ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
День рождения Котова.
Четыре года и сорок восемь дней до конца света
16 июля 1984-го Р. Х. или 67-го года Новой Эры, как было предписано вести новое летоисчисление, Дима отмечал свой формальный двадцать второй день рождения. Формальный потому, что реально он прожил полных двадцать восемь — четыре там и ещё два здесь.
На вечеринку собрался полным составом «Невский факел», Петрушка и ещё какие-то полезные люди, которых пригласила Чебрикова. «Скажу, что кроме твоего дня рождения, у нас сегодня помолвка,— предупредила она.— Все видят, что мы живём внаглую; сейчас это не поощряется».
К семи часам гости начали подтягиваться. Поскольку Чебрикова велела «одеться поприличнее», Степанов явился в костюме и галстуке. Осипов и Лисовский, после недолгих раздумий, нацепили идеологически выдержанные футболки с эмблемой молодёжного фестиваля в Северной Корее. Было жарко, и Степанов поглядывал на них с завистью, вытирая украдкой пот со лба.
На чёрных волгах приехали несколько полезных гостей. Угощения были доставлены из горкомовской столовой по комплексному заказу. Лена сама не готовила, даже мытьё посуды было привычной котовской обязанностью.
Когда гости расселись, москвич Андрей Романов, начальник отдела Культуры ЦК ВЛКСМ, произнёс поздравление по поводу помолвки. День рождения как-то непонятно отошёл на второй план.
Только после того, как выпили по второй, зазвенели приборами, раскладывая салаты по тарелкам. В духовке, уложенные гармошкой, подогревались десяток сплющенных цыплят «табака». На плите варилась кастрюля с картофелем, который Дима с утра усердно чистил, а ещё больше — калечил.
Как выяснилось почти сразу, собравшиеся были не дураки выпить. Тосты неслись один за другим. Потом Лена врубила магнитофон и предложила танцевать. Под музыку британской группы «Смоуки» (запись с грампластинки фирмы «Мелодия») важные гости, сняв пиджаки, солидно пританцовывали и щёлкали пальцами.
Во время медленных танцев партнёром Лены неизменно оказывался Андрей Романов из ЦК ВЛКСМ. Ещё за столом Котов заметил, что они переглядываются, и теперь у него в груди бушевало пламя.
Позднее на столе сделалось пустовато и грязно, а гостям — скучно. Степанов клеился к зрелой даме, работавшей на телевидении, Петрушка прилёг в соседней комнате, Осипов и Лисовский смылись, не попрощавшись.
Сама собой возникла идея продолжить в ресторане. Расселись по машинам и выехали.
— Дима разве не с нами? — поинтересовался Андрей Романов, в машине которого сидела Чебрикова.
— Перебрал, наверное,— сказала Лена рассеянно.— Пускай поспит.
Но Дима не перебрал. Вернее, не до такой степени, чтобы из-за этого остаться дома. Просто о нём забыли. Его никто не звал, а напрашиваться самому в чужую машину не хотелось. Он сидел один за неприбранным столом и курил. В комнате появился Петрушка.
— В голове трещит...
Они расчистили место на столе, и Дима достал из серванта два прибора. Принёс кастрюлю с холодной картошкой, открыл шпроты. Выпили по рюмке, закусили, выпили ещё по одной.
— Чего спать завалился?
— Работы много. Систему «Маяк»... то есть, тьфу, тьфу!..— Петрушка похлопал себя по губам.— Эту... одну хреновину разрабатываем. Лучше не спрашивай.
— А я и не спрашивал...
В седьмом часу утра ввалился Степанов. Ночь он провёл в квартире той самой дамы с телевидения, к которой начал клеиться ещё за столом. Сюжет классический: муж в командировке. Об этом ему было сказано в машине, и тёпленькая парочка до ресторана не доехала. Теперь он примчался к Котову, чтобы составить себе алиби. То есть, он должен был прийти домой прямо с котовского дня рождения, пьяным, как положено.
Степанов достал из-за пояса две бутылки коньяка, сорвал пробку, принёс из кухни стакан, налил доверху, выпил. Выкурил папиросу. Налил ещё один, выпил.
— Лимончиком занюхай,— подсказал Петрушка. Они с Котовым так и просидели всю ночь за бессвязным разговором.
— Чебрикова не возвращалась? — поинтересовался Степанов, шумно дыша и перегрызая лимонную корку.
— Не возвращалась,— мрачно ответил Котов.
— Может, к себе поехала?
— Нет.
— Ну, тогда, старик, я не знаю. Не расстраивайся, зато у нас теперь на телевидении всё схвачено.
— «Зато» в каком смысле?
— Чего? — не понял Степанов.
— Ты этим словом что-то противопоставил. Типа того, что хотя твоя баба — шлюха, зато твою морду скоро будут показывать по телевидению.
— Ну, старик, зачем ты так,— Степанов похлопал приятеля по плечу.— Я про морду ничего такого не говорил.
Котов только рукой махнул.
Но вот защёлкал замок входной двери, и в комнату заглянула запыхавшаяся и раскрасневшаяся Лена Чебрикова.
— Вы ещё празднуете, молодцы какие!.. Дима, у меня в шкафу, за платьями, бутылка рижского бальзама и полусухое шампанское — я как знала, нарочно припрятала от гостей...
Никто не пошевелился. Но Чебрикова сама, продолжая болтать и суетиться, выставила на стол бутылки. Правильный Петрушка взял шампанское и отнёс его в морозильник.
— Сначала посидели в ресторане, потом гуляли, смотрели как разводятся мосты. Смотрели-смотрели, да так, сдуру, и остались на той стороне. Ночь, а народу — как на демонстрации. Все разошлись, а я присела на скамейку и заснула...
Чебрикова трещала, но на её слова никто не реагировал. Степанов доедал остатки салата, Петрушка сосредоточенно осматривал сургучную заливку на горлышке бальзама, Котов с деланным безразличием курил.
— А вы, значит, так и сидите...
Лена, наконец, ощутив двусмысленность своего положения, другим голосом произнесла:
— Пойдём, поговорим.
Котов вышел на кухню, сел и уставился в окно. Лена закрыла за собой дверь и прикурила сигарету. Руки у неё дрожали.
— Дима, ты что, мне не веришь?
Котов молчал.
— Я понимаю, тебе сказали, что мы с Андреем ушли. Ну и что с того? Там было душно, мы пошли погулять. Белые ночи. Я показала ему набережную, мосты... А говорили, между прочим, о тебе.
— Вали отсюда.
— Что?
— Верни ключи и пиздуй отсюда.
— Ты что, с ума сошёл? Я ведь могу разозлиться.
— Повторять надо?
Чебрикова растерялась. Она не могла сообразить, что именно знает Котов.
— Ну, знаешь, это хамство. Если тебе кто-то наговорил обо мне гадостей, то я не виновата.
— Я звонил в гостиницу. Ты была у него в номере.
Чебрикова села, прижала к глазам платочек и всхлипнула.
— Дурак! Я ведь для тебя это делала. Для твоего дурацкого ансамбля. Ты сам хотя бы пальцем пошевелил? Этот парень — в ЦК, он курирует молодёжные проблемы. А завтра... ты понимаешь, кем он может стать завтра?.. Ты думаешь, мне, мне это надо?..
Женские слёзы и упрёки действовали на Котова деморализующе. Теперь ему стоило большого труда изображать оскорблённое достоинство. Больше всего хотелось крикнуть что-нибудь в отчаянии и убежать.
— ...Сам-то ты любишь кататься на всём готовеньком. А если кто-то, кто тебя тащит по жизни, в говно ступил — ты уже для этого человека слишком чистенький.
Внезапно Лена опустилась на колени и прижала к губам его руку. Котов слабо дёрнулся, но она не отпустила.
— Прости, я сама не знаю, как это получилось... Всё было так противно... Я шлюха. Прости, Дима, прости, если можешь...
Котов посмотрел сверху вниз на её заплаканные глаза — и сдался.
Петрушка и Степанов молча сидели на своих местах. В утренней тишине квартиры они слышали всё от первого до последнего слова.
— Как там шампанское? — бодро поинтересовалась Лена Чебрикова.— Сева, тащи бутылку.
Хлопнула пробка, и все четверо выпили «за новорождённого».
— Чёрненького долейте в фужеры. Интересный вкус, правда? Музыку тихонечко поставим, совсем тихо... Дима, дай я тебя поздравлю... нет, не так, в губы...
С момента появления Лены в квартире прошло не более пятнадцати минут.
| 
