Глава десятая
КАК НАС УБИВАЛИ
Убивают и за меньшие деньги. Последующую неделю я скрывался — пьянствовал с Гусевым у Палыча, его родственника. Старый чёрт работал истопником в пустом, занесённом снегом пионерском лагере. Он хрипло смеялся, бегал в магазин и топил печку. Главной темой его разговоров были трубы, некоторые из которых будто бы полопались при старом истопнике от мороза. На территории высилась занесённая снегом окаменевшая куча угля, которую он долбил ломом и нагружал в вёдра. Он был убеждён, что мы скрываемся от милиции.
Гусев рассказал о своих похождениях «по ссылке «black». О записке, о том, как анализ крови подтвердил СПИД. Как он ходил разбираться в общагу и как его побили. Он умолчал о том, как засунул свою поганую ялду в Киру Берёзкину. За это я бы его убил и сжёг в печке, и он это понимал.
— Африканский континент, — говорил я, путаясь в мыслях, — инфицирован сплошь и рядом. В районах, расположенных ниже уровня моря… необходимо… чемодан армейского антидота. Странно, что ты этого не понимаешь.
— Это я понимаю, — отвечал Гусев. — Я же её не видел. Как это можно увидеть в тёмной комнате… Палыч, не пей из моей кружки!
— А, чего там, — отмахивался Палыч, — через водку оно не заразно. — Если б ты, Витёк, с китаёзой… ну, любовь и дружба… тогда бы имел эту… типичную мнемонию. От её можно быстро коньки отбросить, за неделю. А со спидом жить можно, оно не заразное.
— Ты откуда знаешь?
— Так ведь вот оно, радио. Не в каменном веке живём. Опять же газеты, журналы на растопку…
— Слушай, Гусев, — сказал я, — если ты сдавал анализ, тебя ищут. Есть статья за распространение, если ты инфицирован.
— Мне официально не предъявляли.
— Как же ты узнал?
— Услышал. Открыл кабинет, они как раз обо мне говорили. Типа, Гусев Виктор Иванович… пиздец котёнку.
— Да, попали мы с тобой.
— Сравнил… Да я бы на твоём месте вообще не переживал. Уехал бы куда-нибудь, и всё по новой. Для Кварцхавы эти тридцать семь штук как для Палыча пузырь водки. Палыч, ты бы за пузырь водки убил человека?
— Не…
— А искал бы?
— Не, было уже. Уходили за бутылкой — и с концами.
— Вот так.
Гусев, ходячий мертвец, утешал меня здоровенького, и мне хотелось тоже сказать ему что-нибудь хорошее. Я разлил водку в кружки.
— Ты тоже… не очень переживай. И по десять и по двадцать лет живут. А за это время придумают… вакцину. Я где-то читал, что она вот-вот уже… скоро.
И Палыч тоже бубнил в этом роде, что будто бы читал или слышал по радио, и все трое понимали, что это ложь — если и не во спасение, то во благо.
Выпив, мы бодрились и рассказывали смешное.
Дурея от водки и печного угара, не замечая смен дня и ночи, не следя за собой и зарастая щетиной, мы постепенно теряли связь с реальностью. А Палыч, который с нами жил как у Христа за пазухой, уже расписывал красоты летнего отдыха и осеннего грибного сезона.
Пару раз Гусев ездил на станцию звонить Берёзкиной. Она посылала его матерно и бросала трубку.
К концу недели у нас закончились деньги. Палыч заметно погрустнел. Мы собрали последние и устроили отвальную. Гусев вызвался поехать за выпивкой. Вернулся сияющий. Он узнал главное: Берёзкина проверялась, и у неё всё в порядке. А когда проверяют на триппер, проверяют на всё сразу. И у неё всё в порядке.
Мы напились как никогда, до чёртиков. Гусев признался, что твёрдо намерен застрелиться или как-нибудь ещё… Мы оба плакали.
На другой день, а это была суббота двадцатое марта, нас разбудил встревоженный хозяин. Я подумал, что лопнули трубы.
— Баба сюда какая-то идёт! — прохрипел Палыч мне в лицо.
Я выглянул в окно и протрезвел. Схватил Гусева за воротник и тряхнул:
— Берёзкина идёт!
Гусев затравленно взглянул, зарылся в ватник и отвернулся к стене. Прятаться с головой под одеяло не лучший выход из положения. Но мне не хотелось принимать удар на себя, и я тоже притворился спящим.
Послышались голоса, дверь скрипнула. Палыч, видимо, не желая быть свидетелем душераздирающей сцены, ускрипел по снегу куда-то в сторону корпусов. Двинулся стул, качнулся стол, звякнула неприбранная посуда. Забулькала жидкость, я напрягся. Чиркнула зажигалка, запахло дымом.
— Какой детский сад… — негромко проговорила Берёзкина.
Я резко обернулся и принял сидячее положение. Гусев вздрогнул всем телом, но не пошевелился. Кира, несомненно, только что выпила. Она курила и молча смотрела на меня. Мне сделалось страшно.
— Они уже знают, где я?..
— Нет, — проговорила Берёзкина.
— А ты… Что-то случилось?
— Случилось. Кажется, я его убила.
Гусев повернулся, в ту же секунду ему стало плохо, и он, зажавши рот рукой, выбежал блевать на снег. Мы сидели, не произнося ни звука, пока он не вернулся. Короткая мысль о том, что меня теперь некому убивать, успела прокрутиться в голове раз семьсот.
— Зачем?..
— Ни за чем. Случайно. Он сказал, что застрелится и взвёл курок. А я толкнула под руку, и он выстрелил.
— Почему… застрелится?..
— Не знаю. Чтобы я с ним жила.
— Погоди, — сказал я, — а ты точно знаешь, что он умер?
— Ну конечно… Пистолет выстрелил ему в голову.
— Дай трубку.
Я набрал номер Кварцхавы и, после нескольких гудков, раздался его голос:
— Да. Говорите!
Это услышали все, и я надавил сброс.
— Результат положительный, — констатировал Гусев. — Кира, он живее всех живых. Шлёпнуть олигарха не очень просто. И патроны у него наверняка были фальшивые… Можешь возвращаться.
— Холостые… — пробормотал я машинально, однако в голове у меня крутилось другое слово, произнесённое только что Гусевым. Я посмотрел на него внимательно и сказал очень серьёзно: — Вспомни точно и скажи мне слово в слово то, что ты услышал в кабинете врача.
— Врача?..
— Да, врача. По поводу результатов анализа.
— Я же говорил… Она сказала «результат отрицательный».
— Идиот… — прошептала Берёзкина.
— Что же это значит по-твоему? — сказал я спокойно, потому что сил давно уже не было.
— Ну, отрицательный… Плохой значит.
— Телегин, ты тоже можешь возвращаться, — устало заметила Берёзкина и налила водки себе в кружку. — Все можем возвращаться. Простит он эти деньги, я договорюсь…
В этот день мы не вернулись в город. Мы катались с горок, жарили шашлыки и остались переночевать у Палыча в последний раз.
Утром Киры уже не было.
Гусев вышел пописать, но тут же вернулся. Лицо его было белее снега. Я бросился к окну и ногтём проскрёб в инее лунку. Наш домик окружали какие-то люди с автоматами. Вдалеке стоял чёрный автомобиль Кварцхавы. Я был уверен, что он смотрит на нас из-за тонированного стекла.
Гусев налил себе полную кружку.
Звякнуло и разлетелось стекло, по каменному полу покатилась граната.
Давясь и проливая, Гусев стал пить. Я зажал уши ладонями и зажмурился.
| 
