Глава двенадцатая
В БУДУЩЕЕ В ОБЕЗЬЯНЬЕМ КОНТЕЙНЕРЕ
В апреле 1994-го Зюскевичу было двадцать пять лет от роду. Ничего до этого, кроме лаборанток, сослуживцев, с которыми пил спирт, экрана и клавиатуры он не видел. Он видел только Киру Берёзкину — часто по телевизору и ещё однажды на дне рождения у проректора. Это случилось год назад. С тех пор он повсюду встречал её, стоя с цветами. А вокруг неё толпились угодливые красавцы — все шире в плечах и на голову выше Зюскевича. Но он не отчаивался и однажды был вознаграждён: Кира сама подошла к нему и пригласила к себе в гости. А отпустила только утром. В этот рабочий день Миня опрокинул в лаборатории ртуть, и рабочие в химзащите неделю вскрывали пол.
Под Новый год он получил немыслимую премию от ВПК и подарил Берёзкиной кольцо с бриллиантом. Умолял выйти замуж. Она изредка допускала его к телу, не отвечая ни «да» ни «нет».
В январе Зюскевича перевели в охраняемую лабораторию, расположенную в недостроенной ещё до войны ветке метро, и прибавили зарплату. Вскоре он въехал в хорошую, обставленную трёхкомнатную квартиру. Под окном стоял новенький «Москвич».
Миня всё ещё числился в своём НИИ, но работал только над одним проектом — тем самым. Его никто не дёргал, не торопил, но щедрые авансы говорили о многом и обязывали. Кое-что стало получаться.
Сегодня утром ему позвонили из клиники (Кира исправляла прикус после неудачного визита к стоматологу). Дежурный врач сообщил, что у пациентки случилась критическая реакция на наркоз, что она в коме. Зюскевич бросился к своей машине и помчался на всех парах по Выборгскому шоссе. На 75-м километре фура отрезала от него эскорт негласной охраны. Его остановили и пересадили сначала в автобус, затем в электричку. Сказали, что с Кирой всё в порядке, дали поговорить с ней по телефону. Он всё понял и был послушен. Когда они приближались к Питеру, над местностью начали кружить вертолёты. Потом Зюскевича посадили в микроавтобус без окон и привезли в особняк, спрятанный за высокой стеной. Его провели в богатую комнату с мерцающими экранами мониторов, накрыли изящный столик, извинились за причинённые неудобства и попросили ждать.
Для того, чтобы он в нужное время оказался в этой комнате, умерли шестеро.
Ждать пришлось не долго. В комнату вошла красивая высокая и худощавая женщина средних лет; в халате, с головой обмотанной полотенцем. Она была влажная и от неё приятно пахло. Она села в кресло, закинула ногу на ногу, поправила халат и прикурила.
— Извините, что так вышло, — сказала она. — Для соблюдения всех приличий и условностей нет времени. Меня зовут Вера Алексеевна. Вы работаете на военно-промышленный комплекс. Я работаю на президента. Независимо его от имени и фамилии на данный период времени. Если кто-нибудь из военных не подчинится или подумает не подчиниться нашему президенту, который является также и главнокомандующим, мы его уничтожим. Мы действуем исключительно в интересах и во благо нашего государства. Вы хотите что-то сказать?
Зюскевич надрывно закашлялся.
— Выпейте рюмку коньяка.
Зюскевич послушно выпил.
— Итак, от вас требуется не много; сегодня вы сможете вернуться к прежней жизни, позабыв обо всём, что случилось. Что умеет делать ваша машина?
— Какая машина? — прошептал Зюскевич.
Вера взяла пульт, и на экранах появились картинки. Вот Кира Берёзкина стоит у окна в своей палате. Вот операционная, ярко освещённый стол, сверкающие инструменты. Всё готово для работы. А вот пыточное кресло и сидящая в нём изуродованная женщина. Другая женщина, старая запись. Срабатывает монтажный эффект, создаётся последовательность: Кира — операционный стол — изуродованная пытками.
— Да, я всё понял, — задыхаясь заговорил Зюскевич. — Машина существует. Она там, в главной лаборатории, в метро… Но она не может…
— Сядьте. Теперь выпейте ещё и спокойно скажите, что она может, а чего не может. Спокойно, молодой человек, спокойно. Никто никого не режет. Завтра, в вашем присутствии, если вы того захотите, ей исправят прикус. Выпили? Теперь говорите. Говорите о будущем, прошлое меня не интересует.
— Мне удалось отправить на десять лет в будущее неодушевлённый предмет, затем насекомое… И ещё, совсем недавно, нескольких кроликов и обезьяну.
— Она вернулась?
— Обезьяна? Да… она вернулась. Она пробыла там более часа. В контейнере.
— Год? Какой год?
— Каждое двадцать пятое февраля с шагом в десять лет.
— Именно двадцать пятое февраля?
— Да, в ночь с двадцать пятого на двадцать шестое. Это… личное. Её день рождения…
— Двадцать шестое февраля. — Вера задумалась. — Это важно. Об этом мы поговорим во вторую очередь. Итак, десять лет. Если они на правильном пути, десяти лет им хватит. Двадцать, тридцать — рискованно. Через двадцать всё может измениться. Отлично, десять лет это то, что нужно. Вы поместитесь в этот ваш обезьяний контейнер?
— Простите… что?..
— У нас мало времени. Теперь говорите только «да» или «нет». Если не можете говорить, объясняйтесь знаками. Повторяю: вы поместитесь в контейнер?
Зюскевич взглянул на экраны и кивнул.
— Вы сможете выполнить небольшое поручение и вернуться?
— Да…
— Вы сможете взять с собой оттуда ампулу с лекарством?
— Нет…
— Вы сможете ввести лекарство себе в кровь и вернуться?
— Да…
Да. Вера выдохнула и откинулась в кресле. Три… нет пять секунд на релаксацию. Всё. Главное позади, поехали дальше.
— Продолжим. Можете говорить так, как вам удобно. Сколько пройдёт времени здесь?
— Нисколько. Условно говоря, мгновение.
— А если вы пробудете там сутки или больше?
— Это не имеет значения. Сутки, год или десять лет.
Вера принялась грызть ногти, но опомнилась. Сняла с головы полотенце, встряхнула головой, распустив волосы. Миню снова обдало приятным запахом.
— Меня интересует событие, случившееся чуть более месяца назад.
— Это не реально.
— Но если вы отправите кого-нибудь в это время из две тысячи четвёртого?
— То есть… Кого?.. Там? В две тысячи четвёртом?
— Разумеется. Ведь это возможно сделать там, в две тысячи четвёртом?
— Да… возможно, я полагаю… это было бы интересно. Мы только начинаем, машина работает в экспериментальном режиме. Через десять лет… Да, это было бы интересно! Конечно. Потрясающая идея.
В Зюскевиче проснулся дух учёного-экспериментара, глаза его загорелись. Вера налила ему и себе по рюмке коньяка.
| 
