Глава семнадцатая
У КИРЫ СИЛЬНЫЕ РУКИ
— Можно пшикнуть из баллончика, — говорил Гусев, раскрасневшийся от водки. — Такой баллончик уже можно достать. Импортный. Я, кстати, еду в загранку. Ну, то есть на Кубу, какая это загранка. У нас этих сигар по шестьдесят копеек завались. В сша (он так и произносил — слитно, как одно слово), между прочим, пять долларов за штуку. А кроме сигар там больше ничего нет. Ром этот… «Гавана клаб». Хуже одеколона. Шварц… блин, Кварц договаривается. По комсомольско-молодёжной линии, по обмену.
— Гастроли на Кубе? — понял из всего этого многословия Телегин. — Когда?
— В том-то и дело. Не успеем. Когда вернусь, всё сделаем. Можно эфиром. Или, на крайняк, дать чем-нибудь по башке.
— Гусев. Я не хочу. Я Берёзкину больше пальцем не трону. Если уговорим… другое дело.
— Ты что, дурак? Она же невменяемая. Она человека убила. А что с тобой она сделала… Тогда. А я видел.
Гусев показал, будто его рвёт, но на его рык обернулась, нахмурившись, только одна уборщица.
— Всё равно. Буду уговаривать. Пальцем не трону. Договоримся, цивилизованные люди.
— Адвокат мог бы… Они умеют на что давить. Но если мы начнём рассказывать адвокату всю лабуду…
— Я сам поговорю. Не веришь в силу моего художественного слова?!
— На миллион слов один парень с бритым затылком.
— Фашист.
— Короче, Теля. Дело обстоит так. Твоя и моя жизни в яйце. Яйцо у Берёзкиной в руке. Она сильная. Одно движение… и прощай молодость. Тебе это надо? Я скоро уеду. Команданте Фидель ждёт меня на острове свободы. А ты здесь… думай, думай хорошенько, что ты теряешь. Что можешь потерять. И хватит об этом. Пойдём отсюда.
— Куда.
— Поедём в кабачину. Закусим, дерябнем водочки по-человечески. Где «Сталин»? Совок поганый…
В ресторане Телегин исподволь расспрашивал Гусева про Таню Овсеенко. И тот понял, что когда он вернётся, всё будет сделано как надо.
| 
