Глава двадцать четвёртая
ФАКТОР НЕОЖИДАННОСТИ
В среду шестого марта Телегин снял трубку и услышал взволнованный голос друга:
— Теля, порядок, она согласна!
— Когда?
— Завтра, завтра!
— Во сколько?
— Шестнадцать тридцать. Ровно в три встречаемся на Финбане.
— В шесть у меня поезд. Восьмого марта я должен быть в Хохляндии, она встречает.
— Не ссы, будешь. На свиданке рассиживаться не дадут.
— Так ты решил… силой?..
— Достал ты меня, писатель! Уговаривай. Я не против, я подожду, постою в сторонке. Только после сам будешь отнимать, когда она всё поймёт и приготовится. Она, между прочим, мастер спорта по плаванью. У неё рука как весло. Огреет — уже не встанешь.
— Ладно, ладно, не кипятись, звезда поп. Уговорил уже, убедил. Обезопасим любой ценой. После вытащим.
— Конечно, вытащим.
— И денег дадим. Пусть живёт как человек.
— Да кто же против? Всё! Давай обговорим самое главное. Нам надо её обезопасить буквально на минуту. Такого снотворного, чтобы подействовало сразу, такого нет.
— Что же есть?
— Есть флакончик эфира. Если неожиданно приложить к лицу платок, человек, испугавшись, что его душат, рефлекторно вдыхает. С первого вдоха ты уже не боец, а со второго и третьего плавненько так улетаешь. Я на себе пробовал. Главное — неожиданно и крепко взять за руки.
Телегин понял, что держать за руки придётся ему.
— Смотри. Ты говоришь «покажи руки», а я захожу сзади. Ты держишь и смотришь в глаза, говоришь что-нибудь важное. У меня платок метр на метр… ну, то есть большой. Обливаю эфиром — и в морду. Потом режу. Имей в виду, держать надо крепко.
— Нас самих могут за это… привлечь.
— За что! Как она объяснит! Да она под пыткой жаловаться не будет. Сама разберётся.
— Она сильно переменилась. Она может так разобраться, что нам вообще не жить.
— Плевать, потом хоть трава не расти. Уболтаем, умаслим. В ножках будем валяться.
— Ладно. Буду держать. Сегодня с гантелями позанимаюсь.
— Бритву возьми. Спрячь в подкладку. Лезвие. Лучше импортное. «Нева» ненадёжна. Я возьму, но и ты тоже возьми. Ты будешь держать, а я — резать. Понял?
Телегина передёрнуло, он нервно выкрикнул «да! да!..» и бросил трубку.
На другой день без четверти три оба уже стояли на месте встречи и обговаривали последние детали. Был ясный солнечный день, с крыш капало, лёд на Неве ещё не тронулся.
Итак, они трое сидят в гостевой камере за столом.
Т е л е г и н. Наколку сделала?
Б е р ё з к и н а. Нет.
Т е л е г и н. Покажи руки.
Телегин держит за руки, Гусев обходит стол и прикладывает к лицу Берёзкиной платок с эфиром. Она теряет сознание. Гусев достаёт лезвие, делает аккуратный надрез и вынимает капсулу. Затем они заклеивают ранку пластырем, приводят объект в чувства и уходят. Телегин мчится на вокзал, навстречу своей любви; Гусев успевает на репетицию новой программы. Всё.
В половине четвёртого они сдали на вахте паспорта, в четыре поговорили с охранником и остались в камере для свиданий вдвоём. После воли и сверкающего на солнце льда темно и жутковато. Пришёл местный врач, пожаловался, что подследственная ничего не ест. Катает шарики хлеба, да пьёт немного чая. Друзья обещали поговорить и повлиять.
В шестнадцать тридцать к ним запустили подследственную.
Щёки впалые, бледные, волосы обрезаны до ушей и зачёсаны назад, глаза равнодушны ко всему.
Друзья поднялись и, расставив руки, с улыбками шагнули ей навстречу.
— Стоять, — слабо произнесла Берёзкина. — Сели на место. Оба.
Друзья сели. Кира — напротив.
Это ничего. Пока всё шло по плану. К тому же объект находился явно не в лучшей своей физической форме.
— Она слабая, тормознутая, — зашептал Гусев в самое ухо Телегина, — чего тянуть, давай сразу…
— У вас две минуты.
— Почему две? — Гусев заволновался. — Мы на час договорились, заплатили этому вашему… вертухаю!
— Полторы.
Оба поняли, что через полторы минуты Кира встанет и уйдёт отсюда. И они запаниковали. Гусев стал отворачивать в кармане пиджака флакон с эфиром. Сразу запахло зубоврачебным кабинетом. Телегин понёс какую-то несусветную чушь о недопустимых нормах гигиены в местах содержания заключённых.
— Я беседовал с вашим фельдшером, этим… забыл, неважно. Он говорил, что у тебя воспалилась татуировка. На руке, на запястье… э-э… слово какое-то, будто бы нецензурное… череп или бабочка… Это правда?
Кира всё поняла и улыбнулась. Покорно засучила рукава, положила на стол перед собой руки, ладонями вверх. Телегин положил руки на её ладони и сжал запястья. Они смотрели друг другу в глаза, и в эту секунду Телегин тоже всё понял. То, что она всё знает, и они, может быть, вообще отсюда не выйдут.
Тем временем Гусев обошёл стол, встал у Киры за спиной и вылил эфир в платок.
Продолжая спокойно улыбаться, Кира сжала запястья Телегина, развернула внутрь и внезапно ударила рукой об руку. Телегин ахнул и отпустил. В это мгновение Гусев прижал к её лицу мокрый платок. Резко выдохнув, Кира вырвала и отшвырнула платок, встала, взяла голову Гусева и, словно баскетбольный мяч, шарахнула о стену камеры.
По щербатой стене разбрызгалась и потекла кровь. Гусев, слабо цепляясь руками, начал сползать.
В это мгновение Телегин, успевший подойти сзади, набросил платок на шею Берёзкиной и затянул. Кира ударила его затылком, ещё и ещё, разбив ему рот, сломав скулу и переносицу, затем осела и ослабла.
Оба они повалились на пол.
Телегин захлёбывался от крови. Он не ощущал боли и не осознавал действительности. Он продолжал затягивать платок, лёжа на полу и не чувствуя онемевших пальцев.
Когда запах эфира выветрился и сознание к нему вернулось, он встал на ноги и крикнул охранника. Верхняя губа висела на ниточке, уцелевшие кое-где зубы придавали его лицу вид растленного черепа.
Телегин вывернул себе ухо и обмотал вокруг головы, через разбитый нос, ленту пластыря. Теперь ухо не могло защитить спрятанную под кожей капсулу. На глазах появившегося в дверях вертухая несколько раз изо всех сил ударился головой о стену. В голове со скрежетом провернулось, всё кончилось, стало тихо и покойно.
| 
