Глава шестнадцатая
ПАРАДОКСЫ ВРЕМЕНИ
Едва Зюскевич вошёл в лабораторию, следом влетел его начальник генерал Лядов.
— Где вы были?! — прохрипел он, задыхаясь.
— С каких пор я должен отчитываться, где бываю?
— Вы прекрасно знаете, что ваша работа имеет государственное значение.
— Я не продавал секретов.
— Вас пытались охранять, с вами пытались связаться!
— Мне позвонили… будто бы из больницы, где находится моя невеста… Кто-то зло пошутил, и я поехал. Машина сломалась. Я дозвонился до больницы, пересел в электричку и вернулся.
Генерал вытер платком лицо. Было похоже, что его тоже здорово нахлобучили. А кто может нахлобучить технаря-генерала? Спецслужбы…
— Работайте, Зюскевич. И без фокусов. Скажите спасибо, что перестройка.
— Ладно, я обещаю. Вы Анечку не видели?
— Кажется… в буфете.
— Пойдёмте, кофейку выпьем.
— Благодарю вас, я уже…
Зюскевич вошёл в местную кофейню и сразу увидел свою лаборантку — маленькую и худенькую девушку, которой он никак не мог найти применения. Она болтала с курящими подругами, которые стряхивали пепел в кофейные чашки.
Миня негромко окликнул Анечку и поманил пальцем.
— О! — сказала она. — А говорили, что вас найти не могут.
— Нашли, нашли. Пойдём, поможешь.
Анечка поднялась и сказала подругам:
— Раньше слышала только «уйди» и «не мешай», а теперь — «пойдём, поможешь».
— Жениться хочет. Анька, слышь, после первого свидания не соглашайся — уважать не будет!
Миня покраснел и, схватив Анечку за руку, потащил в лабораторию.
— …И дверь, дверь, чтоб была открыта!..
Однако дверь Зюскевич сразу закрыл и перекодировал.
— Аня, сосредоточься, пожалуйста.
Анечка сжала рот в точку и вскинула брови.
— Я всё настрою, залезу в хроноотсек, а ты нажмёшь «энтер». Сумеешь?
— Вы? В обезьянник?! Ни за что.
— Хорошо, давай так: ты лезешь в хроноотсек, а я жму на клавишу.
— Всё, я поняла, я согласна нажать.
— Тогда пошли в метро.
В недостроенной когда-то ветке метро, под самым центром города, находились упакованные в многослойные саркофаги «заповедные» зоны, в которых никто не имел права ничего менять ни через год, ни через сто, ни через тысячу лет. Здесь проводились эксперименты по перемещению во времени.
Они прошли через десяток шлюзовых камер и оказались на заброшенной станции, оформленной мрамором, бронзой с позолотой и росписью.
— Садись за пульт. Вот это не трогай. Это тоже. В смысле, вообще ничего не трогай, всё запрограммировано.
— А что так неожиданно?
— В науке всё бывает неожиданно.
— А в жизни?
— Жизнь и наука неотделимы.
— А, верно, у меня папа журнал такой выписывал: «Наука и жизнь». А вы надолго? У меня в половине седьмого встреча
— Ты что, дура? Как это может быть долго?
— Ах, да. А вы в какое время, если не секрет?
— В две тысячи четвёртый.
— Класс… Позвоните, спросите, как у меня дела.
— Это нельзя. По международной конвенции.
— Ну вы только намекните, я всё пойму.
Зюскевич залез в прозрачный контейнер и опутал свою голову датчиками.
— Готово. Ну, три-четыре. Давай, не тяни, жми.
— Ой, Михаил, вы знаете, я волнуюсь.
— А я что по твоему — каменный? Жми!!!
Анечка поднесла пальчик к клавише «Ввод» и надавила.
Крикнув «жми!!!», Миня тут же осёкся: всё позади, ахнуть не успел. Вместо «обезьяньего ящика» — удобное кресло. На голове кибершлем. Внизу всё тот же мраморный пол.
Миня поднял шлем, похожий на фен. Никого. На часах полночь с двадцать пятого на двадцать шестое февраля 2004 года. Самочувствие — отличное.
Приблизился к пульту, набрал программу. Навёл справки о себе и Кире: был женат, развёлся, она свободна. Просмотрел заголовки новостей за истекшие десять лет. Полный застой.
Теперь взять у медиков вакцину и — в «Сталин». Действовать быстро и решительно.
В фармакологии никого, все в кафе. Взял чашечку, подсел, поболтал. Подвёл к теме.
— Бери, только аккуратно. В левом шкафу. Там есть один начатый, распечатанный.
Кто-то интересуется: «А что такое?»
— У Зюса больная бабушка.
— Через пять лет будет лежать в каждой аптеке. Зюс — властелин времени, пусть слетает. А «Зенит» выйдет в первую лигу?.. А кто будет президентом в 2012-м? Сколько лет мне нагадала кукушка? Сын или дочь?.. Не давайте ему, пока не скажет… Ладно, ладно, бери так, даром. Не разбей ничего. Когда вдуешь — бабушку врачам не показывай хотя бы месяц. Сам знаешь? Ну бывай, успехов.
Нашёл, поморщившись от детских страхов, пшикнул вакцину в кровь.
Теперь — в «Сталин».
Начальнику охраны: «Приду не один, запишите». Начальник болезненно трёт лоб: такой уже проходил, человек раздвоился.
Возле ресторана придётся помёрзнуть. Хотя, клиент — «Зюскевич-старший» — пить не умеет и долго не высиживает. Так и есть: ведут, усаживают в якобы такси. Изо всех арок, из-за углов, выползают машины охраны.
Ещё минут десять… Теперь можно.
В «Сталине» полный разгул. Играет оркестр, танцуют пары, звенит посуда, снуют официанты. Свечи греют, фонтан освежает. Кира танцует с каким-то папиком. Гусев в оркестре.
Подсел к Телегину как ни в чём не бывало.
— Вернулся?
— Ага…
— Наливай.
Зюскевич налил. В этом мире ничего не изменилось, ничего. Чокнулись, выпили.
— Ты что… в другом костюме? Пролил что-нибудь?
— Блеванул.
— Это нормально. Если на себя. Бывает, какая-нибудь сволочь в метро… или в автобусе… в час пик. Понимаешь?
— Нет, я на себя.
— Это нормально. Если ты вернёшь меня в детство, я женюсь на Ниночке, честное слово. И буду любить её всю жизнь. Я же её предал, понимаешь?
Зюскевич не умел притворяться пьяным и попытался подражать манерам Телегина:
— Это нормально. А меня просто бросили. Берёзкина. За что?!
— Ей нужен папик. А ты — хлюпик.
— Я не хлюпик. Я гений.
— Для женщин — одно и то же. Но если гений вдруг богатеет, он переходит в разряд папика и становится желанным.
— Я могу разбогатеть в любую минуту. У меня есть машина времени.
— Это стрёмно, тебе яйца за такое отрежут.
— Кира свободна?
— Свободна. Она всегда свободна.
— Я хочу снова на ней жениться.
— Сначала стань папиком.
— Я возьму её не за деньги.
— Какой-нибудь любовный эликсир? Многократные оргазмы её не возбуждают. То есть, на это она тоже не купится. Знаешь, сколько загорелых мачо трётся у её ног?.. Теоретически они могут удовлетворять её круглые сутки, всем коллективом.
— Не секс. За что женщина готова отдать всё?
— А… Да. За молодость женщина отдаст всё.
— С кем она танцует?
— Не знаю.
Барабанщик ударил по тарелке, всё стихло, раздались аплодисменты. Гусев и Берёзкина приблизились с разных сторон к столику одновременно. События вдруг начали развиваться столь стремительно, что я, если бы имел на голове шапку, крепко бы за неё ухватился. Я уже ничему не удивлялся и ни о чём не задумывался.
— Фу, совсем запарилась, — Берёзкина осушила бокал минералки. — Где мои семнадцать лет… Миня! Ты же уехал!..
— Я почувствовал себя хорошо и вернулся.
— Слишком хорошо. Какой-то ты подозрительно гладкий и трезвый. Неужели домой съездил и переоделся? Как будто вдруг помолодел.
— Кира, — произнёс Зюскевич, — я могу вернуть тебе молодость.
Вечером четвёртого апреля 1994 года полковник Коготь внезапно потерял сознание. До этого момента, весь день после ухода Веры Алексеевны, он сидел за рабочим столом и думал. Ему звонили, к нему приходили, он справлялся с текучкой на автопилоте, думая только об одном и беспрестанно глядя на стрелки часов.
В половине восьмого Вера условными фразами сообщила, что Зюскевич спустился в лабораторию. Она сделала всё, оставалось ждать. Но теперь это ожидание превратилось в страдания Прометея. Коготь больше не мог работать в фоновом режиме и приказал не беспокоить себя ни при каких обстоятельствах. Стрелка теперь как будто стояла на месте.
Но вот, в четверть десятого, голова вдруг закружилась, весь организм как будто пронизал ток, и Коготь вскрикнул и завалился набок.
Мгновение спустя он очнулся и быстро поднялся с пола. Обхватил голову руками, застонал от напряжения — и всё вспомнил. Он здоров. Он не взял отравленную сигарету у китайского консула. Его предупредили. Ему даже не пришлось воспользоваться вакциной, которую ему доставили из 2004-го.
Но от чего он так счастлив? Дело не в чудесном избавлении от смертельной болезни. Он никогда не боялся смерти, а в последнее время успел смириться с её неизбежностью. На столе, в деревянной рамке, портрет Веры. Он так привык видеть её каждый день, что фото поначалу не заметил. Они женаты. Женаты и счастливы вот уже второй месяц. Потому так празднично на душе.
Ещё через минуту Коготь обеспокоился. Это счастье могут отнять у него в любую минуту. Вернётся тот, страшный мир со смертельной болезнью — пропастью между ним и любимой женщиной. Надо забрать у этих двоих их капсулы. Во сне, так, чтобы они ничего не почувствовали. Второй раз он не решиться сделать предложение женщине, которую любит более двадцати лет.
| 
