вавилов — ученый, имя которого надо знать всем, кто любит Природу, кто любит свою Родину и хочет счастья всему человечеству.
      Он изучал растения, многовековую историю земледелия, изъездил все континенты мира и мечтал: лучшее, что есть на земле, вырастить в садах и полях своей Родины — Советского Союза.
      Слова «привести в порядок земной шар» Николай Иванович говорил полушутя. Он понимал: одними зелеными насаждениями не установишь полного порядка в жизни!
      Для него прежде всего требуется справедливое устройство человеческого общества, нужно, чтоб прекратились войны и вражда между странами, чтоб все люди на земле были сыты, могли учиться, познавать тайны Природы и умели ими управлять.
      Николай Иванович хорошо все это понимал. И верил: такое время придет. И трудился не щадя себя, чтоб оно наступило как можно скорее.
      Улучшить порядок на земном шаре! Кто ж будет против этого? Но разные люди мечтают о разных улучшениях. Мечтают о них и дети.
      Есть у меня один знакомый маленький мальчик. Он как-то спросил:
      — Где растут апельсины?
      Ему ответили:
      — В дальних странах.
      Он забрался на подоконник и долго всматривался в темнеющую даль.
      — А из нашего окошка не видны дальние страны... — с грустью сказал он.
      Мальчику объяснили, что страны потому и называются дальними, что они далеко. До них надо ехать долго-долго на поезде или лететь на самолете, плыть морем.
      Вечером ему прочитали книжку про Африку. Узнав, что там не бывает морозов и всегда светит горячее солнце, он сказал:
      — Давайте и у нас сделаем Африку.
      — Но как?
      — Очень просто! — ответил маленький изобретатель. — Возьмем в больнице все их большие лампы и повесим на столбы. Снег растает, и будет тепло.
      До этого мальчик тяжело болел. Его много раз водили в больницу на прогревание лучами ламп, которые носят название «горное солнце».
      Размечтавшись об апельсинах, мальчик надеялся вырастить их, прогрев свой холодный край лучами «большущих» ламп.
     
      ВОЛШЕБНОЕ КОЛЬЦО ВОКРУГ ЗЕМЛИ
      То, что предлагал маленький больной мальчик, было трогательно и наивно, но, слушая его, невольно вспоминались проекты некоторых инженеров, которые тоже стремятся улучшить порядок на земном шаре.
      По их мнению, для этого необходимо изменить климат. Пусть юг передвинется ближе к северу, и везде будет тепло.
      Один инженер, к примеру, предложил построить много ракет. Нагрузить в них мельчайший порошок особого вещества,
      которое сможет вобрать в себя солнечный свет. Ракеты поднимут этот груз и рассыплют его в космосе на расстоянии в тысячу километров от земного шара.
      Но рассыплют толково, по определенной орбите, так, что образуется кольцо. Вроде тех, какие мы видим у планеты Сатурн. Кольцо должно образоваться шириной в пятьсот километров.
      А дальше произойдет вот что.
      Частички порошка этого удивительного кольца будут вращаться вокруг Земли, как огромное множество мельчайших спутников Земли. Они будут поглощать солнечный свет и рассеивать его во все стороны.
      Благодаря этому почти не будет ночи на земном шаре. Всегда день! И тепла станет во много раз больше.
      Кольцо это надо соорудить не на год или десять, а на долгие века. И начнет меняться климат. Растения, освещенные и в ночные часы, будут давать двойные и тройные урожаи. Осуществись такой проект, на севере вырастут апельсины. Вот мой знакомый мальчик обрадуется!..
      Произойдет и многое другое...
      Растают льды Арктики.
      Ученые называют Арктику фабрикой погоды. Если на этой фабрике исчезнут льды, то потеплеет и на Чукотке и в Канаде, исчезнет вечная мерзлота Сибири. И всюду, всюду, где зима тянется долгие месяцы, станет значительно теплее. В холодной Якутии зима будет такая, как теперь на Украине.
      Климат всей земли будет мягче, ровнее. Появится больше влаги. И есть надежда, что оживет Сахара. Она сможет стать вновь такой, как была тысячелетия тому назад.
      Да и сама Арктика ведь была в прежние эры иной. И Антарктида. Их не сковывали вечные льды. Значит, такое в истории земли бывало! Климат на земле менялся не раз. Это происходило медленно. Но современная техника способна вмешаться в процессы, протекающие на нашей планете, ускорить их и направить по своему желанию.
      Так рассуждали те, кто предлагал перестроить климат.
      Потепление сулило всем живым существам столько добра! Так что к голосам тех, кто сомневался/опасался и высказывался против фантастических проектов, не хотели прислушиваться.
      Но тут подали настойчивый голос защитники Природы биологи.
      Они говорили о том, что человеческая деятельность уже давно влияет на изменение, климата.
      Там где вырубаются леса, сохнет земля, и это неизбежно отражается на климате того района.
      В других местах уничтожают болота. В третьих создают искусственные моря и реки.
      Вспомните новые водохранилища Украины, говорили они, или огромные, Рыбинское и Куйбышевское, моря, появившиеся в нашей стране. Разве они не внесли изменения в климат тех местностей?
      Вспомните каракумскую пустыню, где проложен канал, несущий животворную воду.
      В степях Средней Азии, прежде пустынных, выросли сады, поля.
      Вода принесла краю новые климатические условия.
      Эти изменения не распространяются на всю планету. Они имеют как бы местное значение.
      Но даже на этих ограниченных примерах мы видим: кое-где они пошли на пользу живым существам, а кое-где рыбы, птицы, животные, потеряв свои привычные условия, гибнут или оставляют насиженные места.
      А вообразите, говорили дальше биологи, что произойдет с животными и растениями, если за короткий срок на большой территории произойдет резкое изменение климата?
      Оно застанет все живое врасплох.
      В прошлые эры перемены подготовлялись веками. Животные и растения из поколения в поколение привыкали к новым ветрам, иной влажности, к снегопадам или засухам.
      Неприспособившиеся погибали. Их место занимали новые виды, тоже родившиеся не вдруг, по приказу волшебной палочки.
      Они «строились» мучительно долго — миллионы лет.
      Для современного таежного зверя, для птицы, предпочи-
      тающей сибирский лес прелестям Африки, внезапное потепление может оказаться катастрофическим.
      Так говорили биологи.
      Но вот сама природа, как хороший учитель, дала людям наглядный урок. Она словно сказала: «Посмотрите, дорогие мои дети, что из этого может получиться. Я покажу вам возможные от потепления последствия. А там уж решайте сами, пускать ли вам в ход современную технику».
     
      ЭТО ПРОИЗОШЛО В ПЕРУ
      Государство Перу расположено в Южной Америке.
      На севере от Перу — Боливия и Колумбия. На юге — Чили. На востоке — Бразилия.
      Но мы не пойдем ни на север, ни на юг, ни на восток от Перу.
      Нам нужны для рассказа только западные границы, которые омываются Тихим океаном.
      Здесь плещется зеленоватая морская вода. В ней жители побережья ловят рыбу. Они круглый год уходят в океан на маленьких парусных суденышках.
      Сотни тысяч тонн рыбы вылавливают перуанские рыбаки. С ними не могут соревноваться самые умелые рыболовы других стран.
      Охотятся за рыбой и птицы. Их тут миллионы. Они засёлили все побережье, все прибрежные острова. Люди привыкли к ним. И птицы привыкли к людям. Они не мешают друг другу вести рыбный промысел. Океан богат. Рыбы всем хватит.
      Климат на побережье сухой, пустынный. Растительность бедная. Да и животных здесь мало. В воздухе стоит назойливый звон. Это стрекочут бесчисленные насекомые. Прячутся меж камней ящерицы, змеи.
      Вдоль перуанского берега проходит холодное течение. Его называют течением Гумбольдта.
      Это течение — как бы особая река в океане. Она такая же соленая, как и весь океан. Но вода в ней холоднее почти на десять градусов.
      Летом навстречу этой холодной океанской реке идет другая. Ее называют течением Эль-Ниньо. В течении Эль-Ниньо вода, наоборот, теплее, чем вся остальная в океане, и теплее окружающего воздуха на восемь градусов.
      Чаще всего два этих течения спокойно встречаются и расходятся каждый своей дорогой. Но бывают годы, когда ветер как бы вступает в союз с теплым Эль-Ниньо. Он помогает водам этой океанской реки оттеснить прохладные воды течения Гумбольдта.
      И тогда на перуанском побережье становится необыкновенно тепло. Согревается воздух, теплеет вода в океане.
      Казалось бы, вот и хорошо! Ведь тепло как будто считается-лучше холода!
      А однажды на деле произошло вот что.
      Вода прибрежного океана значительно потеплела и... из нее начал улетучиваться кислород. В теплой воде его всегда меньше, чем в холодной.
      Это произошло так внезапно, что рыбы, привыкшие к определенному количеству кислорода, не смогли сразу приспособиться. Они стаями уплывали в глубь океана в поисках более подходящих мест. Вслед за ними улетали тысячи птиц.
      А рыбы, не успевшие уплыть, задыхались, гибли. Волны выбрасывали их на берег. Воздух наполнялся отвратительным гнилостным запахом.
      Рыбаки приходили в отчаяние. В их сети теперь не попадала ни одна живая рыбешка. К тому же над их селениями то и дело сгущались тучи, обрушивались ливни.
      Соседняя пустыня расцвела, но и это не радовало перуанцев. Сухие русла рек наполнились водой. Они бурно текли с гор, неся за собой огромные камни. Обвалы и наводнения сносили дороги. Провода и водосточные трубы, проложенные в земле, обнажались. Постройки разваливались. Ведь они были приспособлены к сухому климату и не выдерживали такого обилия влаги.
      Гниющая на берегу рыба привлекла множество насекомых. Они беспрепятственно размножались, никем не уничтожаемые. Птицы — их враги — улетели.
      Начали гнить и разлагаться залежи ценного удобрения — гуано, накопившегося здесь веками и образовавшегося из птичьего помета...
      Кого будешь винить в перуанской катастрофе?
      Ветры подули не в ту сторону... Но это как бы предостережение тем, кто собирается перестраивать климат всей планеты.
      И биологи в своем споре с инженерами настойчиво повторяют:
      — Прежде чем вмешиваться в жизнь Природы, давайте будем ее тщательно изучать. Прислушиваться к ее голосам. Проникать в ее тайны. Находить с ней общий язык. Тогда мы поймем, что следует делать, чтоб планета наша становилась богаче и краше.
     
      ПРИРОДА И ТЕХНИКА
      Панамский перешеек — самая узкая часть Центральной Америки. Здесь более пятидесяти лет назад прорыли канал. Его называют Панамским. Длина этого канала восемьдесят два километра. Он соединяет два океана: Атлантический и Тихий.
      Это один из важнейших в мире путей сообщения. Тысячи судов, миллионы тонн грузов переправляются ежегодно по Панамскому каналу.
      Панамский канал строился долго. Начали в семидесятых годах девятнадцатого века, а закончили к 1914 году и лишь в 1920 году он начал действовать.
      Но вот американские строители предлагают соорудить новый канал, наподобие Панамского, и обещают построить его в самые короткие сроки. Они собираются применить атомные взрывы. Быстро и надежно появится еще одна водная дорога. Она облегчит общение и торговлю между отдельными странами.
      Казалось бы, можно ли против этого возражать?
      Однако в обсуждение вопроса опять вмешались защитники Природы.
      — Знаете, что из этого получится? — говорят они. — После атомных взрывов океан на вечные времена останется безжизненным. Погибнут рыбы, тюлени, водоросли, моллюски... Вы лишите пищи многие народы. Гибель жизни в океане — угроза и для будущего человечества.
      Мы пока мало пользуемся его богатейшими дарами. Мы еще только учимся извлекать из мяса и жира океанских животных витамины, добывать лекарства из водорослей. Океан — неистощимый запас пищи, который окажется людям необходимым в самые ближайшие десятилетия.
      Стоит ли лишаться этого природного источника?
      Так говорят океанографы, биологи — ученые, много лет отдавшие изучению жизни океана.
      Но у инженеров, техников, строителей свой взгляд. Они превыше всего ценят развитие техники.
      — Наивные люди! — восклицают они. — Вы забываете, что приближается время, когда не нужно будет сеять хлеб или разводить скот, вылавливать морские водоросли и моллюсков. Пищу будут изготовлять химические заводы. Может быть, из нефти. А может быть, из какого-либо другого сырья.
      Так что ваши призывы охранять почву, океан, леса — все это пережитки той эпохи, когда человек был зависим от Природы. А ведь теперь все иначе! Взаимоотношения человека и Природы ясны. Человек — хозяин... Согласитесь, что мы давно уже не первобытные существа!
      Не пугайте же нас гибелью Природы... Будто мы все еще живем в пещерах, питаемся охотой и рыбной ловлей и прикрываем тело шкурами диких зверей...
      Вы что же, хотите остановить развитие техники? Перестать возводить мосты, строить каналы, плотины, заводы?
      — Нет! Нет! Нет! — отвечают самые яростные защитники Природы. — Мы прекрасно понимаем — жизнь вспять не повернешь. Мы знаем, что человек с первых шагов по земле вносил изменения в окружающую Природу. Это было неизбежно, и совсем не все изменения были отрицательными.
      Человек создал новые сорта растений, новые породы животных. Изобрел материалы, каких не знала Природа: стекло, пластмассу, искусственные меха... Человек — творец второй Природы, Природы вещей. И она не менее прекрасна. Книги, картины, музыка, космические корабли, думающие машины...
      Все это так.
      Но, давая названия жителям земли, человек сам себя назвал: «Гомо сапиенс» — «человек разумный». И пока ни на земле, ни на других планетах не нашлось существа, способного соперничать с гомо сапиенсом по уму и изобретательности.
      Да, человек — высшее на земле разумное существо. Но... всегда ли этому высокому званию соответствует отношение человека к своему большому дому — к планете, на которой он живет?
      Мы совсем не против техники. Напротив! Мы убеждены, что разум человека должен использовать все технические достижения на пользу Природе, но не во вред...
      Нескончаемый спор ведется между защитниками Природы и людьми, ослепленными величием техники.
      Иные из них подчас забывают, что созданные ими машины — тоже подражание Природе.
      Первые конструкторы самолетов брали уроки полетов у птиц.
      В создании локаторов обучались у летучих мышей.
      По снегам Арктики двигается снегоход «Пингвин». Его устройство и способы передвижения скопированы с живого пингвина.
      Обтекаемые формы морских животных помогают конструкторам морских судов.
     
      ПЯТКА ПЕШЕХОДА
      Мой старый друг, архитектор, предложил мне посмотреть город, который строится по его проекту.
      И вот мы летим в самолете. Мой друг с загадочной улыбкой сказал, что к новому городу лучше подлетать ночью. Поэтому мы выбрали самый поздний рейс.
      Много раз пролетала я над ночными городами. Скопление далеких огоньков освещенного города всегда волнует. Стараешься представить, что там, за каждым из этих огоньков?
      Воображение рисует цеха, где у станков склонились рабочие ночной смены, вокзалы, где томятся усталые пассажиры, пустынные улицы с рядами зажженных фонарей... Может быть, где-то под одним из них прощаются друзья перед долгой разлукой...
      Иногда ночной город выглядит из окошка самолета, как перевернутая чаша неба, беспорядочно набитая звездами.
      То, что открылось нам сейчас, не было похоже ни на что прежде виденное.
      Внизу лежала огромная светящаяся звезда. Ее лучи строго очерчены. Между ними темные участки. Если внимательно в них всмотреться, кажется, будто там что-то мерно колышется. Будто звезда живая и вот-вот готова поплыть в окружающем ее пространстве.
      Самолет снижается. Звезда все ближе и ближе. Ее сверкающие лучи — это перекрещивающиеся улицы, а между ними темные участки леса.
      Весь город окружен лесом. Вернее, даже не окружен, он врос в лесной массив, слился с ним в одно целое.
      На рассвете мы с моим другом шагали по улицам этого удивительного города. Ветер шевелил деревья, разносил аромат цветов. Они здесь у каждого дома. А сами дома такой необычной формы, какую я нигде никогда не видела.
      Они — ст\пенчатые. Один дом составлен, как цепочка, из нескольких башен разной высоты. Самая маленькая — четырехэтажная. Самая высокая — двенадцатиэтажная. Их соединяют застекленные коридоры.
      И стоят эти дома тоже необычно. Они окружают маленькие площади, словно пологие горы, спускающиеся к долине.
      Площадь и дома вокруг нее — микрорайон. А длинные лучи звезды — это дороги, на которые, словно цветные бусины, нанизаны микрорайоны.
      Почему цветные? Да потому, что в каждом микрорайоне свой цвет асфальта: розовый, сиреневый, желтый. Своя окраска домов, по-своему расположены цветочные клумбы.
      Целый день любовалась я необычным городом. Мой друг показал мне центр города, расположенный в сердце звезды. Я видела его театры, музеи, книжные киоски, детские карусели... Видела цветные фрески на домах, скульптуры, которыми украшены площади...
      Красивый город! Чистый, нарядный...
      И все же больше всего в нем поражает не это. Талантливые архитектурные ансамбли (то есть несколько зданий расположенных так, что они составляют как бы одно целое) мне приходилось видеть и в других городах. Видела я и картины больших мастеров живописи, и памятники, созданные величайшими скульпторами мира.
      А вот таким удивительным воздухом ни в одном городе дышать не приходилось. Его пьешь, как прохладную свежую воду в жаркий день. Он напомнил мне детство, таежные запахи хвои, старого лесного патриарха...
      Город спланирован так, что куда бы ты ни шел: на работу на завод, в библиотеку или в школу, в кино или в гости к другу — ты неизбежно шагаешь по лесной тропинке.
      Город и лес живут общей жизнью. Я видела людей, которые по дороге на работу собирали лесные цветы, кормили ручных белочек. Их обгоняли велосипедисты, матери, везущие впереди себя детские коляски.
      Я видела ясли и детские садики, стоящие прямо в лесу, видела школьников, бегущих к школам, тоже расположенным в лесу.
      Зимой, вероятно, здесь вместо велосипедистов увидишь лыжников...
      Но если ты любитель автомашины, то, прежде чем поселиться в этом городе, познакомься с его главным девизом: «Да здравствует пешеход!»
      Эти слова нигде не написаны.
      Но у города есть герб. На зеленом травянистом фоне голая человеческая пятка. Пятка пешехода, любящего землю, ее росистую прохладу, ее нежное тепло. Над пяткой и травой — золотое лучистое солнце.
      Герб изображен на арках, установленных при входе в город со всех четырех сторон — с юга, севера, востока, запада. Это ворота города. Они гостеприимно распахнуты, всегда готовые к приему гостей.
      ...Было прозрачное летнее утро, когда я, придя на тишайшую ромашковую поляну, рассматривала одну из арок.
      Из чего она сделана? Наверное, какой-то новый строительный материал — одно из чудес химии, название которого мне неизвестно. Я не берусь даже определить цвета арки, этого стройного, легкого и в то же время величественного сооружения
      Лиловая, коричневая и алая краски светятся внутри ее колонн. А свет этот, возникающий в глубине, поднимается вверх, все расширяясь и разливаясь. И вот уже он вспыхивает в гербе города и в огромной, перекинутой через всю арку надписи:
      «Привет тебе, путник!
      Пусть в душе твоей будет свет,
      А в ногах легкость!»
      Итак, здесь ходят пешком. Когда, вернувшись из путешествия в новый город, я рассказывала о нем своим товарищам, они возмущались.
      — Как это возможно, — говорили они, — в конце двадцатого века превратиться в пешехода! Пешее хождение в век космических скоростей!
      А один из моих товарищей прямо заявил:
      — Я в таком городе жить не хочу! Я не намерен возвращаться к образу жизни предков. Мне, чтоб успеть всюду, нужен сверхзвуковой самолет! Или хотя бы какой-нибудь личный летательный аппарат... Прицепишь крылышки, включишь электромотор, и... через мгновение окажешься на новом месте! А тут даже автомобиля нет...
      Наверное, и среди читателей этой книги найдутся яростные автомобилисты. Поспешу их успокоить.
      Для вас здесь построены особые дороги. Но эти автомобильные дороги, как и поезда метро, упрятаны под землю. Там же подземные гаражи.
      Так что можете заводить автомобили и гонять на них сколько угодно, но не по городу. Подземная дорога выведет вас далеко за его пределы.
      Пешеходы нового города не хотят дышать выхлопными газами автомашин.
     
      ДУША ХУДОЖНИКА
      Не знаю, дорогие читатели, догадались ли вы, что города, о котором я вам рассказала в прошлой главе, еще нет ни на одной карте мира.
      Еще не заложены фундаменты его домов. Еще неизвестно, где его удастся построить и какие для его строительства потребуются материалы.
      Возможно, что строители оценят по заслугам легкий, не-горимый, не поддающийся гниению асбест.
      А может быть, они используют особые сорта пластических масс, какое-нибудь сверхпрочное стекло, пенопласты, пеностекло.
      Еще не решен вопрос о том, какой высоты будут дома в этом городе.
      Одни говорят, что надо строить стоэтажные здания, другие возражают.
      Ясно одно — это город будущего. Он год от года совершенствуется, хорошеет, хотя живет пока лишь в воображении художников и архитекторов. Увидеть его можно на их рисунках, чертежах, макетах.
      Стоя возле такого макета, чувствуешь себя Гулливером, в стране лилипутов: ни вступить на его улицы, ни войти в его здания.
      Все здесь игрушечное. Картонные заводы, дома из палочек и прутиков, бумажные деревья. Но даже сквозь лилипутскую игрушечную внешность проглядывает душа художника. Ведь он изобразил с помощью картона и палочек свою мечту. А узнав, о чем мечтает человек, нетрудно понять, добрый он или злой, любит ли людей.
      Что, например, скажете вы о проекте города, который представляет собой один гигантский дом. Его четыреста или пятьсот этажей вместят несколько миллионов жителей. Автор проекта считает, что на земле скоро станет тесно.
      Городам будущего, по его мнению, придется завоевывать не земные пространства, а воздушные. Вот он и втискивает целый город в один огромный небоскреб. Не менее ста этажей этого небоскреба окажутся под землей.
      Захотите ли вы Жить в таком человеческом муравейнике, да еще при условии, что ваша квартира окажется в первых ста этажах — под землей?
      Как вы думаете, любит ли этот архитектор людей? Не говоря уже о птицах, деревьях... В его мечте для них места не нашлось...
      Зато в его городе будут скоростные лифты, раздвижные стены, складывающаяся мебель, механические полотеры, пылесосы...
      Да мало ли что еще сможет дать развивающаяся техника жителям города-муравейника!
      Каждый получит свою клетку, наилучшим образом оборудованную для сна и еды. Но, забравшись в нее, человек раньше или позднее затоскует.
      «Какое же у нас время года?» — спросит он, лишенный красок осени, запаха снега, звона февральских льдинок.
      Совсем иной представляется жизнь в городе, который придумал мой друг.
      Разъясняя свой проект, он вспомнил легенду о блудном сыне. Оставив когда-то отчий дом, человек много лет странствовал. Наконец, измученный, израненный, закутанный в лохмотья, он вернулся.
      — Современное человечество — это блудный сын Природы, — сказал мой друг, — он тоже испытывает потребность возвратиться к матери. Но сын вернется к ней не в изорванном платье, не жалкий и беспомощный... Многовековой путь человека по планете был путем побед и изобретений...
      Лучшее из всего, что изобрел и создал, возьмет он с собою в будущий город. Техника и здесь будет служить людям.
      А в оправе из зелени, солнечных лучей и голубого неба все, достигнутое Разумным Человечеством, засверкает новыми гранями.
      НО...
      Никуда не деваться от этих неизбежных «но»! Им не терпится появиться на пути самой прекрасной мечты!
      Вот и сейчас... Коварно ухмыльнувшись, одно из них заговорило:
      — Мечта мечтой, но... на земном шаре и в самом деле станет тесно. Количество людей увеличивается каждую минуту на сто тридцать два человека. Каждому нужно удобное жилище. Где их строить?
      В пустынях? На высоких горах? А ведь эта немалая часть земной поверхности не может быть использована строителями. К естественным пустынным землям добавляются «пустыни производственные» — земли, заваленные заводским шлаком, золой электростанций, пустой горной породой, выброшенной из шахт.
      Где же на нашей планете сохранились такие обильные леса, чтоб в них расположить города и при этом оставить много зелени?
      Ведь по опыту известно обратное. Строительство начинается с освобождения от леса...
      К счастью, автор проекта лесного города не одинок. Его поддерживают все «чудаки» мира — все защитники Природы.
      — Человек с топором, появляющийся в начале каждого строительства, — фигура зловещая! — говорят «чудаки». — Ее должны заменить люди, несущие в руках молодые саженцы или горсть семян.
      Думая о городах будущего, надо уже теперь немедленно исправлять земли, испорченные людьми. На них надо выращивать леса, фруктовые сады, парки...
      Возможно ли это?
      Тот, кто умеет и хочет учиться у Природы, знает, как велика сила жизни.
      Зеленые росточки, как юные воины, поднимаются на защиту жизни в таких местах, где, казалось бы, нет никакой надежды на ее возрождение.
      Вот семечко травы Бескильницы или другой — Мари красной. Вместе с крохотным комочком почвы попали они в кучу шлака или на холмик горного отвала. Семечко пустит корни,
      вверх потянется тонкий стебелек. Медленно, но настойчиво травинки начнут завоевывать жизненное пространство.
      В других местах это же проделывают Пырей, Овсяница луговая, Тимофеевка, Ежа сборная, Красный клевер.
      А если этим травам помочь? Покрыть брошенную породу тонким слоем почвы, добавить торф, удобрение...
      Так поступили защитники Природы на некоторых испорченных землях Урала. Понадобились годы труда. Вслед за травами посадили деревья: березу, ель, иву, сосну. Появились здесь и цветущие кусты шиповника, можжевельник, черемуха.
      Сюда прилетели бабочки, жуки. На них охотятся птицы. В земле закопошились черви, мыши.
      Жизнь победила.
      Человек многое может! Он не только губитель Природы. Он может и должен быть ее садовником, творцом, ее лекарем, верным сыном, умножающим, а не расхищающим богатства своего дома.
     
      ТИОБАЦИЛЛУС ФЕРРОКСИДАНС
      Я хочу познакомить вас еще с одним жителем нашего большого дома — планеты Земля.
      Видите, какое у него важное и длинное имя: Тио-ба-цил-лус Фер-ро-кси-данс! Будто он прибыл откуда-то с Марса или даже из другой галактики, а не живет рядом с нами со всеми, по соседству с кротами, мышами и одуванчиками.
      Но у него не только имя, не похожее на знакомые вам. Он отличается и многим другим. Нет у него ни пышной шкурки, ни рогов, содержащих целебные вещества, ни жирной печени, как у кита.
      Поэтому на него никто не охотится с ружьем или гарпунной пушкой. И он не взывает о помощи. Самый тонкий слух самого горячего защитника Природы никогда не слышал жалоб Тиобациллуса Ферроксиданса.
      Он так ловко устроен и так подвижен, что без помощи человека находит себе отличные местожительства и обильную пищу.
      А если б умел думать, то давно бы посмеялся над человеком.
      Он мог бы сказать: «Послушай, друг! Я здесь! Я рядом... Я готов служить тебе...
      Почему же ты не обращаешь на меня внимания? Я-то в тебе не нуждаюсь... А ты? Рано или поздно ты поймешь, как я тебе необходим. Чем скорее это произойдет, тем будет лучше для тебя и твоего потомства».
      Но, сказав эти слова, Тио-бациллус Ферроксиданс оставался бы по-прежнему неуловимым, такова уж его суть!
      Вы, наверное, догадались, что речь идет об одном из невидимых обитателей земли — микробе.
      Долгое время этот микроб не был известен. Но наконец в 1947 году попался! И вот его портрет. Присмотритесь к этой палочке со жгутиком... Внешность маловыразительная...
      Это вам не зубр и не слон, по одному виду которого можно определить силу и могущество животного.
      Между тем на счету Тиобациллуса Ферроксиданса много заслуг. Но в смысле признания он разделил участь других микроскопических организмов.
      Разве знали древние египтяне, что в изготовлении вкусного пива им помогают невидимки? А ведь без работы микробов в пивоварении не обойтись. Так же, как без дрожжей не испечь пышного хлеба.
      А дрожжевые грибки — тоже микроскопические организмы, как и другие грибки, которые превращают молоко в простоквашу.
      Все это: и кислое молоко, и пышный хлеб, и пиво — люди изготовляли тысячи лет назад.
      Прежде чем приняться за то или иное дело, люди обращались к звездам. Искали в расположении звезд указания: время ли им сеять, собирать урожай или отправляться в дальний путь? Просили помощи у воображаемых фей, домовых, леших. Приносили им жертвы в благодарность за удачи.
      И не подозревали о реальных, а не выдуманных добрых помощниках, живущих не на далеких звездах, а совсем близко... Ими были крохотные комочки жизни. Теперь мы знаем, как они выглядят, они совсем не похожи на крылатых фей и косматых домовых...
      Прошли тысячелетия, прежде чем люди заглянули в странный, никому до этого не ведомый мир. Он был отделен от нас такой же, как его обитатели, невидимой стеной. Потребовалось прорубить в ней окошко. И мир стал видимым.
      Окошком в этот мир оказался микроскоп.
      Первого создателя микроскопа звали Антоний Левенгук. Он жил в Голландии в восемнадцатом веке и никогда не занимался науками.
      Но трудолюбие и любознательность прославили имя этого человека на все века.
      Антоний Левенгук торговал тканями и служил сторожем в городской ратуше — так называлось учреждение, управляющее городом.
      В свободное время Левенгук изготовлял увеличительные стекла. Он очень увлекался этим занятием. Теперь бы сказали, что это было его хобби.
      Однажды, составив свои стекла вместе и поместив их в трубку, Левенгук принялся рассматривать каплю воды, взятую из лужицы.
      В воде плавали какие-то существа.
      Ошеломленный Левенгук воскликнул:
      — Как забавны эти ничтожные зверушки! Они в тысячу раз меньше самой маленькой песчинки!
      С этого дня Антоний Левенгук потерял покой. Он забросил все дела и не отходил от стекол, открывших ему волшебный мир.
      Он рассматривал кусочки пищи, грязь со своих подошв, травинки, капли вина... И всюду обнаруживал «ничтожных зверушек».
      Первый микроскоп, сооруженный Левенгуком, увеличивал в двести пятьдесят раз.
      Современные электронные микроскопы дают увеличения в десятки и сотни тысяч раз. Но то, что сделал Левенгук, никогда не будет позабыто. Вот почему о нем вы можете прочесть во многих книгах. И в тех, где рассказывается история стеклянных изделий, и в тех, которые посвящены жизни замечательных людей, и в учебниках особой науки — микробиологии.
      Антоний Левенгук, сам того не подозревая, положил начало изучению микроскопически малых жителей нашей планеты.
      А Тиобациллус Ферроксиданс, ваш новый знакомый, — член этой огромной невидимой семьи. Вот почему, говоря о нем, нельзя было не вспомнить создателя первого микроскопа.
      Их оказалось огромное множество. Они живут всюду. В воде, которую мы пьем, в пище, которую едим, на нашей коже, в нашем теле.
      Они ничтожно малы, и это помогает им легко переселяться с одного места на другое. Их переносят ветры, потоки воды, перелетные птицы.
      Они не боятся морозов. Их обнаружили во льдах северного океана.
      Не боятся они и жары, могут жить в горячих источниках, температура которых около ста градусов.
      Им не страшно давление земных слоев. Микробов нашли на глубине в десять и даже пятнадцать километров.
      Не так давно исследователи Антарктиды открыли необычное озеро. Вода в нем замерзает лишь при температуре около минус пятидесяти. А летом температура озера не бывает выше минус трех градусов.
      Ученые сделали химический анализ озерной воды. Оказалось, что это крепкий раствор хлорной извести. Потому-то озеро и не замерзает, как обычная вода.
      Но самое удивительное, что в этом крепком растворе обнаружили микробов, плесневые грибки, водоросли.
      Они отлично живут в среде, которая еще недавно считалась убийственной для любого существа.
      Кто же не знает, что хлорная известь используется для дезинфекций, для борьбы с микробами... А эти, посмотрите-ка, живут, питаются, размножаются и ни на что не жалуются! Поистине удивительные существа!
      Раскаленные пески пустыни и вечные льды, высокие горы и земные недра, воды океана и его дно, воздух, окружающий землю и тела ее обитателей, — все, все заселено мириадами невидимых палочек и кружочков, закрученных спиралек, длинных цепочек...
      Их не только огромное множество. Они еще разнообразны и по внешнему виду, и по образу жизни, и по своим вкусам, и по той деятельности, какой заняты в Природе.
      Одних микробов ученые причисляют к животным. Других — к растениям. Сюда относятся микроскопические грибки, водоросли, бактерии.
      И среди этих крохотных «животных», и среди таких же ничтожно малых «растений» есть самые разные специалисты.
      Большинство людей привыкли при слове «микроб» вспоминать лишь самых «вредных специалистов» — разносчиков кори, дифтерита, чумы.
      А это несправедливо. Болезнетворных микробов гораздо меньше, чем всех остальных — очень полезных, очень деятельных.
      Работа этих полезных невидимых специалистов обнаруживается все чаще и чаще. Люди к ней приглядываются. Так, наверное, наши далекие предки присматривались, изучали поведение диких коз, собак, свободно летающих птиц. А изучив, начали приручать, сделали их домашними, заставили служить себе.
      Приручить невидимок, направить их деятельность на пользу человека... Задача интересная, увлекательная! Может быть, решив ее, удастся кое в чем улучшить порядок на земном шаре?
      Вспомним хотя бы о загрязненных реках и ее невидимых чистильщиках. которым люди дали непосильную нагрузку. Но может быть, есть в Природе более мощные, более деятельные невидимые санитары? Вот бы их найти и переселить в Рейн, Сену, уральскую Чусовую...
      Как засияли бы красотой наши земные реки!
      На поиски таких помощников стоит отправить не одну армию ученых! Ведь удалось открыть микробов — пожирателей нефти. Из всей пищи, какая есть на земле, они предпочитают нефть и ее отходы. Говорят, что благодаря этим микробам постепенно исчезает часть нефтяных продуктов, которыми люди засорили воды морей.
      Ученые поселили этих микробов в лаборатории. Их изучают, размножают, приручают.
      Есть надежда, что наука поможет Мировому океану. Пожирателей нефти расселят по всем морям, и они не дадут смертоносной нефтяной пленке покрыть воду.
      По мнению многих ученых, невидимки могут принести немалую услугу даже в борьбе... с голодом.
      Знаете ли вы, что две трети всех живущих на земле детишек ложатся спать голодными? Многие из них не знают вкуса мяса, редко пьют молоко и редко едят куриные яйца.
      Конечно, главная причина этого зла в несправедливом распределении земных благ. До сих пор во многих странах есть люди очень богатые и очень бедные. Родители одних детей — владельцы заводов, морских судов, плантаций и ферм. Родители других с трудом зарабатывают на хлеб.
      Но даже когда эта несправедливость будет устранена, у человечества останется задача: создавать много хорошей пищи.
      Людям нужны углеводы, жиры, белки. Для роста и развития детям особенно важны белки. А их-то как раз и не хватает.
      Чтоб было больше мяса, яиц, молока, в которых содержатся белки, надо разводить скот и домашних птиц. Для их содержания требуются огромные количества корма. Этим кормом до сих пор служат травы. А для посевов трав требуются большие площади земли, много человеческого труда.
      Вот ученые и предлагают изготовлять корм для животных, не занимая земли, не выращивая трав, а на заводах, пригласив на работу микробов.
      Такая пища уже изготовляется. В некоторых животноводческих совхозах и птицефермах нашей страны ею пользуются.
      Вскоре у нас будут построены несколько новых заводов. Ее будущие работники — микробы — существа неприхотливые. Им не нужен ни сахар, ни жир, ни белок. Они едят нефть, мазут, даже газ метан, образующийся из нефти.
      А «продукция» этих странных существ — белок. Он еще не такой вкусный, чтоб кормить им детей, но овцы, коровы, гуси, индюшки охотно его поедают.
      Помните, что говорили инженеры в споре с защитниками
      Природы? Они утверждали, что недалеко время, когда будет создана искусственная пища из нефти. Выходит, они правы?
      Да. Но обратите внимание: в этой как бы чисто технической работе участвуют живые существа. Без жизни, без Природы не обошлось и тут.
      Тщательное ее изучение помогло людям воспользоваться умением маленьких, но очень деятельных живых существ.
     
      БЕЗДЫМНЫЙ ЗАВОД
      Я очень обрадовалась приглашению знакомого инженера посетить такой завод.
      С тех пор как я побывала в своем родном городе и увидела, что сделали с ним заводские дымы, всякая дымящаяся труба стала моим личным врагом.
      Теперь в нашей стране строят заводы не так, как в те времена, когда работал мой отец. Трубы снабжаются дымоулови-телями, сложными аппаратами, собирающими ядовитые газы. Кое-где научились из того, что лет двадцать—тридцать назад называлось отбросами, готовить полезное сырье для других заводов.
      Но... не всегда и не везде эти аппараты исправно работают. Да и заводов стало больше. Так что не тают дымные колпаки над городами...
      Вот почему побывать в бездымном заводе казалось очень привлекательным.
      ...Место, где остановил машину мой спутник, было пустынно. Кое-где возвышались холмики отработанной горной породы, между ними зеленела трава, слышно было журчание невидимого ручья.
      — А где завод? Далеко еще?
      — Нет, недалеко. Он здесь, — ответил инженер. — Завод наш необычный. Ему не нужны ни цеха, ни дробильные машины, ни плавильные печи... Хотя это настоящий металлургический завод, он выпускает медь.
      Было что-то фантастическое в том, что я увидела и услышала в этот день.
      Здесь произошла странная замена. Огонь, с незапамятных времен служивший человеку в извлечении металла из руд, получил отставку. Грозное, дымящее пламя, рождающее металл, заменено... бактериями.
      Ничем не нарушаемая тишина стоит вокруг этого удивительного завода. Тишина, зелень и высокое светлое небо...
      Но я боюсь, что вы мне не верите! Вспомнив мое путешествие по городу, еще никем не построенному и существующему лишь в воображении моего друга-архитектора, вы можете подумать, что и бездымный завод придуман кем-либо из моих друзей.
      Но я могу сообщить вам его адрес. Неподалеку от города Свердловска, где я живу, есть поселок Дегтярка. Там давно существует медный рудник. А с недавнего времени появился маленький бездымный завод.
      Я могу назвать имя работающего здесь микроскопического специалиста. Кстати, вы с ним уже знакомы. Это тот самый Тиобациллус Ферроксиданс, портрет которого вы видели: палочка со жгутиком.
      С ним произошло то же самое, что с «ничтожными зверушками», участвовавшими в пивоварении. Его услугами начали пользоваться еще до того, как Левенгук открыл невидимых «зверушек».
      Более трехсот лет назад в Испании на медном руднике Рио Тинто горняки уже умели добывать медь из руды без огня и дыма, а лишь с помощью воды. Они, конечно, и не подозревали, что в воде этой кишмя кишат невидимые палочки с быстро шевелящимися жгутиками.
      Теперь во многих местах так добывают медь. В североамериканском штате Аризона, в Канаде, на мексиканском руднике в Кананеа, а в нашей стране — в Дегтярке.
      Мир микроскопических обитателей земли во многом загадочен.
      Даже те, кто изучают его, не перестают удивляться способностям и умению этих невидимок. Оказывается, микробы участвуют в перестройке горных пород. В результате их работы на дне озер и древних болот скопилась железная руда. В других местах они создали запасы серы. В третьих собрали марганец.
      Случается, что в рогах оленя, в крыльях жука, в шкуре лесного зверя обнаруживают золото.
      Это тоже работа невидимок. Они извлекли золото из каких-то земных горных пород, растворили его. Раствор попал в растения, которыми питались животные, или в ручей, из которого они пили воду.
      Невидимые труженики пересортировывают не только остатки живых существ, превращая их в почву. Твердая оболочка нашей планеты своим внешним видом и химическим составом во многом обязана «специалистам» из микромира.
      Ученые давно подозревали, что среди этих «специалистов» есть и металлурги. В частности, ученые заинтересовались рудниками, где удавалось получить чистую медь, не выплавляя ее в печах, а пропуская сквозь руду шахтные воды.
      Надо сказать, что этот способ начали применять прежде всего для обработки пустой породы. Целые горы ее скапливаются вокруг рудников.
      А что значит «пустая порода»? Видимо, это должно обо-
      значать, что из нее извлекли все полезное, всю руду, содержащую ценный металл.
      Но практически в пустой породе всегда остается какая-то доля металла. Вновь обрабатывать ее обычным огневым способом невыгодно.
      И вот попробовали через отвалы пропускать воду, как бы стараясь вымыть из руды оставшуюся там медь. Попытка оказалась удачной. Вода, пройдя сквозь отвалы, приобрела зелено-синий цвет — цвет медного купороса. Затем воду собрали в сосуды, на дне которых лежали железные листы. Между железом и медным купоросом произошла химическая реакция. Железо растворилось, а медь выпала в виде розовато-красного порошка.
      Таким не очень сложным способом на некоторых рудниках удавалось дополнительно получать ежемесячно сотни тонн меди.
      Когда весть о дополнительно добытой меди дошла до микробиологов, они заинтересовались: а нет ли в этой воде невидимых «специалистов» по извлечению металла?
      Так оно и оказалось. Ученые обнаружили Тиобациллуса Ферроксиданса и еще некоторых его родичей. Их назвали тио-новыми бактериями.
      И тогда возникла мысль: нельзя ли приспособить эти бактерии для работы не только в бросовых отвалах, но и на других участках производства?
      Неприхотливые существа могли бы заменить и шахтеров, добывающих руду, и металлургов, извлекающих из нее металл.
      Не надо строить огромных цехов, грохочущих обогатительных фабрик...
      Весь завод: подземный пруд, в котором живут и размножаются бактерии, трубы, по которым вода поступает из пруда к руде, и трубы, выносящие на поверхность растворы металла.
      Они уже существуют, такие заводы.
      На одних добывают медь. На других работают бактерии — «специалисты» по извлечению урана. Ученые надеются
      приручить невидимок и других специальностей: по марганцу, молибдену...
      Мне посчастливилось увидеть один из этих заводов. Он еще маленький. Инженеры говорят: «опытный».
      Но как велико значение этого опыта...
      Люди будущего оценят его. С их городами не случится беды, которую пережил город моего детства. Небо над ними будет чистым.