Глава третья

Пете надоело сидеть в раковине; он вполне отдохнул, и теперь ему стало казаться, что из чаши бассейна доносятся приглушённые голоса… Он нацепил на плечи рюкзак с лазательным снаряжением и спустился на дно. Голоса доносились из отверстия для слива воды. Не долго думая, Петя залез в это отверстие.

Трехдюймовая труба позволяла ему свободно шагать в ней как в просторном тоннеле. Чем дальше он шагал, тем более знакомыми казались ему эти голоса. Один, несомненно, принадлежал Дицу, а второй он как будто слышал в кино. Особенно это было знакомо, когда немецкая речь второго срывалась на визгливые выкрики. «Неужели… — подумал Петя. — Нет, нет, он уже умер, давным-давно.»

Впереди замаячил свет сливного отверстия, и через минуту мальчик стоял на дне бассейна, почти такого же как у Дица, но только выложенного не плиткой, а белым мрамором.

Петя забросил крюк на верхнюю перекладину дюралевой лесенки и вылез на край бассейна. Дверь в кабинет была приоткрыта.

Гитлер стоял на дощатом возвышении, смахивающем на ресторанную эстраду. На этом возвышении у него был письменный стол, кресло, книжные полки и огромный портрет самого себя. При этом живой фюрер едва доставал макушкой нарисованному до колена. Возвышение это было построено, видимо, для того, чтобы во время официальных встреч смотреть на подчинённых сверху вниз.

От несопоставимых величин человеческих фигур — Гитлера живого; Гитлера нарисованного; стоящего внизу Фрица Дица в фашистской форме, а также его самого, Пети, совсем уж маленького — голова у мальчика пошла кругом.

Немецкого он почти не знал, и мог догадываться о том, что говорили в кабинете, лишь по некоторым знакомым словам.

В точности говорили следующее.

— Как это случилось? — спрашивал Адольф, и в его голосе звучала обида и раздражение. — Ты знаешь, Фриц, как нестерпимо я хочу иметь эту вещь.

— Бывает так, экселенц, — отвечал барон, — что камень не желает переходить к другому владельцу, и тогда лучше его не трогать. Но, так или иначе, я бы привёз его вам, не случись досадного совпадения.

— Совпадение? Не бывает никаких совпадений.

— Дело в том, экселенц, что камень пытались украсть. Это произошло всего за несколько часов до того, как я бы подменил его на фальшивку.

— Значит, их поймали?

— О да, сразу, едва ли не на месте преступления.

— Да, да, барон, вы правы. — Гитлер, поскрипывая досками, прошёлся по сцене. — Теперь нельзя его беспокоить. Необходимо подождать, пока он снова не обретёт спокойствие и гармонию. Но вы убедились, что эти воришки сами не подменили камень?

— Разумеется, экселенц.

— Верните мне дубликат.

Диц приблизился к фюреру и протянул ему фальшивую «Звезду Мексики».

— Стекло… глупое лупоглазое стекло… — глаза фюрера сделались скучающими. — Я знаю, сынок, ты всё ещё работаешь лучше всех. Но теперь алмаз должен отлежаться по меньшей мере год.

— Но разве через год не только камень, но и весь мир не будут нашими, экселенц?

— Нет, не так скоро. Именно сейчас я рассматриваю более мягкий вариант спасения и обновления человечества. Дело в том, что восемь миллиардов трупов могут создать определённые проблемы… Пожалуй, мы пойдём по другому пути.

Гитлер нажал кнопку связи:

— Доктор Шприц!

В зале появился ещё один примечательный субъект. Это был худой мужчина в белом халате, высотой не менее трех метров. Хищные глаза под седыми кустами бровей, сгорбленная спина и гаденькая улыбка делали его чем-то похожим на джинна из восточных сказок.

Впоследствии Фриц Диц рассказал Пете, что этот доктор, обязанный пробовать на себе все препараты, до того, как предлагать их фюреру, сделал ошибку в расчётах и добился однажды обратного желаемому результата: изобретённые им пилюли для уменьшения роста, в несколько месяцев увеличили его собственный рост почти вдвое.

Доктор зашёл пригнувшись, но всё-таки задел люстру; она зазвенела, закачалась, и всё время беседы великан придерживал её рукой.

— Доктор Шприц, — обратился к нему фюрер, — поясните, но очень коротко, нашему другу суть ваших последних разработок.

— Видите ли, господин барон, — начал говорить доктор хрипловатым голосом, то вскидывая брови, то прищуриваясь, то гаденько похихикивая, — для того, чтобы зачистить, хи-хи, около восьми миллиардов недочеловеков на нашей благословенной по воле фюрера и Мумрика планете, совсем не обязательно их убивать. Пусть вырожденцы или, научно выражаясь, дегенераты, хе-хе, вырождаются сами. Мы только слегка подстегнём этот естественный процесс, лишив особей мужского пола способности к продолжению рода. Вы меня понимаете, господин барон, хе-хе?..

Фриц Диц знал только один дешёвый и верный способ лишать мужчин способности к продолжению рода, и этот способ казался ему не совсем естественным и не совсем подходящим для существующего миропорядка. Он посмотрел на фюрера.

— Нет, нет, дорогой друг, — рассмеялся тот. — Мы не собираемся гоняться за мужчинами с бараньими ножницами, чтобы кастрировать их всех, одного за другим.

Доктор хохотнул как пароходная труба.

— Доктор Шприц, благодарю вас, вы свободны.

Монстр сказал «яволь», пригнулся и вышел. Люстра, которую он отпустил, опять закачалась.

— Нет, нет, разумеется, ничего подобного не будет, мой друг, — продолжил Гитлер свою мысль. — Лёгкое изменение продуктов на генном уровне. Улучшенные сорта картофеля, сои, пшеницы, куриного мяса, масла… Снижение рождаемости спишут на ухудшение экологической обстановки и, может быть, наконец-то приведут в порядок этот хлев!

— О да, теперь я понимаю. Но сколько же лет потребуется для осуществления этой… гуманной программы?

— Ах, Фриц, какой же ты неугомонный! У нас с тобой не будет недостатка во времени. Ты ещё не успеешь состариться хорошенько, как на склонах Гималаев зацветёт травка молодушка. И тогда мы запасёмся ею в таком количестве, что хватит не только на тебя и меня, но и на всех без исключения граждан Пятого Рейха! — Адольф радостно засмеялся. — Ну, Фриц, не молчи, говори что-нибудь!

— Я преклоняюсь перед вашим умом, экселенц.

— Вот и молодчина. Ты знаешь, Фриц, я ведь люблю тебя как родного сына. Подойди ко мне.

Диц подошёл к эстраде, Гитлер наклонился, прижал его голову к своей груди и поцеловал в макушку.

— Всё будет хорошо, мой мальчик, всё будет хорошо… — зашептал он, ласково поглаживая голову своего фаворита.

Оба не заметили, как в дверях появился красивый, атлетически сложённый юноша, одетый в маршальскую форму. Это был Курт, девятнадцатилетний приёмный сын фюрера, его надежда и гордость.

Курт прокашлялся, и Гитлер, увидев его, резко отпрянул, выпустив из рук голову оберштурмфюрера.

— Курт, дорогой! Ты всегда появляешься так внезапно…

— Здравствуй, отец. Здравствуйте, господин барон. Но мне кажется, я здесь лишний. Я зайду позднее.

— Нет, останься, что за капризы! Клянусь, мы как раз говорили о тебе.

Курт молча подошёл к камину, уселся в кресло, закинул ногу на ногу и стал выжидательно похлопывать стеком по голенищу сапога.

— Мы как раз говорили, — Гитлер подмигнул фавориту. — что именно господин Диц будет сопровождать тебя в поездке. Ты ведь не будешь возражать против этого, дорогой? Ведь ты ещё так молод и никогда не бывал за пределами…

— Отец, — строго перебил его юноша. — я давно уже не ребёнок.

— Прости, прости, мой дорогой маршал, но ещё так недавно ты славно скакал у меня на коленях, размахивая сабелькой — цок-цок-цок…

Курт в раздражении сломал стек и бросил в огонь.

— Отец, если ты сейчас же не прекратишь, я уйду.

— Хорошо, хорошо, дорогой, больше не буду. Я только хотел сказать, что господин барон хорошо знает языки и повадки окружающего мира. И если бы вы с ним подружились…

— Я ничего не имею против барона фон Дица. Он или кто-то другой, мне всё равно. Я буду терпеть любого, если это необходимо.

— До открытия Олимпиады осталось меньше недели, а тебе ещё привыкнуть к новым условиям. Пыль, грязь, антисанитария — всё это присуще славянским народам. Но ведь ты должен находиться в своей лучшей форме. Фриц Диц, вы слышите? Вокруг моего сына не должно быть ни одного славянского микроба, вы отвечаете за это головой. Отправляйтесь туда завтра же.

— Завтра? — проговорили молодые люди в один голос.

— На тренировках ты должен повторить свои результаты.

— Я готов ехать завтра, отец.

— А ты, Фриц?

— Разумеется, экселенц.

— Вот и прекрасно. Однако я чувствую прохладу в ваших отношениях, и это меня огорчает. Обнимитесь и пожмите друг другу руки. Это приказ. Вот так. Теперь идите.

Оставшись один, Гитлер начал неторопливо раздеваться.

— Курт ревнует, — рассуждал он про себя, — и это неплохо. Это не позволит ему расслабляться. Он слишком избалован. Надо было шепнуть Фрицу, чтобы вздул его хорошенько при случае… Фрида!

Появилась немолодая женщина с фигурой штангиста-тяжеловеса.

— Наполните бассейн, я немного поплаваю перед сном.

После этих слов Петю как ветром сдуло.