Глава одиннадцатая
ЗЮСКЕВИЧ ИГРАЕТ ПО-КРУПНОМУ
Барабанщик ударил по тарелке, всё стихло, раздались аплодисменты. Снова откуда-то появился Зюскевич, заметно посвежевший. Наверное, проглотил секретную таблетку. Он был в другом костюме и беспрестанно задавал вопросы, словно только что вылупившийся на свет цыплёнок.
Оркестр разошёлся на перерыв, на сцене начался шоу-балет под фонограмму. Гусев и Берёзкина приблизились с разных сторон к столику одновременно. События вдруг начали развиваться столь стремительно, что я, если бы имел на голове шапку, крепко бы за неё ухватился. Я уже ничему не удивлялся и ни о чём не задумывался.
— Фу, совсем запарилась, — Берёзкина осушила бокал минералки. — Где мои семнадцать лет… Миня! Ты же уехал!..
— Сначала уехал. Но после почувствовал себя хорошо и вернулся.
— Слишком хорошо. Какой-то ты подозрительно гладкий и трезвый. Неужели съездил домой, помылся и переоделся? Как будто вдруг помолодел. Миня, ты не должен молодеть, мне это не идёт.
— Кира, — произнёс Зюскевич, — я могу вернуть тебе молодость.
Я поверил ему сразу. Потому что разговор уже был.
Берёзкина — потому, что слишком хорошо его знала.
Гусев не поверил.
— Это можно сделать сейчас, сегодня ночью. Условие только одно: ты снова выходишь за меня замуж и хранишь верность.
Кира присела, выпила второй бокал минералки и сказала без тени насмешки:
— Подробнее.
— Это моё открытие… за которое будто бы могут дать Нобелевскую премию. Я изобрёл машину времени.
А мы и так всё поняли.
— Ты покажешь её? Прямо сейчас?..
— Нужно спуститься в лабораторию. Здесь, не очень далеко.
— Ещё подробнее.
— Ты наденешь комбинезон, такой особенный, состоящий из сигнальных устройств… Сядешь в кресло… ну, просто как в парикмахерской, под феном. Только это не фен… Я всё включу, и ты вернёшься туда… в восемьдесят четвёртый. Тебе будет двадцать четыре.
— А тебе?
— Я подожду.
— Долго будешь ждать?
— Нет, не долго. Там для тебя пройдёт двадцать лет, а здесь — одно мгновение.
— Погоди, ты хочешь сказать, что я сяду в это твоё кресло… и встану с него — ничуть не изменившись? Тогда лучше в парикмахерскую.
— Я думаю, через двадцать лет ты на многое посмотришь совсем иначе. Станешь мудрее, многие вещи покажутся…
— Ты что, дурак? На хрена мне мудрость? Я хочу быть красивой, молодой и счастливой!
— Счастливым и мудрым быть нельзя, — отметил Гусев. — Понятия взаимоисключающие.
— Живи как хочешь, — сказал Зюскевич. — Со второго раза может получится так, как ты мечтаешь.
— Со второго раза… Может и получится. Я согласна!
— Что согласна?
— Ну это… То, что ты сказал. Снова стать молодой. А потом выйду за тебя замуж. И буду век тебе верна, честное пионерское. Или даже раньше. Ну, как только созреешь. Не могу же я выйти замуж за октябрёнка, этого не поймут.
— Лучше я подожду здесь. Там… вообще не надо знакомится.
— Как скажешь.
— Ещё надо будет позвонить в одно место и сказать пару фраз. Но это потом, в девяносто четвёртом. Важно не забыть.
— Что значит «потом в девяносто четвёртом»?
— Одного раза вам покажется мало.
— Почему?
— Ежу понятно.
— Как скажешь.
— Едем?
— Погоди, погоди. Я так не могу. Я боюсь. Пускай они тоже… — Кира посмотрела на меня и Гусева. — Пускай тоже грызут молодильные яблоки. Места есть, или к мастеру надо записываться?
— Я позвоню, для вас подготовят три места.
— Мальчики, не трусьте, вы видите, женщина готова на всё. Мишаня, этим двоим не надо на тебе жениться?
Зюскевич отвернулся и сообщил по телефону какой-то Анечке, что нас будет трое. Спрятал трубку и подбодрил нас улыбкой:
— Всё будет в порядке.
А мы были пьяные и ничего не боялись.
| 
