Глава девятая
JE T'AIME. MOI NON PLUS
Гусев и Телегин досмотрели кино, вышли на улицу Петра Лаврова и молча побрели по бульвару. Денег у обоих не было ни копейки, и как развлекать себя дальше, они не представляли.
— Надо башлей надыбать, — сказал Гусев.
— На что?
— Проститутку снять или хотя бы нажраться. Так жить нельзя.
— А сколько надо?
— Кажется, четвертной. Это если на Московском вокзале.
— Четвертной… — повторил Телегин. — Ты хоть помнишь, что такое четвертной? На двоих — вообще полтинник. Не реально.
— Так чего делать?
— Чего-чего, подрастать. Вырастешь, женишься, будешь свою жену трахать… даром.
— Когда вырасту, мне и без жены любая даст. Блин, какой был секс, какой секс! Если секса не будет — я эту падлу раздавлю, — Гусев покатал пальцем мягкий шарик, спрятанный за ухом под кожей. — На фиг это всё надо.
— Что значит раздавлю? Не имеешь права, нас трое, в конце концов.
— Трое. А что эта третья из себя целку строит? Тоже мне недотрога, восемь раз замужем. И мы ей вообще-то не чужие…
Телегин, как всегда в ситуации этого вечного треугольника, почувствовал уколы ревности.
— Не восемь, а четыре.
— Я не понял, Теля, ты её защищаешь?
— Нет. Она, конечно, ведёт себя неправильно, могла бы отнестись по товарищески. «Расслабиться и постараться получить удовольствие».
— По товарищески можно и без удовольствия.
У метро «Чернышевская» постояли в раздумье, греясь у входа тёплым воздухом.
Телегин задумался.
— Если поднапрячься и если повезёт, можно достать больше, чем полтинник… — заговорил он, припоминая один случай. — Есть одно место…
— Давай, давай, рассказывай, — оживился Гусев. — На любое дело подпишусь.
— Помнишь, в конце девяностых ломали дом. На углу Надежденской и Сапёрного переулка.
— Допустим.
— Тогда рабочие нашли в стене свёрток. А в свёртке два килограмма золотых монет царской чеканки. В городских новостях был такой сюжет. Потом ещё ходили разговоры, что им ничего не дали, поскольку они нашли не сами по себе, а на работе.
— Какая квартира?
— Сорок пять.
— Как же ты номер запомнил? Ах, да… И кто там живёт?
— Откуда я знаю. Дом ломали на капремонт, уже выселенный.
— Пойдём, узнаем, тут рядом.
— «Между окнами гостиной комнаты в стене, под обоями, шпоном и штукатуркой в капитальной стене отсутствовал кирпич. Удивительно, что прежние, не один раз сменившиеся хозяева квартиры, вешали на это место часы или картины, всякий раз высверливая дыру и вбивая пробку буквально в нескольких сантиметрах от тайника. Возможно, что легко определяемую на простукивание пустоту в стене они относили к строительному браку и вбивали крепления в более надёжный участок».
— Ты это наизусть? А, ну да.
— Между окнами на уровне часов или картины.
— Без проблем. Интересно, кто там живёт?
— Кто бы ни жил, надо попробовать договориться и поделить.
— А, всё равно, я по любому готов. Договориться или не договориться…
— «По любому» я не согласен. Ты вообще-то что имеешь в виду?
— Да ладно, ничего, не ссы. Ты представляешь, сколько одна монета может стоить?
— Где ты её продашь?
— На Рубинштейна, возле скупки. Там искать никого не надо, жуки сами подходят. Особенно если ребёнок, сразу видно, что спёр из дома. Им такого легче всех облапошить.
— Я вижу, у тебя опыт в этом деле.
Дом и квартиру нашли сразу. Из двора-колодца в окнах ничего не видно. Даже свет люстры — то ли есть, то ли нет. Во дворе помойные баки и пикет милиции. Грязная парадная с обугленными почтовыми ящиками, седьмой этаж без лифта. Выше только забитый гвоздями чердак. Дверь с глазком; надо сразу показать что-то убедительное. За дверью едва слышно играла музыка — радио или телевизор…
— Возле ящиков валялись бумажки, — вспомнил Телегин.
Спустились, нашли затоптанное повторное извещение с надписью «несущ. адрес». Отряхнули, исправили несуществующий на тот самый. Главное войти, потом можно уболтать. Кто откажется от денег.
Позвонили.
Открылась дверь, музыка стала слышна более отчётливо. Полузапрещённая из-за своей двусмысленной эротичности песенка Je T'Aime. Moi No n Plus — «Жетем». В дверях — женщина средних лет. В халате, с бокалом в руке. Ничего особенного, так, рыхлый домашний хомячок, изнывающий от скуки.
— Вам кого, мальчики? — произнесла дама и покачнулась.
— Вам извещение.
— Кто-то умер? Муж?
Дама сделала глоток из коньячного фужера.
— Нет… Кажется, бандероль.
— Пройдите.
Гусев и Телегин зашли в прихожую, увидели на вешалке запредельно дорогую женскую шубу и мужские тапочки. Хозяйка взяла извещение вверх ногами и долго на него смотрела при свете бра.
— Прочтите, -она протянула Гусеву бумажку, — ничего не вижу. Без очков ничего не вижу. А очки… ну их.
— Смирновой Ирине Сергеевне. Ценная бандероль. Главпочтамт…
— Что? Какой ещё Смирновой. Я Гольданская. То есть, это по второму мужу. Теперь я… Не важно. Вы почту разносите?
Дети-оборотни уже более или менее сообразили что к чему. В первую очередь то, что хозяйка одна, сильно выпивши и ничего не видит без очков.
— Подрабатываем, — сообщил Телегин. — Студенты.
— Хотите выпить?
— Вообще-то работать надо…
— Успеете. Раздевайтесь.
Оборотни сняли куртки и обувь.
— Проходите. Мелкие вы какие-то. Мелкий студент пошёл… Где вы студенты?
— На журфаке.
— А! — вскликнула дама. — Я там всех знаю! Кто декан?
— Зазерский Борис Семёнович, — вспомнил Телегин. Когда учился он сам, Зазерский был уже ректором.
— А! Бобочка! Я его знаю! Такой дурашка!.. Нет, это я так, шучу. Мальчики, вы только хорошо учитесь. Не обижайте Бобочку. То есть, Бориса… э-э…
— Семёновича, — подсказал Телегин. — Не волнуйтесь, мы самые лучшие.
— Хорошо. За это и выпьем. Сядьте, не мельтешите. Сюда, сюда. Нет, ты погоди, возьми вон там два фужерчика. Ага. А ты наливай.
Пить коньяк детям нельзя, это они понимали как взрослые. Организм может не правильно понять. Кроме того, было похоже, что в интимном свете импортного торшера наклёвывается нечто гораздо более заманчивое…
— За знакомство. Меня зовут Людмила. Можно просто… Людмила. Господи, я так и сказала. Можно без отчества! Выпьем за знакомство.
Не сводя глаз с задравшегося края халата, под которым виднелась кружевная комбинация, дети-оборотни чокнулись и выплеснули коньяк на ковёр. Довести дамочку до кондиции а потом спокойно обчистить тайник — плёвое дело. Но ещё раньше следовало воспользоваться дарованным судьбой шансом, стечением обстоятельств, случайным сближением, какое может прийти в голову только во время эротических фантазий, близких, уже очень близких к кульминации…
— Как вас зовут, студенты?
— Виктор.
— Александр.
— Сергеевич? Пф-ф!
— Именно. Угадали.
— Тогда за знакомство. То есть, опять. Тот раз не в счёт. Налили… Эй, Пушкин, налили! …И чокнулись.
Снова выплеснули на ковёр, глядя теперь, словно удавы, на обнажившееся плечо.
— Извините, — Людмила поправила халат. — Не надо смотреть. Вы ещё молоды. — Она потянулась к проигрывателю и переставила иглу на начало. Снова понеслась приторно-сексапильная мелодия «Жетен».
Налили и молча выпили. Все трое.
— А хотите, смотрите. — Людмила нарочно приспустила с плеч халат и кокетливо поиграла плечами. Её грудь колыхнулась.
Медленно поднявшись с кресел и обойдя столик с двух сторон, дети сели рядом с хозяйкой на диван — слева и справа. Четыре руки, словно щупальца, жадно потянулись к телу. Людмила вдруг откинула голову, прикрыла глаза и задышала. Два обезумевших, дрожащих от нетерпения сперматозоида, принявших облик четырнадцатилетних мальчиков, принялись раздевать готовую на всё женщину, не веря ещё своему счастью.
Минуло не более часа. Теперь уже все трое лежали голые на разложенном диване.
— Ну вы даёте, мальчики, — с трудом проговорила хозяйка. — Где, вы говорите, учитесь? На филфаке?
Мальчики, совершенно обалдевшие от пяти или шести оргазмов, молчали, как слепые котята уткнувшись лицами в её тело. Ощущения, полученные от секса с настоящей женщиной, так не были похожи на жалкое брызганье, которое достигается путём самообслуживания.
— Или на юрфаке? Факе! Ха-ха-ха! Вот почему! Факе-факе!.. Но вы не думайте, я скромная. Я так первый раз… сразу с двумя. Потому что меня муж бросил. Взял и уехал в командировку. Разве так поступают с молодой и красивой? Я без этого не могу, я привыкла. О-о…
Щупальца, порядком ослабшие, зашевелились. Золото из простенка никуда не денется. А когда он ещё представится такой случай? Лет через пять? Через десять? Заполучить такое в седьмом классе… Они решили брать всё, до конца и впрок, пока дают.
— Давай так, — прошептал Гусев, вспоминая экранное порно и изобретая новые позиции. — Нет, перевернись на живот. На коленках. Ты там, сзади. О-о…
И пластинка, уже порядком заезженная, снова играла мелодию, сопровождаемую более чем натуральными вздохами.
Но не успела песня «Жетем» прокрутиться в очередной раз и до середины, как случилось нечто немыслимое.
Вспыхнул верхний свет.
В дверях стоял одетый в запорошённую подтаявшим снегом дублёнку и меховую шапку мужчина кавказской внешности.
Не сводя с мужа мгновенно протрезвевших округлившихся глаз, Людмила высвободила рот, вильнула задом, натянула на себя прибившееся к стенке одеяло, облизнула губы и внезапно прошептала:
— Насилуют…
Кашлянула и выкрикнула изо всех сил:
— Насилуют! Помогите!!!
Кавказский муж бровью не повёл. Только сказал хрипло:
— Давно стою. Минут десят. Музыку слушаль. На вас смотрель…
Тут Людмила с невероятным проворством шмыгнула к дверям, пробежала на четвереньках у мужа под ногами и хлопнула туалетной дверью.
— Вызывайте милицию! — закричала она страшным голосом. — Он убъёт меня!!!
— Нэ надо милиция, — сказал кавказский муж с некоторой даже печалью в голосе. — Нэ принято у нас так. Сейчас её убью, потом вам яйца отрежу. Яйца свои будете кушать. Скушаете, домой пойдёте, жить будете.
Он вышел, запер комнату на ключ и принялся ломать дверь в туалет. Дверь была добротная, дубовая и открывалась наружу, поэтому какое-то время ещё было. Телегин схватил с тумбочки телевизор «Горизонт» и, разбежавшись, бросил в окно.
Телевизор разбил оба стекла и повис на проводах — сетевом и от коллективной антенны. В комнату ворвался морозный воздух. Голые мальчики вскочили на подоконник и закричали во двор:
— Убивают! Убивают! Спасите! Убивают!..
Стоявшие возле машины «ПМГ» милиционеры подняли головы. Через минуту замок квартиры отстрелили из табельного пистолета «Макаров». На мужа надели наручники и увели. Дети смогли одеться, но были в шоке и долго не могли говорить. Несколько позже за ними приехали родители. Подслеповатая Людмила, накинув халат, бойко объяснялась с милиционерами, называя детей, одетых в школьную форму, молодыми людьми, студентами-юристами, которые зашли исключительно по делу. Милиционеры смотрели на неё хмуро и вопросов не задавали.
| 
