Глава вторая

Всем известно, как Адольф Гитлер потерпел поражение в войне против человечества. Он сам и его жена Ева Браун покончили с собой, а его сподвижников судили на Нюренбергском процессе и приговорили к пожизненным срокам тюрьмы или к смертной казни. Однако не все знают, что многие из них успели скрыться ещё до суда и бежали вместе со своими семьями за океан. Там, в джунглях Южной Америки, у подножья Кордильер, они обустроили колонию беглых поселенцев, названную «Четвёртым Рейхом».

Соорудив ветхие хижины, они научились делать из глины посуду и шить одежду из шкур убитых животных. Они ели почти всё, что растёт, и всё, что движется. Особым лакомством у них считалось мясо обезьяны. Каждый год, в день рождения фюрера, колонисты убивали с десяток пойманных загодя и томящихся в клетках обезьян, обдирали шкуры и целиком зажаривали на кострах. Наевшись до отвала и напившись мутной браги, изготовленной из плодов земляной груши они устраивали на поляне горделивое факельное шествие по кругу с выкриками и скандированием.

Через несколько лет после того, как на свет появилось первое новое поколение колонистов, в глубине непроходимых зарослей, в подножии гор, дети обнаружили несколько лазеек.  Это были входы в глубокие горные пещеры. И вот однажды — о чудо! — в одном из ответвлений путаного лабиринта они нашли алмазные россыпи. Такого количества чистейших природных алмазов никто не видел со времён сотворения мира. Единственным недостатком этих алмазов была их величина: это были очень, очень маленькие камни, каждый величиной с маковую росинку.

Колонисты собрали совет старейшин. И они, после длительных дебатов, во время которых было выпито немереное количество  мутного напитка из земляной груши, решили отправить в ближайший город пару молодых и смекалистых офицеров Абвера. Эти люди должны были продать в городе мешочек алмазов, а на вырученные деньги приобрести и доставить в лагерь кое-какие необходимые инструменты для дальнейшей разработки прииска.

Поездка увенчалась успехом, и следующую партию товара «с большой земли» в джунгли доставили уже на собственном вертолёте. Работа закипела.

Постепенно лагерь переместился в глубину пещер, сеть которых оказалась чрезвычайно длинной, запутанной и имевшей многоуровневую систему — от подножья до самой вершины. В пещерах колонисты обнаружили остатки древней цивилизации инков и «Мумрика» — гигантскую, ослепительную, покрытую золотом и усыпанную камнями статую божества. Эта находка до такой степени поразила их расшатанную психику, что полностью перевернула прежние религиозные представления.

Тем временен агенты «Четвёртого Рейха» шныряли по всему миру, продавая алмазы крошечными карманными партиями, дабы не спровоцировать их удешевление. Выручку они переводили на секретные счета банков государств с устойчивой экономикой.

Тяжёлые грузовые вертолёты на протяжении нескольких лет, под покровом ночи, беспрерывно курсировали над джунглями, затоваривая пещеры всем необходимым для строительства большого и самодостаточного пещерного города.

К концу шестидесятых, когда над Землёй начали кружить военные спутники, от которых невозможно что-либо утаить, строительство было почти закончено. Новосёлы обживались в своих новеньких квартирах, обставленных на манер довоенного благополучия.

Но ещё раньше произошло событие, которое произвело окончательный расклад в прошлом и будущем колонистов.

Все минувшие годы тягот и лишений они продолжали верить в своего фюрера. Они верили, что он жив и когда-нибудь явится к ним и осветит их затворническую жизнь своим гением, своей мудростью и своим величием.

И он явился.

Адольф Алоизович Шикельгрубер (Гитлер) не покончил с собой в мае 1945-го, как это принято считать. Гитлер благополучно спасся, оставив поблизости от своего последнего убежища три обгорелых трупа — своего собственного двойника, двойника своей жены Евы Браун и двойника своей любимой собаки Клары.

Первое время он скрывался в Тибете, куда его всю жизнь влекла склонность к мистике. Монахи спрятали фюрера, как спрятали бы любого несчастного, постучавшегося в двери монастыря. Но после пожалели и, чтобы избавиться от него навсегда, заключили с ним сделку. Монахи предложили Адольфу Гитлеру пятьдесят дополнительных лет жизни в обмен на то, что он никогда больше не вспомнит об их существовании.

Временное бессмертие заключалось в пятидесяти пилюлях, изготовленных на основе травки молодушки, которую можно было собирать лишь в пору её цветения и которая цвела один раз в сто шестьдесят четыре года, во время приближения к Земле кометы Григга-Меллиша. Каждый из десяти монахов ордена мог дать от себя только пять штук таблеток, поскольку каждому из них предстояло дотянуть до нового цветения молодушки ещё без малого сто лет.

Спустившись с Тибета, Адольф сделал на лице лёгкую пластическую операцию, отрастил «шкиперскую» бородку, купил документы на имя г-на Гугенсона и поселился вместе со своей женой в Швейцарии, на берегу прекрасного Боденского озера. Здесь он мог спокойно тратить денежки с секретного счёта Верховной канцелярии Рейха, номер которого, как он думал, не был известен уже никому. Он купил добротный четырёхэтажный дом с черепичной крышей и обставил его по своему вкусу. Его часто можно было видеть стоящим на берегу у мольберта — с трубкой, не знавшей запаха табака, в зубах — или прогуливающимся с женой и собакой. Изредка его работы покупали заезжие туристы, и он отдавал, не торгуясь. В нижнем углу каждой его миловидной акварели стояли загадочные инициалы «А.Н.» .

Казалось, эта пара пожилых интеллигентных и зажиточных бюргеров доживает свой век в счастье и благополучии. Но, странное дело: соседи с некоторых пор начали замечать, что в то время как жена с годами естественным образом дряхлеет, сам господин Гугенсон, напротив, становится свежее и привлекательнее. И при этом — невиданное дело! — как будто уменьшается в размерах!..

Первые восемь пилюль Адольф принимал в точности так, как его научили тибетские монахи: по одной штуке в последнее новолуние перед весенним равноденствием натощак. И это было правильно. Но вот от старости умерла любимая собака, и с этой минуты страх перед собственной смертью сделался его болезненным, неотвязчивым психозом. С весны 1953-го, на свой страх и риск, он начал делить каждую таблетку пополам.

Для того, чтобы срабатывала и половина, Гитлер задался целью уменьшить вдвое массу своего собственного, и без того хилого тела. С маниакальным упорством он изнурял плоть всевозможными диетами, голоданиями и клизмами. Он покупал все без исключения средства для похудения, которые находил для него специально нанятый человек. К весне 1958 года Адольф весил 34 килограмма против прежних 59. Между тем, раздобревшая на свежем воздухе и обожаемыми ею швейцарскими сыре и шоколаде, Ева Браун весила 94. Появляться где-нибудь рядом было немыслимо, тем более, что благодаря побочному действию травки молодушки, Гитлер не просто худел, он уменьшался в размерах! Теперь, оказавшись рядом, муж и жена были похожи на толстую заботливую бабушку и маленького непоседливого внука, приклеившего себе бородку и взявшего без спроса любимую дедушкину трубку.

В начале семидесятых Гитлер похоронил состарившуюся у него на глазах супругу, и через несколько лет отметил своё девяностолетие, оставаясь хотя и не очень молодым, но ещё крепким и здоровым мужчиной миниатюрной внешности. Для того, чтобы сохранять свою «вечную молодость» в тайне от окружающих, Гитлер был вынужден переезжать с места на место и менять документы.

В 1988-м на секретный счёт начали поступать огромные суммы. Гитлер понял, что кто-то из его сповижников остался жив и, мало того, преуспевает в этом новом мире. Вычислив источник, он вышел на разбросанную по всему миру глубоко законспирированную сеть торговцев природными алмазами.

Наняв частных сыщиков, Адольф получил возможность допросить с глазу на глаз одного из таких торговцев. Под действием хорошей дозы «эликсира правды», агент рассказал ему всё. Алмазным дилером оказался сын его друга и сподвижника Ганса Штока, благополучно сбежавшего за океан в майские дни поражения и скорби.

Гитлер крепко задумался. Теперь он знал, что его помнят, в него верят и его всё ещё ждут. По правде говоря, ему уже порядком надоело быть господином Гугенсоном, надоела шкиперская бородка, надоело держать в зубах пустую трубку, переезжать с места на место, менять документы, врать и изворачиваться. И он решился. Он попросил устроить ему встречу на нейтральной территории с самим Гансом Штоком — крепким старцем, исполнявшим обязанности начальника пещерной колонии.

У двух старинных приятелей состоялся долгий и серьёзный разговор.

ОН явился колонистам в день своего столетнего юбилея — 20 апреля 1989 года. Ганс Шток и двое его доверенных людей долго и тщательно готовили это событие, проводя ежедневный молебен во здравие и возвращение великого фюрера.

Адольф Гитлер выскочил из праздничного торта во время юбилейной молитвы, предварявшей грандиозный банкет по случаю его столетней годовщины. «Аллилуйя!» — торжественно провозгласил Ганс Шток. «Аллилуйя!..» — выдохнули все четыреста пятьдесят жителей пещерного города, провозглашённого впоследствии с этой минуты Пятым Рейхом.

Несомненно, это был ОН. Сделавший обратную пластическую операцию, отрастивший характерные усики и косую чёлку. Гитлер ни в чём, кроме своего неожиданно маленького размера, не вызывал сомнений в своей подлинности. (В ближайшие дни он сам настоял на анализе ДНК, результаты которого удовлетворили самых дотошных и взыскательных скептиков.)

Стоя на каркасе торта, послужившего ему трибуной, Адольф два с половиной часа произносил речь, сравнимую по звучанию с лучшими концертами «AC/DC» или «Slade» в пору их расцвета. По окончании его речи дамы лежали на полу, мужчины мычали и трясли головами, описавшиеся дети плакали. За годы затворничества и экспериментов над собственным организмом Гитлер не только не растерял, но и преумножил свой магнетически воздействующий на массы ораторский дар.

К тому времени, когда в пещерном городе оказался Петя Огоньков, фюрер уже отметил свой сто двадцать третий день рождения. Он был бодр и полон сил, ему уже давно было тесно в пределах колонии, так же, как когда-то было тесно в пределах германского Рейха. Но в то же время ему было всё ещё чересчур просторно в объёме своего собственного тела. Из пятидесяти «бессмертных» таблеток  оставалось только семь — на каких-нибудь четырнадцать лет жизни — а потом… Мгновенная старость, потеря разума и позорная смерть? С некоторых пор Адольф воспринимал смерть не иначе как поражение, нелепый проигрыш в большой и сложной игре под названием Жизнь.

Единственным выходом из создавшегося положения он видел повторное двукратное уменьшение массы собственного тела и последующее деление каждой из семи оставшихся таблеток не над две, а уже на четыре равные части. Такой шаг дал бы ему ещё четырнадцать лет, и тогда до очередного цветения травки молодушки оставалось бы всего три года, а три года он уж как-нибудь обязательно дотянет…

Но сократить вдвое вес, который и без того уже подходил больше какой-нибудь дворовой собаке, а не человеку, довести его до восемнадцати килограммов… это было почти за пределами здравого смысла.

К счастью для человечества, именно эта проблема, а не вопрос всеобщей и окончательной победы Пятого Рейха, волновал Адольфа более всего. Его лаборатории, оснащённые по последнему слову техники и возглавляемые нанятыми за огромные деньги светилами науки, с некоторых пор занимались одной единственной проблемой: созданием эффективного быстродействующего средства для похудения.

Работа давала неплохие результаты и вскоре, к ужасу фюрера, в колонии не осталось ни одной упитанной дамы, на соблазнительные округлости которой он мог бы искоса бросить свой вожделенный взгляд. Благодаря побочным результатам появились безотказные средства от облысения, импотенции, гемороя и старческого слабоумия. С некоторых пор колонисты, все как один, сделались стройными, подтянутыми и сексуально активными, а волосы у них отличались быстрым ростом и необычайной густотой.

Адольф любовался своим маленьким народом, уже ничуть не сомневаясь, что именно здесь, в стороне от погрязшей в пороке цивилизации, зародилась та самая раса людей, о которой он мечтал всю свою жизнь — раса господ. В ближайшие дни он намеревался показать миру одного из таких людей, отправив на Олимпиаду в Санкт-Петербург своего приёмного сына Курта — гордость, надежду и утешение его затворнической жизни.

Новый план мирового господства избранной расы не имел ничего общего с бестолковой пальбой из пушек времён второй мировой войны. Нет, нет, — решил для себя Гитлер, — больше не будет никакого насилия и никакой жестокости. Не будет крови, не будет несчастных, оплакивающих своих близких. Просто однажды утром человечество не проснётся, воспарив ликующими колоннами в иные прекрасные миры. А здесь, на Земле, возникнет новая популяция людей — умных, красивых и талантливых, гораздо более соответствующих божественному замыслу великого Мумрика. В их распоряжении останется несметное количество материальных благ и природных ресурсов, которых с избытком хватит на сотни и тысячи лет беззаботного существования. Понадобится, конечно, некоторое количество рабочей силы для неквалифицированного труда и обслуживания. Эти предварительно тщательно отобранные люди будут привиты вакциной и сконцентрированы на острове Мадагаскар, откуда их смогут выписывать по мере надобности. Данные об этих людях, их физические и умственные характеристики, будут опубликованы в специальных красочных каталогах.

Для того, чтобы вступить во владение Землёй комфортно и не хлопотно, в банковскую систему, армию, разведку, госуправление, науку, медицину и прочие ключевые области человеческой жизнедеятельности постепенно должны внедриться свои люди. За минуту до «часа икс» эти люди выключат и дезактивируют  атомные реакторы, системы наведения, химические и бактериологические производства — словом всё, что в состоянии бесконтрольного функционирования могло бы омрачить колонистам их вступление во владение земным шаром.

По правде говоря, желаемый безболезненно действующий и не приносящий вреда окружающей среде препарат ещё не был разработан, и пока в распоряжении Гитлера был только образец новой популяции бубонной чумы — неизвестной мировой науке, а потому не имеющей противодействующей вакцины. Но мысль о заражении мира бубонной чумой, по счастью, ещё не приходила ему в голову.

Одним из лучших шпионов Пятого Рейха был родившийся в 1975 году Фриц Диц, оберштурмфюрер СД, сын близкого фюреру товарища по партии барона фон Дица.

Этот чрезвычайно способный молодой человек имел Оксфордское образование, свободно говорил на шести языках и ещё на двух десятках мог объясниться, закончил военно-историческую академию в Мюнхене, имел звание капитана Бундесвера и недавно, с благословения фюрера, был завербован американской разведкой. Фриц Диц обладал энциклопедическими знаниями, был замечательным спортсменом и беззаветно служил идеям национал-социализма. Он вёл хитроумную игру со спецслужбами Германии и Соединённых Штатов, а также выполнял некоторые поручения фюрера личного характера.

Поручения заключались в скупке произведений живописи и крупных обработанных алмазов для личной коллекции Гитлера. В колонии имелись, конечно, свои огранщики и собственные россыпи природных алмазов, да только камни здесь были, к сожалению, мелковаты. Самый крупный добытый здесь алмаз едва тянул на пятнадцать каратов, а это совершенно не удовлетворяло  вспыхнувшей с некоторых пор страсти фюрера к бриллиантам. Ему нравились крупные экземпляры, вес которых можно было приятно ощутить на ладони, а гармония искусстно обработанных граней радовала глаз волшебными бликами.

Что касается живописи, Гитлер предпочитал всем другим полотна Питера Рубенса. При виде некоторых работ великого фламандца он буквально терял голову и погружался в блаженный транс, из которого мог вывести только решительный оклик Фриды, его строгой няньки.

Адольф располагал двумя оригиналами Рубенса и бесчисленным количеством его копий. Когда он заходил в примыкавшую к рабочему кабинету галерею и вставал перед очередной пышнотелой бабой, глаза его начинала искриться восторгом, к подбородку скатывалась слеза, ноздри раздувались и трепетали.

Сегодня, четвёртого июня, в полнолуние, Адольф с замиранием сердца дожидался своего лучшего агента, который вёз ему из Европы «Любительницу сладких булочек» — талантливую стилизацию, ещё пахнущую свежей краской. Манера мастера в этой картине был доведена до абсурда и от одного её изображения в сетевом каталоге фюрер уже сходил с ума. Сработанная на совесть здешним плотником золочёная рама зияла таинственной пустотой, и Адольф с утра ходил возле неё в нетерпении.

Но вот ему доложили, что фон Диц в приёмной. Гитлер сорвался с места и вышел навстречу долгожданному посетителю.

— Зиг хайль! — щёлкнув каблуками, Фриц вытянулся в приветствии.

Он переоделся в военную форму, делавшую его ещё более неотразимым.

Адольф небрежно вскинул ладонь, заложил ручки за спину и неторопливо обошёл его, посматривая исподлобья. Он не хотел сразу выдавать своё нетерпение по поводу картины.

При встречах с Гитлером Фриц чувствовал смущение и стыдился этого. Его кумир, его божество было ростом не более одного метра пятнадцати сантиметров и едва доходило ему до пояса. Пластические операции, питательные маски и подтяжки кожи сделали лицо фюрера похожим на лицо куклы, раскрашенной и покрытой лаком.

— Она здесь? — произнёс наконец Гитлер, не выдержав томления.

— Она здесь, экселенц.

— Так быстрей же, крепите её и вешайте туда, к свету!… — Адольф отвернулся и прикрыл глаза рукой: он хотел увидеть картину сразу, во всем её великолепии, не испортив впечатления преждевременными, случайными ракурсами.

Диц хлопнул в ладоши, в кабинет внесли свёрнутый в рулон холст, плотники споро натянули его на подрамник, подогнали контуры и повесили картину на приготовленное для неё место в галерее.

— Ну!.. Ну!.. Долго ещё?.. — стонал Гитлер.

— Готово, экселенц!

Адольф отнял руку, повернулся и медленно приблизился к пышнотелой «Любительнице сладких булочек».

Некоторое время он смотрел на картину в немом восторге, его глаза сделались влажными и заблестели.

— Да, да… — прошептал он. — Это она. Она прекрасна…

Не владея собой, Гитлер шагнул вперёд и прильнул губами сначала к одной, а потом к другой солнцеподобной половинке зада «Любительницы», который весь занимал добрую половину холста.

В нос ему ударил запах свежей краски. Гитлер отпрянул, вытер губы и резко обернулся. Фриц Диц сосредоточенно, через монокль, разглядывал деталь картины на противоположной стороне галереи.

Адольф оправился и сделал значительное лицо.

— Господин барон.

— Да, экселенц? — Фриц повернулся к фюреру.

— Пройдёмте в кабинет, мой друг, нам пора уже поговорить о делах.